Пайпс Ричард.Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за. Книга 2 Большевики в борьбе за власть 19171918 Россия завоевана большевиками

• Название: Книга 2 Большевики в борьбе за власть 19171918 Россия завоевана большевиками
• Дата: 13.11.2022
• Размер: 1.81 Mb.
• Имя файла: Пайпс Ричард.Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за .doc
• Тип: Книга; #786120
• страница: 17 из 92

* * *

По воспоминаниям В.Д.Бонч-Бруевича, вечером 29 июня на его даче в Ниволе неподалеку от финского города Выборг, куда можно было легко добраться пассажирским поездом из Петрограда, появился неожиданный гость. Это был Ленин. Он объяснил, что, «по конспиративной привычке» ехал кружным путем, чрезвычайно устал и нуждается в отдыхе¹²⁸. Поведение Ленина было странным, для него нехарактерным. Ему не было свойственно устраивать себе каникулы посреди важных политических событий, даже когда у него имелось больше оснований чувствовать себя усталым, например, зимой 1917/1918 годов. Объяснение выглядело вдвойне подозрительным, если учесть, что через два дня должна была открываться конференция Петроградской большевистской организации. И можно было только строить предположения, почему Ленин не хотел на ней присутствовать. «Конспиративное» его поведение тоже представляло загадку, так как у него не было видимой причины скрывать свои передвижения. Очевидно, причину его внезапного исчезновения из Петрограда следует искать в другом: наверняка до него дошли слухи, что правительство, имея достаточно сведений о его финансовых отношениях с Германией, намерено его арестовать.

Капитан французской разведки Пьер Лоран передал 21 июня в русскую контрразведку четырнадцать перехваченных сообщений, свидетельствующих о сношениях большевиков Петрограда с агентурой в Стокгольме и об их сговоре с врагом; чуть позднее он представил еще пятнадцать документов¹²⁹. Правительство отложило арест большевиков, так как рассчитывало захватить главного агента Ленина в Стокгольме — Ганецкого — во время его следующего приезда в Россию с обличающими документами¹³⁰. Однако поведение Керенского после мятежа позволяет предположить, что за медлительностью правительства стояло нежелание ссориться с Советами.

Несмотря на все проволочки, к концу июня правительство располагало достаточным числом улик для возбуждения дела, и был отдан приказ об аресте в течение недели двадцати восьми главных большевиков¹³¹.

Кто-то из членов правительства предупредил Ленина об опасности. Скорее всего, здесь можно подозревать того самого поверенного Петроградской судебной палаты Н.С.Каринского, который, по сообщению Бонч-Бруевича, 4 июля предупредил большевиков, что министерство собирается сделать публичное заявление о предъявлении Ленину обвинения в шпионаже в пользу Германии¹³². Ленина могло также напугать, что 29 июня агенты разведки начали следить за Суменсон¹³³. Ничем иначе нельзя объяснить неожиданное исчезновение Ленина из Петрограда и тайное бегство в Финляндию, где он становился недоступен для русской полиции. [Ленину было известно уже в середине мая, что правительство перехватывает его переписку со Стокгольмом. На страницах «Правды» 16 мая он поддевал «слуг кадетов», которые, хотя и «хозяйничали на русско-шведской границе», все же, по его словам, не всегда перехватывали письма и телеграммы (Ленин. ПСС. Т. 32. С. 103–104. Ср.: Зиновьев // Пролетарская революция. 1927. № 8/9. С. 57).].

Ленин скрывался в Финляндии с 29 июня до раннего утра 4 июля, когда разразился большевистский путч. Роль его в приготовлениях к июльским событиям установить нельзя. Но отсутствие Ленина на месте событий вовсе не означает, что он в них не принимал участия: осенью 1917 года он тоже будет скрываться в Финляндии и все-таки сыграет самую активную роль в принятии решений, приведших к октябрьскому перевороту.

Июльскую операцию ускорило то, что в Пулеметный полк поступили сведения о решении правительства раскассировать его и всех людей отправить на фронт. [Лучше всего роль полка в июльских событиях представил, опираясь на архивные документы, П.М.Стулов в «Красной летописи» (1930. № 3(36). С. 64–125; Ср: Trotsky L. The History of the Russian Revolution. V. 2. N.Y., 1937. P. 17).]. 30 июня Совет пригласил представителей полка для обсуждения их проблем с военными властями. В продолжение того же дня полковые «активисты» проводили собрания. Настроение людей, уже и до того напряженное, достигло истерического накала.

2 июля большевики организовали в Народном доме совместное заседание с полком¹³⁴. Все выступавшие не от полка ораторы были большевиками, среди них Троцкий и Луначарский; Зиновьев и Каменев были также заявлены в программе, но не появились, возможно, как и Ленин, боясь ареста¹³⁵. Обращаясь к аудитории более чем в 5000 человек, Троцкий поносил правительство за июньское наступление и требовал передачи власти Советам. Он не смог привести убедительных аргументов, объясняя войскам, почему не следует подчиняться правительству, но Военная организация настояла, чтобы собрание приняло резолюцию именно в этом духе: в ней говорилось, что Керенский «воскрешает старые приемы Николая Кровавого», и содержалось требование передать власть Советам¹³⁶.

Солдаты вернулись в казармы в сильном возбуждении. Споры шли всю ночь. Многие высказывались за переход к насильственным действиям: один из заявленных лозунгов был «Бить буржуев»¹³⁷.

Погром надвигался. Несколько растерявшиеся большевики собрались в доме Кшесинекой, чтобы решить, присоединиться к бунту или попытаться его остановить. Некоторые считали, что войска уже не удержишь и большевикам надо их возглавить, другие утверждали, что поднимать мятеж рано¹³⁸. И тогда и потом большевикам трудно было сделать выбор между желанием прийти к власти на волне массовых выступлений и страхом, что стихийное насилие спровоцирует враждебную реакцию народа, первой жертвой которой станут они сами.

Ротные и полковые комитеты Пулеметного полка провели 3 июля еще несколько встреч; атмосфера их напоминала деревенскую сходку накануне крестьянского восстания. Говорили в основном анархисты, самым видным из которых был И.С.Блейхман — «с расстегнутой на груди рубахой и разметанными во все стороны курчавыми волосами»¹³⁹, призывавший войска выходить на улицы с оружием в руках и поднять вооруженное восстание. Цели этого действия анархисты не объясняли: «Цель покажет улица»¹⁴⁰. Выступавшие вслед за анархистами большевистские агитаторы не спорили с ними и только настаивали, что, прежде чем начать действовать, полк должен испросить инструкции у большевистской Военной организации.

Однако войска, твердо решившие уклониться от фронтовой повинности и до исступления взвинченные анархистами, уже не хотели медлить: единогласно было принято решение выходить на улицы при полном вооружении. Для проведения демонстрации был избран Временный революционный комитет под председательством большевика лейтенанта А.Я.Семашко. Все это произошло между двумя и тремя часами дня.

Семашко и его подручные, часть из которых входила в Военную организацию, выслали в город патрули, чтоб выяснить, принимает ли правительство контрмеры. Одновременно им поручалось конфисковывать автомобили. Семашко направил людей на фабрики, в казармы и в Кронштадт.

Реакция на появление посыльных Семашко была неоднозначной. Несколько подразделений гарнизона согласились выступить: это были подразделения первого, третьего, сто семьдесят шестого и сто восьмидесятого пехотных полков¹⁴¹. Остальные выступить отказались. Преображенский, Измайловский, Семеновский гвардейские полки объявили «нейтралитет»¹⁴². В Первом пулеметном полку многие роты, несмотря на угрозы применить физическое насилие, проголосовали за то, чтобы выждать и не выступать сразу. В результате только половина состава полка, около 5000 человек, приняла участие в путче. Воздержались от выступления и многие фабричные рабочие.

Мы не располагаем документами, необходимыми, чтобы судить о реакции большевиков на развитие событий. В конце того же месяца Сталин в докладе VI съезду партии заявил, что в 4 часа пополудни 3 июля ЦК выступил против проведения вооруженной демонстрации¹⁴³. Троцкий подтверждает заявление Сталина¹⁴⁴. Действительно, вполне возможно, что большевистские вожаки вначале выступали против, опасаясь, что такая демонстрация, проведенная под их лозунгами, но без их прямого участия и руководства, окончится провалом. К тому же в тот момент они были лишены ленинской поддержки. Трудно, однако, прийти к окончательному выводу, не ознакомившись с текстами протоколов.

Как только Исполком узнал о предполагаемой демонстрации, он призвал солдат от нее отказаться¹⁴⁵: у него не было ни малейшего желания свергать правительство и принимать власть, которую большевики так настойчиво пытались ему вручить.

Тем же вечером в Исполнительный комитет Кронштадтского Совета явились два депутата-анархиста от Пулеметного полка — дикой наружности и, по всей видимости, неграмотные¹⁴⁶. Они поставили Совет в известность, что их полк, совместно с другими воинскими частями и фабричными рабочими, выходит на улицы требовать передачи власти Советам, и просили вооруженного подкрепления. Председатель Исполнительного комитета ответил, что матросы не станут принимать участия в демонстрации, не одобренной Петроградским исполкомом. Тогда посланные заявили о намерении обратиться непосредственно к матросам. Слух разошелся, и от 8000 до 10 000 матросов собрались, чтобы выслушать истерический рассказ о том, как правительство преследует анархистов¹⁴⁷. Матросы склонялись выступить на Петроград: цель пока не была определена, но очевидно, что мысль бить и, попутно, грабить буржуев их посещала. Рошалю и Раскольникову удалось задержать матросов на некоторое время и связаться с большевистским штабом. После телефонных переговоров со штабом Раскольников объявил матросам, что партия большевиков приняла решение участвовать в вооруженной демонстрации, и присутствующие моряки единодушно проголосовали за присоединение к ней. [Раскольников// Пролетарская революция. 1923. № 5(17). С. 60. Рошаль был убит антикоммунистами в декабре 1917 г. Раскольников, член партии с 1910 г. и зампред Кронштадтского Совета с 1917 г., занимал в 1920-х и 1930-х гг. различные дипломатические посты за границей. Вызванный в Москву в 1939 г., отказался вернуться и отправил Сталину открытое письмо, вслед за чем был объявлен врагом народа. Умер в том же году во Франции при загадочных обстоятельствах.].

Делегаты пулеметчиков отправились на Путиловский завод, где им удалось привлечь на свою сторону многих рабочих¹⁴⁸.

К семи часам вечера те части Пулеметного полка, которые проголосовали за участие в демонстрации, собрались в казармах. Передовые группы в конфискованных автомобилях с установленными на них пулеметами уже были рассредоточены в центре Петрограда. В восемь часов солдаты подошли к Троицкому мосту, где слились с мятежными отрядами других полков. В десять вечера мятежники перешли мост. В этот момент их видел В.Д.Набоков: у них были, говорит он, «те же безумные, тупые, зверские лица, какие мы все помним в февральские дни»¹⁴⁹. Перейдя мост, войска разделились на две колонны, одна из которых направилась к Таврическому, другая — к Мариинскому дворцу, где располагались, соответственно, Совет и правительство. По дороге случилось несколько беспорядочных выстрелов, в основном в воздух, и несколько случаев ограбления.

Руководство большевиков — Зиновьев, Каменев, Троцкий — одобрило решение об участии партии в восстании что-то около полудня 3 июля, то есть в тот момент, когда солдаты Пулеметного полка приняли резолюцию выходить на демонстрацию. В это время все трое находились в Таврическом дворце. В их планы входило взять под контроль рабочую секцию Совета, от ее имени объявить о передаче Совету власти и поставить Исполком, солдатскую секцию и Пленум перед свершившимся фактом. Поводом должно было послужить непреодолимое якобы давление со стороны масс¹⁵⁰.

Следуя плану, большевики в тот же день организовали мини-путч в рабочей секции. Здесь, как, впрочем, и в солдатской секции, они были в меньшинстве. Потребовав от Исполкома незамедлительного созыва чрезвычайной сессии рабочей секции на три часа дня, большевистская фракция не оставила времени, чтобы оповестить членов секции от эсеров и меньшевиков. Сами же они, конечно, явились все как один, что и обеспечило им временное большинство. Зиновьев открыл заседание требованием к Совету принять на себя всю полноту правительственной власти. Присутствовавшие меньшевики и эсеры возражали ему и требовали, чтобы большевики помогли остановить Пулеметный полк. Когда большевики отказались это сделать, меньшевики и эсеры покинули заседание, оставив своих противников распоряжаться по их усмотрению. Последние избрали Бюро рабочей секции, а оно незамедлительно одобрило предложенную Каменевым резолюцию, которая начиналась так: «Ввиду кризиса власти рабочая секция считает необходимым настаивать на том, чтобы Всер, съезд СРС и К. Деп. взял в свои руки всю власть»¹⁵¹. Всероссийского съезда, конечно, не существовало даже на бумаге. Призыв был ясен: Временное правительство должно быть свергнуто.

Покончив с этим, большевики отправились в дом Кшесинской для встречи с Центральным Комитетом. В десять часов вечера, когда совещание уже должно было начаться, подошла колонна мятежных войск. Как пишут коммунистические источники, Невский и Подвойский вышли на балкон и призывали солдат вернуться в казармы, за что были освистаны. [Владимирова В. // Пролетарская революция. 1923. № 5(17). С. 11–13; Свердлов Я.М. // История СССР. 1957. № 2. С. 126. Донесения правительственной комиссии, назначенной для расследования июльского мятежа, опубликованы Д.А.Чугаевым (Революционное движение в России в июле 1917 г. М, 1959. С. 95–96). Приведенные там речи большевиков свидетельствуют, что они вели себя воинственно.]. Большевики все еще колебались. Им не терпелось выступить, но тревожила возможная реакция на переворот прифронтовых частей: несмотря на усиленную пропаганду, большевикам удалось вызвать симпатии только в нескольких полках, в первую очередь — в Латышском стрелковом. Большая часть боевых сил сохраняла верность Временному правительству. Даже настроение Петроградского гарнизона было далеко не очевидно¹⁵². Тем не менее рост беспорядков и информация о том, что тысячи путиловских рабочих с женами и детьми собрались перед Таврическим дворцом, заставили их побороть свои сомнения. В 11 часов 40 минут вечера, когда восставшие войска разошлись по казармам и в городе был восстановлен порядок, Центральный Комитет принял резолюцию, призывающую к свержению Временного правительства с помощью оружия: «Обсудив происходящие сейчас в Петербурге события, заседание находит: создавшийся кризис власти не будет разрешен в интересах народа, если революционный пролетариат и гарнизон твердо и определенно немедленно не заявит о том, что он за переход власти к С. Р. и Кр. Деп. С этой целью рекомендуется немедленное выступление рабочих и солдат на улицу для того, чтобы продемонстрировать выявление своей воли»¹⁵³.

Цель большевиков была недвусмысленна, но тактика, как всегда, отличалась осторожностью, и наготове был запасной ход, чтобы спасти лицо. Участник событий М.И.Калинин писал: «Перед ответственными партийными работниками встал деликатный вопрос: «Что это — демонстрация или что-то большее? Может, это начало пролетарской революции, начало захвата власти?» В то время это казалось очень важным, и они очень донимали [Ленина]. Он отвечал: «Посмотрим, что будет, сейчас сказать ничего нельзя!» <…> Это было в действительности смотром революционных сил, их числа, качества, активности <…> Этот смотр мог оказаться и решительной схваткой, все зависело от соотношения сил и от целого ряда случайностей. На всякий случай, как бы страховкой от неприятных неожиданностей, решением командующего было: посмотрим. Это вовсе не закрывало возможности бросить полки в бой при благоприятном соотношении или, с другой стороны, отступить с наименьшими, по возможности, потерями, что и случилось 4 июля». [Калинин М.И. // Красная газета. 1920. 16 июля. Поскольку Ленин в описанных событиях участия не принимал, Калинин, видимо, пересказывает разговор следующего дня. Ср. рассуждение, приведенное Раскольниковым (Пролетарская революция. 1923. № 5(17). С. 59). Тактическая уловка большевиков не ускользнула от меньшевиков. Церетели описывает инцидент, произошедший днем 3 июля после того, как Сталин выступил в Исполкоме с сообщением, что большевики делают все возможное, чтобы не допустить выхода солдат и рабочих на улицы. Улыбаясь, Чхеидзе повернулся к Церетели: «Теперь положение довольно ясно». «Я его спросил, — продолжает Церетели, — в каком смысле он считает положение ясным». «В том смысле, — ответил Чхеидзе, — что мирным людям незачем заносить в протокол заявлений об их мирных намерениях. Очень похоже, что нам придется иметь дело с так называемым стихийным выступлением, к которому большевики примкнут, заявив, что нельзя оставлять массы без руководства» (Церетели. Воспоминания. Т. 1. С. 267).].

Центральный комитет вверил руководство операцией, назначенной на 4 июля, Военной организации во главе с Подвойским¹⁵⁴. Всю следующую ночь Подвойский и его помощники провели на фабриках и в сочувствующих большевикам воинских частях, побуждая к участию в намеченном мероприятии и давая распоряжения относительно маршрутов. Из большевистского штаба в доме Кшесинской звонили в Кронштадт с просьбой прислать вооруженное подкрепление¹⁵⁵. Вооруженная манифестация была назначена на десять часов утра¹⁵⁶.

4 июля «Правда» вышла с большим незапечатанным пятном на первой странице, наглядно доказывающим, что статья Каменева и Зиновьева, призывающая массы к сдержанности, была ночью из номера изъята¹⁵⁷. Если Ленин и принимал важные решения в эту ночь, мы о них ничего не знаем. Большевистские историки утверждают, что в тот момент он наслаждался тишиной и покоем финской деревни и ни малейшего понятия не имел о том, что делают его коллеги. Считается, что о предпринятых большевиками действиях Ленин впервые узнал от курьера в шесть часов утра, после чего немедленно отбыл в столицу в сопровождении Крупской и Бонч-Бруевича. Если учесть, что сторонники Ленина никогда не предпринимали ничего важного без его личного одобрения, версия эта кажется малоубедительной, тем более, что данное действие было связано с грандиозным риском. Известно также от Суханова (см. ниже), что в ночь перед восстанием Ленин написал в «Правду» статью по этому вопросу; это была, вероятно, статья «Вся власть Советам», опубликованная 5 июля¹⁵⁸.

* * *

О замыслах большевиков Временному правительству стало известно уже 2 июля. 3-го оно обратилось в штаб Пятой армии, расквартированной в Двинске, с просьбой прислать войска. Но войска выделены не были — отчасти потому, что социалисты из Совета, чье согласие было необходимо, не решались прибегнуть к силе¹⁵⁹. Рано утром 4 июля командующий Петроградским военным округом генерал П.А.Полов-цев вывесил объявления, запрещающие вооруженные демонстрации и «предлагающие» воинским частям «приступить немедленно к восстановлению порядка»¹⁶⁰. Штаб армии попытался собрать силы, достаточные для подавления уличных беспорядков, но выяснилось, что опереться не на кого: 100 человек из Преображенского гвардейского полка, одна рота из Владимирской военной академии, 2000 казаков, 50 инвалидов — вот все, что удалось набрать. Остальные части гарнизона не выразили ни малейшего желания противостоять мятежным войскам¹⁶¹.

День 4 июля начинался мирно, но жутковатая тишина пустынных улиц вызывала нехорошие предчувствия. В одиннадцать часов утра солдаты Пулеметного полка и красногвардейцы в автомобилях заняли ключевые точки города. В это же время в Петрограде высадилось от 5000 до 6000 вооруженных кронштадтских матросов. Командовавший высадкой Раскольников удивлялся позже, что правительство не попыталось остановить высадку силой, накрыв один-два корабля из береговых орудий¹⁶². Моряки получили инструкции сразу после высадки на пирс возле Николаевского моста отправляться к Таврическому дворцу. Но когда они уже выстроились на набережной, посыльный большевиков сообщил, что приказ изменили и им надлежит отправляться к дому Кшесинской. На протесты присутствовавших там эсеров никто не обратил внимания, и эсерка Мария Спиридонова, собиравшаяся говорить перед моряками, осталась без слушателей. Вытянувшись в длинную колонну с военным оркестром во главе, с лозунгами «Вся власть Советам!», моряки пересекли Васильевский остров и по Биржевому мосту, через Александровский парк направились к большевистскому штабу. Там к ним обратились с балкона Я.М.Свердлов, Луначарский, Подвойский и М.М.Лашевич. Ленин, прибывший в дом Кшесинской незадолго до появления моряков, не выказал никакого желания выступить, что было ему несвойственно. Вначале он отказался появляться перед матросами, сославшись на плохое самочувствие, но потом дал себя уговорить и обратился к собравшимся с коротким приветствием. Он говорил, как «счастлив видеть то, что происходит, как теоретический лозунг, брошенный два месяца тому назад, о переходе всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов, претворяется сейчас в жизнь»¹⁶³. Даже эти осторожно подобранные слова не оставили ни в ком сомнения, что большевики осуществляли государственный переворот. С этого момента и вплоть до 26 октября Ленин больше публично не выступал.

Матросы отправились к Таврическому дворцу. Суханов так передает рассказ Луначарского о происходившем в штабе большевиков после их ухода: «Ленин в ночь на 4 июля, посылая в «Правду» плакат с призывом к мирной манифестации, имел определенный план государственного переворота. Власть, фактически передаваемая в руки большевистского Ц.К., официально должна быть воплощена в «советском» министерстве из выдающихся и популярных большевиков. Пока что было намечено три министра: Ленин, Троцкий и Луначарский. Это правительство должно было немедленно издать декреты о мире и о земле, привлечь этим все симпатии миллионных масс столицы и провинции и закрепить этим свою власть. Такого рода соглашение было решено между Лениным, Троцким и Луначарским. Это состоялось тогда, когда кронштадтцы направились от дома Кшесинской к Таврическому дворцу <…> акт переворота должен был произойти так. 176-й полк, пришедший из Красного Села, тот самый, который Дан расставлял в Таврическом дворце на караулы, должен был арестовать ЦИК. К тому времени Ленин должен был приехать на место действия и провозгласить новую власть». [Суханов. Записки. Т. 4. С. 511–512. После того как Суханов в 1920 г. опубликовал свои воспоминания, Троцкий выступил с яростными опровержениями, а затем, подстрекаемый Троцким, то же сделал и Луначарский. Последний отправил Суханову письмо, в котором оценивал его сообщение как абсолютно безосновательное и предупреждал, что публикация эта может иметь для Суханова, «как для историка, неприятный результат» (Там же. С. 514–515). Суханов, однако, отречься от написанного не захотел, настаивая, что правильно привел сказанные ему Луначарским слова. В том же году Троцкий и сам признал во французском коммунистическом издании, что июльские события были задуманы как захват власти — т. е. учреждение большевистского правительства: «Мы ни на мгновение не усомнились, что эти июльские дни были прелюдией к победе» (Bulletin Communiste. Paris. 1920. № 10. 20 May. P. 6; Drachkovitch M.M., Lazitch B. Lenin and the Comintern. V. 1. Stanford, Calif, 1972. P. 95).].

Матросы, предводительствуемые Раскольниковым, двигались вниз по Невскому. К ним присоединились низшие чины сухопутных и красногвардейцы. Впереди, по бокам и позади колонны ехали броневики. Люди несли полотнища с лозунгами, подготовленные большевистским Центральным Комитетом¹⁶⁴. Когда колонна повернула на Литейный, в сердце «буржуйского» Петрограда, по ней были сделаны первые выстрелы. Колонна в панике рассыпалась во все стороны, ведя беспорядочный ответный огонь (некто, наблюдавший эту сцену из окна, сделал фотоснимок, ставший одним из редких фотосвидетельств насилия в русской революции). Когда стрельба прекратилась, демонстранты перегруппировались и вновь двинулись к Таврическому дворцу, но шли, уже не сохраняя строя, держа ружья наизготовку. К Совету прибыли к четырем часам пополудни и были встречены громким ликованием солдат Пулеметного полка.

Большевики привели к Таврическому дворцу путиловских рабочих (их численность оценивается по разным источникам в 11–25 тыс. человек). [Никитин (Роковые годы. С. 133) приводит более низкую цифру; «История Путиловского завода, 1801–1917» (М, 1961. С. 626) называет цифру более высокую. Оценка, данная Троцким, — 80 тыс. (History. V. 2. Р. 29) является чистой фантазией.]. К толпе присоединялись рабочие с других фабрик, отряды военных, и постепенно она разрослась до нескольких десятков тысяч человек. [Большевистские источники приводят цифру в 500 тыс. и более демонстрантов (Владимирова В. // Пролетарская революция. 1923. № 5(17). С. 40), но она сильно преувеличена: принимавшая участие в демонстрации толпа не превышала одной десятой от этого числа. Анализ поведения гарнизонных частей, принимавших участие в событиях, показывает, что активны были 15–20 % войск или менее (см.: Кочаков В.И. // Уч. зап. Ленингр. гос. ун-та. 1956. № 205. С. 65–66; Соболев Г.Л. // Ист. зап. 1971. № 88. С. 77). Большевики и тогда и позднее сильно преувеличивали число демонстрантов, чтобы подтвердить свое заявление, что не они вели «массы», но последние оказывали на них давление (см. воспоминания очевидца: Соболев А. // Речь. 1917. 5 июля. № 155 (3, 897))]. События происходили как бы стихийно, но вся масса жестко направлялась и управлялась большевистскими агентами, смешавшимися с народом. Милюков так описывал разворачивавшуюся перед дворцом картину: «Таврический дворец сделался настоящим центром борьбы. В течение целого дня к нему подходили вооруженные части, раздраженно требовавшие, чтобы Совет взял, наконец, власть. В 2 часа началось заседание солдатской секции, но оказалось, что из 700 членов собралось только 250 человек. Заседание не успело закончиться, когда (в 4 часа дня) зал потребовался для соединенного заседания Советов. Как раз к этому времени подошли к Таврическому дворцу кронштадтцы и пытались ворваться во дворец. Они требовали министра юстиции Переверзева для объяснений, почему арестован на даче Дурново кронштадтский матрос Железняков и анархисты. Вышел Церетели и объявил враждебно настроенной толпе, что Переверзева нет здесь и что он уже подал в отставку и больше не министр. Первое было верно, второе неверно. Лишившись непосредственного предлога, толпа немного смутилась, но затем начались крики, что министры все ответственны друг за друга, и сделана была попытка арестовать Церетели. Он успел скрыться в дверях Дворца. Из дворца вышел для успокоения толпы Чернов. Толпа тотчас бросилась к нему, требуя обыскать, нет ли у него оружия. Чернов заявил, что в таком случае он не будет разговаривать с ними. Толпа замолкла. Чернов начал длинную речь о деятельности министров-социалистов вообще и своей, как министра земледелия, в частности. Что касается министров — к.-д., то «скатертью им дорога». Чернову кричали в ответ: «Что же вы раньше этого не говорили? Объявите немедленно, что земля переходит к трудящемуся народу, а власть — к Советам». Рослый рабочий, поднося кулак к лицу министра, исступленно кричал: «Принимай, с. с, власть, коли дают». Среди поднявшегося шума несколько человек схватили Чернова и потащили к автомобилю. Другие тащили ко дворцу. Порвав на министре пиджак, кронштадтцы втащили его в автомобиль и объявили, что не выпустят, пока Совет не возьмет всю власть. В зал заседания ворвались возбужденные рабочие с криком: «Товарищи, Чернова избивают». Среди суматохи Чхеидзе объявил, что товарищам Каменеву, Стеклову, Мартову поручается освободить Чернова. Но освободил его подъехавший Троцкий: кронштадтцы его послушались. В сопровождении Троцкого Чернов вернулся в залу». [Милюков. История второй русской революции. Т. 1. София, 1921. С. 243–244. Другие версии инцидента с Черновым см.: Владимирова В. // Пролетарская революция. 1923. № 5 (17). С. 34–35; и Раскольников. С. 69–71.].

Ленин тем временем без помех добрался до Таврического дворца, где и затаился, готовясь, смотря по тому, как сложатся события, либо принять власть, либо объявить всю демонстрацию стихийным взрывом народного негодования и исчезнуть. Раскольникову показалось, что он был доволен¹⁶⁵.

События разворачивались не только у дворца. Пока толпы сходились к местоположению Советов, небольшие вооруженные отряды под руководством Военной организации оккупировали стратегически важные пункты. Шансы большевиков резко возросли, когда на их сторону перешел гарнизон Петропавловской крепости, числом до 8000 человек. Моторизованные отряды большевиков заняли типографии некоторых антибольшевистских газет; самая откровенная, «Новое время», была занята анархистами. Другие отряды взяли под контроль Финляндский и Николаевский вокзалы; на Невском и прилегающих улицах были установлены пулеметные гнезда, что отрезало штаб Петроградского военного округа от Таврического дворца. Один вооруженный отряд атаковал отделение контрразведки, в котором хранились материалы о сношениях Ленина с Германией¹⁶⁶. Ни один из этих отрядов не встретил сопротивления. По мнению газеты «Наш век», в этот день Петроград перешел в руки большевиков¹⁶⁷.

Все было подготовлено для формального переворота: по видимости — от лица Советов, в действительности — в пользу большевиков.

В преддверии этого венчающего события большевики отобрали делегацию «представителей» пятидесяти четырех фабрик, которые должны были обратиться в Таврический дворец с прошением о передаче власти Советам. Несколько делегатов прорвались в комнату, где заседал Исполком. Некоторым из них дали слово. Мартов и Спиридонова поддержали высказанное ими требование, причем Мартов заявил, что это воля истории¹⁶⁸. В тот момент, казалось, восставшие готовы были захватить помещение Совета. Совет не мог противостоять этой угрозе: вся его охрана состояла из шести часовых¹⁶⁹.

И все же большевики не нанесли последнего удара. Почему — из-за неорганизованности, нерешительности, или того и другого вместе, — сказать трудно. Б.В.Никитин объясняет неспособность большевиков в тот момент взять власть плохой подготовкой: «Восстание произошло экспромтом, оно не было подготовлено, что видно положительно из всех действий противника. Полки и большие отряды не знали своих ближайших задач даже на главном пункте. Им говорили с балкона дома Кшесинской: «Идите к Таврическому дворцу, возьмите власть». Они пошли и, пока ждали обещанного дополнительного приказания, ряды их смешались между собой. Наоборот, 10–15 человек на грузовиках, броневики, маленькие команды на автомобилях сохраняли полную свободу действий, имели господство в городе, но также не получили конкретных задач, чтобы захватить опорные пункты, как вокзалы, телефонные станции, продовольственные магазины, арсеналы, все двери которых были открыты настежь. Улицы заливались кровью, но руководства не было…». [Никитин. Роковые годы. С. 148. Невский говорит, что Военная организация, учитывая возможность поражения, специально держала половину своих сил в резерве (Красноармеец. 1919. Окт. № 10 (15). С. 40).].

Однако по здравом размышлении становится ясно, что большевики потерпели неудачу вовсе не из-за недостатка сил или плохой подготовки: современники событий в один голос уверяют, что город можно было взять голыми руками. Скорее, причиной послужило то, что «верховный главнокомандующий» в последнюю минуту занервничал. Ленин попросту не мог прийти ни к какому решению; по словам Зиновьева, бывшего с ним бок о бок все эти дни, он постоянно размышлял вслух, пора или не пора «попробовать», и в конце концов решил, что не пора¹⁷⁰. По какой-то причине у него недостало мужества для последнего шага; возможно, его сдерживала мысль о нависшей над ним опасности в связи с выявлением его сговора с Германией. Позднее, когда Троцкий и Раскольников оказались соседями по тюремной камере, Троцкий проронил слова, которые Раскольников принял за косвенную критику в адрес Ленина: «Пожалуй, мы сделали ошибку. Следовало бы попытаться захватить власть» ¹⁷¹.

* * *

В то время, когда происходили эти события, Керенский находился на фронте. Напуганные министры ничего не предпринимали. Ревущая многотысячная вооруженная толпа перед Таврическим дворцом, вид мчащихся в неизвестных направлениях машин с солдатами и матросами, понимание того, что гарнизон взбунтовался, — все это наполняло их чувством безысходности. П.Н.Переверзев вспоминал, что правительство фактически оказалось в плену: «Не арестовал же я 4 июля до опубликования документов главарей восстания только потому, что они в этот момент фактически уже арестовали часть Временного правительства в Таврическом дворце, а кн. Львова, меня и заместителя Керенского могли арестовать без всякого риска для себя, если бы их решимость хотя бы в десятой доле равнялась их преступной энергии»¹⁷².

В этой отчаянной ситуации Переверзев решил опубликовать часть имеющейся в его распоряжении информации о связях Ленина с Германией, надеясь, что это вызовет в войсках резкую антибольшевистскую реакцию. Он уже две недели пытался предать эти сведения гласности, но кабинет препятствовал ему на том основании, что (как было сказано в меньшевистской газете) «необходима была осторожность, когда речь шла о лидере большевистской партии»¹⁷³. Позднее Керенский обвинял Переверзева в «непростительной» ошибке, которую тот допустил, опубликовав материалы о Ленине, но сам он, узнав 4 июля о волнениях, побуждал Львова «ускорить опубликование сведений, имеющихся в руках министра иностранных дел»¹⁷⁴. Предварительно посовещавшись с полковником Б.В.Никитиным и генералом П.А.Половцевым, Переверзев пригласил в свою канцелярию более восьмидесяти представителей находящихся в городе и под Петроградом воинских частей и журналистов. Было пять часов вечера, возбуждение вокруг Таврического дворца достигло критической точки, и большевистский переворот, казалось, случится с минуты на минуту. [Новая жизнь. 1917. 7 июля. № 68. С. 3. Воспоминания Переверзева о событиях содержатся в его письме в редакцию «Нового времени» (1917. 9 июля. № 14 (822). С. 4). Известно также, что он опубликовал свои воспоминания в «Последних новостях», 31 окт. 1930 г., но этот номер газеты мне достать не удалось.]. Приберегая самые ценные свидетельства для возможного будущего процесса над лидерами большевиков, Переверзев представил только часть имевшихся у него доказательств, самые неубедительные. Выступил лейтенант Д.Ермоленко, не очень уверенно рассказавший, как, будучи в немецком плену, слышал, что Ленин работает на Германию. Эти показания с чужих слов дискредитировали правительство, особенно в глазах социалистов. Переверзев представил также часть информации о большевистских финансовых отношениях с Берлином, осуществляемых через Стокгольм. Неблагоразумно он поступил и обратившись к Г.А.Алексинскому, когда-то скомпрометированному большевистскому депутату Думы, с просьбой подтвердить истинность слов Ермоленко¹⁷⁵.

Сотрудник министерства юстиции Н.С.Каринский, сочувствующий большевикам, немедленно предупредил их о планах Переверзева¹⁷⁶, после чего Сталин обратился в Исполком с требованием остановить распространение «клеветнической» информации о Ленине. Чхеидзе и Церетели послушно обзвонили редакции петроградских газет, требуя от имени Исполкома воздержаться от публикации правительственного сообщения. Так же поступил кн. Львов; то же сделали М.И.Терещенко и Н.В.Некрасов. [Живое слово. 1917. 8 июля, № 54 (407). Ср.: Ленин. Поли. собр. соч. Т. 32. С. 413. Львов предупреждал редакторов, что преждевременное разоблачение может позволить виновному скрыться.]. Все газеты кроме одной выказали послушание. Исключение составила многотиражная газета «Живое слово», вышедшая на следующее утро с аншлагом «Ленин, Ганецкий и К^o — шпионы», под которым помещалось сообщение Ермоленко и подробности, касающиеся денежных сумм, посылаемых немцами Козловскому и Суменсон через Ганецкого¹⁷⁷. Под статьей стояла подпись Алексинского. Плакаты с текстом того же содержания были расклеены по всему городу.

Весть о разоблачении связей Ленина с Германией была разнесена по частям представителями полков, побывавшими у Переверзева, и сильно поразила войска: их мало интересовало, кто будет править Россией — Временное правительство совместно с Советом или один Совет, но к сотрудничеству с врагом они относились принципиально иначе. То, что Ленин проехал через вражескую территорию, усугубило подозрения и крайне восстановило против него войска; солдаты так возненавидели Ленина, рассказывал Церетели, что ему пришлось просить защиты у Исполкома.

Первыми к Таврическому дворцу прибыли части Измайловского гвардейского полка, за ними подошли отдельные отряды Преображенского и Семеновского полков; семеновцев сопровождал военный оркестр. Появились казацкие части. Увидав приближающиеся войска, толпа перед Таврическим дворцом стала в панике разбегаться, некоторые искали прибежища в самом дворце.

Тем временем во дворце шла дискуссия между Исполкомом и представителями фабрик. Меньшевики и эсеры тянули время, надеясь, что им на помощь подоспеет правительство. Внезапно во дворец ворвались лояльные законной власти военные отряды и вышвырнули большевистских ходатаев вон¹⁷⁹.

Насилия применено было мало, поскольку восставшие разбегались сами. Раскольников выделил 400 матросов для охраны дома Кшесинской, а остальным приказал возвращаться в Кронштадт. Поначалу моряки уходить отказывались, но, когда их окружили численно превосходящие и враждебно настроенные лояльные Временному правительству войска, уступили. К полночи площадь возле Таврического дворца была от толпы очищена.

Неожиданный поворот событий привел большевиков в полное смятение. Ленин из Таврического бежал еще до появления войск — как только услыхал от Карийского о действиях Переверзева. По его отбытии большевики, посовещавшись, решили путч прекратить¹⁸⁰. Еще в полдень они делили министерские портфели, а шестью часами позже пришлось думать, как спасти свою жизнь. Ленин считал, что все потеряно. «Теперь они нас перестреляют, — говорил он Троцкому. — Самый для них подходящий момент»¹⁸¹. Следующую ночь он провел в доме Кшесинской под защитой матросов Раскольникова. На рассвете 5 июля, когда уличные торговцы начали разносить свежие номера «Живого слова», Ленин и Свердлов выскользнули из особняка и укрылись в частной квартире, принадлежавшей их приятелю. В течение следующих пяти суток Ленин был в подполье, меняя местоположение дважды на день. Другие лидеры большевиков, за исключением Зиновьева, оставались на виду, рискуя быть арестованными, а в некоторых случаях даже требуя, чтобы их арестовали. 6 июля правительство издало приказ об аресте Ленина и его десяти сообщников по обвинению их в «государственной измене и организации вооруженного мятежа». [Kerensky A. The Crucifixion of Liberty. N.Y., 1934. P. 324. Аресту подлежали: Ленин, Зиновьев, Коллонтай, Козловский, Суменсон, Парвус, Ганецкий, Раскольников, Рошаль, Семашко, Луначарский. Троцкий в списке не значился, по-видимому потому, что не был еще членом большевистской партии (он присоединился к ней только в конце июля). Его арестовали позже.]. Сразу были задержаны Суменсон и Козловский. В ночь с 6-го на 7 июля солдаты пришли к Стеклову и стали угрожать выломать дверь и избить его. Стеклов позвонил в Исполком, прося помощи, и для его охраны было выделено два броневика. Керенский также выступил в его защиту¹⁸². В ту же ночь солдаты появились в квартире Анны Елизаровой, сестры Ленина. Пока они обыскивали комнату, Крупская кричала им: «Жандармы! Совсем как при старом режиме!»¹⁸³ Охота за большевистскими вожаками шла несколько дней. Отрядом, досматривавшим частные автомобили, был задержан Каменев: назревавший самосуд остановил командующий Петроградским военным округом Половцев: он не только освободил Каменева, но дал ему машину, чтобы добраться до дома¹⁸⁴. В конце концов около 800 участников мятежа были взяты под стражу. [Зарудный // Новая жизнь. 1917. 15 авг. № 101. Никитин в «Роковых годах» (с. 158) утверждает, что арестованных было более 2000 человек.]. Насколько можно судить, ни один большевик не пострадал физически. Однако большевистскому имуществу был причинен значительный ущерб. 5 июля были разгромлены редакция и типография «Правды». Штаб большевиков в доме Кшесинской был разогнан, матросы разоружены, — они не оказали при этом сопротивления. Петропавловская крепость сдалась.

6 июля Петроград был окончательно усмирен войсками гарнизона и солдатами, только что вернувшимися с фронта.

Центральный Комитет большевиков опубликовал 6 июля категорический протест против обвинения Ленина в государственной измене и потребовал расследования¹⁸⁵. Исполком пошел навстречу, назначив специальную комиссию из пяти человек. Но случилось так, что все пятеро оказались евреями, и поскольку это могло бросить на комиссию тень подозрения в том, что ее состав был подобран в интересах Ленина, и вызвать неудовольствие «контрреволюционеров», ее вообще распустили, а другой не назначили.

Надо сказать, что Совет так и не проявил интереса к предъявленным Ленину обвинениям и ничто не помешало ему вынести окончательное решение в пользу обвиняемых. Несмотря на то, что ленинский путч был направлен в равной мере и против Совета и против правительства (поскольку с мая они были тесно связаны), Исполком так и не смог взглянуть правде в глаза. Как писала кадетская газета, хотя социалистическая интеллигенция и называла большевиков предателями, «в то же время, как ни в чем не бывало, они оставались для нее товарищами, она продолжала с ними совместно работать и всячески их улещивала и урезонивала»¹⁸⁶. И тогда, и вначале, и позже большевики оставались для меньшевиков и эсеров заблудшими друзьями, а противники большевиков — контрреволюционерами. Они опасались, что обвинения, выдвинутые против большевиков, станут предлогом для нападок и на Совет, и на все социалистическое движение. Меньшевистская газета «Новая жизнь» приводит слова Дана: «Сегодня изобличен большевистский комитет, завтра под подозрение возьмут Совет Рабочих Депутатов, а там и война с революцией будет объявлена священной»¹⁸⁷. Газета скопом отвергала все обвинения, выдвинутые правительством против Ленина, обвиняла «буржуазную печать» в «гнусной клевете» и «диких воплях». [4 августа Церетели предложил, а Исполком утвердил заявление протеста против преследования лиц, принимавших участие в июльских событиях, — на том основании, что такое преследование полагало начало «контрреволюции» (Новая жизнь. 1917. 6 авг. № 94).].

Она призывала выставить к позорному столбу тех (подразумевая, очевидно, Временное правительство), кто прибегает к «заведомо и сознательно лживому ошельмованию видных вождей рабочего класса»¹⁸⁸. Среди социалистов, бросившихся защищать Ленина и называющих выдвинутые против него обвинения «клеветой», был и Мартов. Все заявления социалистов нисколько не основывались на фактах: Исполком ни разу не обратился к правительству с просьбой представить доказательства обвинений и не проводил собственного расследования.

Больше того, Исполком приложил невероятные усилия, чтобы вывести большевиков из-под удара правительства. Уже 5 июля делегация от Исполкома отправилась в дом Кшесинской обговорить с большевиками условия мирного завершения дела. Сошлись на том, что против партии не будет проводиться никаких репрессий и будут отпущены на свободу все арестованные в связи с событиями последних двух дней¹⁸⁹. Затем Исполком потребовал от Половцева воздержаться от штурма большевистского штаба, хотя это являлось его непосредственной обязанностью¹⁹⁰. Также была принята резолюция, воспрещавшая публикацию каких бы то ни было правительственных сообщений, содержавших обвинения против Ленина¹⁹¹.

Ленин написал в свою защиту несколько коротеньких статей, в письме, опубликованном в «Новой жизни» и подписанном им совместно с Зиновьевым и Каменевым, он клялся, что не получал «ни копейки» от Ганецкого и Козловского ни для себя лично, ни для партии. Вся история была выставлена новым делом Дрейфуса или Бейлиса, сфабрикованным Алексинским с подачи контрреволюционеров¹⁹². 7 июля Ленин заявил, что отказывается предстать перед судом, поскольку в складывающихся обстоятельствах ни он, ни Зиновьев не ждут к себе справедливого отношения¹⁹³.

Ленин всегда был склонен переоценивать решительность своих противников. Он был убежден, что партия погибла и, как Парижская коммуна, обречена лишь вдохновлять будущие поколения. Он подумывал, не перенести ли снова партийный центр за границу — в Финляндию или даже в Швецию¹⁹⁴. Каменеву на хранение было отдано теоретическое завещание — рукопись работы «Марксизм и революция» (позднее положенной в основу «Государства и революции») — с указаниями опубликовать ее, если автор будет убит¹⁹⁵. После того как поймали и едва не убили Каменева, Ленин решил больше не рисковать. В ночь с 9-го на 10 июля он сел в поезд на маленькой пригородной железнодорожной станции и в сопровождении Зиновьева отбыл в деревню, где и спрятался.

Побег Ленина в тот момент, когда партии грозило полное уничтожение, многими социалистами был воспринят как дезертирство. По словам Суханова, «исчезновение Ленина под угрозой ареста и суда есть факт сам по себе заслуживающий внимания. В Ц.И.К. никто не ожидал, что Ленин «выйдет из положения» именно таким способом. Его бегство вызвало в наших кругах огромную сенсацию и обсуждалось горячо и долго на все лады. Среди большевиков находились тогда единицы, которые высказывали одобрение поступку Ленина. Но большинство советских людей отнеслось к нему с резким порицанием. Мамелюки и советские лидеры громко кричали о своем благородном негодовании. Оппозиция хранила свое мнение про себя. Но это мнение сводилось к решительному осуждению Ленина — с точки зрения политической и моральной. <…> бегство пастыря в данной обстановке не могло не явиться тяжелым ударом по овцам. Ведь массы, мобилизованные Лениным, несли на себе все бремя ответственности за июльские дни <…> А «действительный виновник» бросает свою армию, своих товарищей и ищет личного спасения в бегстве!»¹⁹⁶

Суханов добавляет, что побег Ленина выглядел особенно предосудительно оттого, что ни жизни его, ни личной свободе ничто не угрожало.

Керенский, возвратившийся в Петроград 6 июля, страшно разгневался на Переверзева и подписал приказ о его отставке. Переверзев, с его точки зрения, «навсегда потерял возможность установить в окончательной мере измену Ленина и подкрепить ее документальными свидетельствами»¹⁹⁷. В этом заявлении видится попытка Керенского найти себе оправдание, так как сам он по возвращении в Петроград также не смог предпринять решительных действий против Ленина и его приспешников. То, что не было сделано никакой попытки «установить в окончательной мере измену Ленина», можно объяснить желанием успокоить социалистов, вставших на его защиту; это было «соглашением между Советом и правительством, которое уже потеряло поддержку кадетов и не могло себе позволить выступить теперь против Советов». [Abraham R. Alexander Kerensky. N.Y., 1987. P. 223–224. Переверзев был снят с должности по инициативе Некрасова и Терещенко на рассвете 5 июля, но еще два дня исполнял свои обязанности.].

Соображение это определило поведение Керенского и в июле, и в последующие месяцы.

Керенский теперь замещал Львова на посту премьер-министра, оставаясь одновременно военным и морским министром. Он повел себя как диктатор и, чтобы подчеркнуть свое новое положение, переехал в Зимний дворец, где спал на постели Александра III и работал за его письменным столом¹⁹⁸. 10 июля он предложил Корнилову принять командование над вооруженными силами. Затем он приказал разоружить и раскассировать части, принимавшие участие в июльских событиях; гарнизон предполагалось сократить до 100 тыс. человек, остальные должны были отправиться на фронт. Были приняты меры, чтобы «Правда» и другие большевистские издания не доходили до частей на фронте.

Однако, несмотря на проявленную решимость, Временное правительство не сделало того единственного шага, который только и мог уничтожить партию большевиков: не устроило публичного процесса, на котором можно было представить все имевшиеся в его распоряжении свидетельства изменнической деятельности большевиков. Для подготовки судебного дела была назначена комиссия под руководством нового министра юстиции А.С.Зарудного. Комиссия прилежно собирала материалы (объем их к началу октября составлял уже восемьдесят томов), но судебное преследование так и не было возбуждено. Произошло это по двум причинам: из-за боязни контрреволюции и нежелания выступать против Исполкома,

После июльского путча у Керенского зародилась навязчивая идея, что правые сделают попытку воспользоваться большевистской угрозой для монархического переворота. Обращаясь к Исполкому 13 июля, он призывал его отмежеваться от элементов, которые «своими действиями внушают силу контрреволюции», и заявлял, что «всякая попытка восстановить в России монархический образ правления будет подавлена самым решительным, беспощадным образом»¹⁹⁹. Известно, что его, как и многих социалистов, скорее напугало, чем обрадовало рвение, с которым лояльные войска подавляли июльский мятеж²⁰⁰. С его точки зрения, большевики являли собой угрозу лишь в той мере, в какой их лозунги и поведение провоцировали монархистов. Очевидно, руководствуясь именно этими соображениями, 7 июля он принял решение отправить царскую семью в Сибирь. В сопровождении ближайшего окружения, состоявшего из пятидесяти придворных и слуг, ночью 31 июля, соблюдая при этом строжайшую тайну, Романовых вывезли в Тобольск. К этому городу не подходила железная дорога, и оттуда было мало возможности бежать²⁰¹. Момент, в который решение было принято — через три дня после большевистского путча и через день после возвращения Керенского в Петроград, — свидетельствует о том, что Керенский пытался предотвратить возможную попытку правых элементов использовать ситуацию в своих интересах и восстановить на троне Николая II. Таково было мнение посланника Великобритании²⁰².

К первому соображению тесно примыкало второе — Керенский не хотел ссориться с Исполкомом, где большевиков все еще считали достойными доверия членами, а все нападки на них — происками «контрреволюции». Меньшевики и эсеры в Совете неустанно обвиняли правительство в организации против Ленина «клеветнической кампании», требовали снять с большевиков все обвинения и выпустить на свободу арестованных.

Терпение, проявленное Керенским по отношению к большевикам, едва не свергшим его и его правительство, резко контрастировало с той запальчивой манерой, которую он обнаружил в следующем месяце в отношении генерала Корнилова.

Возмущение большевиками, вызванное сообщением Переверзева, улеглось в результате полной пассивности и правительства и Исполкома. Боясь выдуманной контрреволюции «справа», они упустили уникальную возможность расправиться с настоящей контрреволюцией — слева. Большевики же вскоре оправились и возобновили борьбу за власть. По словам Троцкого, когда на съезде Третьего Интернационала Ленин признал, что партия наделала немало глупостей в борьбе с врагом, «он имел при этом в виду преждевременность военного выступления» в июле 1917 года. «К счастью, — добавлял Троцкий, — нашим врагам не хватало еще ни такой последовательности, ни такой решимости»²⁰³.