Главная страница

Мелани Кляйн Детский психоанализ


Скачать 0.72 Mb.
НазваниеМелани Кляйн Детский психоанализ
Дата06.04.2021
Размер0.72 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаchild_anal.doc
ТипДокументы
#191684
страница3 из 8
1   2   3   4   5   6   7   8
интерпретируя и уменьшая тревогу ребенка каждый раз, когда ее проявления доступны нашему восприятию, мы сумеем получить доступ к бессознательному и только так откроем свободную дорогу детской фантазии. Затем, нам останется всего лишь следовать символизму фантазий, чтобы вскоре обнаружить вновь проявляющуюся тревогу. Так мы обеспечим продвижение в анализе.

Объяснения, данные мной по поводу техники, и значимость, которую я придаю символизму действий ребенка, не следует истолковывать так, будто детский психоанализ должен обходиться совсем без свободных ассоциаций в собственном смысле термина.

Я уже отмечала выше, что Анна Фрейд и я, как любой, кто анализирует детей, обе мы считаем, что дети не способны и не желают ассоциировать на тот же манер, что и взрослые. Хотелось бы только добавить, что на мой взгляд, они, прежде всего, не могут этого не потому, что не умеют переводить свои мысли в словесную форму, совсем не в том состоит недостаток (он присутствует в сколько‑нибудь значительной мере только у самых маленьких детей), но потому, что им противостоит тревога, порождающая сопротивление словесным ассоциациям. Рамки данной статьи не позволяют мне расширить и подробно исследовать эту интереснейшую проблему, я вынуждена ограничиться лишь несколькими краткими примерами из моего опыта в поддержку этой идеи.

Репрезентация при помощи игрушек на самом деле соответствует символической репрезентации в целом, так как подразумевает определенную дистанцию по отношению к самому субъекту и служит таким же средством перевести в нее тревогу, как словесное самовыражение. Следовательно, если нам удастся ослабить тревогу и поначалу добиться хотя бы непрямых репрезентаций, мы все же увидим, что затем у нас появилась возможность подойти и к наиболее полному вербальному самовыражению, на какое ребенок способен и подвергнуть его анализу. Далее на основе многочисленных повторений мы сможем убедиться, что в те моменты, когда тревога особенно сильна, непрямые репрезентации вновь выходят на первое место. Приведу краткую иллюстрацию этих процессов. Едва анализ более или менее продвинулся вперед, мальчик пяти лет от роду рассказал мне сон, интерпретация которого позволила проникнуть очень глубоко и была чрезвычайно эффективна. Эта интерпретация заняла все время психоаналитического сеанса, и все без исключения ассоциации были вербальными. Спустя два дня он снова рассказал мне сон, который явился продолжением предыдущего. Ассоциации, связанные со вторым сном выражались с огромным трудном, их приходилось вытягивать буквально слово за слово. Сопротивление также было весьма демонстративным, а тревога заметно более сильной, чем накануне. Ребенок опять вернулся к коробке с игрушками, и при помощи кукол и других объектов, он разыгрывал передо мной свои ассоциации, всякий раз заново прибегая к словам, когда ему удавалось преодолеть сопротивление. На третий день из‑за вскрытого в предыдущие два дня материала тревога возросла еще больше. Выражение ассоциаций практически полностью перетекло в игру ‑ с предметами и с водой.

Если оба вышеописанных принципа применять последовательно, то есть пойти за ребенком в избранном им способе репрезентации, а также ясно отдавать себе отчет в том, насколько легко зарождается у него тревога, мы вправе будем рассматривать ассоциации, как важнейшее аналитическое средство, но используемое, как уже было отмечено, лишь время от времени, и как одно из средств в числе многих других.

Полагаю, поэтому, что высказывание Анны Фрейд остается неполным, когда она говорит: «Временами, вынужденные непроизвольные ассоциации равным образом приходят нам на помощь» (на стр. 41). Появление или отсутствие ассоциаций всегда зависит от определенного правильного настроя анализируемого, отнюдь не от случая. Что касается Эго, мы сможем прибегать к означенному средству в гораздо более широких пределах, чем это кажется. Не так уж редко именно словесные ассоциации перебрасывают мостик к реальности, отчасти это объясняется тем, что с тревогой они связаны самым тесным образом, более непосредственно, чем непрямые, ирреальные репрезентации. С этой точки зрения, даже если речь идет о совсем маленьких детях, никакой анализ я бы не рассматривала, как законченный, прежде чем ребенок сумеет выразить себя в словах, настолько насколько он вообще на это способен, и благодаря этому самовыражению объединить анализ и реальность.

Итак, наблюдается очевидная аналогия между описанной техникой и той, что мы применяем в психоанализе взрослых. Единственное отличие заключается в том, что у детей преобладание бессознательного намного заметнее, чем у взрослых, соответственно, избираемый ребенком способ самовыражения укоренен в его психике гораздо глубже. Кроме того, необходимо учитывать, что у детей тенденции повторно испытывать тревогу несравнимо более мощные.

Безусловно, это справедливо для анализа как латентного, так и препубертатного периода, а до известных пределов, даже и для пубертата. В некоторых аналитических случаях, когда пациент находился на одной из перечисленных стадий, мне приходилось прибегать к измененной форме моей техники, по сравнению с той, что я обычно использую в работе с маленькими детьми.

Все то, о чем я только что сказала, как мне кажется, несколько ослабляет вескость двух принципиальных возражений, приводимых Анной Фрейд против моей техники игры. Прежде всего, она оспаривает право допустить, что главной движущей силой игры ребенка является ее символическое содержание, а в последствие, право рассматривать детскую игру как эквивалент словесных ассоциаций взрослых пациентов. Она настаивает, что игра не соответствует идее сознательного намерения взрослого человека продвинуться в своем анализе, которое «позволяет ему исключить, когда он ассоциирует, любое сознательное вмешательство в свободное течение своих мыслей и любые действия по управлению им».

В противовес этому возражению приведу другое: сознательное намерение взрослых пациентов (которое, по моему опыту далеко не столь эффективно, как то предполагает Анна Фрейд) совершенно излишне для маленьких детей, и я имею в виду не только совсем крох, едва вышедших из младенческого возраста. Из сказанного мной о полном доминировании бессознательного у детей прямо следует, что нет никакого смысла в приложении специальных усилий к тому, чтобы искусственно исключить несвободное течение мыслей в сознании.12 Впрочем, сама Анна Фрейд также предполагает подобную возможность (на стр. 49).

Если я посвятила несколько полных страниц описанию моей техники, котирую рекомендую для анализа детей, то именно потому, что вопрос о ней видится мне основополагающим для решения общей проблемы детского психоанализа. Когда Анна Фрейд отвергает технику игры, ее доводы относятся не только к анализу маленьких детей, но и, полагаю, к моему пониманию основных принципов, которые приняты в психоанализе детей более старшего возраста. Игровая техника дарит нам огромное количество материала и открывает доступ к самым глубоким слоям психики, но, используя ее, мы неминуемо приходим к исследованию Эдипова комплекса, и как бы там ни было, никто не вправе предписывать и устанавливать какие‑либо искусственные ограничения психоанализу, который волен двигаться в любых направлениях. Желая избежать анализа Эдипова комплекса, придется избегать также использования аналитической техники игры, даже в измененной, модифицированной форме, предназначенной для детей более старшего возраста.

Отсюда следует, что вопрос относится не к нашим представлениям о том, может или не может детский психоанализ зайти также далеко, как психоанализ взрослых, но должен ли он заходить также далеко. Для ответа на этот вопрос нам понадобиться изучить соображения, которые Анна Фрейд в четвертой главе своей книги выдвигает против глубинного анализа.

Но прежде того, мне бы хотелось высказаться по поводу заключения Анны Фрейд к третьей главе о роли переноса в детском психоанализе.

В ней Анна Фрейд , описывая ряд основных различий трансферной ситуации у взрослых и у детей, приходит к выводу, что у ребенка можно встретить вполне сформированный перенос, но он никогда не бывает невротическим. Чтобы обосновать свое утверждение она приводит следующий теоретический аргумент: дети, говорит она, в отличие от взрослых не готовы приступить к пересмотру своих любовных привязанностей, так как подлинные объекты этой любви, имеются в виду, родители, по‑прежнему существуют и действуют как таковые объекты в реальности.

Для того, чтобы опровергнуть этот аргумент, который я нахожу ошибочным, необходимо подробнейшим образом изучить структуру инфантильного Супер‑Эго. Но так как я намеревалась чуть дальше посвятить ему особое внимание, ограничусь здесь лишь несколькими утверждениями, которые будут обоснованы в продолжении моего доклада.

Анализ самых маленьких детей показал мне, что ребенок трех лет уже прошел наиболее важную часть развития Эдипова комплекса. Как следствие, отрицание и чувство вины уже заметно отдалены в нем от объектов, которых он желал изначально. Отношения с ними тоже подверглось таким изменениям и деформациям, что объектами испытываемой в настоящий момент любви становятся имаго примитивных объектов.

Другими словами, дети замечательно способны пересматривать свои отношения и привязанности, в том числе и к психоаналитику, причем, это касается и основополагающих моментов, а также сказывается на окончательном итоге. Но здесь мы сталкиваемся с очередным теоретическим возражением. Анне Фрейд образ детского аналитика видится совершенно иначе, нежели образ психоаналитика, работающего с взрослыми пациентами, который должен быть «нейтральным, транспарантным (прозрачным, незамутненным), чистым белым листом, используемым пациентом для записи любых своих фантазий», который избегает налагать какие‑либо запреты и предоставлять возможности для удовлетворения. Тем не менее, по моему опыту, этот образ именно таков, и в полной мере относится к детским психоаналитикам, которые могут и должны вести себя в полном соответствии с приведенным выше описанием, как только возникла психоаналитическая ситуация. Деятельность детского аналитика все время остается такой же самоочевидной, так как даже когда он полностью погружается в игры и фантазии ребенка, адаптируясь к его специфическому способу репрезентации, он не делает ничего, что отличалось бы от обычной практики анализа взрослых. Точно также добровольно следует он за фантазией своих пациентов. Но за рамками этого процесса я никогда не позволяю себе предоставлять своим маленьким пациентам возможности получать удовлетворение в какой бы то ни было форме, идет ли речь о подарках, нежности, личных встречах вне времени аналитических сеансов и т.д. Кратко говоря, я придерживаюсь, в целом, правил, которые установлены для психоанализа взрослых. Поддержка и облегчение, которые обеспечивает психоанализ, ‑ вот, что я даю свои маленьким пациентам, причем, дети начинают ощущать их сравнительно скоро, даже если перед тем не испытывали никаких болезненных проявлений. Более того, они могут быть совершенно уверены в моей абсолютной искренности и открытости по отношению к ним, что соответствует уровню доверия, которое они мне оказывают.

В то же время, основываясь на собственном опыте, я вынуждена опровергнуть вывод, сделанный Анной Фрейд, также как и ее теоретические вводные, ‑ я считаю, что невроз трансфера окончательно формируется у ребенка точно таким же образом, как и у взрослого человека. По ходу анализа детей я нередко замечаю, что его симптомы могут усиливаться или ослабевать, или модифицироваться параллельно с изменениями психоаналитической ситуации. Я вижу, как обостряются или угасают аффекты, чье появление напрямую зависит от прогресса в анализе и отношения к аналитику, то есть ко мне, в данном случае. Я непосредственно наблюдаю, что тревога порождается, а реакции формируются, отталкиваясь от этой аналитической основы. Родители, которые внимательны к своим детям порой высказывают мне свое удивление, когда у ребенка неожиданно возвращаются давно исчезнувшие привычки. Никогда я не утверждала, что дети проявляют свои реакции только в отношениях со мной: по большей части такие проявления носят отсроченный характер, так как во время аналитических сеансов подавляются и откладываются на потом. Конечно же, иногда случается, особенно, если прорываются мощные аффекты, чье выражение может сопровождаться жестокостью, что некоторая доля тревоги направлена на тех, кто непосредственно окружает ребенка, но в любом случае, это временное явление, которого невозможно полностью избежать даже в анализе взрослых.

Следовательно, по данному пункту мой опыт абсолютно расходится с наблюдениями Анны Фрейд. Причины этих противоречий обнаружить проще простого ‑ они проистекают от различных способов использовать перенос, что и позволяет мне прийти к тем выводам, о которых я уже упоминала. Анна Фрейд считает, что позитивный трансфер ‑ есть необходимое условие для любой аналитической работы с детьми, а негативный ‑ рассматривает как нежелательный. «Во всех случаях анализа детей особенно неудобно, если негативные тенденции проявляются по отношению к аналитику, несмотря на свет, который он может пролить на множество проблем. Мы стремимся разрушить эти тенденции или изменить их как можно быстрее. По настоящему продуктивная работа проводится только тогда, когда отношение к аналитику позитивно», ‑ пишет Анна Фрейд (на стр. 51).

Нам известно, что один из самых главных принципов аналитической работы состоит в том, чтобы как можно точнее и объективнее использовать перенос в соответствие с теми фактами, а также с аналитическим данными, которые и предписывают нам действовать именно таким образом. Полный отход от трансфера рассматривается как один признаков, отмечающих завершение анализа. На основании этих фактов в психоанализе установлен определенный набор правил, от которых непозволительно отрекаться ни в каком, даже самом специфическом случае. Анна Фрейд отбрасывает большую часть этих правил, когда анализирует детей. По ее мнению перенос, чье точное выявление и распознавание, как мы знаем, является одним из важнейших условий аналитической работы, превращается в сомнительное и размытое понятие. Она говорит, что аналитик «очевидно должен разделить вместе с родителями любовь или ненависть ребенка» (на стр. 50). Тогда мне непонятно, что она хочет сказать, когда пишет о «разрушении или модификации» препятствующих негативных тенденций.

Предпосылки и заключения, сформулированные Анной Фрейд , формируют порочный круг. Если аналитическая ситуация не была установлена с помощью аналитических средств, если позитивный или негативный трансфер не используется по своему прямому назначению, мы не сможем отследить ни возникновения невротического переноса, ни, тем более, реакций ребенка, порожденных отношением к аналитику и процессу психоанализа в целом. Чуть дальше я собираюсь рассмотреть этот пункт гораздо более подробно, теперь же мне бы хотелось подвести краткий итог тому, что я уже сказала, особенно подчеркнув в методе Анны Фрейд следующую особенность. На мой взгляд, ее метод, который, напомню, состоит в том, чтобы обеспечить позитивный трансфер любыми возможными средствами, а также ослабить негативный, если он направлен против аналитика, представляется мне не только ошибочным с технической точки зрения, но еще и гораздо более агрессивным, чем мой собственный метод, по отношению к родителям. На самом деле, негативный трансфер сохраняется, и что совершенно естественно, направляется против, того, с кем ребенок непосредственно взаимодействует каждый день.

В четвертой главе книги Анна Фрейд выдвигает очередной ряд доводов, которые, помимо прочих, также составляют, как мне кажется, часть вышеупомянутого порочного круга, на сей раз более, чем очевидно. Я уже объясняла, что подразумевается под термином «порочный круг». Вот, что я имею в виду: из определенных теоретических предпосылок выводятся соответствующие заключения, затем используемые, чтобы подтвердить эти же предпосылки. Приведу пример одного из подобных заключений, которое представляется мне ошибочным: Анна Фрейд сообщает, что в детском психоанализе невозможно преодолеть барьер, возникающий из‑за несовершенного владения детьми словесным самовыражением. Правда, она делает определенную оговорку: «по крайней мере, таков на сегодня мой опыт и это так для описываемой техники». Но буквально следующая фраза представляет собой теоретическое объяснение самого общего толка: все, что мы узнаем о самом раннем детстве, анализируя взрослых, «открывается нам благодаря методу свободных ассоциаций и интерпретации трансферных реакций, иначе говоря, благодаря применению средств, которых мы лишены в детском психоанализе». В большинстве случаев, Анна Фрейд настаивает в своей книге на идее, что детский психоанализ, адаптируясь к детскому типу мышления, должен кардинально изменить свои методы. В то же время свои возражения она обращает против технических средств, которые я заложила в основу множества теоретических выводок, никогда не проверяя и не ставя под сомнение, в свою очередь, собственные. Однако, я доказала, подтверждая на практике, что моя техника позволяет получить от ребенка обильные ассоциации даже в большем количестве, чем в анализе взрослых, а значит, и проникнуть значительно дальше.

Обращаясь к результатам моей практики, я могу только энергично опровергать утверждения Анны Фрейд, что в детском психоанализе на месте двух основных методов, которые мы используем для исследования раннего детства пациента в анализе взрослых (а именно, свободных ассоциаций и интерпретации трансферных реакций), образуется белое пятно. Я даже уверена, что детский психоанализ, и, в особенности, анализ самых маленьких детей с неопровержимой точностью сможет подтвердить психоаналитическую теорию как раз потому, что в нем возможно продвинуться гораздо глубже и высветить детали, которые никогда не проявятся столь же отчетливо в анализе взрослых пациентов.

Анна Фрейд сравнивает положение детского психоаналитика с положением этнолога, «который втуне надеется, что ему проще будет получить сведения о доисторических временах, вступив в контакт с примитивными племенами, нежели с цивилизованными расами» (на стр. 66). Еще больше, чем явным противоречием с практикой, я поражена теоретическим аспектом подобного сравнения. Если бы она попыталась чуть‑чуть продвинуться в анализе маленьких детей, впрочем, это относится и к детям постарше, ей бы открылась удивительно красочная картина. Ее информационная насыщенность, которую можно обнаружить даже у совсем крох, выявляет, что, например, начиная с трехлетнего возраста, именно благодаря тому, что детская психика к этому времени уже в довольно значительной степени является продуктом культуры, ребенок пережил и продолжает переживать самые серьезные конфликты. Придерживаясь сравнения, которым Анна Фрейд иллюстрирует свое утверждение, скажу лишь, что как раз с исследовательской точки зрения, детский психоаналитик находится в наиболее благоприятной ситуации, о которой этнологу остается только мечтать, поскольку тому никогда не встретиться с ней в реальности: открыть цивилизованный народ, живущий в самом тесном союзе с народом примитивным. Благодаря такому союзу можно получить наиболее достоверную информацию как о древнейших временах, так и о ближайших эпохах.

Теперь мне бы хотелось подвергнуть как можно более тщательному разбору идеи Анны Фрейд на счет инфантильного Супер‑Эго. В четвертой главе ее книге мы встречаем несколько утверждений принципиальной важности, одновременно из‑за значимости теоретического вопроса, к которому они относятся, а также из‑за натянутости выводов, которые Анна Фрейд делает на их основе.

Глубокий анализ детей, и главным образом периода раннего детства, раскрыл мне образ инфантильного Супер‑Эго, весьма отличающийся от того, что описывает Анна Фрейд, базируясь на умозрительных теоретических рассуждениях. Безусловно, Эго ребенка несопоставимо с Эго зрелого человека, но с точностью до наоборот, детское Супер‑Эго вплотную приближается к Супер‑Эго взрослого. Последнее не изменяется радикальным образом в своем развитии, как это происходит с Эго. Зависимость ребенка от внешних объектов, естественно, намного сильнее, чем у взрослых, и разумеется, влечет за собой вполне определенные последствия, но Анна Фрейд, полагаю, интерпретирует их некорректно, чересчур переоценивает. Так как сами внешние объекты далеки от того, чтобы оставаться идентичными с уже сформировавшимся инфантильным Супер‑Эго, даже если некоторое время назад они принимали непосредственное участие в его образовании и развитии. Таково единственное объяснение, которое мы можем дать удивительному факту, что у ребенка трех‑четырех лет от роду обнаруживается Супер‑Эго, радикально противоречащее своей жестокостью реальным объектам его любви, то есть родителям. Для примера приведу случай четырехлетнего мальчика, чьи родители никогда не наказывали и даже никогда не грозили ему наказанием. Скажу больше, это были исключительно любящие и нежные родители. Конфликт между Эго и Супер‑Эго в данном случае (правда речь идет всего лишь об одном из примеров среди множества других) породил Супер‑Эго необычайной суровости. В соответствие с известной формулой, преобладающей в бессознательном, то есть по причине влияния собственных каннибальских и садистических тенденций, ребенок ожидал такого наказания, как кастрация, боялся, что его изрежут на кусочки и сожрут. В подобных страхах ‑ подвергнуться какому‑либо из перечисленных действий, он пребывал постоянно. Контраст между любящей и мягкой матерью и наказанием, которому Супер‑Эго угрожало подвергнуть ребенка, выглядел явно гротескным и иллюстрировал следующее: мы ни в коем случае не должны идентифицировать подлинные объекты с теми, что были интроецированы ребенком.

Нам известно, что формирование Супер‑Эго начинается с самых разнообразных идентификаций. Результаты, полученные мной, наглядно демонстрируют, что эти процессы, примыкающие к Эдипову комплексу, иначе говоря, к началу латентного периода, на самом деле стартуют гораздо раньше. В одной из своих последних статей, основывая свои заметки на открытии, которое мне позволили совершить мои аналитические наблюдения за младенческим периодом, ранним и первым детством, я отмечала, что комплекс Эдипа берет начало от фрустрации, испытанной на этапе отнятия от груди, то есть в конце первого или в начале второго года жизни ребенка. Супер‑Эго приступает к своему формированию в то же самое время. Из множества проведенных мной анализов детей вырисовывается весьма отчетливая для меня картина того, как на основе самых различных элементов формируется Супер‑Эго, как затем продолжается его развитие на всех последующих этапах. Подобная картина позволяет нам отследить все стадии, которые проходит его эволюция, прежде чем стартует латентный период. Речь, действительно, идет о
1   2   3   4   5   6   7   8


написать администратору сайта