Работа актера над собой 3 том. Работа актера над собой том 3. Книга вторая. Работа над собой в творческом процессе воплощения. Дневник ученика I. Переход к воплощению г
 Скачать 0.55 Mb.
|
|
случайно, сам собой. Если актер по той или другой причине правильно почувствует пьесу и роль, если он в хорошем настроении, если зритель отзывчив, то правильное переживание, а за ним и верный темпо-ритм устанавливаются сами собой. Когда этого не случается, мы оказываемся беспомощными. Будь у нас соответствующая психотехника, мы бы с ее помощью создавали к оправдывали сначала внешний, а потом и внутренний темпо-ритм. Через них оживало бы и само чувство. Счастливые музыканты, певцы и танцоры! У них есть метроном, дирижер, хормейстер, регент! У них вопрос темпо-ритма разработан, и его исключительное значение в творчестве осознано. Верность их музыкального исполнения до некоторой степени гарантирована и зафиксирована в смысле его правильной скорости и размеренности. Последние записываются в нотах и постоянно регулируются дирижером. У нас не то. Лишь в стихотворной форме хорошо изучен размер. Но в остальном у нас нет ни законов, ни метронома, ни нот, ни напечатанной партитуры, ни дирижера, как в музыке. Вот почему одна и та же пьеса в разные дни исполняется в различных темпах и ритмах. Нам, драматическим артистам, неоткуда ждать помощи на сцене в области темпо-ритма. А как эта помощь нам необходима! Вот, например, допустим, что артист перед спектаклем получил тревожное известие, отчего его темпо-ритм данного, сегодняшнего вечера повысился. В таком повышенном состоянии он и выходит на сцену. В один из следующих дней того же актера обокрали воры, и это привело беднягу в полное отчаяние. Его темпо-ритм понижается как в жизни, так и на сцене{10}. Таким образом, спектакль становится в зависимость от дежурного жизненного случая, а не от психотехники нашего искусства. Допустим, далее, что артист, как умеет, успокаивает или, напротив, оживляет себя при выходе на сцену и доводит свой темпо-ритм с пятидесятого до сотого номера по метроному. Артист доволен и воображает, что достиг того, что нужно. Но на самом деле он далек от верного темпо-ритма пьесы, которая требует, допустим, двухсотого номера. Ошибка влияет и на предлагаемые обстоятельства, и на творческую задачу, на ее выполнение. Но самое важное в том, что неправильный темпо-ритм отражается на самом чувствовании и на переживании. Такие несоответствия темпо-ритма актера и его роли постоянно встречаются на сцене. Вот, например. Вспомните ваше самочувствие, когда вы стояли на показном спектакле, перед черной дырой портала и перед зрительным залом, который казался вам наполненным большой толпой. Продирижируйте мне ваш темпо-ритм в ту минуту. Мы выполнили приказание, причем у меня едва хватило проворства рук, чтобы надлежащим образом передать все тридцать вторые ноты с точками, с триолями и синкопами, которые передавали темпо-ритм памятного мне спектакля. Торцов определил скорость моего дирижирования номером двухсотым по метроному. После этого он приказал нам вспомнить самые покойные, скучные минуты своей жизни и продирижировать их темпо-ритм. Я подумал о Нижнем Новгороде и продирижировал то, что мне почувствовалось. Торцов определил мой темп номером двадцатым по метроному. – Теперь представьте себе, что вы играете роль Подколесина в «Женитьбе» Гоголя, для которой вам нужна скорость номер двадцать, а у вас, у актера, перед поднятием занавеса темп двухсотого номера. Как совместить состояние человека с требованиями роли?! Допустим, что вам удается успокоить себя наполовину и довести внутренний темп до сотого номера. Вам покажется, что это много, но на самом деле это недостаточно, так как роль Подколесина требует только темпа номер двадцать. Как примирить такое несоответствие? Как исправить ошибку при отсутствии метронома? Лучший выход из положения – научиться чувствовать темпо-ритм так, как его чувствуют хорошие музыканты и дирижеры оркестра. Назовите им номер скорости по метроному, и они тотчас же продирижируют его по памяти. Если бы была такая драматическая труппа актеров с абсолютным чувством темпо-ритма!! Чего бы можно было добиться от нее! – вздыхал Торцов. – Чего же именно? – спрашивали мы. – А вот чего, – объявил он. Недавно я ставил оперу и в ней народную «хоровую» большую сцену. Там участвовали не только певцы и хористы, но и простые сотрудники и более или менее опытные статисты. Все они подготовлены в области темпо-ритма. Если сравнить в отдельности каждого артиста, сотрудника и статиста с нашим персоналом труппы, то ни один из участников оперы не сможет тягаться по качеству с драматическими исполнителями. Настолько первые ниже вторых. Тем не менее должен сознаться, что в результате оперные [артисты] превзошли нас, более сильных, чем они, соперников, несмотря даже на то, что у них было несравненно меньше репетиций, чем делаем их мы в драматическом театре. Оперная народная сцена получилась в нашем драматическом смысле такая, какой мне ни разу не удавалось достигнуть в нашем театре, при несравненно лучшем составе и при более тщательной срепетовке{11}. В чем же секрет? Темпо-ритм скрасил, сгладил, придал стройность, слаженность недоделанной сцене. Темпо-ритм придал игре артистов великолепную четкость, плавность, законченность, пластичность и гармонию. Темпо-ритм помог артистам, еще не очень изощренным в психотехнике, правильно зажить и овладеть внутренней стороной роли. Мы деликатно заметили Аркадию Николаевичу, что его мечта о труппе актеров с абсолютным чувством темпо-ритма едва ли осуществима. – Хорошо, я пойду на уступки! – решил Торцов. – Если нельзя рассчитывать на всех, то пусть лишь некоторые из труппы разовьют в себе темпо-ритм. Мы часто слышим за кулисами такие разговоры: «За сегодняшний спектакль можно не бояться, потому что играют такие-то или такой-то крепкие артисты». Что это значит? То, что один-два человека могут повести за собой всех исполнителей и всю пьесу. Так и было встарь. Предание говорит о том, что наши великие предшественники Щепкин, Садовский, Шумский, Самарин всегда приходили на сцену заблаговременно до выхода, чтоб успеть прислушаться к тому, в каком темпе идет спектакль. Вот одна из причин, почему они всегда приносили с собой на подмостки жизнь, правду и верную ноту пьесы и роли. Нет сомнения, что это достигалось не только тем, что великие артисты добросовестно готовились к своему выходу, но и тем, что они были, сознательно или интуитивно, чутки к темпо-ритму и по-своему хорошо знали его. По-видимому, в их памяти хранились представления о скоростях, медленности, размеренности действия каждой сцены и всей пьесы в целом. Или, может быть, они каждый раз вновь находили темпо-ритм, подолгу сидя за кулисами перед выходом на подмостки, прислушиваясь и приглядываясь к тому, что делалось на сцене. Они подводили себя к верному темпо-ритму интуицией или, может быть, какими-то своими ходами, о которых, к сожалению, мы теперь ничего не знаем. Постарайтесь и вы стать именно такими артистами-коноводами в области темпо-ритма. – В чем же заключается эта психотехника по созданию темпо-ритма всей пьесы и роли? На чем она основана? – допытывался я. – Темпо-ритм всей пьесы – это темпо-ритм ее сквозного действия и подтекста. А вы знаете, что при сквозном действии нужны две перспективы произведения – артиста и роли. Подобно тому как художник раскладывает и распределяет краски на своей картине, ища между ними правильного соотношения, так и артист ищет правильное распределение темпо-ритма по всей сквозной линии действия пьесы. – Нипочем без дирижера не сможем! – глубокомысленно решил Вьюнцов. – Иван Платонович придумает нам что-нибудь взамен дирижера, – шутил Торцов, уходя из класса. ……………………… 19… г. Сегодня, как и всегда, я пришел в класс заблаговременно. Сцена была уже освещена, и занавес раздвинут, а на подмостках электротехники и Иван Платонович без сюртука и жилетки спешно готовили новый трюк. Я предложил свои услуги. Это заставило Ивана Платоновича раньше времени открыть мне секрет. Оказывается, что наш затейник и изобретатель уже придумал «электрического дирижера для драмы». Вот в чем заключалось его изобретение, которое он осуществлял пока начерно, в самом грубом виде. Представьте себе, что у суфлера в будке, невидимо для зрителей, но видимо для артистов на сцене, устроен небольшой аппарат, в котором бесшумно мигают две лампочки, заменяющие маятник и стук метронома. Этот аппарат пускается в ход суфлером. В его экземпляре помечены установившиеся на репетициях правильные темпы и номера скорости каждого важного куска пьесы. С помощью нажатия кнопок на распределительной дощечке, которая находится рядом с суфлером, последний пускает в ход «электрического дирижера», напоминающего актерам об установленных скоростях. Когда нужно, суфлер останавливает аппарат{12}. Аркадий Николаевич заинтересовался выдумкой Рахманова и вместе с ним пробовал играть разные сцены, в то время как электротехник наобум ручным, грубым способом назначал первый попавшийся темп. Оба артиста прекрасно владеют темпо-ритмом, и в то же время они обладают хорошим, гибким, подвижным воображением, способным оправдать любой ритм. Спорить было нельзя, потому что оба мастера собственным примером доказали целесообразность электрического дирижера на сцене. Вслед за ними мы с Пашей и другие ученики делали целый ряд проб. Лишь случайно у нас выходили совпадения, в остальное же время мы оказались несостоятельными. – Вывод просится сам собой, – сказал Аркадий Николаевич. – Электрический дирижер – хороший помощник артистам и может стать регулятором спектакля. Электрический дирижер возможен и применим на практике, но только при наличии всех или некоторых хорошо подготовленных в темпо-ритме артистов. Их, к сожалению, за ничтожным исключением, еще нет в нашем искусстве. Мало того, нет даже сознания важности темпа и ритма в драме. Тем более необходимо обратить особое внимание на предстоящие занятия по темпо-ритму! Конец урока превратился в общую беседу. Многие из нас предлагали свои проекты для замены дирижеров в наших спектаклях. В этой части урока заслуживает внимания одно замечание Аркадия Николаевича. По его мнению, до начала и в антрактах спектакля артистам надо сходиться и проделывать под музыку ряд упражнений, которые вводили бы их в волны темпо-ритма. – В чем заключаются эти упражнения? – интересовались мы. – Не торопитесь! – остановил нас Аркадий Николаевич. – Прежде чем говорить о них, проделайте ряд других элементарных упражнений. – А они в чем заключаются? – допытывались ученики. – Об этом в следующий раз! – объявил Аркадий Николаевич и вышел из класса. ……………………… 19… г. – Здравствуйте! С добрым темпо-ритмом! – приветствовал нас Аркадий Николаевич, войдя сегодня в класс. – Чему вы удивляетесь? – спросил он, заметив наше недоумение. – По-моему, гораздо правильнее сказать: «с добрым темпом или ритмом», чем, например, «с добрым здоровьем». Как может наше здоровье быть добрым или злым? Тогда как темп или ритм могут быть добрыми, и это лучше всего свидетельствует о хорошем состоянии нашего здоровья. Вот почему я желаю вам на сегодня доброго ритма и темпа, иначе говоря – здоровья. Нет, серьезно, в каком темпо-ритме вы сейчас находитесь? – Не знаю, право, – сказал Шустов. – А вы? – обратился Аркадий Николаевич к Пущину. – Не разумею, – проболтал он. – А вы? – спросил Торцов меня и всех других по порядку. Никто не сказал ничего определенного. – Вот так компания подобралась! – разыграл сильное удивление Аркадий Николаевич. – В первый раз в жизни встречаю таких. Никто не чувствует ни ритма, ни темпа своей жизни. А между тем, казалось бы, каждый человек должен ощущать скорость и ту или другую размеренность своих движений, действий, чувствований, мышления, дыхания, пульсации крови, биение сердца, общего состояния. – Да-а! Это-то, конечно, мы чувствуем. Но вот что непонятно: какие моменты надо брать для наблюдения? Те ли, в которые я думаю о приятной перспективе сегодняшнего вечера, вызывающие бодрый темпо-ритм, или другие минуты, когда я сомневаюсь, не верю в радостную перспективу дня, или живу скучными настроениями данного момента, отчего мой темпо-ритм понижается? – Продирижируйте мне как ту, так и другую скорости, – предложил Аркадий Николаевич. – У вас образуется переменный ритм. Им вы и живете теперь. Пусть вы ошибаетесь. Не беда! Важно, что вы своими поисками темпо-ритма вскрываете внутри себя чувство{13}. А сегодня утром в каком темпо-ритме вы проснулись? – снова допрашивал нас Аркадий Николаевич. Ученики нахмурили брови и отнеслись к вопросу чрезвычайно глубокомысленно. – Да неужели же вам нужно так сильно напрягать себя, чтобы ответить на мой вопрос? – удивился Аркадий Николаевич. – Ощущение темпо-ритма у нас всегда тут, так сказать, под рукой. Общее приблизительное представление о каждом пережитом нами моменте мы всегда более или менее знаем, помним. Я мысленно представил себе предлагаемые обстоятельства сегодняшнего утра и вспомнил, что оно было хлопотливое. Я опаздывал в школу, надо было побриться, пришли деньги по почте, несколько раз вызывали к телефону. Отсюда суетливый, быстрый темпо-ритм, который я продирижировал и которым я вновь зажил. После небольшого перерыва Торцов придумал такую игру: он продирижировал нам довольно скорый и путаный темпо-ритм. Мы неоднократно простукали этот темпо-ритм для себя, чтобы лучше вслушаться и усвоить его. – Теперь, – приказал Аркадий Николаевич, – решите, при каких предлагаемых обстоятельствах и переживаниях мог бы создаваться в вас такой же ритм? Чтобы выполнить задачу, нужно было придумать соответствующий вымысел воображения (магическое «если б», предлагаемые обстоятельства). В свою очередь, чтоб сдвинуть с мертвой точки свое воображение, пришлось, как полагается, задать себе ряд вопросов: где, когда, для чего, почему я сижу здесь? Кто эти окружающие меня люди? Выяснилось, что я нахожусь в больнице на приеме у хирурга и что сейчас решится моя участь: или я серьезно болен и мне предстоит операция, а после нее, может быть, и смерть, или же я здоров и скоро уйду отсюда, как пришел. Вымысел подействовал, и я заволновался от сделанного предположения гораздо больше, чем того требовал указанный мне темпо-ритм. Пришлось смягчить вымысел, и я очутился не у воображаемого хирурга, а у дантиста, в ожидании выдергивания зуба. Но и это оказалось слишком сильно для назначенного темпо-ритма. Пришлось мысленно переселиться к ушному доктору, который должен был лишь продуть мне ухо. Этот вымысел больше всего подошел к заданному мне темпо-ритму. – Итак, – резюмировал Торцов, – в первой половине урока вы прислушивались к своему внутреннему переживанию и внешне выявляли его темпо-ритм с помощью дирижирования. Сейчас же вы взяли чужой темпо-ритм и оживили его своим вымыслом и переживанием. Таким образом, от чувства к темпо-ритму и, наоборот, от темпо-ритма к чувству. Артист должен владеть технически как тем, как и другим подходом. В конце прошлого урока вы интересовались упражнениями по выработке в себе темпо-ритма. Сегодня я указываю вам два главных пути, которыми следует руководиться при выборе упражнений. – А где же взять самые упражнения? – допытывался я. – Вспомните все проделанные раньше опыты. Во всех них необходим и темп и ритм. В результате у вас получится достаточный материал для «тренинга и муштры». Как видите, сегодня я ответил на ваш вопрос, оставшийся в прошлый раз неразрешенным, – сказал мне Аркадий Николаевич, уходя из класса{14}. ……………………… 19… г. – Согласно намеченному плану мы сначала проследили, как темпо-ритм действия непосредственно влияет на наше чувство, – вспоминал Аркадий Николаевич пройденное на предыдущих уроках. – Теперь произведем такую же проверку с темпо-ритмом речи {15}. Если и в этой области результаты воздействия на чувство окажутся такими же или еще более сильными, чем в области действия, то ваша психотехника обогатится новым весьма важным орудием воздействия внешнего на внутреннее, то есть темпо-ритма речи на чувство. Начну с того, что звуки голоса, речь являются отличным материалом для передачи и для выявления темпо-ритма внутреннего подтекста и внешнего текста. Как уже было сказано мною раньше, «в процессе речи текущее время заполняется произнесением звуков самых разнообразных продолжительностей, с перерывами между ними». Или, иначе говоря, линия слов протекает во времени, а это время делится звуками букв, слогов и слов на ритмические части и группы. Природа одних букв, слогов и слов требует обрывистого произношения, наподобие восьмых или шестнадцатых нот в музыке; другие же звуки должны передаваться более растянуто, увесисто, как целые или полуноты. Рядом с этим одни буквы и слоги получают более сильную или слабую ритмическую акцентуацию; третьи, напротив, совершенно лишены ее, четвертые, пятые и т. д. соединены наподобие дуолей и триолей и прочее и т. д. В свою очередь эти речевые звуки прослаиваются паузами и люфт-паузами{16} самых разнообразных длительностей. Все это речевой материал, речевые возможности, с помощью которых создается бесконечно разнообразный темпо-ритм речи. С помощью всех этих возможностей артист вырабатывает в себе размеренную речь. Она нужна на сцене как при словесной передаче возвышенных переживаний трагедии, так и веселых, бодрых настроений комедии. Для создания темпо-ритма речи необходимы не только деления времени на звуковые части, но и счет, создающий речевые такты. В области действия их воспроизводили метроном и звонок. Чем мы заменим их в области слова? С чем будут совпадать отдельные моменты, те или иные буквы и слоги слов текста? Приходится прибегнуть вместо метронома к мысленному просчету и постоянно, инстинктивно прислушиваться к его темпо-ритму. Размеренная, звучная, слиянная речь обладает многими свойствами и элементами, родственными с пением и музыкой. Буквы, слоги и слова – это музыкальные ноты в речи, из которых создаются такты, арии и целые симфонии. Недаром же хорошую речь называют музыкальной. От такой звучной, размеренной речи сила воздействия слова увеличивается. В речи, как и в музыке, далеко не все равно – говорить по целым нотам, по четвертным, по восьмым, по шестнадцатым или по квадриолям, триолям и прочее. Большая разница сказать размеренно, плавно и спокойно по целым и полунотам: «Я пришел сюда́ (пауза), долго жда́л (пауза), не дожда́лся (пауза) и уше́л» или сказать то же самое с другой длительностью и размеренностью: по восьмым, шестнадцатым, квадриолям и со всевозможными паузами разных длительностей: «Я… пришел сюда… долго ждал… не дождался… и ушел». В первом случае – спокойствие, во втором – нервность, возбужденность. Это хорошо знают талантливые певцы «милостию божией». Они боятся грешить против ритма, и потому, если в нотах написаны три четвертных, то подлинный певец даст именно три таких звука одинаковой длительности. Если же у композитора целая нота, то подлинный певец додержит ее до самого конца. Когда по музыке нужны триоли или синкопы, то подлинный певец передает их так, как того требует математика ритма и музыки. Эта точность производит неотразимое воздействие. Искусство требует порядка, дисциплины, точности и законченности. И даже в тех случаях, когда нужно музыкально передать аритмию, то и для нее необходима ясная, четкая законченность. И хаос и беспорядок имеют свои темпо-ритмы. Все сказанное о музыке и о певцах в равной мере относится и к нам, драматическим артистам. Но существует великое множество не подлинных певцов, а просто поющих людей, с голосами и без них. Они с необыкновенной легкостью подменяют восьмые – шестнадцатыми, четвертные – полунотами, три ровные восьмые сливают в одну и т. д. В результате их пение лишается необходимой для музыки точности, дисциплины, организованности, законченности и становится беспорядочным, смазанным, хаотичным. Оно перестает быть музыкой и превращается в простой показ голоса. То же самое происходит и в речи. Вот, например, у актеров типа Веселовского существует путаный ритм в речи. Он меняется не только на протяжении нескольких предложений, но даже в одной и той же фразе. Нередко одна половина предложения произносится в замедленном, другая – в сильно ускоренном темпе. Так, например, допустим, фраза: «Почтенные знатнейшие синьоры», произносится медленно и торжественно, а следующие слова: «и добрые начальники мои» – вдруг после длинной паузы проговариваются очень быстро. Даже в отдельных словах замечается такое же явление. Например, слово «непременно» в первой своей половине произносится скороговоркой, а оканчивается затяжкой для большей убедительности: «непре….м..е..нн..оо..» или «нн..е…пре..менно». У многих актеров, небрежных к языку и невнимательных к слову, благодаря бессмысленной торопливости речи просыпание концов доходит до полного недоговаривания и обрывания слов и фраз. Переменный темпо-ритм еще ярче сказывается у актеров, принадлежащих к некоторым народностям. В правильной и красивой речи не должно быть всех этих явлений, если не считать исключительных случаев, когда переменный темпо-ритм допускается умышленно, ради характерности роли. Само собой понятно, что перерывы в словах должны соответствовать скорости или медленности речи с сохранением в них того же темпо-ритма. При быстром разговоре или чтении остановки короче, при медленном – длиннее. Наша беда в том, что у многих актеров не выработаны очень важные элементы речи: с одной стороны, ее плавность, медленная, звучная слиянность, а с другой стороны – быстрота, легкое, четкое и чеканное произнесение слов. В самом деле, редко приходится слышать на русской сцене медленную , звучную, слиянную или по-настоящему скорую, легкую речь. В подавляющем большинстве случаев только паузы долги, а слова между ними проговариваются быстро. Но для торжественной, медленной речи прежде всего надо, чтобы не молчание, а звуковая кантилена слов безостановочно тянулась и пела. Очень медленное чтение под метроном при соблюдении слиянности слов и речевых тактов, при хорошем внутреннем оправдании поможет вам выработать медленную, плавную речь. Еще реже приходится слышать на сцене хорошую скороговорку , выдержанную в темпе, четкую по ритму, ясную по дикции, по произношению и по передаче мысли. Мы не умеем, наподобие французских и итальянских актеров, блеснуть своей быстрой речью. Она у нас выходит не четкой, а смазанной, тяжелой, путаной. Это не скороговорка, а болтание, выплевывание или просыпание слов. Скороговорку надо вырабатывать через очень медленную, преувеличенно четкую речь. От долгого и многократного повторения одних и тех же слов речевой аппарат налаживается настолько, что приучается выполнять ту же работу в самом быстром темпе. Это требует постоянных упражнений, и вам необходимо их делать, так как сценическая речь не может обойтись без скороговорок. Итак, не берите пример с плохих певцов, не нарушайте ритм речи. Берите за образец подлинных певцов и заимствуйте для своей речи их четкость, правильную размеренность и дисциплину в речи. Передавайте правильно длительность букв, слогов, слов, остроту ритма при сочетании их звуковых частиц, образуйте из фраз речевые такты, регулируйте ритмическое соотношение целых фраз между собой, любите правильные и четкие акцентуации, типичные для переживаемых чувств, страсти или для создаваемого образа. Четкий ритм речи помогает четкому и ритмичному переживанию, и наоборот, ритм переживания – четкой речи. Конечно, все это помогает, если эта четкость хорошо оправдана изнутри предлагаемыми обстоятельствами или магическим «если бы». ……………………… 19… г. Сегодня Аркадий Николаевич велел завести большой метроном и установил его на медленный темп. Иван Платонович, как всегда, отмечал звонком такты. Потом завели один малый метроном, указывавший ритм речи. Аркадий Николаевич предложил мне говорить под их аккомпанемент. – Что говорить? – не понимал я. – Что хотите! – отвечал он. – Расскажите нам случай из вашей жизни, или что вы делали вчера, или о чем думали сегодня. Я стал вспоминать и рассказывать то, что видел накануне в кино. Метрономы тем временем отбивали удары, а звонок звонил, но это не имело никакого отношения к моим словам. Механизм работал сам по себе, а я говорил сам по себе. Аркадий Николаевич рассмеялся и заметил: – На нашем жаргоне это называется «музыка играет, а штандарт скачет»{17}. – Неудивительно, потому что мне неясно, как говорить под метроном! – нервничал и оправдывался я. – Можно петь, произносить стихи в темп и в такт, стараясь, чтобы цезура и скандирование совпадали с известными моментами ударов механизмов. Но как проделать то же самое с прозой? В каких местах должно происходить это совпадение, мне непонятно, – жаловался я. И в самом деле, то я опаздывал, то слишком рано делал акцентуацию, то слишком затягивал темп, то слишком ускорял его. Во всех этих случаях происходило расхождение с ударами метронома. Но вот вдруг, совсем случайно, произошло подряд несколько совпадений, и мне стало от этого чрезвычайно приятно. Но радость продолжалась недолго. Темпо-ритм, случайно усвоенный, жил по инерции лишь несколько секунд, скоро исчез, и снова наступил разнобой. Я насильно налаживал новое совпадение, подделываясь под метроном. Но чем напряженнее я это делал, тем сильнее запутывался в ритме, тем больше мне мешали удары аппарата. Я перестал понимать, о чем говорил, и в конце концов остановился. – Не могу! У меня нет чувства темпа и чувства ритма! – решил я, едва сдерживая слезы. – Неправда! Не запугивайте себя! – ободрял меня Аркадий Николаевич. – Вы слишком требовательны к темпо-ритму в прозе. Поэтому он и не может дать вам того, что вы от него ждете. Не забывайте, что проза не стихи, совершенно так же, как обычные действия не танец. В них ритмические совпадения не могут быть строго регулярны, тогда как в стихах и в танце они старательно и заблаговременно подготовляются и подстраиваются. У ритмичных людей больше случайных ударных совпадений, у менее ритмичных их меньше. Вот и все. Я и стараюсь понять, кто из вас принадлежит к первой, а кто ко второй категории. Лично вы можете быть спокойны, – поправился он, – потому что я причисляю вас к ритмичным ученикам. Но только вы не знаете еще одного приема, помогающего управлять темпо-ритмом. Слушайте внимательно. Я буду объяснять вам один важный секрет речевой техники. Не только в музыке и в стихах, но и в прозе есть темпо-ритм. Но в обыкновенной речи он неорганизованный, случайный. В прозе темпо-ритм путаный: один такт произносится в одном ритме, а следующий – совсем в другом. Одна фраза длинная, другая – короткая, и у каждой из них свой особый ритм. Все это в первую минуту наводит на грустную мысль: «Доступен ли ритм прозе?!» Вместо ответа спрошу вас. Приходилось ли вам слышать оперу, арию, песню, написанную не на стихотворный, а на прозаический текст? В таких произведениях ноты, паузы, такты, музыкальный аккомпанемент, мелодия, темпо-ритм организуют буквы, слоги, слова, фразы речи. Из всего взятого вместе складываются стройные, ритмические звуки музыки, подтекстованные словами. В этом царстве математического и размеренного ритма простая проза звучит почти стихом и получает стройность музыки. Попробуем и мы пойти по тому же пути в нашей прозаической речи. Вспомним, что происходит в музыке. Звуки нот или голоса поют мелодию со словами. Там, где не хватает нот со словами, там вступает аккомпанемент или ставятся паузы, заполняющие недостающие счетные ритмические моменты такта. То же самое мы делаем и в прозе. Буквы, слоги, слова заменяют нам ноты, а паузы, люфт-паузы, просчеты заполняют собой те ритмические моменты, на которые недостает словесного текста в речевом такте. Звуки букв, слогов, слов, наконец, паузы, как вы уже знаете, являются превосходным материалом для создания самых разнообразных ритмов. При перманентном совпадении слогов и слов с сильными моментами ритма наша прозаическая речь на сцене может быть до известной степени приближена к музыке и к стиху. Мы это видим в так называемых «стихах в прозе», а также и в произведениях новейших поэтов, которые можно было бы назвать «прозой в стихах», – так близко они подходят к разговорной речи. Таким образом, темпо-ритм прозы создается из чередования сильных, слабых моментов речи и паузы. При этом надо не только говорить, но и молчать, не только действовать, но и бездействовать в темпо-ритме. Паузы и люфт-паузы в стихотворной и прозаической речи получают большое значение не только потому, что они являются частицей линии ритма, но и потому, что им уделена важная, активная роль в самой технике создания и овладения ритмом. Паузы и люфт-паузы налаживают совпадения сильных моментов ритма речи, действия, переживания с такими же моментами внутреннего просчета. Этот процесс дополнения недостающих ритмических моментов паузами и люфт-паузами некоторые специалисты называют « тататированием ». Объясню происхождение слова, тогда вы лучше поймете и самый процесс. Когда мы напеваем мелодию с забытыми или неизвестными нам словами, последние заменяются нами ничего не значащими звуками вроде «та-та-ти-ра-ра» и т. д. И мы пользуемся этими звуками при мысленном просчете ритмических пауз, заполняющих в наших речевых тактах нехватку слов и движений. Отсюда и название «тататирование». Вас смущала случайность ритмических совпадений в прозаической речи. Теперь вы можете успокоиться: есть средство бороться со случайностями. Это средство – в «тататировании». С его помощью можно сделать прозаическую речь ритмичной. ……………………… 19… г. Придя сегодня в класс, Аркадий Николаевич обратился ко всем ученикам и предложил им сказать в темпо-ритме начальную фразу гоголевского «Ревизора»: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтоб сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор!» Ученики поочередно произносили фразу, но ритма не добились. – Начнем с первой половины предложения, – приказал Аркадий Николаевич. – Улавливаете ли вы ритм в этих словах? Ответы оказались разноречивые. – Можете ли вы написать стихи на эту фразу, приняв ее за первую строку? – предложил Аркадий Николаевич. Началось коллективное стихоплетство, в результате которого явилось нижеследующее «создание»: |