Костюхин.Лекции по русскому фольклору глава 2.. Лекции по русскому фольклору Учебное пособие. М. Дрофа, 2004. 336 с
 Скачать 333.31 Kb.
|
|
Костюхин Е.А. Лекции по русскому фольклору: Учебное пособие. – М.: Дрофа, 2004. – 336 с. Глава 2 АРХАИЧЕСКИЙ ФОЛЬКЛОР. ПОНЯТИЕ О МИФОЛОГИИ Архаическим мы называем фольклор первобытного общества, когда еще не существовало письменности и вся культура была устной. Фольклор этого типа появился тысячи лет назад, задолго до того, как сформировалась русская народность. Многие фольклорные мотивы, встречаемые в русском народном творчестве, по своему происхождению древнее русского народа и пришли в наш фольклор из первобытной эпохи. На каких же основаниях мы можем судить об архаическом фольклоре? Во-первых, следы первобытных представлений сохраняются в быту религии, языке цивилизованных народов. Во-вторых, многие народы Африки, Океании, Южной Америки, Крайнего Севера к XIX в. находились (а некоторые до сих пор находятся) на первобытной ступени развития. Корни фольклора – в первобытной идеологии, многое в нем обусловлено архаическим мировосприятием, которое качественно отличается от современного. Первобытный человек находился во власти невидимых сил, действие которых постоянно ощущал. Представления об этих силах были не вполне отчетливы, окрашены страхом. Одна из главных задач, стоявших перед первобытным коллективом, – нейтрализовать враждебные силы. Для этого от первобытного человека требовалось «строгое соблюдение целой коллекции правил, показавших свою спасительность во времена предков». Если эти правила не соблюдать, в природе начнется смута, и жизнь человеческая станет невозможной. «Совокупность обрядов и церемоний, завещанных предками, составляет единственную действенную гарантию против всякого рода дурных влияний, внушающих опасения и страх». Так мы подходим к двум центральным понятиям, связанным с жизнью первобытного общества и его идеологией, – обряда (ритуала) и мифа. Мифами обычно называют древние рассказы религиозного содержания. Однако современная наука считает, что мифология – это не просто собрание занимательных историй о богах, а система мировоззрения, охватывавшая и выражавшая всю жизнь первобытного человека, включая его религиозные представления. К. Леви-Строс разделял мифологию «имплицитную» (представления) и «эксплицитную» (мифологические рассказы). Итак, мифология – это вся сфера духовной деятельности первобытного человека, «способ концептирования окружающей действительности и человеческой сущности». Это значит, что она выражается в самых разных формах – от языка до повествования. «Миф – это не жанр, не определенная форма, а содержание как бы независимо от формы, в которой оно выражено. Миф – это произведение, исконная форма которого никогда не может быть установлена», – говорит И.М. Стеблин-Каменский. Ему вторит С.С. Аверинцев: «Настоящий, живой миф – это никоим образом не собрание рассказов: его не рассказывают, в нем живут, воспроизводя его в действии, т. е. в обряде, в ритмической магии танца и пения и вообще во всяком общезначимом человеческом акте». Мифология отражает самый примитивный уровень человеческого мышления, еще не познавшего причинно-следственные закономерности, не научившегося обобщать и не выработавшего абстрактных понятий, не отделявшего космическое от биологического, человеческое от животного. Мифологическое сознание приписывает вещам не свойственные им качества. Так, например, с водой связывается происхождение всего живого, вода – это своего рода эликсир, дающий силу, жизнь и бессмертие. Омовение означает начало новой жизни; отсюда и христианское крещение, и непременное омовение в свадебном и похоронном обрядах. Здесь и корни различных космогоний (представлений о происхождении мира), сообщающих о том, что первоначально мир состоял из воды, и первый акт Творения заключался в отделении суши от воды. Отсюда, наконец, живая и мертвая вода народных сказок. С другой стороны, в преданиях о потопе вода устойчиво связана со смертью. Далее мифы ведут нас к существам, обитающим глубоко в воде и наделенным особым знанием. Наконец, с водой связываются мысль и речь человеческая (речь – река; «речь полилась», «поток слов»). Мифологическое значение имели огонь, земля, луна, все природные явления. Первобытный человек не выделял себя из окружающей среды, и следствие этого – очеловечивание в его сознании природы, всеобщая персонификация. Поэтому силы природы могли быть представлены в облике чудовищ, болезни – пожирателями людей, космос – огромным деревом, родоплеменные предки – существами зооморфной природы, полулюдьми-полуживотными. Особое, диффузное состояние первобытного мышления, когда смешиваются разные понятия, проявляется прежде всего в языке. Современный язык полон неожиданных олицетворений (например, «солнце встало»), но всего нагляднее мифология находит прямое выражение в первобытных языках: в них не только отсутствуют абстрактные понятия, но и вообще слов немного. Лингвисты считают, что в эпоху формирования языков каждое слово имело множество значений, которые связывались между собою не логическими, а ассоциативными связями. Так возникали семантические ряды, в которые входили разные значения, выражаемые одним словом. О. Фрейденберг исследовала такие семантические ряды (или пучки) в древнейшем слое греческого языка. Обнаружилось, что слово «медленный» означало одновременно слезы, низкий, печальный. Праафразийское слово mav (вода) связано с maut (смерть); это семантический ряд смерть – болезнь – тьма – ночь – холод – вода. За примерами семантических рядов, свойственных мифологическому мышлению, необязательно обращаться к древнейшим культурам Евразии – достаточно их и в славянской культуре. Понятия, входившие в эти ряды, объединялись не произвольно, а в определенном порядке, поскольку они помогали интерпретировать мир. В интерпретации мира и классификации жизненных явлений прослеживается своеобразная мифологическая логика, основной закон которой – бинарная оппозиция: понятиям одного семантического ряда противопоставлялись понятия другого семантического ряда. Так, в древнеславянской мифологии оппозиция «земля – вода» связывалась с оппозициями «жизнь – смерть», «мужское – женское». Смерть представлялась в образе женщины, чаще всего старухи (и здесь еще одна оппозиция: «молодой – старый»). Единство воды, смерти и женщины реализуется в образе русалки. Оппозиция «правый – левый» связана с противопоставлением «счастье – несчастье». Связь этих оппозиций до сих пор актуальна в суевериях и приметах: правая ладонь зудит – получать деньги, левая – отдавать; о человеке в плохом настроении говорят, что он встал с левой ноги. С другой стороны, оппозиция «правый – левый» связана с противопоставлением «правда – ложь» («правый» – это не только находящийся справа, но и правдивый: наше дело правое). Небо и земля в древнейших индоевропейских представлениях образуют пару связанных мифологических образов, в которой небу приписываются функции мужского начала, а земле – женского производительного начала (ср. выражение мать – сыра земля). В древнеегипетской мифологии мужскому божеству Шу противопоставлено женское – Торнут. От их союза произошла пара Геб (земля) и Нут (небо). И, наконец, более универсальная оппозиция «верх – низ» включала множество иных: верх связывался с небом, светом, востоком, утром, жизнью, добром, чистым, огнем, мужским началом, а низ – с подземным царством, тьмой, западом, ночью, смертью, злом, нечистым, водой, женским началом. Поэтому и в современном языке мы встречаем один и тот же корень в совершенно разных с точки зрения логики понятиях, которые, однако, относились в древности к одному семантическому ряду. Вот один из таких корней – мор с чередованием е/и). В латинском языке mors – смерть, в санскрите mri – умираю. В русском этот корень связан не только с понятием смерти, а встречается в словах мрак, мара (нечистый дух, призрак), смрад, мразь, морока. С точки зрения современной логики бинарные оппозиции связываются метафорически. В самом деле, что общего между понятиями «женщина» и «вода», почему «левое» означает беду? Но древнейшие представления и мифы построены по законам не современной, а именно метафорической логики, которая не заботится о причинах: они как бы импровизируются. Почему, например, черная кошка должна приносить несчастье? Почему, если чешется ладонь, вы получите деньги или лишитесь их? Разум бессилен ответить на эти вопросы. Только благодаря мифологической метафоре мог возникнуть образ русалки, соединяющий понятия женского, ночного, сексуального с водою и смертью. Мифологическая логика – это логика ощущений, двоичных оппозиций, логика калейдоскопа, метафорическая логика. Поэтому неверно видеть в мифологии лишь практический смысл (прежде у нас часто цитировали слова Максима Горького о том, что смысл древних сказок и мифов сводится к стремлению древних рабочих людей облегчить свой труд, усилить его продуктивность, вооружиться против четвероногих и двуногих врагов, а также силою слова, заговоров, заклинаний повлиять на стихийные, враждебные людям явления природы). Еще раз повторим: мифология – это система представлений о мире, универсальная идеология. По определению Б. Малиновского, «функция мифа состоит в том, чтобы упрочить традицию, придать ей значимость и власть, возводя ее истоки к высоким, достойным почитания, наделенным сверхъестественной силой началам». Мифология – это своего рода философия, которая обусловила «правила» поведения первобытного человека и нашла конкретные, практические воплощения в обряде (ритуале). В первобытном обществе, как уже говорилось, существовала сложная система обрядовых действий, имевших магическое значение: с помощью обрядов поддерживался установленный в природе и обществе порядок, обеспечивался успех в земледелии и на охоте. По словам Б. Малиновского, «миф, не воплощенный в ритуале, – уже не миф, а просто бабушкины или дедушкины сказки». Обряды являлись воспроизведением мифологических рассказов и включали в себя пляски, пение, ряжение. Итак, мифология – это прежде всего специфический тип мышления. Вслед за И.М.Дьяконовым мы можем сказать: «Миф – это осмысление мира и эмоциональное вживание в его явления, но никоим образом не жанр словесности. Миф – это факт мироощущения, которому можно придать разную форму – песни, действа, сказки, повести, запевки». В то же время мифология – это собрание мифов, т. е. рассказов мифологического содержания. От эпохи классической древности не сохранилось аутентичных записей мифов, но мифы некоторых современных народов, находящихся на первобытной ступени развития, записаны. Специфика первобытного мифологического рассказа заключается в том, что представления об устройстве мира передаются в виде повествования о происхождении тех или иных его элементов – от космогонии до объяснения того, почему у зайца нет хвоста. Для первобытного человека мифы имели не только первостепенное научное и религиозное, но и социальное значение: они объясняли и оправдывали миропорядок – и в то же время воспроизведение мифа в магии и обряде помогало этот порядок поддерживать. «Превращение хаоса в космос составляет основной смысл мифологии, причем космос с самого начала включает ценностный, этический аспект». С помощью мифотворчества первобытный человек моделировал, классифицировал, интерпретировал мир, общество и самого себя. МИФ О СОТВОРЕНИИ МИРА. КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ Наиболее архаическая, фундаментальная модель мифа – рассказ о начальных временах творения. В мифе четко противопоставлены два времени: современное (эмпирическое) и начальное, когда мир только создавался. Это не просто прошлое: то, что произошло во времена творения, до сих пор продолжает оказывать влияние на настоящее. Вот почему в обрядах их участники магически возвращаются к временам первотворения. Ритуал «был как бы с оприроден акту творения, воспроизводил его своей структурой и смыслом и заново возрождал то, что возникло в акте творения». Миф оправдывал действия коллектива, гарантировал его социальную безопасность и процветание, давал образцы традиционных моральных ценностей, общественного строя и магических верований. В наиболее архаичных мифах создание мира приписывается предкам, в которых животное начало не отделено от человеческого. Эти тотемические предки выступают одновременно и как демиурги (создатели мира), и как культурные герои (создатели человеческой культуры). Нынешнее состояние мира – рельеф, небесные светила, породы животных и виды растений, образ жизни, социальные группировки и религиозные установления, все природные и культурные объекты – оказывается следствием событий давно прошедшего времени и действий мифических культурных героев. Так, на Чукотке и Камчатке существует цикл мифов о Вóроне Кутхе. Ворон достает горсть земли из безбрежного океана и создает сушу. У хранителя света он ворует шары, содержащие небесные светила. Хитростью он добывает воду у ее хранителя и выплевывает ее в виде рек. Он вырезает лосося и другие породы рыб из различных пород деревьев. Наконец. Ворон делает человека из дерева, листьев и камней. Ворон, таким образом, – и первопредок. и демиург, и культурный герой. При всем том Ворон вовсе не был объектом религиозного культа. Вместе со значительными деяниями он совершает массу неудачных; это не только серьезный культурный герой, но и проказник, ловкостью, хитростью и обманом добивающийся своих целей. Когда это ему не удается, над Вороном смеются. Единство серьезного и комического характерно для всей архаической мифологии. Такой мифологический проказник получил название трикстера. В позднеродовом обществе культурные герои приобретают человеческий облик. Они заняты уже не созданием мира, а добыванием предметов культуры, необходимых человеку в его борьбе с природой. Прежде всего это добывание огня и освоение полезных злаков. Кроме того, культурные герои ведут борьбу с чудовищами, мешающими мирной жизни людей и олицетворяющими враждебные человеку силы природы либо чужеплеменников. Подобные культурные герои хорошо знакомы нам по древнегреческой мифологии (Геракл, Прометей). На заре классового общества складываются представления о богах, за каждым из которых закрепляются определенные природные и социальные функции (древнейшая структура пантеона богов в мифологии индоевропейцев связана, по мнению Ж. Дюмезиля, с разделением общества на три класса – жрецов, воинов и производителей). Именно в архаической мифологии берут начало многие жанры фольклора, которые сформируются значительно позже. Архаические ситуации становятся основой позднейших художественных структур, но, разумеется, подвергаются при этом переосмыслению. Архаический культурный герой может стать впоследствии и богом, и героем одной из ранних форм эпоса – богатырской сказки. Мифологические представления легли в основу волшебной сказки. От мифологического плута-трикстера идет дорога к анекдоту и животной сказке (если трикстер сохраняет животный облик). Более того, трикстер – это далекий предшественник средневековых шутов, героев плутовских романов, комических персонажей литературы Возрождения. Таким образом, мифология – это почва, на которой вырастает фольклор более поздних, зрелых общественных формаций. ФОЛЬКЛОРНАЯ ЛИРИКА Если эпические жанры фольклора генетически восходят к мифологическим рассказам, то истоки фольклорной лирики уходят в обряды. А.Н. Веселовский считал, что первобытный обряд, синкретически соединявший разные виды искусства, был основой не только словесного искусства вообще, но музыки и танца. Из хоровой обрядовой песни-пляски появились впоследствии не только разные виды искусства, но и основные литературные роды – эпос, лирика и драма. В самом деле, первобытная лирика тесно связана с обрядом. У многих первобытных народов есть песни, сопровождающие аграрные работы, входящие в сложные ритуальные церемониалы, прикрепленные к основным жизненным ситуациям: труду, войне, смерти. Почти все эти песни имеют магическую цель: они должны способствовать хорошему урожаю, размножению промысловых животных, удачной охоте. Первобытная лирика не только выражает чувства ее исполнителей – в ней много описательных элементов: сообщается о деяниях духов природы, воспроизводятся мифические картины первотворения. Поскольку первобытная лирика включена в обряд, а порядок обряда строго определен, то содержание и форма древней поэзии также имеют твердые законы, далекие от всякой импровизации. Музыкально-ритмический элемент здесь явно преобладает над словесным. В песне может быть совсем мало слов, но варьируются их сочетания, в текст включаются усилительные частицы. Повторение и варьирование – основной закон построения первобытного лирического текста. Словесный образ обычно строится на контрастной оппозиции (день и ночь, мужчина и женщина, белый свет утра – красный свет вечера и т. п.). Древние мифологические рассказы в русском фольклоре не сохранились. Однако многие из жанров уходят корнями в первобытную эпоху. Таковы сказки, многие произведения героического эпоса, обрядовая поэзия. Следы древнеславянской мифологии сохраняются и в древнерусской письменности, и в христианских легендах, и в заговорах и суевериях, наконец – в языке. В результате внимательного изучения этого материала – фольклорного, литературного, этнографического, лингвистического – и была восстановлена в общих чертах славянская мифология. Многое в ней принадлежит не только славянам, но является общим наследием индоевропейской старины. ПАНТЕОН ДРЕВНИХ СЛАВЯН Мифология как совокупность представлений и рассказов о богах известна многим народам: кроме Древней Греции, свои мифологические системы сложились в Древнем Египте и Китае, Древней Индии и Скандинавии. Собственный пантеон существовал и у славян, хотя он только намечался и не был так богат, как в Древней Греции, но главное, не получил художественного оформления. Впрочем, едва ли можно говорить о единой славянской мифологии: скорее всего, у каждого племени были спои боги. О западнославянских богах мы знаем очень мало. Самый знаменитый из них (он известен по описанию XI в., принадлежащему Саксону Грамматику) – это Святовит, которого чтили балтийские славяне на острове Рюген. Польские средневековые историки перечисляют языческих западнославянских богов: Нию – божество преисподней, Маржану – богиню плодородия (в духе древнегреческой Цереры), Погоду и Похвиста – богов хорошей и плохой погоды. Однако все это недостоверные сведения. С языческими богами восточных славян знакомят нас летописи. В них упоминаются Перун и «скотий бог» Велес, когда речь идет об Олеге и Святославе. Самое интересное свидетельство – рассказ о начале княжения Владимира: И нача княжити Володимир в Киеве и постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна. а главу его сребрену, а ус злат, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаръгла, и Мокошь. Эти шесть богов да еще Сварог и составили древнерусский пантеон. Первое место среди них прочно удерживает Перун (в Густынской летописи: «Перконос, си есть Перун»). В его честь горел неугасающий огонь из дубового дерева. Это бог-громовик (и старые наши ученые смотрели на него как на славянского Зевса – бога-громовержца). Но по законам мифологической семантики языческий бог не только ведал вверенной ему областью природы, а выполнял несколько функций. Перун – это гром и молния (в белорусском и польском языках «перун» означает именно молнию), но также и возвышенное место, и дуб (не случайно огонь был у дуба и из дубового дерева). О Стрибоге – повелителе ветра – мы знаем из «Слова о полку Игореве»: «Се ветры, Стрибожьи внуци, веют с моря стрелами». Из других источников мы знаем о Свароге, или Сварожиче. В Ипатьевской летописи читаем: «Солнце-царь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог». В «Повести временных лет» говорится: «Хорса, Дажьбога», и союзом «и» они не соединены. Скорее всего, это одно и то же, что подтверждается «Словом о полку Игореве»: «великому Хорсови влъком путь прерыскаше». Сварог, Хорс и Даждьбог – это солнечные (или солярные) божества. Функции Симаргла, которого ученые связывали то с египетской, то с иранской (птица Симург) мифологией, не ясны: видимо. Симаргл – это «семиглавый», связанный с сакральным числом «семь». Имя «Хорс» – тоже, кстати сказать, иранского происхождения (Xurset – обожествленное сияющее солнце). Мокошь – это не богиня, которой поклонялись, но мифологическое существо, смысл которого хорошо прочитывается: мужским богам – по законам бинарной оппозиции – противопоставляются женские, и с Мокошью связываются представления о женском, ночном, влажном. Древнеславянские боги мыслились и первопредками. Поэтому автор «Слова о полку Игореве» называет киевского князя Дажьбожьим внуком, а Бояна – внуком Велеса. Восточнославянский Олимп не сформировался, и названные боги – далеко не все. В «Откровении святых апостолов» сказано: «Мняще богы многы: Перуна и Хорса, Дея и Трояна и инии многы… ово суть богы небеснии, а другие земнии, а другие польстии полевые. – К.К.), а другие воднии...» Эти «боги многы» ютились повсюду в природе, будучи олицетворением ее сил. Еще в XVI в. архиепископ новгородский Макарий сетовал на то, что много людей держится обычаев древних прародителей: «Суть же скверные молбища их лес и камение, и реки, и блата, источники, и горы, и холмы, солнце, и месяц, и звезды, и озера... всей твари поклоняхуся ако богу и чтяху и жертву приношаху бесем». Такое универсальное одушевление природы получило название анимизма, и следов его от древности до наших дней – множество. Как живые существа воспринимались реки: Дунай Иванович («дунаем» у древних славян звалась вообще всякая большая река), Дон Иванович, Днепр Славутич. Осталось множество свидетельств о поклонении древних славян воде. Приносили жертвы упырям, вилам, рожаницам и Роду (он определял «талан» – участь человека с момента его рождения). МИРОВОЕ ДРЕВО Мы уже упоминали о том, что космос представлялся древним славянам в образе дерева. Мировое древо – одна из наиболее архаических универсальных космогонических моделей. Оно соединяет три мира: верхний – небо (крону), средний – земной, местопребывание человека (ствол) и нижний – преисподнюю (корни). Это источник неисчерпаемой жизненной силы, символ жизни и бессмертия. С Мировым древом связаны представления о времени (будущее – настоящее – прошедшее) и справедливости. По замечанию М. Элиаде, символика Мирового древа «представляет Вселенную в ее постоянном возрождении, как неиссякаемый источник мировой жизни и прежде всего вместилище сакрального... с другой стороны, Древо символизирует небо, или Небеса – звездные уровни... соответствующие планетам... Во многих архаических традициях Мировое древо, выражающее самую сакральность мира, его плодородие и вечность, связано с идеей творения, плодородия и инициации, в конечном счете – с идеей абсолютной реальности и бессмертия. Мировое древо становится, таким образом, Древом жизни и бессмертия. Обогащенное бесчисленными двойниками и дополнительными символами (женщина, источник, молоко, животные, плоды и т.д.), Мировое древо предстает перед нами всегда как само вместилище жизни и повелитель судеб». Как полагают исследователи, графическим вариантом Мирового древа является крест – «универсальный символ единства жизни и смерти, духа и материи в их нерасторжимой связи». По глубокому замечанию В.Н. Топорова, «человек мифопоэтического сознания стоит перед крестом, как перед перекрестком, развилкой пути, где налево – смерть, направо – жизнь. Общеизвестна ключевая роль перекрестка... как выбора между жизнью и смертью в сказках, героическом эпосе, заговорах, бытовом поведении и т. д. (перекресток – переход из одного царства в другое; и добро, и зло пытаются контролировать его: здесь почитают Иисуса Христа, Гермеса, Меркурия, Диану-Тривию, но здесь же место свиданья ведьм и демонов и последний приют убийц, лишаемых креста)». В зрелых мифопоэтических и религиозных системах крест становится символом высших сакральных ценностей – вплоть до тождества «крест – христианин» («кто без крестов, тот не Христов»). Эти мифопоэтические представления глубоко внедрились в культуру и живы до наших дней. В последние десятилетия сделаны попытки реконструкции древнеславянских мифов. В.В. Иванов и В.Н. Топоров показали, что отношения Перуна и Велеса восходят к древнейшему индоевропейскому мифу о поединке бога грозы со змеем, причем в восточнославянской редакции этого мифа «поединок бога-громовержца с его противником происходит из-за обладания скотом». Как показывает Б.А. Успенский, «эта первоначальная схема в дальнейшем может существенно осложняться разнообразными трансформациями», поскольку четкие функции за богами не закреплены. Перун может трансформироваться и в Илью-пророка, и в св. Георгия, а Велес – в св. Николая и в того же св. Георгия. Неоформленность древнеславянского Олимпа давала пищу догадкам и фантазиям, став причиной возникновения так называемой кабинетной мифологии. Было придумано множество богов: Лель, Лада и т. п. Всерьез заговорили о солнечном божестве Яриле, хотя еще дореволюционный историк русской церкви Н. Гальковский напоминал: «Древние памятники совершенно не упоминают о Яриле. Одно из первых упоминаний о Яриле содержится в увещении св. Тихона Задонского жителей гор. Воронежа (относится к 1763 г.»). «Кабинетной мифологии» и литературным мистификациям (вроде печально знаменитой «Велесовой книги») не следует доверять. СУДЬБА ЯЗЫЧЕСТВА Первобытная (языческая) религия была побеждена христианством. То, что было когда-то верой и требовало поклонения и жертвоприношений, стало суеверием, не требующим обрядов и жертв. Мелкие божки были объявлены демонами, и «древний анимизм превратился в народную демонологию». Она жива до сих пор. Покровителем дома считается домовой – волосатый старик, живущий под печкой. Особые существа оби тают в лесах и водоемах – леший и водяной. «В пене запруженной реки, вертящей колеса водяной мельницы, в таинственно тихом омуте, на сбивающихся тропинках леса, в поле, когда палит днем солнце и надо жать, с трудом пересиливая усталость, так что красные круги в глазах, – всюду здесь духи подстерегают человека, и готовится ему смертная опасность». Языческий отпечаток лет и на христианские представления. Илья-пророк, по народным верованиям, ездит в колеснице по небу, посылая па землю дождь. Он похож не столько на святого, сколько на бога-громовника. Святой Георгий – Егорий Храбрый из русской легенды, и в народном сознании это не только христианский воитель, но и покровитель домашнего скота. Дом стал священным: в нем висят образа, и войти туда не перекрестившись и не сняв шапки – грех. Но баня не была освящена христианством, и в нее переселились бесы. «Все таинственное, церковностью не признанное, все, что не претворилось в христианский обряд или христианское поверие, все это совершается в бане». Современный человек воспитан в атмосфере доверия к рациональному мышлению и не склонен полагаться на интуитивно-чувственное постижение мира. Казалось бы, эпоха мифов ушла в прошлое. Этому учила и марксистская наука, полагавшая, что мифология уходит вместе с первобытным обществом. К. Маркс, впрочем, в этом убеждении не одинок – он был солидарен с эволюционистами. Виднейший из них, Эдуард Тайлор, допускал существование мифологических представлений только в виде реликтов, «культурных пережитков»: «Развитие мифа было задержано наукой, оно замирает под тяжестью мер и весов, пропорций и моделей и даже почти умерло уже». В то же время А.Н. Веселовский возражал тем, кто полагал, будто «мифическая пора мышления есть нечто законченное, не повторяющееся в истории, тогда как она является постоянным моментом массового развития и лишь меняет свое содержание». На смену языческой приходит христианская мифология. Да и языческая мифология не умирает: мы боимся черной кошки и разбитого зеркала, полагаем, что просыпанная соль предвещает ссору, верим снам и приметам. Таким образом, мифология – это не только древнее, языческое мировосприятие, но и система мышления, находящаяся в развитии. Действительно, стереотипы мифологического мышления живы в нашем сознании. А.Ф. Лосев, читая советские газеты 1920-х годов, восклицал: «И после этого говорят, что тут нет никакой мифологии!.. С точки зрения коммунистической мифологии не только призрак ходит по Европе, призрак коммунизма (начало «Коммунистического Манифеста»), по при этом «копошатся гады контрреволюции», «воют шакалы империализма», «оскаливает зубы гидра буржуазии», «зияют пастью финансовые акулы» и т. д. Тут же снуют такие фигуры, как «бандиты во фраках», «разбойники с моноклем», «венценосные кровопускатели», «людоеды в митрах», «рясофорные скулодробители»... Кроме того, везде тут «темные силы», «мрачная реакция», «черная рать мракобесов», и в этой тьме – «красная заря мирового пожара», «красное знамя » восстаний...». Вообще, массовое сознание наполнено архетипами (по определению психологов, древними психолого-мыслительными шаблонами), еще мало исследованными, коренящимися в глубинах коллективного бессознательного. Палеонтологи Яковлевы воссоздают такую картину глубокого прошлого: «За отмелью, где близкое дно исчезло в глубине черной промоины, безвольную и беспорядочную толпу пленников прилива прорезал неожиданно четкий пунктир поблескивающих на солнце линий. Странные веретеновидные существа неслись бесшумными пологими скачками, чем-то похожими на полет вальдшнепа над вечерним лугом. Это были «крылатые щиты», а точнее – «гетеростраки», что значит «инопанцирные», наши далекие предки. Не снижая хода, стая глотала планктон – густую окрошку из водорослей и рачков, оглушенных примесью пресной воды. Пресная вода, мгновенно разжижающая кровь и соли морских существ, не вредила предкам. Их внутренняя среда надежно ограждалась неустанной работой фильтрующих почек... Смутная вкрадчивая дрожь, едва различимая сквозь сутолоку многократных отражений прибоя, заставила вожака резко изменить курс. Повторяя маневр, стая метнулась к отмели, а из черного омута поднялось огромное и невыразимо мерзкое существо. Плоское, черновато-синее тело, покрытое грязными клочьями тины, покачивалось на многочисленных сизых ножках, составленных из десятков пухленьких члеников. Гигантский ракоскорпион – смертоносная гадина прибрежной полосы – казался нежитью, и сходство это лишь усугублялось по-мертвому раскинутыми волосатыми клешнями и мертвыми оловянными глазами. Но его прыжок сквозь воду, вслед уходящей стае, был упруг и зловеще стремителен. Лишь способность вовремя распознать опасность по тончайшим колебаниям воды спасла на этот раз предков. Стая уходила над отмелью, унося в будущее свою генетическую программу – программу мгновенной реакции, железной закалки, безошибочного рывка мускулов, а также программу страхов, предчувствий и ночных кошмаров, в которых членистые клешни будут мерещиться их потомкам спустя полмиллиарда лет». Многое в мифологии идет из глубин архаического прошлого, «дна» которого мы не знаем. М.М. Бахтин пишет: «Какая-то темная память о космических переворотах прошлого и какой-то смутный страх перед грядущими космическими потрясениями заложены в самом фундаменте человеческой мысли, слова и образа». И раз они заложены, то вновь и вновь будут подниматься из глубин бессознательного на поверхность – в драматические минуты истории. Такие минуты (их называют эсхатологическими) играют существенную роль не только в христианской религии (Апокалипсис), но и в русской истории. Мощный их всплеск наблюдался в годы большевистской революции. Ю.М. Соколов не без удивления отмечал: «Возникли вновь из полного, казалось бы, забвения легенды о конце мира, которыми отмечены были моменты великих потрясений в жизни народов». Победа большевиков воспринималась как явление антихриста, тем более что она сопровождалась разрушением церквей и истреблением священников. Современные философы видят еще более серьезные основания для существования мифологического мышления в наши дни. Так, характеризуя нынешнюю культурную ситуацию, К. Хюбнер замечает, что растущий культурный пессимизм и бунт против науки и техники порождают тягу к одушевлению мира, к целостному, не разорванному на отдельные фрагменты бытию и даже тоску по подлинному божественному смыслу. Но вернемся к фольклору. Итак, древнейшие мифологические представления не умирают. По словам Ф.И. Буслаева, «будучи облечены в форму обычая, предания, народного слова, они переходят из века в век как неизменное достояние всех поколений и через тысячелетия воспитывают отдаленных потомков в идеях и в воззрениях глубокой старины». Данное суждение нуждается, пожалуй, лишь в одном уточнении: обличье этих представлений меняется. Архаическое содержание лучше всего сохранилось в обрядовой поэзии. * * * Литература по мифологии обширна. Лучше начать с общей характеристики мифологии в «Краткой литературной энциклопедии» (статья С.С. Аверинцева) и двухтомной энциклопедии «Мифы народов мира» (вступительная статья С. А. Токарева и Е. М. Мелетинского). Вообще, эта энциклопедия – прекрасное справочное издание. В ней следует прочитать статью В.В. Иванова и В.Н. Топорова о славянской мифологии. Наиболее глубокая характеристика первобытных мифов принадлежит Е. М. Мелетинскому в монографии «Поэтика мифа» (М., 1976). Хорошим подспорьем может служить энциклопедический словарь «Славянская мифология» (М., 1995). Интересные исследовательские этюды содержит книга Н.И. Толстого «Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике» (М., 1995). Студенту следует остерегаться многочисленных псевдонаучных изложений данной темы. |