лекция 6. Лекция по теме 5 Правовое регулирование цифровых активов и цифровых прав учебной дисциплины Информационное право
 Скачать 115.27 Kb.
|
 МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ КАЗЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ «МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ МВД РОССИИ ИМЕНИ В.Я. КИКОТЯ» УТВЕРЖДАЮ Н  ачальник кафедры ППИТТполковник полиции В.В. Пушкарёв Фондовая лекция по теме: № 5: «Правовое регулирование цифровых активов и цифровых прав» учебной дисциплины «Информационное право» 10.05.05. Безопасность информационных технологий в правоохранительной сфере Москва – 2022 Фондовая лекция учебной дисциплины «Информационное право» подготовлена в соответствии с рабочей программой учебной дисциплины «Информационное право» по специальности (направлению подготовки) 10.05.05. Безопасность информационных технологий в правоохранительной сфере; специализация: «Информационно-аналитическое обеспечение правоохранительной деятельности». Фондовая лекция подготовлена: Тереховым М.Г., преподавателем кафедры ППИТТ Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя. Рецензент: 1. Тумаков А.В., начальник кафедры гражданского и трудового права, гражданского процесса Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, доцент, к.ю.н. Фондовая лекция обсуждена и одобрена: на заседании кафедры ППИТТ «08» сентября 2022 г., протокол № 1. Оглавление Введение……………………………………………………………………..…….4 1. Международно-правовой аспект становления и развития цифровых прав………………………………………………………………………………...5 2. Цифровые права и цифровые активы ……………………………………….10 3. Цифровая валюта ………………………………………………………….....17 Заключение………………………………………………………………………33 ВведениеСовременное общество характеризуется глобальным процессом цифровизации социальных и экономических отношений. Это своего рода революция – не социальная, а технологическая, – и, естественно, будущее во многом зависит от тех процессов, которые будут происходить в информационном обществе, и от способности современного права адекватно регулировать эту сферу. В информационном обществе резко возрастает роль права как ключевого механизма регулирования общественных отношений. Однако цифровые технологии развиваются достаточно стремительно, а право значительно отстает от тех общественных потребностей, которые являются определяющими для его функционирования. В лекции будут рассмотрены основополагающие этапы становления и развития цифровых прав. Отдельно будет уделено внимание отечественной системе права в вопросе цифровых прав и цифровых активов, а также их соотношения с использованием цифровой валюты. Международно-правовой аспект развития цифровых прав Надо отметить и то, что изначально для обозначения прав, возникновение которых тесно связано с появлением новых информационных и коммуникационных технологий, обычно употреблялись выражения «интернет-права», «права человека в интернете / в киберпространстве», «киберправа и киберсвободы». Сегодня же широкое распространение получил термин «цифровые права». Зародившаяся в конце XX века концепция цифровых прав на сегодняшний день окончательно не сформировалась и до настоящего времени в доктрине международного права не сложилось единого взгляда в отношении того, следует ли относить цифровые права к правам первого поколения (личные и политические права человека), второго поколения (социально-экономические и культурные права человека) или это – принципиально новое поколение прав. Общепризнана публично-правовая природа цифровых прав, но понимание их довольно размыто, а содержание образующих их притязаний и характер обязательств государства (в разрезе позитивные/негативные) по обеспечению этих прав трактуются различными авторами по-разному. При этом в большинстве публикаций тщательному анализу подвергается так называемое базовое цифровое право – право на доступ к интернету, довольно часто комментируются различные аспекты права на забвение, а в последнее время в публикациях все чаще упоминается право на защиту персональных данных, тогда как остальные права, относимые к числу цифровых, не вызывают серьезного исследовательского интереса. Право на доступ к интернету (англ. Internet access right) рассматривают в двух аспектах – техническом (в этом смысле для реализации этих прав должна наличествовать прежде всего соответствующая техническая инфраструктура) и политико-идеологическом (в этом ключе для реализации прав необходимо обеспечение свободного доступа к содержащемуся в Сети контенту). Такое понимание позволяет связывать право на доступ к интернету напрямую с правами первого поколения – свободой выражения мнения и правом на информацию, причем, как подчеркивает Н.В. Варламова, право на доступ к интернету «может рассматриваться как средство их реализации». Важно заметить следующее: считается, что право на доступ к интернету получило международное признание в качестве базового в Докладе Специального докладчика по вопросу о поощрении и защите права на свободу мнений и их свободное выражение от 16 мая 2011 г. (A/HRC/17/27), представленного Совету по правам человека ООН в соответствии с Резолюцией 7/36 от 28 марта 2008 г. Однако один из «отцов-основателей» интернета – Винтон Серф еще в 2012 г. выступил против такой трактовки Доклада, назвав мифом отнесение ООН права на доступ с Сети к базовым правам человека и подчеркнув, что сеть стала важнейшей частью общества, но отнесение доступа к ней к числу фундаментальных прав человека спорно. О том, что право на доступ к Интернету не несет за собой самостоятельной юридической ценности, а представляет лишь средство реализации естественных прав человека говорится и в других публикациях. Институциональное формирование не так давно получившего воплощение в российском законодательстве права на забвение (англ. right to be forgotten, right to erasure) большинство юристов связывает с решением Суда Европейского союза от 13 мая 2014 г. по делу № C-131/12, Google Spain SL, Google Inc. v Agencia Española de Protección de Datos (AEPD), Mario Costeja Gonsales. Под этим правом понимается юридическая возможность требовать удаления ссылок в поисковых системах на устаревшие, неуместные, неполные, неточные сведения о человеке, если они могут причинить ему вред. Для целей настоящей статьи примечательны указания на то, что генетически это право восходит к праву первого поколения – праву на уважение частной жизни. А Н.В. Варламова, трактуя его как «право требовать сделать доступ к информации, размещенной в Интернете, технически более сложным, а отсюда и соответствующую информацию менее публичной» , рассматривает право на забвение в том же ключе, что и право на защиту персональных данных. Вместе с тем упоминаемое во многих публикациях в качестве самостоятельного право на защиту персональных данных (англ. right to protection of personal data) не обладает никакой юридической спецификой и на самом деле представляет собой лишь один из аспектов общепризнанного права на уважение частной жизни. В обоснование этого надо указать, что в европейском правопорядке личные данные (personal data) граждан изначально рассматривались в контексте неотъемлемого права на уважение частной и семейной жизни. Использование же новейших технологий, включая интернет, существенно усилило угрозу разглашения и распространения такой информации, тем самым создавая предпосылки для нарушений фундаментальных прав, что и стало основанием для формирования специального законодательства в этой сфере. Изложенное позволяет признать, что наряду с позицией, согласно которой цифровые права представляют собой новые права человека, высказывается и мнение, согласно которому цифровые права – не самостоятельные права, а скорее условия или средства реализации традиционных прав человека. Нельзя не видеть, что в условиях применения новейших информационных и коммуникационных технологий более всего риску нарушений подвергаются права на неприкосновенность частной жизни и свободу выражения мнения. И нарушения обозначенных прав, обусловленные использованием новых технологий, стали одним из приоритетных направлений практики ЕСПЧ: как подчеркивает А.И. Ковлер, в орбиту внимания ЕСПЧ попадает «использование электронных средств, включая GPS, для слежки, отслеживание электронной переписки, вторжение в работу интернет-сайтов, в мобильную телефонную связь, массовое внедрение видеокамер (вплоть до общественных туалетов), бессрочное хранение в электронных банках данных отпечатков пальцев, образцов клеток и профилей ДНК». При этом сказанное вовсе не исключает возможности выявления цифровых прав применительно и к другим сферам. Например, в Хартии прав человека в интернете (в редакции 2006 г.) упоминаются: 1) право на доступ к интернету, выводимое из ст. 26 Всеобщей декларации прав человека, гарантирующей право на образование. Оно включает в себя: право на доступ к инфраструктуре; право на навыки; право на интерфейсы, контент и приложения, доступные для всех; право на равный доступ для мужчин и женщин; право на доступ на рабочем месте; право на публичный доступ и проч. 2) право на свободу выражения мнений и ассоциаций, которое выводилось из ст. 18-20 Всеобщей декларации прав человека, гарантирующих свободу мысли, совести и религии, свободу убеждений и их свободное выражение, а также свободу мирных собраний и ассоциаций. Оно включает в себя: право на свободу выражения мнений; право на свободу от цензуры; право на участие в онлайн-протестах; 3) право на доступ к знаниям, которое вытекает из ст. 27 Всеобщей декларации прав человека, гарантирующей право на участие в культурной жизни общества и в научном прогрессе и пользование благами последнего, на наслаждение искусством. Оно включает в себя: право на свободу информации; право на доступ к информации, финансируемой государством; 4) право на бесплатное и открытое программное обеспечение и технологии, следующее из той же ст. 27 Всеобщей декларации прав человека. Оно включает в себя: право делиться знаниями; право на бесплатное программное обеспечение с открытым исходным кодом; право на открытые технологические стандарты; право на получение выгоды от конвергенции и мультимедийного контента; 5) право на конфиденциальность, свободу от наблюдения и шифрование, которое выводимое ст. 12 Всеобщей декларации прав человека, гарантирующей право на неприкосновенность частной жизни. Оно включает в себя: право на защиту данных; право на свободу от слежки; право на использование шифрования; 6) право на управление интернетом, включающее в себя: право на многосторонний демократический надзор за управлением интернетом; право на децентрализованный, совместный и интероперабельный интернет; право на открытую архитектуру интернета; право на прозрачность и доступность решений, связанных с управлением и развитием интернета: право на сетевой нейтралитет и проч.; 7) право на осведомленность, защиту и реализацию прав в интернете. Здесь, правда, необходимы некоторые комментарии. Во-первых, право на реализацию и защиту, строго говоря, не может рассматриваться как отдельное, самостоятельное право – это обязательная составляющая всякого субъективного права, которая обеспечивает само это право возможностью применения лицом разных способов осуществления этого права и различных мер по его защите. Во-вторых, реализация и защита в интернете предполагается не только для прав публично-правового происхождения, но и прав, возникающих в отношениях между частными лицами. Вследствие этого правомочие реализации и защиты прав в интернете никак не получается отнести к числу самостоятельных цифровых прав. Впрочем, приведенный перечень вовсе не является окончательным. Напротив, единственный признаваемый на сегодня критерий – связь цифровых прав с новейшими технологиями и цифровой средой, которая «включает в себя информационные и коммуникационные технологии, в том числе Интернет, мобильные и связанные с ними технологии и устройства, а также цифровые сети, банки данных, контент и услуги» – позволяет обнаруживать и другие «новейшие» цифровые права, нуждающиеся в охране. Цифровые права и цифровые активы Понятие цифровых прав, определение которого дано в ст. 141.1 ГК РФ, надо рассматривать как специальное отраслевое понятие. Необходимость введения понятия «цифровые права» в российское гражданское право изначально объяснялась стремлением найти «более соответствующий отечественным правовым традициям» термин. В частности, в пояснительной записке к законопроекту № 424632-7, ставшему впоследствии Федеральным законом от 18.03.2019 № 34-ФЗ «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации», которым в ГК РФ и были введены цифровые права (далее – Закон о цифровых правах), специально подчеркивалось: «Проект вводит в гражданское законодательство базовое понятие «цифровое право» (вместо термина «токен», который изначально обозначает устройство для идентификации, а сейчас стал использоваться в IT-лексиконе для обозначения шифров, владение которыми дает в сети определенные возможности, предлагается отвечающее традициям российского права понятие «цифровое право»). Пункт 1 статьи 141.1 ГК РФ – «Цифровыми правами» признаются названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам. Осуществление, распоряжение, в том числе передача, залог, обременение цифрового права другими способами или ограничение распоряжения цифровым правом возможны только в информационной системе без обращения к третьему лицу. Обладатель цифрового права пункт 2, статьи 141.1. ГК РФ «Если иное не предусмотрено законом, обладателем цифрового права признается лицо, которое в соответствии с правилами информационной системы имеет возможность распоряжаться этим правом. В случаях и по основаниям, которые предусмотрены законом, обладателем цифрового права признается иное лицо». Разумеется, цифровое право может удостоверить лишь права на вещи, иное имущество, результаты работ, оказание услуг, исключительные права». В действительности термин «токен» используется во многих значениях. Например, в публикациях упоминается, что в прошлом токен – это металлический жетон (англ. token – знак, символ; опознавательный знак; жетон), который имел хождение в качестве денег при нехватке мелких монет, что допускалось государствами, несмотря на частное «происхождение» таких квазиденег. В контексте информационной безопасности термином «токен» обозначается специальное устройство, которое используется для аутентификации пользователя – обычно на них записываются сертификаты электронной подписи (электронный ключ, USB-ключ, аппаратный токен и проч.). В целях настоящей лекции внимания заслуживает другая ипостась термина «токен», которая возникла при становлении рынка платформ, приложений и сервисов, использующих технологию распределенного реестра, в том числе технологию блокчейн. Развитие этого рынка привело к созданию нового способа привлечения инвестиций – ICO (англ. Initial Coin Offering – первичное размещение монет), который, несмотря на некоторое терминологическое сходство с IPO (англ. Initial Public Offering – первичное публичное размещение), от последнего существенно отличается: ICO понимается как процедура публичного размещения (продажи) токенов с целью привлечения инвестиций для развития проекта, использующего технологию блокчейн. В этом контексте токен рассматривают как запись в распределенном реестре (блокчейне), удостоверяющую вещные, обязательственные, иные имущественные права и проч. То есть токен позиционируется как один из способов фиксации прав в электронной (цифровой) форме, что и позволяет усматривать его сходство с бездокументарными ценными бумагами. Но особенность токена в том, что он может подтверждать не только имущественные права, но и, в частности, различные блага, лишенные какой-либо экономической ценности, которые по тем или иным мотивам представляют интерес для «держателя» токена: например, это могут быть фан-токены, которые позволят фанатам футбольной команды участвовать в ее жизни, голосуя за решения по поводу цвета формы игроков. С учетом сказанного закономерна характеристика, данная токену М. Юрасовым: «Феноменальность токена заключается в том, что он может отображать что угодно. То есть это такой цифровой актив, который может отображать любые права, обязанности, единицу стоимости и даже абсолютно ничего». И именно этот момент исключает возможность применения ко всем без исключения случаям положений о ценных бумагах. Вследствие крайнего разнообразия токены дифференцируют по различным основаниям. Наибольшее распространение, вероятно, получили классификации, базирующиеся на аналитике Службы по надзору за финансовыми рынками Швейцарии (Swiss Financial Market Supervisory Authority; далее – FINMA) и Комиссии по ценным бумагам и биржам США (англ. The United States Securities and Exchange Commission; далее – SEC). Исходя из того, что анализ FINMA основан на оценке экономической функции токенов, а SEC – степени родства токена с ценными бумагами, токены разграничиваются на: – платежные токены (Payment tokens (FINMA) / Cryptocurrencies (SEC)); криптовалюта, которая используется как средство платежа или как платежная единица, – это, прежде всего, биткоины и некоторые альткоины, например Ripple; – токены – активы (Asset tokens (FINMA) / Security (SEC)), которые содержат в себе элементы ценных бумаг, будучи, прежде всего, инструментом инвестиций и предоставляя «держателю» токена права на долю, получение дивидендов, процентные платежи, право голоса и проч. Именно эта разновидность токенов попадает под действие законодательства о ценных бумагах; – потребительские токены (Utility tokens (FINMA и SEC), предназначенные для предоставления «держателю» токена доступа к цифровым продуктам, сервисам или контенту и по своей сути являющиеся не средством инвестирования, а предоплатой, скидкой либо премиальным доступом к упомянутым продуктам, сервисам, контенту. В России при разработке правового регулирования в сфере отношений по поводу ICO был сделан вывод о необходимости принятия нескольких законодательных актов. Предполагалось, что цель регламентации оборота токенов (цифровых прав) будет достигнута с принятием Закона о цифровых правах, Закона о краудфандинге (Федеральный закон от 02.08.2019 № 259-ФЗ «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации») и Закона о ЦФА (Федеральный закон от 31.07.2020 № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»). Примечательно, что в одной из промежуточных версий проекта Закона о цифровых правах понятие этих прав было сформулировано так: «В случаях, предусмотренных законом, обязательственные и иные права могут быть удостоверены исключительно записями в отвечающей установленным законом признакам информационной системе (цифровые права), если при этом обладатель цифрового права может осуществлять действия по распоряжению цифровым правом только с помощью использования уникального цифрового кода». Это позволило Совету при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства сделать вывод о том, что в этой версии законопроекта определение цифровых прав построено по модели описания ценной бумаги в ст. 142 ГК РФ, а положения о правовом режиме цифровых прав – по модели бездокументарных ценных бумаг, и заключить: «Можно сказать, что именно институт бездокументарных ценных бумаг послужил прообразом для создания правового режима «цифровых прав». И в том, и в другом случае речь идет об особой форме, в которой существуют и обращаются обязательственные и иные права». Положениями Закона о цифровых правах эти права были отнесены к числу имущественных – наряду с безналичными денежными средствами и бездокументарными ценными бумагами (ст. 128 ГК РФ). В п. 1 новой ст. 141.1 ГК РФ закреплена следующая дефиниция: «Цифровыми правами признаются названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам. Осуществление, распоряжение, в том числе передача, залог, обременение цифрового права другими способами или ограничение распоряжения цифровым правом возможны только в информационной системе без обращения к третьему лицу». Итоговое легальное определение цифрового права принципиально отличается от сформулированного в первоначальной редакции законопроекта, которое звучало так: «В случаях, предусмотренных законом, права на объекты гражданских прав, за исключением нематериальных благ, могут быть удостоверены совокупностью электронных данных (цифровым кодом или обозначением), существующей в информационной системе, отвечающей установленным законом признакам децентрализованной информационной системы, при условии, что информационные технологии и технические средства этой информационной системы обеспечивают лицу, имеющему уникальный доступ к этому цифровому коду или обозначению, возможность в любой момент ознакомиться с описанием соответствующего объекта гражданских прав. Указанные цифровой код или обозначение признаются цифровым правом». В литературе в связи с этим отмечается, что отказ законодателя от привязки цифровых прав как к распределенному реестру, так и к токенам и криптовалюте, позволяет распространять понятие цифровых прав на любые права, фиксируемые в цифровой форме. С изложенными выводами сложно согласиться безоговорочно. Действительно, закрепленное в ст. 141.1 ГК РФ определение однозначно подтверждает отход от первоначальной концепции законопроекта, согласно которой, как уже указывалось, под цифровыми правами понимались исключительно токены. В итоге понятие «цифровые права» по сути превратилось в обозначение зафиксированных в электронной (цифровой) форме имущественных прав, которые отвечают двум признакам: во-первых, они должны быть прямо названы у качестве цифровых в законе; во-вторых, они должны приобретаться, осуществляться и отчуждаться на информационной платформе, «отвечающей установленным законом признакам». Иными словами, «цифровыми» права, закрепленные в электронной форме, могут стать только при условии соответствия двум названным в Кодексе формальным признакам, причем это могут быть вовсе не токены. Таким образом, между токенами и цифровыми правами нет оснований ставить знак равенства. В развитие сказанного нужно коснуться определенных в Законе о краудфандинге и Законе о ЦФА разновидностях цифровых прав. Так, в ч. 1 ст. 8 Закона о краудфандинге раскрывается понятие утилитарных цифровых прав. Это права требования: (1) передачи вещи (вещей); (2) передачи исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и (или) прав использования результатов интеллектуальной деятельности; (3) выполнения работ и (или) оказания услуг. В ч. 2 названной статьи специально подчеркнуто, что к числу таких прав не относятся права требования имущества, подлежащего государственной регистрации или сделки с которым подлежат государственной регистрации либо нотариальному удостоверению. Утилитарные цифровые права – это права, которые по смыслу ч. 1 ст. 8 Закона о краудфандинге могут приобретаться, отчуждаться и осуществляться на инвестиционной платформе, предусмотренной ч. 5 ст. 11 этого Закона. Учитывая, что в этом Законе разрешаются вопросы только обозначенной категории имущественных прав, их классификация в качестве цифровых не играет никакой роли и не имеет какого-либо практического значения. Примечательно, что анализ положений Закона о краудфандинге создал предпосылку для заключения о противоречии второго предложения п. 1 ст. 141.1 ГК РФ, по сути продублированного в ч. 7 ст. 8 Закона и закрепляющего правило об осуществлении цифровых прав только в информационной системе без обращения к третьему лицу, положениям ч. 1 ст. 8 Закона о краудфандинге: «Если цифровое право может быть осуществлено только в информационной системе, то каким образом будет осуществляться, например, право требования передачи вещи? Как должнику исполнить обязательство по передаче вещи только в информационной системе? В принципе вопрос можно поставить шире. Допускается ли исполнение обязательства, которое корреспондирует цифровому праву, за рамками информационной системы, «в реальном мире»? Или же исполнение должно происходить только в информационной системе, поскольку исполнение обязательства – неотъемлемая стадия осуществления цифрового права?». В ч. 2 ст. 1 недавно принятого Закона о ЦФА под цифровыми финансовыми активами предлагается понимать несколько разновидностейцифровых прав: (1) денежные требования; (2) права из эмиссионных ценных бумаг; (3) права участия в капитале непубличного АО; (4) право требовать передачи эмиссионных ценных бумаг, предусмотренных решением о выпуске цифровых финансовых активов. Обращает на себя внимание и то, что в ст. 2 Закона о ЦФА говорится о «правах, удостоверенных цифровыми финансовыми активами», т.е. цифровые финансовые активы здесь рассматриваются уже не как сами права, а как запись, удостоверяющая цифровые права. Цифровая валюта Начать представляется верным начать с нескольких цитат. |