история. Контрольная работа по дисциплине История Вариант 34 Выполнил студент Бердников Д. А. Шифр 21мзу434
 Скачать 45.48 Kb.
|
|
Федеральное агентство по рыболовству Калининградский государственный технический университет Балтийская государственная академия рыбопромыслового флота Институт инженерной педагогики и гуманитарной подготовки Кафедра истории КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА по дисциплине «История» Вариант 34 Выполнил студент Бердников Д.А. Шифр 21МЗУ434 Проверил старший преподаватель кафедры «Истории» Рябцева Н.Л. Калининград 2022 Николаевская Россия глазами иностранцев Введение История — рассказ о прошлых событиях, повествование о том, что узнано, исследовано. Невозможно представить развитие общества, развитие личности, без знания истории. В истории переплетается не только прошлое, но и настоящее, и даже будущее. Анализируя события прошлого, можно, во многом, предсказать и будущее. Изучение, исследование истории позволяет открывать что-то новое не только о своей стране, но и других государствах. В этом есть своя неописуемая прелесть. У всего есть история, у каждого предмета, у каждой постройки, у каждой картины… Все несет свою информацию и может стать ее источником. Основным же источником получения знаний о прошлом во все времена будут книги. Книги печатные, книги электронные всегда будут нести информацию для тех, кто ее ищет, особое место среди исторических источников занимают письменные свидетельства очевидцев. История России — это не просто предмет, или история развития русского государства, это история развития личности, ведь личность в истории играет не малую роль, она создает ее. Один маленький человек может изменить целую эпоху. Выбранная мной тема интересна мне, потому что именно через историю можно понять сложившееся общественное сознание, понять дальнейший путь развития для страны и для общества. Изучение своей страны должно быть важной задачей для каждого уважающего себя гражданина. Только через понимание прошлого можно понять не только настоящее положение в мире и в стране, но и понять самого себя, понять, как и в каком направление следует двигаться, развиваться. Именно поэтому изучение прошлого имеет для меня особую ценность и цель. В современном мире происходит очень много взаимосвязанных событий. Выбранная мной тема актуальна не только потому, что эпоху Николая можно считать переломным моментом в истории развития России, но и потому что важно понимать, как складывалось мнение о Российской империи. Противоречия зарождались на протяжении многих веков, нельзя сказать, что события современности не относятся к прошлому. Именно поэтому очень ценно сравнение мнения иностранца и самого русского общества об эпохе, о событиях, о самой стране. Моя работа будет посвящена исследованию эпохи Николая I, а точнее ее описание по мемуарам Астольфа де Кюстина. Я считаю, что эта тема актуальна во все времена. Нам так мало известно о прошлом нашей страны и зачастую судим мы о нем только по описаниям наших соотечественников. Однако интересно узнать, что думали о той или иной эпохе развития нашей страны иностранцы, как их принимали, чего они боялись и какие сделали выводы. Эпоху Николая I я выбрала, потому что это великое время, когда Россия менялась, когда необходимы были реформы, когда отношения с зарубежными странами накалялись, это интриги, это новые открытия, для меня это очень увлекательно и интересно. Цели моей работы: Подробное исследование мемуаров Астольфа де Кюстина; Систематизация полученных впечатлений автора мемуаров от путешествия по России; Исследовать эпоху Николая I по другим источникам; Сделать выводы о представлениях эпохи глазами иностранцев и глазами общества России. Для получения полной картины событий я буду использовать Интернет-ресурсы, а точнее критические статьи, биографии и т.п. Литература выбрана мной не случайно, именно она помогает составить гипотезу всей моей работе: взгляд со стороны позволяет понять все противоречия, недостатки и особенности ситуации и составить полную картину Николаевской России, как чуждой Западу цивилизации. Кюстин ехал в Россию, уже зная, что он будет писать, составив подробный план о том, как должны выглядеть его путевые записки. Его книга позволяет понять, что Европа представляла Россию как иную цивилизацию, не понимая и не принимая ее власти. Никто не понимал, как сложно было императору, ведь его не готовили к царствованию. Но все равно, долг, обязанность — ключевые слова для понимания его личности, императора, при котором самодержавие достигло своего апогея. Характеристика эпохи Николая I Время Николая I — эпоха крайнего самоутверждения русской самодержавной власти в ту самую пору, как во всех государствах Западной Европы монархический абсолютизм, разбитый рядом революционных потрясений, переживал свои последние кризисы. Там, на Западе, государственный строй принимал новые конституционные формы, а Россия испытывает расцвет самодержавия в самых крайних проявлениях его фактического властвования и принципиальной идеологии. Во главе русского государства стоит цельная фигура Николая I, цельная в своем мировоззрении, в своем выдержанном, последовательном поведении. Нет сложности в этом мировоззрении, нет колебаний в этой прямолинейности. Все сведено к немногим основным представлениям о власти и государстве, об их назначении и задачах, к представлениям, которые казались простыми и отчетливыми, как параграфы воинского устава, и скреплены были идеей долга, понятой, в духе воинской дисциплины, как выполнение принятого извне обязательства. В течение всей жизни, не только в официальных заявлениях начала царствования, но и позднее, даже в личных письмах, Николай повторял, при случае, что императорская власть свалилась на него неожиданно, будто он не знал заранее, как порешен вопрос о престолонаследии между старшими братьями. Получается впечатление, что он частым повторением этой легенды, которую сам же счел нужным пустить в оборот, хоть она и не соответствовала действительности, довел себя до того, что почти ей поверил. Он хотел считать ее верной по существу: она хорошо выражала его отношение к власти как к врученному ему судьбой «залогу», который он должен хранить, беречь, укреплять и передать в целости сыну-преемнику. Далекий от той напряженной работы мысли, которая заставляла Екатерину подыскивать теоретические оправдания этой власти, а брата Александра искать ее согласования с современными политическими идеями и потребностями, он держится за нее, как за самодовлеющую ценность, которая вовсе и не нуждается в каком-либо оправдании или пояснении. Самодержавие для него — незыблемый догмат. Это вековое наследство воспринималось им, однако, в иной, конечно, культурно-исторической оболочке и на иной идеологической основе, чем те, с какими оно появлялось в стародавней Московской Руси, средневековой родине этого политического строя. Традиции самодержавия, в которых воспитан Николай, особенно ярко характеризуются двумя чертами, выработанными заново в русской правящей среде конца XVIII в., — укреплением его династической основы и развитием его военно-армейского типа. У Николаевского политического консерватизма была своя, достаточно цельная, психологическая и педагогическая теория. В них — моральная опора всевластия правительства как источника и общественного порядка, и нравственности, и культуры: вне государственного порядка — только хаос отдельных личностей. Эта упрощенная и характерная для своего времени философия жизни была и личным мировоззрением Николая. «Здесь, — говорил он, объясняя мотивы своего преклонения перед прусской армией, — порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться; никто без законного основания не становится впереди другого; все подчиняется одной определенной цели, все имеет свое назначение: потому-то мне так хорошо среди этих людей и потому я всегда буду держать в почете звание солдата. Я смотрю на всю человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит». Николай основной целью своего царствования считал борьбу с повсеместно распространившимся революционном духом, и всю свою жизнь подчинил этой цели. Иногда эта борьба выражалась в открытых жестких столкновениях, таких, как подавление Польского восстания 1830-1831 или отправка в 1848 войск за границу — в Венгрию для разгрома национально-освободительного движения против австрийского господства. Россия становилась объектом страха, ненависти и насмешек в глазах либеральной части европейского общественного мнения, а сам Николай приобретал репутацию жандарма Европы. Однако значительно чаще Николай действовал мирными методами. Император сознательно трудился над упорядочением социальной организации общества, видя в этом гарантию его стабильности. Так, исключительное значение имела проведенная по его инициативе под руководством М. М. Сперанского кодификация российского законодательства. Однако в отношении проблемы крепостного права дальше полумер, которые не затрагивали основ общественного устройства, дело не пошло. Идеальное общество представлялось Николаю построенным по модели патриархальной семьи, где младшие члены семейства беспрекословно подчиняются старшим, и за все отвечает глава семьи — отец, с которым он отождествлял самодержавного государя. Идеологическим оформлением этого идеала стала так называемая теория официальной народности, провозгласившая вечными и непоколебимыми основами бытия России три священных, начала: православие, самодержавие и народность. Свое служение отечеству Николай воспринимал как высокую религиозную миссию и, руководствуясь этим убеждением, старался лично вникать во все детали государственного управления. Он ценил исполнительность выше компетентности и предпочитал назначать на руководящие должности военных, привыкших к строгой дисциплине и беспрекословному подчинению. В его царствование ряд гражданских ведомств получил военную организацию. Введение военного принципа в государственное управление свидетельствовало о недоверии царя к управленческому аппарату. Тем не менее стремление максимально подчинить общество государственной опеке, свойственное идеологии николаевской эпохи, фактически неизбежно вело к бюрократизации управления. Это же стремление лежало в основе настойчивых попыток властей поставить под свой тотальный контроль идеологическую и духовную жизнь общества. Крайне подозрительное отношение самого императора к независимому общественному мнению вызвало к жизни такое учреждение, как Третье Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, игравшее роль тайной полиции, а также определило правительственные меры по ограничению периодической печати и тяжелый цензурный гнет, под который попадали литература и искусство того времени. Те же корни имело и двойственное отношение Николая к просвещению. Вдохновляемая им политика министерства народного просвещения (особенно под руководством С. С. Уварова) была направлена на преимущественное развитие специальных технических учебных заведений; именно при Николае I были заложены основы современного инженерного образования в России. В то же время университеты были поставлены под строгий административный контроль, количество студентов в них было ограниченным. Активное насаждение сословного принципа в системе образования консервировало и укрепляло существующую иерархическую структуру общества. Эпоха Николая I закончилось крупнейшим внешнеполитическим крахом. Крымская война 1853-56 продемонстрировала организационную и техническую отсталость России от западных держав, привела к ее политической изоляции. Тяжелое психологическое потрясение от военных неудач подорвало здоровье Николая, и случайная простуда весной 1855 стала для него роковой. Императору Николаю I выпало трудное время. В начале — восстание декабристов. В конце — проигранная Крымская война. Мир менялся, и многое в России требовало перемен. Но строгая консервативная политика дала понять, что если мир готов жить по принципам демократии, то русский император — нет. Хоть Николай и не хотел перемен, но он очень много сделал для своей любимой страны, он верил в Россию, что очень важно. Император укрепил южные и западные рубежи, построил первые железные дороги. Он поддерживал писателей, ученых, музыкантов и художников, при нем Российская академия художеств расцвела. А самых талантливых молодых живописцев посылали за государственный счет учиться в Италию. Николай понимал: культура — это душа народа. О ней нужно заботиться, развивать ее и беречь. А еще он знал, что быть императором — это очень трудная служба. Где что не так — ты виноват. Ведь ты — главный и потому отвечаешь за свою страну перед народом и перед Богом! Возможно, поэтому умирая, Николай I оставил сыну завет: «Служи России!» Россия в судьбе и творчестве Астольфа де Кюстина В истории Кюстин запечатлелся, возможно, только как автор «Россия в 1839». И это одна из глубоких исторических несправедливостей, ибо даже помимо этой книги всей предыдущей своей литературной деятельностью Кюстин уже завоевал место в истории. Недаром он был признан задолго до появления его воспоминаний о России. Шатобриан дарил Кюстина своей дружбой. В салоне знаменитой Аделаиды Рекамье, любви которой в свое время тщетно домогались и романтичный Луциан Бонапарт, и мрачный религиозный фанатик Матье Монмаранси, и суровый Бернадот, и сам Наполеон, - где собирался цвет литературной Франции, где Ламартин впервые читал свои «Meditations»,- Кюстин был постоянным посетителем. Равным образом он был своим человеком в другом знаменитом салоне, возглавлявшийся женой его друга, известного немецкого писателя Варнгагена фон-Энзе, Рахилью. После ее смерти в 1833 г. Кюстин напечатал статью о ней в «Revuedesdeuxmondes», которая была переведена на немецкий язык и перепечатана Варнгагеном. Впоследствии, в 1870 г., в Брюсселе напечатаны были письма к ним Кюстина вокруг которой группировались светила всех видов искусства. В этих салонах Кюстин встречался и с приезжими из России Ал. Тургеневым, Вяземским, Гречем и др. Таким образом, в русском обществе имя его, известное по литературе, облекалось живой плотью знакомого человека, человека большого ума, яркого, остроумного и бесконечно милого и любезного. Политическая физиономия Кюстина также не представляла ничего загадочного. Маркиз Астольф де-Кюстин, обломок старинной аристократической фамилии, являлся страстным клерикалом и убежденным консерватором, что отлично было известно русскому двору. Впоследствии, издавая свою книгу о России, он предварял читателя, что отправлялся в Россию в надежде найти там аргументы против представительного правления. И эта цель, которая влекла талантливого туриста в далекую страну, если и не была известна русскому правительству, то, во всяком случае, легко могла быть угадана. При таких предпосылках приезд Кюстина в Россию и, главное, возможные и, как казалось, вполне естественные последствия его посещения приобретали характер явления крупной политической значимости. Для того чтобы оценить это по достоинству, должно припомнить сложные взаимоотношения России и Франции в то время. Николай I остро и постоянно ненавидел Людовика-Филиппа, «короля баррикад». После июльской революции 1830 г. он говорил французскому посланнику, что «глубоко ненавидит принципы, которые увлекли французов на ложный путь». Император носился даже с мыслью о возрождении Священного Союза и вел переговоры с Пруссией и Австрией о сосредоточении русской армии на западной границе. Однако факт признания Людовика-Филиппа всеми другими европейскими державами заставил и Николая признать «короля баррикад» подлинным правителем Франции, с которой так или иначе, а необходимо было считаться. Между тем французское общественное мнение, особенно после июльской революции, было резко восстановлено против николаевского самодержавия. К тому было много причин, и между ними, конечно, опасения военного вторжения России в Европу. Недаром Герцен в 1851 г. писал, что в России «французы чают соперника и не стыдятся сознавать, что тут есть сила,- вспомните, это говорит Кюстин; французы ненавидят Россию, потому что они ее смешивают с правительством». Французское общественное мнение не могло помириться и со зверствами, которыми сопровождалось подавление польского восстания в 1831 г. Еще более негодовало оно по поводу жестоких гонений на униатов, единственное преступление которых заключалось в том, что они расходились с казенным православием. Если в первом случае была налицо хоть некоторая тень законности, «преступления и наказания», то здесь сказывалось одно бесцельное зверство, особенно зловещее на фоне заверений Николая о своей веротерпимости и заботах о подданных-католиках. Таковы были основные факторы, из которых складывались взаимоотношения двух великих держав. Репутация императора Николая, да и вообще русского самодержавия, казалась безнадежно подорванной. Для ее некоторого восстановления представлялось единственно возможным и насущно необходимым «пропеть себе самому хвалебный гимн, и притом непременно на французском языке, в назидание Европе». Такие попытки предпринимались русским правительством. Но они были совершенно неудачны. Написанные русскими и изданные на французском языке, книги эти характеризовались полной беспомощностью, грубой, азиатской лестью и, что еще хуже, ложью, бившей в глаза. Теперь, с приездом Кюстина, заведомо намеревавшегося впоследствии описать свое путешествие, открывался, как казалось, единственный и идеальнейший случай пропеть себе хвалебный гимн, да еще устами иностранца, талантливого писателя, пользующегося широкой известностью на родине. Конечно, этими и только этими надеждами объясняется внимательный прием, который Кюстин встретил при императорском дворе, ласки и конфиденциальные беседы Николая I, угодливость и расшаркивание русских вельмож. Действительность превзошла все мрачные слухи. Книга явилась жесточайшим и безапелляционным приговором русскому самодержавию. Откровения и ласки императора, и любезность русского двора имели весьма ограниченное влияние на пытливый и наблюдательный ум автора. Он только на первых порах готов был поддаться этому очарованию. Но факты слишком настойчиво лезли в глаза, действительность слишком властно требовала ответа. Кюстин и не остановился перед окончательными выводами: «Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления… Это путешествие полезно для любого европейца. Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране. Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, скажите им: поезжайте в Россию!» Этими словами он подтверждает свой страх перед Россией. Россия пугает его не только Сибирью, но и тем, что эта огромная «дикая» страна способна на то, на что не способна вся Европа. В этих людях столько моральной и физической силы, что они пугают его одним только существованием. Но очень интересна параллель с современностью. Европа того времени как будто забыла, что около 25 лет назад именно Россия освободила всю Европу от Наполеона. Европа нашего времени забыла о том, как Россия явилась освободителем вновь в 1945. Страны Запада совершенно не учатся на собственных ошибках. Государственный строй Монархия при Николае в России достигла своего пика. Между тем общество было пронизано желанием выслужиться и стать богаче и не важно, каким путем. Кюстин считает, что Россией управляет класс чиновников, прямо со школьной скамьи занимающих административные должности, и управляет часто наперекор воли монарха. Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты безнаказанно угнетают страну. И самодержец всероссийский часто замечает, что вовсе не так всесилен, он видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией. «В России отсутствует общественное самосознание, оно заменяется дисциплиной. Это качество лишает все славянские народы политической мощи». Несмотря на это, Кюстин не считает Россию политически слабой страной, потому что в ней отсутствие правового самосознания у масс заменяется почти суеверной любовью к правительству; у образованных же людей эта любовь вполне сознательна и логически обоснована. Про средний же класс Кюстин говорит, что он мог бы образоваться из купечества, но оно так малочисленно, что не имеет никакого влияния. Артистов немногим больше. Адвокатов не может быть в стране, где отсутствует правосудие. Откуда же взяться среднему классу, который составляет основную силу общества. Итак, по мнению Кюстина, в России все сосредоточенно на особе монарха. Он задает тон всему. Именно поэтому правление Николая считают крайностью деспотизма. Личность Николая и царская семья Кюстин обладая острым умом, сумел разгадать смысл русского самодержавия и фигуру его «верховного вождя», поэтому в описании высших слоев и самого императора ему можно всецело довериться. Через описание внешности Астольф де Кюстин передает и саму сущность «своего героя»: «…Характерная особенность его лица — какая-то беспокойная суровость. Физиономисты не без основания утверждают, что ожесточение сердца вредит красоте лица. У императора Николая это мало благожелательное выражение лица является скорее результатом тяжелого опыта, чем его человеческой природы. Какие долгие, жестокие страдания должен был испытать этот человек, чтобы лицо его внушало всем страх вместо того невольного расположения, которое обыкновенно вызывают благородные черты лица. Тот, кто всемогущ и властен, творить что захочет, несет на себе и тяжесть содеянного. Подчиняя мир своей воле, он в каждой случайности видит тень восстания против своего могуществ. Независимость природы он считает дурным примером, каждое существо которое не подчиняется его воле, является в его глазах солдатом, восставшим среди сражения против своего сержанта: позор падает на армию и на командующего Верховным командующим является император России, и каждый день его — день сражения. Необходимость вечно побеждать самого себя, чтобы властвовать над другими, быть может, объясняет и чрезмерный патриотизм императора Николая. Императрица любит его, боится оставлять его одного, повсюду следует за ним, поскольку это позволяют слабые силы, и умирает от усталости». «…Жена, дети, слуги, родные, фавориты — все в России должны кружиться в императорском вихре, с улыбкой на устах до самой смерти, все должны до последней капли крови повиноваться малейшему помышлению властелина, оно одно решает участь каждого». Семья императора должна была соблюдать приличия и установленные обществом правила, всегда, круглосуточно, потому что семья для правителя — это его отражение, и все качества присущие Николаю можно было найти и в его приближении. Он создал себе свой мир — мир лживых улыбок и комплиментов. Возможно, поэтому многие из интеллигенции России посчитали описание царя и царской семьи истинным. От восторга, близкого к обожествлению, путем мучительного анализа французский роялист пришел к полному развенчанию своего героя, к зловещей разгадки Николая, отражавшего Россию его времен — «гигантский колосс на глиняных ногах». Современники о мемуарах Астольфа де Кюстина В России книга Кюстина была немедленно запрещена и надолго сделалась легендой для всех, кто не читает по-французски; можно сказать, что легендой она остается и до сегодняшнего дня, потому что все существующие ее "переводы" на русский язык воспроизводят текст не полностью и представляют собою сделанные с разной степенью подробности выжимки из него. Сокращенные переводы "России в 1839 году" выходили и в Европе, и в Америке; сами французы не раз выпускали эту книгу, "сжав" ее до одного тома. Однако при желании французские читатели могут познакомиться и с полным текстом, та же возможность есть и у тех, кто читает по-английски, в России же полный Кюстин до сих пор не издан. Мемуары Кюстина явились приговором всей сложившейся в обществе системе. Неудивительно, что по ознакомлению с его книгой даже высшие официальные сферы утратили присущее им олимпийское спокойствие и равнодушие, а император Николай, прочитав ее, бросил на пол, воскликнув: «Моя вина: зачем я говорил с этим негодяем!». «Неблагодарный путешественник» мог торжествовать полную победу. Его книга, подобно тяжелому снаряду, пробила полицейскую броню официального благополучия. Она была истолкована как вызов, требовавший ответа. Прежде всего приняты были все возможные оградительные меры. Немедленно последовало запрещение упоминать о книге Кюстина в печати. Книгопродавцы, выписавшие ее в Россию, получили приказание вернуть все экземпляры за границу. Но эти запреты вряд ли имели успех. Книга обильно протекала в Россию нелегальными путями. Больно задетое Кюстином русское правительство приложило все усилия к тому, чтобы парализовать действие его книги на европейское общественное мнение и ослабить успех, который она встретила среди читателей всех стран, в частности России. С этой целью за границей, на французском, немецком и английском языках, стали появляться, при ближайшем участии правительства (конечно, тщательно замаскированном), произведения русских авторов, заключавшие в себе беззубую критику Кюстина и холопскую лесть императору Николаю. Недаром Ф. И. Тютчев отозвался об этих «так называемых заступниках России», что они представляются ему «людьми, которые, в избытке усердия, в состоянии поспешно поднять свой зонтик, чтобы предохранить от дневного зноя вершину Монблана». Конечно, недостаточно было выпустить несколько ничтожных брошюрок с дешевой руганью по адресу автора и жандармскими изъявлениями восторга по адресу существующего строя. Надо было во что бы то ни стало развенчать и автора, и его книгу в глазах общества, а главное — снизить, умалить ее значение, уподобить ее обыкновенному памфлету. Для сего одновременно с «литературной борьбой» правительство прибегло к старому, испытанному средству, приобретшему уже характер прочно выработанной системы. Первый опыт ее применения" был осуществлен при самом воцарении Николая, когда пришлось, так или иначе, отчитываться перед обществом в событиях 14 декабря. Тогда официальная версия взяла твердый курс на уподобление восстания декабристов случайной и ничтожной бунтовщической вспышке. Он оказался неудачным, этот опыт. Ввиду плохо скрываемой тревоги едва ли кого-нибудь по-настоящему обманули декларативные заверения правительства в ничтожности замыслов заговорщиков. Официальная версия нашла, кажется, наиболее яркое и полное выражение в записках гр. М. Д. Бутурлина. Верноподданный граф писал, что Кюстин встретил весьма ласковый прием, вследствие трагической судьбы его отца и деда и собственной своей «некоторой» литературной известности. В пути государь повелел окружить его всевозможными почестями. Но тем временем будто бы стало известно, что во Франции Кюстин пользуется дурной репутацией из-за своих «нечистых вкусов». И, оскорбленный в лучших чувствах, император распорядился отменить все почести и более уже не принял Кюстина. «Indeira» и книга явилась как мщение», - заключал Бутурлин. Такова была эта официальная версия, сводившая весь смысл произведения Кюстина к личным счетам. Неизвестно, да и не столь важно знать, действительно ли обладал Кюстин «нечистыми вкусами». Важнее и существеннее то, что правительство в борьбе с ним пользовалось сугубо нечистыми средствами, прибегая к инсинуациям насчет личных свойств автора тогда, когда ничтожен был арсенал возражений против его книги. В условиях николаевского режима, в условиях задушенного слова, притуплённой мысли и раболепного обскурантизма проникновение подобной книги было явлением настолько необычайным, настолько крупным, что не могло быть обойдено молчанием. На мгновение те, против кого были направлены откровения Кюстина, почувствовали себя в положении людей, в доме которых подземным толчком сломало наружную стену. И вот внезапно их интимная жизнь, семейные дрязги и ссоры, обыкновенно столь ревниво оберегаемые от постороннего взора, стали достоянием улицы. Между тем время брало свое. Никакие полицейские, оградительные меры не способны были остановить перерождения русского дворянства, в особенности среднего и мелкого, блеск фамильных гербов которого тускнел в провинциальной глуши. Оно уже успело прикоснуться к европейской культуре. Оно уже начинало смутно сознавать, что для поддержания своего престижа и превосходства недостаточно иметь многоголовые конюшни и псарни да в лакейской толпу заспанных холопов. Провинциальное дворянство уже пыталось перестраивать жизнь как-то на европейский лад. Степные помещики, отправляясь по своим нуждам в город, привозили в деревню запасы свежих книг. В бильярдных вдоль стен начинали вырастать книжные шкафы. Изрядная библиотека становилась предметом хвастовства, чтение — модой. И не только модой, но сплошь и рядом и насущной потребностью. Это было вполне естественно, опять-таки в силу условий полицейского режима, жестокими рогатками стеснявшего человеческую мысль, единственный выход которой оставался в чтении. Отсюда — особенная тяга к запрещенной книге, интерес к которой зиждился не только на обыкновенном любопытстве, но и на стремлении чужими устами высказать свои сокровенные, тревожные мысли, свои сомнения. Неудивительно, что книгу Кюстина прочли все вплоть до сыновей Фамусовых и Маниловых. «Я не знаю ни одного дома, порядочно содержимого, где бы не найти сочинения Кюстина о России»,- вспоминал в 1851 г. тот же Герцен. Если придворные круги встретили книгу Кюстина с искренним негодованием, вполне естественным и свидетельствовавшим о том, что стрела попала в цель, то иначе и сложнее складывалось отношение к произведению Кюстина тогдашней русской интеллигенции. Напомним, что и она отнюдь не была внеклассовой и сохраняла основные кастовые черты. Поэт и камергер Ф. Л. Тютчев в 1844 г. в статье «Россия и Германия» писал: «Книга г. Кюстина служит новым доказательством того умственного бесстыдства и духовного растления (отличительной черты нашего времени, особенно во Франции), благодаря которым дозволяют себе относиться к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком; дерзают судить весь мир менее серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля». Так же, по-видимому, по крайней мере, внешне, встретило книгу Кюстина и старшее поколение нарождавшейся русской интеллигенции. Жуковский в письме к А. Я. Булгакову обозвал даже Кюстина «собакой». Вяземский взялся за перо, чтобы отвечать Кюстину, но бросил статью на полуслове, о чем крайне сожалел тот же Жуковский. «Жаль, что не докончил он статьи против Кюстина, - сетовал Жуковский в письме к Ал. Тургеневу,- если этот лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля, то еще можно будет Вяземскому придраться и отвечать; но ответ должен быть короток; нападать надобно не на книгу, ибо в ней много и правды, но на Кюстина: одним словом, ответ ему должен быть просто печатная пощечина в ожидании пощечины материальной » .Замечания чрезвычайно любопытные и характерные. Оказывается, что в книге много правды, и все-таки автора надо наградить пощечиной. «Не за правду ли, добрый Жуковский?» — иронизировал А. И. Тургенев, сообщая отзыв Жуковского Вяземскому. Он спешил заявить, что вовсе не жалеет об отказе его друга от намерения возражать Кюстину, «ибо люблю Вяземского более, нежели его минутный пыл, который принимает он за мнения… Не смею делать замечаний на Жуковского, но, пожалуйста, не следуй его совету», заключал Тургенев. В другом письме к Вяземскому Тургенев сам просил друга откликнуться на книгу Кюстина и написать «о принципах, о впечатлениях, переданных откровенно». Все эти люди, из которых строились первые кадры русской интеллигенции, считали естественным обсуждать недостатки родины в своем тесном кругу, тогда как Кюстин был для них чужим, сыном чужой им, да еще враждебной в эту пору, Франции. Пусть мы признаем, что наши близкие обладают многими недостатками, и даже пороками, но мы их все-таки горячо любим, и нам больно, ежели чужой, проведший несколько времени в их обществе, станет осуждать их. Вот в точности чувства, которые вызывала книга Кюстина в русской интеллигенции. И от чувства этого не мог освободиться вполне даже молодой Герцен. «Тягостно влияние этой книги на русского,- писал он в 1843 г.,- голова склоняется к груди, и руки опускаются; и тягостно от того, что чувствуешь страшную правду, и досадно, что чужой дотронулся до больного места…» Если для русских читателей книга Кюстина явилась своего рода зеркалом, в котором они, волнуемые противоречивыми чувствами, узнавали себя, то для Европы это произведение во многих отношениях сыграло роль ключа к загадочному шифру, ключа к уразумению многих сторон и явлений таинственной страны, упрямо продвигавшейся к первому пульту европейского концерта. Выше уже было отмечено, что впечатление, произведенное книгой Кюстина, было чрезвычайно сильно. За границей «Россия в 1839 г.» выдерживала одно издание за другим, и правительство в спешном порядке вынуждено было мобилизовать силы «верноподданных» писателей, чтобы опровергнуть «клеветника» Кюстина. Спустя несколько месяцев после выхода в свет книги Кюстина в Париже появилось «Исследование по поводу сочинения г. маркиза де-Кюстина, озаглавленного «Россия в 1839 г.». «Исследование» принадлежало перу Н. И. Греча. В предисловии к своему труду Греч говорил, что он дал согласие на перевод его на французский язык, уступая желанию своего соотечественника Кузнецова. Вместе с тем он пользуется случаем заявить, что утверждения французских и немецких газет о том, что книга его написана по поручению русского правительства, абсолютно ложны. «Я предпринял настоящую работу, - пишет Греч, - исключительно по личной инициативе». Личная инициатива Греча в деле опровержения Кюстина стоит вне сомнения, однако к его книге русское правительство имело весьма близкое отношение и принимало участие в ее издании. Вся история этой книги подробно рассказана М. Лемке в его труде «Николаевские жандармы и литература» на основании найденного им дела III Отделения… Вслед за книгой Греча в Париже появилось новое сочинение, имевшее целью уничтожить Кюстина и восстановить доброе имя Николая I, оно было написано Дюэ. Французский адвокат, написавший «Французскую и латинскую риторику для употребления в пансионах» и «Военное уложение о наказаниях», решил свою разностороннюю литературную деятельность закончить опровержением Кюстина. С какой целью принялся за свой труд Дюэ, по какому поводу он написал его, установить столь же трудно, как и разгадать мотивы создания им первых двух «увражей». В его книге нет ни предисловия, никаких бы то ни было разъяснений. Судя, однако, по тону его «критики», столь же верноподданному, как и у Греча, можно предположить известную близость Дюэ к русскому правительству, осуществляемую, может быть, и помимо секретного денежного фонда III Отделения, а продиктованную вполне бескорыстными соображениями. Шум, поднятый вокруг книги Кюстина, усиливался; Европа жадно читала ее, а потому опровержений Греча и Дюэ оказалось слишком недостаточно. Правительству пришлось привлекать новые силы к делу развенчания французского путешественника, отплатившего столь черной неблагодарностью за оказанное ему гостеприимство. В Париже жил Я. Н. Толстой, числившийся «корреспондентом министерства народного просвещения», но фактически являвшийся агентом III Отделения. На его обязанности лежало «защита России в журналах» от всяких нападений на нее в литературе. Так как он уже успел зарекомендовать себя с этой стороны несколькими сочинениями, написанными в самом патриотическом духе, ему было поручено написать в добавление к Гречу опровержение Кюстина. В 1844 г. вышли в Париже две его книжечки. Одна из них была выпущена под псевдонимом Яковлева, другая — под его собственным именем'. Казенное славословие этих книжечек ничем не отличается от патриотических упражнений Греча. Все те же скучные и вялые рассуждения о лживости Кюстина и о доблестях Николая I, которого, конечно, не понял французский путешественник, так же как он не мог понять и всей России. Однако в книге Я. Толстого, выпущенной им под псевдонимом Яковлева, есть несколько довольно интересных подробностей. Толстой с самого начала заявляет, что ему известна истинная причина нарочитой лживости Кюстина, которою, за исключением немногих верных замечаний, проникнута вся его книга. Этой причины Толстой не раскрывает, но делает намек на то, что Кюстину было необходимо заглушить толки вокруг какой-то связанной с ним скандальной истории грандиозным шумом своей книги. Любопытно признание Толстого, что при первом знакомстве с книгой Кюстина его охватило негодование. Но когда он увидел, что имеет дело с сумасшедшим, его негодование прошло и даже сменилось любопытством, так как сумасшествие Кюстина не лишено некоторой развлекательности. Толстой так же, как и Греч, останавливается на противоречиях, постоянно допускаемых Кюстином. Парадокс Кюстина — «путь собственных противоречий есть путь познания» — позволяет ему совершенно не стесняться и опровергать то, что на предыдущей странице он утверждал. В одном из своих писем (книга Толстого написана в форме писем из Франкфурта) автор останавливается на открытом им качестве ума Кюстина; органической склонности к умалению любого достоинства. Очень часто суждения Кюстина зависят от его минутного настроения, а так как оно большею частью окрашено в мрачные тона, то приговор Кюстина почти всегда бывает отрицательным. Если какое-либо явление или предмет найдет у Кюстина положительную оценку, то это носит случайный характер и является счастливым исключением. Как бы испугавшись своей похвалы, Кюстин торопится аннулировать ее эффект путем нагромождения одной клеветы на другую. При таком свойстве Кюстина все его слова теряют всякую цену. Гораздо выше указанных опровержений Кюстина, изданных при участии русского правительства, стоит книга К. К. Лабенского. Лабенский был старшим советником министерства иностранных дел. Вместе с тем он неоднократно выступал в печати как поэт под псевдонимом Жан Полониус. Им было выпущено несколько сборников стихов и ряд отдельных крупных поэтических произведений. Книга Лабенского была издана дважды по-французски и, кроме того, переведена на немецкий и английский языки. Прекрасный стиль, тонкое и умное понимание Кюстина, очень тактичная зашита Николая I — таковы ее несомненные достоинства. Правда, Лабенский, как и все другие авторы антикюстиновской литературы, не смог привести ни одного фактического опровержения сведений Кюстина, кроме тех, которые носили явно вздорный характер. Но все же его книга была ближе к цели, чем писания Греча, Дюэ и Толстого, так как она была написана умным и несомненно талантливым человеком. Постоянное стремление к обобщениям приводит Кюстина к многочисленным противоречиям, которые становятся настолько очевидными, что не могут быть не замечены самим автором. Дело не в противоречиях, говорит Лабенский, ибо все в мире полно контрастов. Противоречивы, в сущности, не факты, а комментарии к ним, и больше всего люди становятся непоследовательными тогда, когда они начинают непоследовательно объяснять противоречия. Россия полна ими, с этим вполне соглашается Лабенский, но вся беда в том, что Кюстин видит лишь дурные стороны, не замечая светлых. Вследствие этого Кюстин, часто угадывая совершенную правду, не в состоянии осознать и понять отмечаемого им явления в целом. Правда Кюстина иногда сурова и жестока, и мы, говорит Лабенский, можем быть только благодарны Кюстину за нее. Но это относится лишь к частности, а отнюдь не ко всему целому. Одно замечание Кюстина особенно понравилось Лабенскому: в России отсутствует общественное правосознание, оно заменяется дисциплиной. Это, вполне справедливо отмеченное, по мнению Лабенского, качество лишает все славянские народы политической мощи. И если Россия все же никоим образом не является политически слабой страной, то это объясняется только тем, что в ней отсутствие правового самосознания у масс заменяется инстинктивной, привычной, почти суеверной любовью к правительству. У образованных же людей эта любовь вполне сознательна и логически обоснована. Таково общее содержание книги Лабенского. В заключение он не совсем удачно и в некотором противоречии с общим серьезным тоном своей книги, далеким от всякой звонкости и хлесткости, сравнивает книгу Кюстина со сказками Шахерезады и утверждает, что фактическое опровержение ее и неуместно, и невозможно. Нашелся еще один «опровергатель» Кюстина, написавший свое опровержение, правда, без всякого давления со стороны правительства, но с открытым намерением задобрить его и потому допустивший в нем самую грубую лесть. Это был гр. И. Г. Головин, чиновник министерства иностранных дел, занимавшийся между делом литературой. В 1842 г. он уехал за границу, где написал книгу «Дух политической экономии», вызвавшую гнев русского правительства. Книга была написана в самом преданном правительству тоне, и Кюстину сильно «досталось» за его выпады против Петра I. Надежды Головина, связанные с его книгой, однако не оправдались, примирения с правительством достигнуть не удалось, и злополучному литератору пришлось остаться в качестве эмигранта за границей, где он пустился во всяческие аферы и скоро снискал себе печальную славу трусливого, но заносчивого авантюриста. Так как книга Головина касается лишь того, что было сказано Кюстином о Петре, то она не представляет особого интереса, тем более что ее литературные достоинства отнюдь не блестящи. Все приведенные до сих пор отзывы о книге Кюстина, принадлежащие либо защитникам России, либо французским критикам, отличаются одной особенностью: они проникнуты убийственной холодностью, столь дисгармонирующей с страстным, горячим тоном Кюстина. Первые возмущались Кюстином ровно настолько, сколько это было необходимо для оправдания оказанного им доверия, вторые же с любопытством отмечали некоторые подробности памфлета Кюстина, по существу, весьма мало их трогавшего, давая ему вполне благопристойную — положительную или отрицательную — оценку. Иначе отнеслись к «России в 1839 г.» те, кто принадлежал к числу передовых русских интеллигентов, честных и независимых в своих убеждениях. Они могли принять или отвергнуть обличения Кюстина, проникнуться к нему чувствами симпатии или, напротив, презрения, но остаться равнодушными, как были равнодушны Гречи, Толстые и Головины, не могли. Среди этих людей на первом месте стоит, конечно, Герцен. Много лет спустя после своего появления книга Кюстина продолжала еще волновать некоторую часть русской интеллигенции. Для тех ее представителей, которые стояли в рядах передовых русских деятелей, возникли новые задачи, грандиозность которых делала совершенно ненужным обращение к таким потускневшим от времени документам, какими были записки Кюстина. Для многих, однако, выпады Кюстина не утратили своего действенного значения и продолжали оскорблять их уязвленное национальное самолюбие. Так, в редакционном примечании «Русской Старины» к статье «Великая княгиня Елена Такова литературная судьба книги Кюстина. Ее история есть история императорской России. Бранью, клеветой, издевательством встретили ее защитники трона, и глубоко взволновала она тех, кто стоял в другом лагере. Время давно уже похоронило злобу и сочувствие тех и других. Книга превратилась в вполне исторический документ. Но ядовитая насмешка и негодующая взволнованность лукавого французского маркиза и до сих пор не утратили ни своей силы, ни своего впечатляющего действия. Заключение Исторические факты — это не только события, но и мнения, рассуждения. Книга Кюстина стала полным крахом правящей верхушки. В ней были многие разочарованы. В обществе по-своему отреагировали на столь значительную критику жизни Российской империи со стороны иностранца. Отношение к автору определялось идеологией, которую разделяли современники Кюстина. Сторонники консервативного направления общественной мысли враждебно отнеслись к произведению Астольфа де Кюстина. Иные понятия о пространстве и природных условиях не давали понять Западу существовавшие обычаи и традиции российского общества. А отсутствие общества гражданского воспринималось, как отсутствие общества вообще, поэтому Кюстин часто называет его «населением». Его пугало не только пространство, окружающее его, но пугал сам император, в чьих руках сосредоточилась огромная власть. Пугал народ его не меньше. Стоит только вспомнить, как описывает маркиз русских мужиков, не выходящих из дома без топора, или как боялся ссылки в Сибирь. Тем не менее, беспощадной критике подверглось абсолютно все. При этом возникает проблема объективности в оценке настоящего и будущего России, так Астольф де Кюстин говорит о том, что Петербург, Петра творенье, не будет существовать вечно, потому что война или иное изменение политики заставят его исчезнуть. Но этот город прошел через многое. Знал бы Кюстин, как русские готовы защищать свои города, свою страну. Для Николая I эта критика была огромным ударом. Консервативный император не хотел принимать демократических принципов. Но общество развивалось и требовало перемен и для того, чтобы остановить вольнодумство, недостаточно было выпустить несколько брошюр, восхваляющих Российскую империю и императора. Мир требовал перемен, и многие были готовы к ним, но только не император Российский. Ценность изучения мемуаров, как исторического источника в том, что это позволяет проанализировать особенности российской цивилизации в сравнении с западной, увидеть противоречия между Западом и Россией. Противоречия между Европой и Россией всегда были и всегда будут. Возможно, потому что не все готовы смириться с существованием такой огромной и великой страны. Возможно, потому что боятся оказаться под влиянием нашей державы. Русское государство всегда отличалось от остальных, а может быть даже это и к лучшему. Ответы на все всегда хранились в нашем прошлом, кто ищет, тот всегда найдет. Список литературы Данилов, А.А. История России, XIX век: учебник для 8 класса общеобразовательных учреждений/ А.А. Данилов, Л.Г. Косулина, История России 11-е изд. – М.: Просвещение, 2010-287 с. Журавлев, В.В. Политическая история России: Учебное пособие / В.В. Журавлев. Ответ.ред. проф. – М.: Юристь, 1998. – 696 с. Сахаров, А.Н. История России. XVII-XIX века. Ч. 2: Учебник для 10 класса общеобразовательных учреждений/ А.Н. Сахаров, А.Н. Боханов. -6-е изд.-М.: ООО «Тид «Русское слово- РС», 2008-480 с.: ил. Троицкий, Н.А. Россия в XIXвеке... Курс лекций: Учеб.пособие по спец. «История»/Н.А. Троицкий. – М.: Высш. Шк., 1999.- 431 с. Ерофеев, Виктор. Ни спасения, ни колбасы (Заметки о книге маркиза де Кюстина) // Лабиринт Два: остаётся одно: произвол. М.: ЭКСМО-Пресс, Зебра Е, 2002, 402—417 Маркиз де Кюстин как восхищенный созерцатель России http://stihi-poezia.narod.ru/kystin.htm Кюстин, А. Николаевская Россия/ Астольф де Кюстин. Николаевская Россия – Смоленск: Русич, 2003. – 432 с., ил. Мильчин, В. А. О русском издании "России в 1839 году. Статья. В. А. Мильчина, 1996 Комментарии. В. А. Мильчина, А. Л. Осповат, 1996 Ощепков, А. Р. Панкатолицизм А. де Кюстина и образ России в его книге «Россия в 1839 году» // Религиоведение. — 2011. — № 2. — С. 19-26; Портрет Астольфа де Кюстина https://ru.wikipedia.org/wiki/%CA%FE%F1%F2%E8%ED,_%C0%F1%F2%EE%EB%FC%F4_%E4%E5#mediaviewer/File:AstolphedeCustineI.jpg Портрет Николая I https://ru.wikipedia.org/wiki/%CD%E8%EA%EE%EB%E0%E9_I#mediaviewer/File:Franz_Kr%C3%BCger_-_Portrait_of_Emperor_Nicholas_I_-_WGA12289.jpg Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу http://www.knigafund.ru/books/1810/read Лемке, М. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 гг./ М. Лемке Изд. 2. СПб., 1909- 405 с. Астольф де Кюстин https://ru.wikipedia.org/wiki/%CA%FE%F1%F2%E8%ED,_%C0%F1%F2%EE%EB%FC%F4_%E4%E5 Маркиз де Кюстин. Библиотека думающего о России http://www.patriotica.ru/enemy/kozh_kustin.html Маркиз де Кюстин и его книга о России http://www.zaxodi-v-internet.ru/markiz-de-kustin.html Николай I https://ru.wikipedia.org/wiki/%CD%E8%EA%EE%EB%E0%E9_I |