Реферат. Л. Н. Андреев. Жизнь и творчество Студент v курса вечернего отделения 2 англ группы
 Скачать 47.4 Kb.
|
|
мятежного духа в различных крайних его проявлениях» (Андреев Л. Неизданные письма. Публикации и комментарии Л. И. Беззубова. – Учен. Зап. Тартуского ун-та, 1962, т. 5. Вып. 119, С. 385). Пессимистичен по своей оценке перспектив революционных восстаний рассказ «Так было» (1906). Рассказ «Так было» и драма «Савва» не кончаются полной и торжествующей победой. Но победы нет ни в повести «Губернатор», ни в пьесе «К звездам». «Физической» победы революции у Андреева никогда и не могла быть даже в самых светлых его вещах («К звездам», «Из рассказа, который никогда не будет окончен», «Иван Иванович»), она могла быть и была только духовной. И тогда она свидетельствовала и о демократической направленности творчества Андреева, и о его романтической увлеченности, и об органической симпатии к революции. Трусливыми обывателями предстают в повести «Иуда Искариот и другие» (1907) не только толпа, глумящаяся над Христом, но и его ученики. Обречен на смерть человек в драме «Жизнь человека» (1907). Некто в сером неустанно напоминает ему, что он лишь «покорно совершает круг железного предназначения». Сценическая история драматургии Андреева началась в 1907 г. в Петербурге, на сцене Драматического театра В.Ф. Комиссаржевской, или, как его называли, в театре на Офицерской 22 февраля состоялась премьера спектакля «Жизнь Человека» в постановке В. Э. Мейерхольда, 12 декабря та же пьеса была впервые показана в московском Художественном театре. Ставил спектакль К. С. Станиславский. Обе постановки, совершенно разные по стилю и исполнению, имели громадный успех и послужили источником острой дискуссии в театральной прессе. Тогда же, в 1907 г. появились и первые театроведческие оценки творчество Андреева. Н. Е. Эфрос, крупнейший театральный критик своего времени, писал после первых постановок «Жизни Человека»: «Сыграть Леонида Андреева слишком заманчиво. Очень уж это большой талант; бесспорно, к нему сейчас сильнее, чем к кому-нибудь из наших писателей, влечется всякое внимание. Темная туча окутывает душу Андреева, и родятся в ней чувства и мысли такие тяжелые, налитые безысходною тоскою, черною безнадежностью. Этот темный огонь жжет и при чтении, эти слова театр сейчас же должен был увидеть – и увидел, - что ему придется, если он захочет быть достойным пьесы, не только как угодно совершенно ее сыграть, но еще и прежде всего изобрести способы, как сыграть». 18 сентября он впервые видит «Жизнь Человека» на сцене. Зал приветствует его овациями. От театра подносят венок. Андреев очень доволен постановкой. 21-го он приходит на спектакль второй раз и даже вносить кое-какие изменения в первый акт пьесы. Высоко оценивая мейерхольдовский спектакль «Жизнь Человека», Комиссаржевский считал, что именно в ней театр вступил «на путь нового реализма, реализма мистического», в отличие от натуралистического, и от символистского театра «марионеток, пластических по деревянности, однообразия голосов». К последнему, по мнению Комиссаржевского, повернул Мейерхольд после постановки «Жизни Человека». Тем не менее, духовное бунтарство, богоборческие тенденции пьесы вызвали на родине Андреева взрыв негодования в реакционных клерикальных и общественных кругах. Те же силы ополчились на пьесу «Жизнь Человека», поставленную в 1909 г. во Львове на сцене городского польского театра. Большинство польских газет осуждало пьесу. Эти обвинения подчас сопровождались примитивно грубыми выпадами против писателя. Один из рецензентов, ссылаясь на статью Мережковского «Грядущий хам», пишет еще более оскорбительно, говоря о «низменности», «грубости» «Жизни Человека», о том, что нервные люди просто не выдерживали зрелища и убегали с спектакля. Противниками «Жизни Человека» руководили не только, как им казалось, оскорбленные религиозные чувства, но более всего страх перед растущей силой нового свободного сознания. Показательно, что даже враждебно настроенная к пьесе газета вынуждена была признать: «Вся польская пресса единодушно осудила творение Андреева, которым, однако, восхищаются толпы зрителей, особенно молодежь». О непознаваемости мира и господстве в нем иррационального, о бессилии добра говорится и в пьесе «Анатэма» (1910). Растерянными, болезненно-надломленными, лишившимися целей и ценностей выступают в произведениях Андреева и те, кто сохранил еще способность к протесту и действию. К решению «погасить огни» приходит эсер-террорист: «Если нашими фонариками не можем осветить всю тьму, так погасим же огни и все полезем в тьму. Если нет рая для всех, то и для меня его не надо» («Тьма», 1907). Не борются, а только бунтуют («Царь Голод», 1908) люди труда, ничем по сути не отличаясь от своих «попутчиков» - деклассированных элементов, которые поджигают картинные галереи, библиотеки; крестьяне в авт. ремарках подобны человекообразным, у рабочих «слабо развитая голова с низким лбом». В анархический авантюризм и бандитизм вырождается былая революционность у героя романа «Сашка Жегулев» (1911). Наконец, характерно и то, что именно в эти годы А. создает одно из лучших произведений о смерти во всемирной литературе (рассказ «Елеазар», 1906). В то же время Андреев остается враждебным реакционному лагерю: он публикует, с посвящением Л. Толстому. «Рассказ о семи повешенных» (1908), обличающий правительственные репрессии, поддерживает нелегальный фонд узников Шлиссельбургской крепости, скрывает в своем доме (построенном в 1908 в финской деревне Ваммельсу) революционеров. Решительно дистанцируется он и от тенденции к развенчанию революции как таковой, к окарикатуриванию образов ее деятелей. «Идею “Царя Голода”,- корректирует он в интервью, пафос этой пьесы, - поняли как объявление банкротства революции. Может быть, я сам до известной степени виноват в том, что так понят. Я не дал ясно понять, что здесь идет речь только о простом бунте, а не об истинной революции» (Лит. наследство.Т.72. С. 310). Противоречива и литературно-эстетическая позиция Андреева. Защищая свободу творчества, право художника выражать любые взгляды и настроения, он приглашает в сборник «Знание» и А. Блока, которого ценил и любил больше всех из современных поэтов, и Ф. Сологуба. И когда Горький «восстал» против их участия, Андреев сложил с себя звание редактора этих сборников. С другой стороны, став сотрудником, а в 1907-09 и редактором модернистского альманаха «Шиповник», он отклонил романы Б. Савинкова «Конь бледный» и Сологуба «Навьи чары». Они были все же опубликованы в «Шиповнике», и Андреев отказался от дальнейшего редактирования этого издания. Сложными, отличавшимися и внешней, и внутренней противоречивостью, оказались собственно творческие связи Андреева с символизмом, его философией, этикой и эстетикой. Он высоко ценил в символистах то, что они любят литературу, «быть может, даже больше, чем мы, ибо утверждают ее самоцельность, работают над нею неустанно, тормошат ее ежечасно». И в то же время настораживает «их оторванность от масс» - «все они не демократичны» (Лит. Наследство. Т. 72. С. 292). Правда, в своей автобиографии (написанной от третьего лица) Андреева признавал, что «по форме писаний, по темам своим, по направлению мысли он так же далек от народа». Но именно по направлению мысли, по форме, по образно-стилевому строю своих произведений Андреев двинулся по пути, отличному от художественных исканий русского символизма. Эстетика символизма опиралась на постулаты идеалистической философии о параллелизме «феноменов», данных чувственному опыту, и «ноуменов», постигаемых откровением духовных сущностей: Андреев остался равнодушен к этому учению. И потому символисты, отметив в его произведениях «прикосновение общественности к религии» (Мережковский Д. С. В обезьяньих лапах // Мережковский Д. С. В тихом омуте. М., 1991), не признали его «своим»: «Мистика Достоевского по сравнению с мистикой Андреева – солнечная система Коперника по сравнению с календарем» (Там же). Символизм полагал «подражательное воспроизведение наблюденного», «феноменов», «постоянным субстратом художественного творчества» (Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С. 252), обнаруживая в этом совпадение с эстетикой реализма, и предостерегал против любой иносказательности, против «опасности аллегоризма, убивающего искусство» (Эллис. Русские символисты. М., 1910. С. 29). Андреев уже в ранних произведениях прибегает к аллегорической образности. Природа собственного творческого дара мыслится Андреевым таковой, что он никак «не мог вполне выразить свое отношение к миру в плане реалистического письма . я внутренне, по существу моему писательски- человеческому, - я не реалист» (Лит. Наследство. Т. 72. С. 541). Все категоричнее и резче расходясь со «знаньевцами», Андреев разрабатывает приемы и принципы не изобразительного, а выразительного письма. Стилеобразующими его доминантами становятся не черты и приметы реальных характеров и ситуаций, а экспрессивные детали, слова повышенной эмоционально-оценочной окраски, «гипнотизирующий» (Горький) ритм. Так, его роман «Сашка Жегулев» настолько переполнен стихией лиризма, что выламывается из рамок эпического жанра. Для своих драм Андреев ищет новые формы, синтезирующие литературу и другие виды искусства. Поиски эти приводят к насыщению его пьес предельной условностью, аллегориями. «Вопрос об отдельных индивидуальностях как-то исчерпан, отошел,- писал он В. В. Вересаеву,- хочется все эти разношерстные индивидуальности так или иначе, войною или миром, связать с общим». Так, в «Жизни человека» персонажи не имеют даже собственных имен – это Враги, Друзья, Гости, Некто в сером. «Вообще, - писал Андрееву с упреком Горький, - ты слишком оголил твоего человека, отдалив его от действительности, и тем лишил его трагизма, плоти и крови» (Лит. наследство. Т. 72. С. 276). Не приняли его пьес и в лагере символистов. В. Брюсов, выражая общее мнение редакции их органа журнала «Весы» писал: «Мы считаем “К звездам” безусловно неудавшейся, просто плохой вещью. Это сцены мертворожденные, ходульные, шаблонные» (Письмо Чулкову. 1906. 19 апр.). Андреев лишь констатировал факт, когда в одном из писем 1908 горестно сетовал: «во всех этажах российского литературного дома . меня ругают» (Лит. наследство.Т. 72. с. 307). И сам писатель, и критика преувеличивали глубину его размежевания с реализмом, тем более что Андреев имел в виду «догматический реализм» (монодрама «Реквием» . 1917. С. 261), а в пьесах «Дни нашей жизни» (1908), «Анфиса» (1909), «Екатерина Ивановна» (1913) возвращается к реалистическому письму, наполняя эти драмы бытовым и психологическим содержанием, отводя интриге традиционную роль в построении сценического действия. Но это «возвращение» не решало мучительного для писателя вопроса: «Я не реалист. Кто же я? Мистик?» (Там же. С. 260). Ответ – в той связи, какая возникла между его творческими опытами и зародившимся в начале 20 в. экспрессионизмом. В силу особенностей своего литературного дарования и творческой личности Андреев оказался восприимчивым к разным художественным тенденциям и совместил в своем творчестве явления нескольких направлений литературы начала века. Показательна в этом отношении связь произведений Андреева с творчеством писателей-«неореалистов», тесно соприкасавшихся и с реализмом и с модернизмом, в частности его младших современников и во многом последователей – Б. Зайцевым и С. Сергеевым-Ценским. Этих писателей сближали с Андреевым (помимо многочисленных перекличек в сфере поэтики) двойственность трактовки явлений жизни – одновременно и подлежащей объяснению и неизъяснимо таинственной; идущая от Чехова множественность правд, ни одна из которых не отменяет другой (с. 254). Обособленное положение Андреева среди общественных литературных движений, «надмирное» содержание многих его произведений привели к тому, что популярность писателя, читательский интерес к нему, широкий и жгучий в первое десятилетие века, явно упали. «Временами, - рефлектирует Андреев,- я . думаю, что я – просто не нужен». С тем большей увлеченностью и страстью отдается он частной, семейной жизни – фотографирует, рисует, совершает на яхте прогулки по Финскому заливу. 1-ю мировую войну Андреев воспринял и приветствовал как «борьбу демократии всего мира с цезаризмом и деспотией, представителем каковой является Германия» (Письмо И. Шмелеву, 1914, сент.). Он призывает «оставить в стороне борьбу с царизмом», осуждает как «крайне возмутительную» пораженческую позицию Горького (там же) и ждет от всех деятелей русской культуры твердого и смелого утверждения воли к войне и победе. Андреев становится сотрудником газеты Рябушинских «Утро России», органа либеральной буржуазии, а в 1916 – редактором литературного отдела газеты «Русская воля», организованной при содействии правительства крупными капиталистами, но при этом занимает там достаточно независимую позицию. Андреев восторженно встречает падение самодержавия, установление в России демократического режима и считает, что революция «должна идти дальше» - к революции в Берлине и к . победе над Германией («Верните Россию!». С. 81-82). Андреев допускает и применение насилия, если им руководит «чистая гражданская совесть», если оно преследует «высокие цели народного блага и свободы» (Там же. С. 103). Но когда писатель увидел, что большевики особенно далеки от этих «высоких целей», что – это он пишет в сентябре 1917 – «по лужам крови вступает завоеватель Ленин» (Там же. С. 147), он с ненавистью обрушивается на установленную ими в стране диктатуру. В блестящей публицистической статье «S.O.S.» (1919) Андреев обращается к «благородным» гражданам всех стран за помощью, призывает их к объединению, чтобы спасти людей в России от «дикарей Европы, восставших против ее культуры, законов и морали», превративших Россию «в пепел, огонь, убийство, разрушение, кладбище, темницы и сумасшедшие дома» (Там же. С. 160). Он готов был даже, пожертвовав независимостью свободомыслящего публициста, взять на себя дело антибольшевистской пропаганды. Невольно – после провозглашения независимости Финляндии, где Андреев продолжал жить на своей даче, - он оказался в эмиграции. Писатель чувствовал себя «изгнанником трижды: из дома, из России и из творчества» (Письмо Н. К. Рериху, 1919, 4 сент.). С гибнущей Россией «ушло, куда-то девалось, пропало то, что было творчеством» (Там же). Одинокий, преследуемый неотступными болезнями, он считал больницу «наиболее вероятным» путем из оставшихся ему (Письмо Рериху, 1919, 23 авг.). Андреев умер от паралича сердца на даче своего приятеля, писателя Ф. Н. Вальковского, близ Мустамяки. Похоронен в Ваммельсу, перезахоронен в 1956 на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Андреев Л.Н. Собр. соч.: в 6 Т. — М., 1990. 2. Арабажин К. Леонид Андреев. Итоги творчества. — СПб., 1910. 3. Афонин Л.Н. Леонид Андреев. — Орел, 1959. 4. Бабичева Ю.В. Драматургия Л.Н. Андреева эпохи первой русской революции. — Вологда, 1971. 5. Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева (1892-1906). — Л., 1976. 6. Книга о Леониде Андрееве. Воспоминания М. Горького, К. Чуковского, А. Блока и др. — Петербург-Берлин, 1922. 7. Л.Н. Андреев. Библиография. Вып. 1. Сочинения и тексты. — М., 1995. 8. Л.Н. Андреев. Библиография. Вып. 2. Литература (1900-1919). — М., 1998. 9. Леонид Андреев. Материалы и исследования. — М., 2000. 10. Русские писатели 20 века. Биографический словарь. — М., «Рандеву-А М», 2000. 11. Смирнова Л.А. Творчество Л.Н. Андреева. Проблема художественного метода и стиля. — М., 1986. 12. Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. 1987. |