Пайпс Ричард.Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за. Книга 2 Большевики в борьбе за власть 19171918 Россия завоевана большевиками

• Название: Книга 2 Большевики в борьбе за власть 19171918 Россия завоевана большевиками
• Дата: 13.11.2022
• Размер: 1.81 Mb.
• Имя файла: Пайпс Ричард.Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за .doc
• Тип: Книга; #786120
• страница: 70 из 92

* * *

17 июня царской семье сообщили ободряющую новость, что монахиням Новотихвинского монастыря позволено доставлять к их столу яйца, молоко и сливки. Монахини и прежде обращались к властям с такой просьбой, но им отказывали. Как стало впоследствии известно, благосклонность властей объяснялась вовсе не заботой о благополучии Романовых — это была часть чекистского заговора.

19-го или 20 июня узники получили из монастыря бутыль сливок; в пробку был запрятан листок бумаги. На нем было аккуратно выведено, скорее, всего — переписано кем-то, кто не слишком твердо владел французским, следующее послание:
«Les amis ne dorment plus et esperent que l'heure si longtemps attendue est arrivee. La revolte des tschekoslovaques menace les bolcheviks de plus en plus serieusement. Samara, Tschelabinsk et toute la Sibirie orientale et occidentale est au pouvoir de gouvernement national provisoir. L'armee des amis slaves est a quatre-vingt kilometres d'Ekaterinbourg, les soldats de 1'armee rouge ne resistent pas efficassement. Soyez attentifs au tout mouvement de dehors, attendez et esperez. Mais en meme temps, je vous supplie, soyez prudents, parce que les bolcheviks avant d'etre vaincus represent pour vous le peril reel et serieux. Soyez prets toutes les heures, la journee et la nuit. Faite le croquis des vos deux chambres, les places, des meubles, des lits. Ecrivez bien 1'heure quant vous ajlez couchir vous tous. L'un de vous ne doit dormir de 2 a 3 heure toutes les nuits qui suivent. Repondez par quelques mots mais donnez, je vous en prie, tous les renseignements utiles pour vos amis de dehors. C'est au meme soldat qui vous transmet cette note qu'il faut donner votre reponse par ecrit mais pas un seul mot.

Un qui est pret a mourir pour vous

L'officieu [sic] de l'armee Russe»*.

* «Друзья не дремлют и надеются, что час, которого так долго ждали, настал. Восстание чехословаков представляет все более серьезную угрозу для большевиков. Самара, Челябинск и вся восточная и западная Сибирь находятся под контролем национального Временного правительства. Дружественная армия славян уже в восьмидесяти километрах от Екатеринбурга, сопротивление солдат Красной Армии безуспешно. Будьте внимательны ко всему, что происходит снаружи, ждите и надейтесь. Но в то же время, умоляю вас, будьте осмотрительны, ибо большевики, пока их еще не победили, представляют для вас реальную и серьезную опасность. Будьте наготове во всякий час, днем и ночью. Сделайте чертеж ваших двух комнат: расположение, мебель, кровати. Напишите точный час, когда все вы ложитесь спать. Один из вас должен отныне бодрствовать от 2 до 3 каждую ночь. Ответьте несколькими словами, но дайте, прошу вас, необходимые сведения вашим друзьям снаружи. Передайте ответ тому же солдату, который вручит вам эту записку, письменно, но не говорите ни слова.

Тот, кто готов умереть за вас.

Офицер Русской армии».
Ответ был дан на том же клочке бумаги — смятом листе, вырванном из блокнота. Рядом с вопросом о времени, когда семья ложится спать, было написано «в 11 ¹/₂». Слова о «двух комнатах» исправлены на «три комнаты». Внизу написано твердым, разборчивым почерком: «du coin jusqu'a balcon, 5 fenetres donnent sur la rue, 2 sur la place. Toutes les fenetres sont fermees, collees et peintes en blanc. Le petit est encore malade et au lit, et ne peut pas marcher du tout — chaque secousse lui cause des doulers, Il у a une semaine, qu'a cause des anarchist[es] on pensait a nous fair partir a Moscou la nuit. И ne faut rien risquer sans etre absolument sur du resultat. Sommes presque tout le temps sous observation attentive»*.

* «от угла до балкона. 5 окон выходят на улицу, 2 на площадь. Все окна закрыты, запечатаны и закрашены белой краской. Маленький еще нездоров, в постели и совсем не может ходить — всякое сотрясение причиняет ему боль. Неделю назад, из-за анархистов, была высказана мысль везти нас ночью в Москву. Нельзя рисковать, не будучи абсолютно уверенным в результате. Мы почти все время под пристальным наблюдением».

Четыре письма, тайно переданные императорской семье в конце июня — начале июля 1918 г., и ответы на них были впервые опубликованы по-русски в московской ежедневной газете «Вечерние известия» (1919. 2 апр. № 208. С. 1–2; 3 апр. № 209. С. 1–2). В ноябре 1919 г. советский историк Михаил Покровский предоставил фотокопии этих писем Айзеку Дону Левину, который опубликовал их в английском переводе в «Chicago Daily News» (1919. 18 дек.), а затем еще раз перепечатал в автобиографии: Eyewitness to History. N.Y., 1973. P. 138–141. В своей публикации Левин следует той датировке и последовательности писем, которая была подсказана ему советскими архивистами, однако в свете фактов, находящихся в самих документах, она неверна. То письмо, которое он обозначает № 2, должно быть № 3, и наоборот. Письмо № 4, датированное у него 26 июня, могло быть написано только после 4 июля. Благодаря любезности миссис Левин, предоставившей нам фотокопии материалов покойного мужа, эта переписка публикуется нами впервые в подлинном виде — по-французски.

В этом тайном послании от мнимых спасителей есть несколько странностей. Прежде всего это язык, которым оно написано. Офицер-монархист, обращаясь к своему императору, вряд ли стал бы писать «vous» вместо «Votre Majeste». Вообще, лексика и стиль этого письма столь необычны, что давно уже исследователь екатеринбургской трагедии угадал откровенную подделку⁵⁷. Кроме того, непонятно, каким путем записка попала к пленникам. Ее автор пишет, что она будет передана через солдата, по-видимому, — охранника. Но, как утверждает комендант Ипатьевской стражи Авдеев, тайное послание было обнаружено в пробке, закрывавшей бутылку со сливками, принесенную монахинями, и передано чекисту Голощекину, который снял с него копию. Только после этого оно было доставлено пленникам. Авдеев пишет⁵⁸, что чекистам удалось найти и арестовать автора письма, которым оказался сербский офицер по имени «Магич». В городе действительно был сербский офицер, сотрудник сербской военной миссии в России майор Ярко Константинович Мичич, который вызвал подозрения тем, что ходатайствовал о встрече с Николаем⁵⁹. Известно также, что Мичич приехал на Урал, чтобы найти и спасти сербскую принцессу Елену [Недавно было установлено, что это и последующие письма от лица вымышленных монархистов сочинял П.Войков, член Уральского Исполкома, выпускник Женевского университета. Переписывал их другой большевик, у которого был более разборчивый почерк. См.: Радзинский Э. // Огонек. 1990. № 2. С. 27] Петровну, жену вел. кн. Иоанна Константиновича, интернированного в Алапаевске. Но, из воспоминаний Сергея Смирнова, сопровождавшего в этой поездке Мичича, нам известно, что они приехали в Екатеринбург только 4 июля, и, следовательно, Мичич не мог писать письмо 19–20 июня, ибо его не было в городе⁶⁰.

Еще одним человеком, который мог в принципе передать пленникам письмо, был доктор Деревенко, врач Алексея. Однако, как известно из показаний, данных Деревенко в 1931 году советским властям, ему было категорически запрещено каким бы то ни было образом общаться с пленниками во время его визитов⁶¹. По дневникам Александры Федоровны можно установить, что его последний визит в дом Ипатьева состоялся 21 июня, поэтому теоретически он мог пронести первое тайное письмо, но и это маловероятно, ибо, как пишет Александра Федоровна, подтверждая этим слова самого Деревенко, он никогда не появлялся «без Авдеева, так что с ним нельзя было перемолвиться и словом».

Таким образом, напрашивается предположение, что письмо было сфабриковано в ЧК и доставлено пленникам одним из охранников, принимавшим участие в провокации*.

Авдеев пишет, что Николай ответил на первое письмо через два или три дня после его получения⁶², то есть между 21 и 23 июня. Ответ был, конечно, перехвачен, и машина ЧК заработала.

22 июня, по-видимому, в ответ на письмо Николая, в комнату, которую занимала императорская чета, пришли рабочие, чтобы осмотреть окна. На следующий день, к радости пленников, вынули одну из сдвоенных рам и открыли форточку, впустив в душные комнаты второго этажа свежий воздух. Высовывать голову в форточку запретили; когда одна из девочек попыталась это сделать, стоявший внизу охранник выстрелил.

25 июня было получено второе тайное послание, 26 июня — третье. Неопровержимым свидетельством того, что эти письма попали в руки императорской семьи, является запись, неосторожно сделанная Николаем в дневнике 27 (14) июня:

«На днях мы получили два письма, одно за другим, в которых] нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми!»

Второе письмо призывало пленников не беспокоиться: их спасение не будет связано с каким бы то ни было риском. Это было ошеломляющее заявление, даже если допустить, что мнимые заговорщики хотели умерить опасения пленников: ведь их окружали десятки вооруженных охранников. Одно это заставляет усомниться в подлинности послания. «Совершенно необходимо», говорилось дальше в письме, чтобы одно из окон открывалось. Это условие было обеспечено двумя днями раньше стараниями любезного коменданта. То, что Алексей не может передвигаться, «усложняет ситуацию», но «особого неудобства не представляет».

На это письмо Николай ответил в тот же день, 25 июня. Он сообщил своим корреспондентам, что недавно одно из окон как раз было открыто. Спасти необходимо не только их, но также доктора Боткина и слуг. «Было бы низко с нашей стороны, даже если они и не хотят быть для нас обузой, бросить их одних, после того, как они сами, добровольно, согласились быть с нами в ссылке». Он выражал тревогу за судьбу двух ящиков, сложенных в сарае, — одного поменьше, с надписью «АФ № 9» (то есть Александра Федоровна, № 9), другого — побольше, с надписью «№ 13 Н.А.» (Николай Александрович), в которых хранились «старые письма и дневники».

В третьем письме неизвестный доброжелатель запрашивал дополнительную информацию. Он писал, что всех, к сожалению, спасти будет невозможно. К 30 июня он обещал сообщить «детальный план операций» и велел им быть начеку и ждать сигнала (правда, не объяснил, какого), услышав который они должны были забаррикадировать дверь, ведущую в гостиную, и спускаться в окно по веревке, которую им предстояло каким-то образом раздобыть.

В ночь с 26 на 27 июня, в преддверии обещанной попытки спасения, Алексея перенесли в комнату родителей. Спать никто не ложился. «Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые», но сигнала так и не последовало. «Ожидание и неуверенность были очень мучительны», — писал в дневнике Николай.

На следующую ночь Николай или Александра услышали разговор, который заставил их отказаться от мысли о побеге.

«Ночью мы слышали, — писала Александра Федоровна 28 июня, — как страже, дежурившей под нами, было приказано зорко следить за любым движением в наших комнатах; с тех пор, как открыли окно, они опять стали крайне подозрительны». Это, по-видимому, и заставило Николая отправить своему корреспонденту еще одно письмо, где говорилось, что они не готовы бежать, но не возражают против того, чтобы быть похищенными:

«Nous ne voulons et ne pouvons pas FUIRE. Nous pouvons seulement etre enleves par force, comme c'est la force qui nous a emmenes de Tobolsk. Ainsi, ne compte sur aucune aide active de notre part. Le commandant a beaucoup d'aides, les changent souvent et sont devenu soucieux, Us gardent notre emprisonnement ainsi nos vies consciencensement et son bien avec nous. Nous no voulons pas qu'ils souffrent a cause de nous, ni vous pour nous. Surtout au nom de Dieu evitez l'effusion de sang. Renseignez vous sur eux vous meme. Une descente de la fenetre sans escalier est com-pletement impossible. Meme descendu on est encore en grand danger a cause de la fenetre ouverte de la chambre des commandants et la mitrailleuse de l'etage en bas, ou Ton penetre de la cour interieure. [Зачеркнуто: Renoncez done a l'idee de nous enlever.] Si vous veillez sur nous, vous pouvez toujours venir nous sauver en cas de danger imminent et reel. Nous ignorons completement ce qui si passe a l'extrieur, ne recevant ni journaux, ni lettres. Depuis qu'on a permi d'ouvrir la fenetre, la surveillance a augmente et on defend meme de sortir la tete, au risque de recevoir un balle dans la figure*».

* «Мы не хотим и не можем БЕЖАТЬ. Мы только можем быть похищены силой, как силой нас привезли из Тобольска. Поэтому не рассчитывайте ни на какую нашу активную помощь. У коменданта много помощников, они часто сменяются и стали тревожны. Они бдительно охраняют нашу тюрьму и наши жизни и обращаются с нами хорошо. Мы бы не хотели, чтобы они пострадали из-за нас или чтобы вы пострадали за нас. Самое главное, ради Бога, избегайте пролить кровь. Собирайте информацию о них сами. Спуститься из окна без помощи лестницы совершенно невозможно. Но даже если мы спустимся, остается огромная опасность, потому что окно комнаты коменданта открыто и на нижнем этаже, вход в который ведет со двора, установлен пулемет. [Зачеркнуто: «Поэтому оставьте мысль нас похитить». ] Если вы за нами наблюдаете, вы всегда можете попытаться спасти нас в случае неминуемой и реальной опасности. Мы совершенно не знаем, что происходит снаружи, так как не получаем ни газет, ни писем. После того как разрешили распечатать окно, наблюдение усилилось и мы не можем даже высунуть в окно голову без риска получить пулю в лицо».
На этой стадии мнимая операция по спасению императорской семьи провалилась. Однако было получено еще одно, четвертое и последнее письмо, написанное не раньше 4 июля, поскольку в нем содержалась просьба сообщить сведения о новом коменданте дома Ипатьева, сменившем Авдеева именно в этот день. Императорскую семью пытались заверить, что их друзья «Д и Т», — очевидно, Долгорукий и Татищев — уже «спасены», в то время как в действительности обоих расстреляли в прошлом месяце.

Пройдя через эти испытания, Николай и дети переменились: как сказал Соколову один из свидетелей, они выглядели «утомленными»⁶³.

Хотя и в то время, и позднее всю ответственность за принятие решения об убийстве императорской семьи коммунистические власти неизменно возлагали на Уральский областной Совет, эта версия, созданная, чтобы обелить Ленина, является, без сомнения, ложной. Сегодня можно с уверенностью сказать, что окончательное решение о «ликвидации» Романовых было принято лично Лениным, скорее всего в начале июля. К такому выводу можно прийти уже на том основании, что никакой провинциальный Совет не осмелился бы действовать в деле такой важности на свой страх и риск, без прямых указаний из центра. Публикуя в 1925 году результаты своего расследования, Соколов был абсолютно убежден, что за всем этим стоял Ленин. Но существует и прямое, причем весьма авторитетное свидетельство на этот счет, принадлежащее Троцкому. В 1935 году, прочитав в эмигрантской газете отчет о смерти императорской семьи, Троцкий мысленно вернулся в те дни и записал в дневнике: «Следующий мой приезд в Москву был уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом: «Да, а где царь?» — «Кончен, — ответил он, — расстрелян». — «А семья где?» — «И семья с ним». — «Все?» — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления. «Все! — ответил Свердлов. — А что?» Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил. «А кто решал?» — спросил я. — «Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени, особенно в наших условиях…» Больше я никаких вопросов не задавал, поставил на деле крест»⁶⁴.

Слова Свердлова, брошенные мимоходом, окончательно перечеркивают официальную версию, что Николай II и его семья были убиты по инициативе екатеринбургских властей, стремившихся таким образом воспрепятствовать их побегу или захвату их чехами. На самом деле решение было принято не в Екатеринбурге, а в Москве, в то время, когда большевики стали терять почву под ногами и их всерьез пугала возможность реставрации монархии, — перспектива, которую за год до этого никто даже не стал бы рассматривать, настолько она казалась фантастичной. [Когда благодаря деятельности комиссии, созданной адмиралом Колчаком, стали известны подробности екатеринбургского убийства, некоторые русские публицисты и историки использовали это для антисемитской кампании, отзвуки которой стали слышны и на Западе. Авторы таких выступлений возлагают всю вину за убийство императорской семьи на евреев, рассматривая эту акцию как часть всемирного «жидо-масонского заговора». В интерпретации этих событий, которую предлагает англичанин Роберт Уилтон, корреспондент лондонской «Таймс» и еще более — в трактовке его русского друга генерала Дитерихса, юдофобия принимает уже патологический характер. Пожалуй, никакое другое событие этого периода не способствовало в такой мере распространению антисемитизма и популяризации пресловутых «Протоколов сионских мудрецов». Однако в стремлении возложить всю вину за эту трагедию на евреев эти авторы упустили из виду, что смертный приговор царю был вынесен русским — Лениным.].
В конце июня Голощекин — друг Свердлова и самый влиятельный большевик на Урале — отправился опять в Москву. Как пишет Быков, целью его поездки было обсуждение судьбы Романовых в ЦК коммунистической партии и в ЦИКе Советов⁶⁵. Известно, что екатеринбургские большевики и, в частности, сам Голощекин хотели расправиться с Романовыми. Из этого можно заключить, что в Москве он просил полномочий, чтобы учинить над ними казнь. Ленин удовлетворил его просьбу.

Решение о расправе над бывшим царем, а возможно, и над его близкими, было принято, очевидно, в первых числах июля. Весьма вероятно, что это произошло на заседании Совнаркома вечером 2 июля. Два обстоятельства говорят в пользу данной гипотезы.

Одним из пунктов повестки дня этого заседания был вопрос о национализации имущества семьи Романовых. Для подготовки соответствующего декрета была назначена специальная комиссия⁶⁶. Учитывая критическое положение, в котором находился в то время большевистский режим, вопрос этот вряд ли мог считаться неотложным, тем более что все Романовы, которые тогда жили в России, находились либо в тюрьме, либо в ссылке и их имущество уже давно было присвоено государством или распределено между крестьянами. Скорее всего, этот вопрос встал в связи с решением казнить Николая. Декрет, узаконивший национализацию имущества семьи Романовых, был подписан 13 июля, за три дня до убийства, но, в нарушение установившейся практики, опубликован шестью днями позже — в тот самый день, когда факт убийства был предан гласности⁶⁷.

Другой аргумент, подтверждающий это предположение, заключается в том, что 4 июля, то есть сразу после заседания Совнаркома, руководство охраной императорской семьи перешло от екатеринбургского Совета к ЧК. 4 июля Белобородов направил в Кремль телеграмму следующего содержания: «Москва. Председателю ЦИК Свердлову для Голощекина. Сыромолотов как раз поехал для организации дела согласно указаний центра опасения напрасны точка Авдеев сменен его помощник Кошкин [Мошкин] арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул весь сменен заменяется другими точка Белобородов». [Соколов. Убийство. См. фото № 9 129 между с. 248 и 249. Помощник Авдеева A.M.Мошкин был арестован по обвинению в краже имущества императорской семьи.].

Яков Михайлович Юровский, глава екатеринбургской ЧК, был внуком еврея-каторжанина, осужденного задолго до революции по уголовному делу и сосланного в Сибирь. Получил поверхностное образование, стал учеником часовщика в Томске. Во время революции 1905 года примкнул к большевикам. Затем провел некоторое время в Берлине и принял там лютеранство. По возвращении в Россию был сослан в Екатеринбург, где открыл фотоателье, которое, по рассказам, служило большевистской явкой. Во время войны прошел подготовку в качестве санитара, но с началом февральской революции дезертировал и, вернувшись в Екатеринбург, стал вести антивоенную агитацию среди солдат. В октябре 1917 года Совет Уральской области назначил его «комиссаром юстиции», а затем он перешел работать в ЧК. Это был человек вероломный, злобный, порочный во всех отношениях. В те дни людей такого типа тянуло к большевикам, и они становились первыми кандидатами для работы в тайной полиции. Основываясь на материалах допросов его жены и родственников, Соколов изображает Юровского как человека надменного, своенравного и жестокого⁶⁸. Александра Федоровна, невзлюбившая его с первого взгляда, охарактеризовала его как человека «вульгарного и неприятного». Но он обладал несколькими важными для чекиста достоинствами: он был до щепетильности честен в обращении с государственным имуществом, безгранично жесток и довольно проницателен.

Первое, что сделал Юровский, приняв командование домом Ипатьева, — на корню пресек кражи. В этом был смысл с точки зрения безопасности, поскольку вороватых охранников легко подкупить, чтобы передавать через них письма в дом и из дома по каналам, неподконтрольным ЧК, и даже сделать их пособниками в случае бегства. В первый же день новый комендант велел членам императорской семьи предъявить ему все находившиеся у них драгоценности. Составив опись (в которую не вошло только то, что женщины тайно зашили в нижнее белье), он сложил драгоценности в ящик, опечатал его и разрешил пленникам хранить у себя, но затем ежедневно проверял его содержимое. Он также повесил замок на сарай, в котором хранился привезенный из Тобольска багаж. Николай, всегда предпочитавший думать о людях хорошее, счел эти меры заботой о благе семьи. Он записал в дневнике: «Юровский и его помощник сказали, что «случилась неприятная история в нашем доме; упомянули о пропаже наших предметов… Жаль Авдеева, но он виноват в том, что не удержал своих людей от воровства из сундуков в сарае… Юровский и его помощник начинают понимать, какого рода люди окружали и охраняли нас, обворовывая нас». [Александра Федоровна в дневнике пишет, что 6 июля Юровский возвратил Николаю украденные у него часы.].
Дневник императрицы подтверждает, что 4 июля внутреннюю охрану сменили. Николай решил, что новые охранники были латышами. Так же думал и капитан взвода охраны, которого допрашивал Соколов. Но в то время определение «латыши» широко применялось как термин по отношению вообще к иностранцам, поддерживавшим коммунистический режим. Соколов установил, что с пятью из десяти вновь прибывших Юровских объяснялся по-немецки⁶⁹. Как удалось выяснить, это были венгерские военнопленные — частью венгры, частью натурализовавшиеся в Венгрии немцы. [На стене в доме Ипатьева Соколов обнаружил надпись, сделанную по-венгерски: «Verhas Andras 1918 VII/15 — Orsegen» (Андраш Верхаш 15 июля 1918 — Охранник) (Houghton Archive. Harvard University. Sokolov File. Box 3).]. Их привезли в дом Ипатьева из штаб-квартиры ЧК, располагавшейся в гостинице «Американская»⁷⁰.

Это была расстрельная команда. Юровский разместил их на первом этаже. Сам он не стал переезжать в дом Ипатьева, предпочитая жить дома, где у него были жена, мать и двое детей. В комнате коменданта поселился его помощник Григорий Петрович Никулин.

7 июля Ленин распорядился, чтобы председателю Уральского областного Совета Белобородову установили прямую телеграфную связь с Кремлем. Это было сделано в ответ на требование Белобородова наладить такую связь «в виду чрезвычайной важности событий»⁷¹. С этого времени, вплоть до 25 июля, когда город был занят чехами, все переговоры Екатеринбурга с Кремлем по военным вопросам и по вопросам, касавшимся судьбы Романовых, велись по этому каналу, нередко — с помощью шифрованных сообщений.

12 июля из Москвы вернулся Голощекин с полномочиями привести в исполнение смертный приговор. В тот же день, выступив в Исполкоме, он сообщил об «отношении центральной власти к расстрелу Романовых». Он сказал, что первоначально в Москве собирались устроить суд над бывшим царем, но ввиду приближения фронта это неосуществимо. Поэтому Романовых надо расстрелять⁷². Исполком утвердил решение Москвы⁷³. Таким образом, екатеринбургские власти брали на себя ответственность за смерть царя, сделав вид, что это чрезвычайная мера, необходимая, чтобы императорская семья не попала в руки к чехам. [В воспоминаниях Юровского, написанных в 1920 г. и опубликованных только в 1989-м, сказано, что шифрованный приказ об «истреблении» Романовых был получен 16 июля из Перми. Пермь была губернским центром, через который проходила связь из Москвы на всю Уральскую область. По свидетельству Юровского, приказ на расстрел был подписан Голощекиным в тот же день в 6 часов пополудни. (Огонек. 1989. № 21. С. 30.)].
На следующий день, 15 июля, Юровского видели в лесах к северу от Екатеринбурга. Он искал место, где можно было надежно спрятать тела.

Члены императорской семьи ничего не подозревали, поскольку Юровский строго поддерживал в доме заведенный порядок и был внешне так заботлив, что завоевал их доверие. 8 июля (25 июня) Николай записал: «Наша жизнь нисколько не изменилась при Юровском». Действительно, в некоторых отношениях она даже улучшилась, так как теперь они получали все продукты, приносимые из монастыря, которые прежде разворовывала авдеевская стража. 11 июля рабочие установили решетку на единственном окне, которое открывалось, но это не вызвало у пленников удивления: «Конечно, боятся, что мы выберемся наружу или договоримся с охраной», — записала Александра Федоровна. Теперь, когда чекисты отказались от идеи спровоцировать попытку к бегству, Юровский стремился отрезать все возможные пути для настоящего бегства. 14 июля, в воскресенье, он разрешил священнику отслужить в доме обедню. Священнику, когда он уходил, показалось, что одна из великих княжон шепотом сказала ему: «Спасибо»⁷⁴. 15 июля Юровский, немного разбиравшийся в медицине, сидел какое-то время у постели Алексея, расспрашивая его о здоровье. На следующий день он принес ему несколько яиц. 16 июля в дом пришли две уборщицы. Как они рассказывали впоследствии Соколову, пленники были в хорошем настроении, а девушки смеялись, когда им помогли застлать постели.

Все это время императорская семья все еще надеялась, что как-то проявят себя их спасители. Вот последняя запись из дневника Николая, датированная 13 июля (30 июня): «Никаких вестей извне нет».