Меня зовут Кожа. Меня зовут Кожа Бердибек Сокпакбаев
 Скачать 37.19 Kb.
|
|
Меня зовут Кожа Бердибек Сокпакбаев (Отрывки из повести) Глава I Позвольте мне, дорогой читатель, в первых строках моей повести познакомить вас с героем моего произведения. Этот герой — я сам. Меня зовут... Ох, как только собираюсь выговорить свое имя, язык прилипает к гортани. Почему мир так несправедливо устроен, что одним достаются чудесные, звучные имена, а другим... Ведь повезло же рыжему, косому, малорослому мальчишке! Его назвали Муратом... А чем лучше меня Болат, Ербол, Бахыт? Ничем. Вы послушайте только, как эти ребята называют свои имена! С гордостью, отчеканивая каждую буквочку! А есть имена вроде моего. Их слышать неприятно, не то что произносить. Будь это в моей власти, я бы по радио объявил: “Каждый мальчишка, каждая девчонка, недовольные своим именем, могут немедленно выбрать себе другое и называться им, пока не надоест”. Но кто же мне разрешит это? Да, выхода нет. Никто тебя не спрашивал, каким именем ты хочешь называться, когда ты голенький лежал на пеленке перед гостями. Никому нет дела и сейчас, когда ты носишь свое имя, как камень на шее. Впрочем, хватит об этом. Мы и так отвлеклись от нашего рассказа. Я мог бы, конечно, придумать себе псевдоним, то есть назваться чужим именем. Никто из посторонних об этом бы не узнал. Но тогда в ауле стали бы считать меня обманщиком и клеветником. Я написал бы, что какой-то Ты-ныртар или Айман выпил чужой кумыс в юрте пастуха или принес на урок лягушку. Тут бы и началось. Майканова — это наша классная руководительница — сразу же уличила бы меня: “Только он способен валить свои грехи на других. Все знают, кто выпил чужой кумыс”. А так как я решил никому, ни другу, ни врагу, не давать никаких поводов обвинять меня в том, что я напишу хоть одно неправдивое слово, будем знакомиться. Меня зовут ... Кожа. Сами видите, какое “приятное” у меня имя! Я не оправдываюсь и не хочу приукрасить себя, но что было, то было. Назвали меня при рождении Кожабергеном. Как я превратился в Кожа — этого никто не знает. Не только посторонние люди, но даже мама и бабушка не назовут вам года, месяца и числа, когда потерялся хвост моего имени, звучная концовка — “берген”. С тех пор как я себя помню, все вокруг называют меня только Кожа. У нас в классе два мальчика с таким именем. Старшего сына Суттибая тоже зовут Кожа. Чтобы различить нас, ребята придумали клички. Меня (по цвету кожи) зовут Кара Кожа, а его — Сары Кожа. Сначала я очень злился. Можно подумать, что я самый черный у нас в классе. Почему же никто не зовет Сатыбалды Сары Сатыбалды? Почему мне никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь сказал Кара Мухаш? Но, поразмыслив, я решил, что ребята правы. Если бы в классе было два Мухаша или Сатыбалды, то к их именам тоже приклеили бы какие-нибудь клички, может быть даже и Кара. А постепенно я привык к словам Кара Кожа и откликаюсь на это обращение так, словно “кара” значит не “черный”, а “умный”, “сильный”, “знаменитый” или еще что-нибудь даже поблагородней. Зато, если ехидна Жантас говорит, чтобы подразнить меня, не Кара Кожа, а Кара Коже, что значит “черная каша-размазня”, я уж спуску не даю. Даже такой лгунишка и обманщик, как он, не сможет отрицать, что свою порцию подзатыльников за такие слова он получал каждый раз полностью. Фамилия моя Кадыров. Кадыр — это имя моего отца. Он погиб на фронте, когда мне было два года. Я в то время еще ничего не понимал. Маме несколько раз становилось нехорошо от слез, а я, перемазавшись в конфетах, болтал, наверное, какие-нибудь глупости, не зная, что за беда вошла к нам в дом. Не подумайте только, что я мало уважаю память отца! Наоборот, я очень хорошо понимаю, что такое отец. И часто, особенно после того как меня изругают, я думаю, что, может быть, Кожа Кадыров вырос бы совсем другим человеком, если бы война не отняла у него отца. Глава II Я даже не знаю теперь, кого я больше ненавижу: эту трехколесную рухлядь или ее хозяина. На мотоцикле раскатывает комбайнер Ка-ратай из соседнего колхоза. “Каратай-вдовец” называют его, потому что два года назад он похоронил жену. Если бы я был женщиной и женой Каратая, я тоже умер бы от одной мысли, что должен жить рядом с этим человеком! Добро бы он приходился нам родственником. Нет! Это абсолютно посторонний человек. И он смеет ходить за мамой как тень, не отстает от нее, каждое воскресенье наведывается в гости... Как только я вижу этого человека, во мне все закипает от злобы. Я лягнул колесо мотоцикла по спицам. Мне хотелось обругать машину. Это она во всем виновата: привозит сюда Каратая. Если бы комбайнеру приходилось тащиться в наш аул пешком, может быть, он и не показывался бы у нас так часто. Хорошо бы сжечь мотоцикл! Я толкнул его снова. На этот раз посильней. Но разве дождешься ответа от бессловесной техники! Мотоцикл покачнулся, скрипнул и снова выпрямился. В передней комнате бабушка взбивала молоко в кадушке. Я бросил на пол удочку и двинулся прямо в горницу. — Погоди. — Бабушка ухватила меня за рукав. — Там гости. — Ну и что! произнес я как можно громче - пусть Каратай слышит. — Я очень рад гостям! Рванув дверь, я вошел в горницу. Каратай и мама сидели у стола и тихо разговаривали. Услышав грохот двери, они одновременно подняли головы. На лице Каратая появилось выражение неодобрения и какая-то растерянность. Что касается мамы, то, по-видимому, мой шумный приход пришелся ей тоже не по душе. Каратай улыбнулся. Лицо его казалось приветливым и добродушным. Но я-то знал, что за всем этим таятся коварство и фальшь. — Э, Кожатай, а где же твое приветствие? — спросил он. Мама не раз повторяла мне, что неприветливость — худший признак невоспитанности. Я был обязан выполнить свой долг. —Здравствуйте, - сказал я хмуро. — Что с тобой? — ласково поинтересовалась мама. — Обидел тебя кто-нибудь? — Ничего. Так просто, —- буркнул я и присел у этажерки в дальнем углу комнаты. Входя в горницу, я не знал еще, зачем мне это нужно. Так просто, вошел в порыве гнева. Теперь мне нужно было сделать вид, что я пришел по делу, и не торчать как столб. Повернувшись спиной к маме и Каратаю, я стал копошиться в куче старых журналов и газет. Сам аллах не знал, вероятно, что я там искал. Я чутко прислушивался к тому, о чем говорили мама и Каратай. — Да... весна была дождливой, — говорил Каратай, как-то по-особому, противно растягивая слова. — У нас в Коминтерне хлеба сейчас по пояс. Так и колышутся. Если устоят против осенних градов и ливней, неплохой доход придется на трудодни... “Трудодни тебя интересуют, — усмехнулся я про себя. —Как же, рассказывай. А то я не чувствую, что разговор шел совсем о другом!” Я продолжал рыться в бумажной куче, стараясь не упустить ни слова. — Да, доход будет неплохой, — подтвердила мама. А я в ее голосе слышал совсем другое: “Эх, Каратай, не обманешь ты моего сына. Он все знает, все понимает”. Несколько минут прошло в молчании. Потом Каратай, так и не дождавшись моего ухода, начал что-то шептать. Я разобрал только одно слово: “обижусь”. Он еще обижается! Да пусть он уйдет из этого дома, сгинет с глаз долой! Моя непроизнесенная пламенная речь против Каратая была прервана мамой. — Что ты там ищешь, сынок? — спросила она. Меня словно плеткой по спине вытянули. Этого еще не хватало... “сынок”. Всегда мама меня называла по имени... Эх, мама! Как посмотрела она на меня! Казалось, глаза ее говорили: “И не стыдно тебе хитрить со мной?”. Я опрометью выбежал из комнаты, схватив первый попавшийся журнал. В этот день Каратай недолго засиделся у нас. Он вышел из комнаты почти следом за мной. Обычно, покидая наш дом, Каратай тепло прощался с бабушкой и, будто не зная о моем отношении к нему, шутил со мной и ласково хлопал по плечу. Частенько он предлагал мне прокатиться на мотоцикле. Это он делал, конечно, стараясь “подкупить” меня. В этот раз Каратай был явно не в духе. Его темное лицо почернело еще сильнее. Он хмуро взглянул на меня, пробурчал: “Матушка, до свидания”, — и вышел. Через минуту у крыльца послышалось чиханье мотоцикла, затем словно выстрелило из ружья, и пронесся режущий ухо треск... Неужели мама хочет выйти замуж за Каратая? Не может этого быть! Разве мы втроем: я, она и бабушка — не живем так мирно и дружно? Зачем нам нужен Каратай с его грязным и чумазым старым мотоциклом? Я бы сам сказал об этом маме. Но мне неловко... Разве мама сама не знает, как ей быть! Маму уважают за хороший характер и светлую голову все в ауле — и старые, и малые. Разве иначе ее выбрали бы два раза подряд в депутаты сельского Совета? Размышляя таким образом, я шагал к речке. Солнце уже клонилось к закату, но жара не спадала. Казалось, что огненные лучи собирались проткнуть мой лоб. Передо мной стелилась далекая низина с пашнями и дрожало марево над полями, точно волны тепла, поднимающиеся над железной печкой. Все живое притихло и присмирело в этот час на низине, сморенное духотой. А справа упрямо ползли вверх горы Алатау. Они похожи издали на зубцы огромной пилы, покрытые сверкающим алмазным снегом. Наша речка Мукан почти пересохла. А ведь недавно она была вовсе не такой бледносерой, а темной, почти синеватой, беспокоилась и бурлила. Здесь совсем недавно купались девочки. И Жанар была среди них. Ах, как жаль, что вы незнакомы с этой девочкой! Мы с ней учимся в одном классе. Погодите, я постараюсь рассказать вам о ней получше. Она... Ну, во-первых, она самая умная девочка в классе. Во-вторых, она самая красивая. Она всегда красивая, но когда наденет свой красный берет, то становится еще красивее. У Жанар чудесный голос. А как она танцует! Если бы вы только один раз посмотрели, как Жанар, надев на голову берет с перьями филина, исполняет “Камажай”! Как подумаю о Жанар, так на душе становится радостно. Никто не знает, о чем я думаю, о чем мечтаю. А вот Жанар я рассказал бы все. Пусть Майканова — наша классная руководительница — ругает меня и говорит, что из меня не получится ничего путного. Жанар я открыл бы свой секрет. Когда я вырасту, я не буду простым человеком. Я стану писателем. Книги мои будут печататься в тысячах, в миллионах экземпляров. Тогда все узнают, кто я такой. Признаюсь, что я сильно мучаюсь оттого, что не решаюсь рассказать обо всем этом Жанар. Но ждать придется очень долго. А мне уже сейчас хочется сделать что-нибудь такое, чтобы все вокруг заговорили: “Ай да Кожа! Вот это Кожа! Ну и Кожа!”. Вот тогда бы Жанар стала относиться ко мне по-другому. Да что сделаешь, сидя безвыездно в тихом ауле? Ничего... Глава III Я пришел в школу, чтобы погонять футбольный мяч. Неведомо откуда прямо передо мной оказался хитрец Жантас. В руке он держал листок исписанной бумаги. Несколько раз щелкнув по нему пальцами, Жантас спросил: — Кара Кожа, ты знаешь, что это такое? — Ну? — Путевка. Мы едем в лагерь. Ну, а тебя оставляют в ауле. Говорят: как же наши собаки? Гонять некому будет. Сначала я собирался немного помять бока Жантасу, чтобы поучить его вежливости, но сообразил, что сперва следует разузнать о том, что это за путевка. — А кто тебе дал путевку? — Конечно, Майканова-апай. Она раздает эти путевки по списку. Только тебя в этом списке нет. Я так обиделся, что даже не подумал, что Жантас может соврать, и побежал к Майка-новой. Майкановой уже, по-моему, лет под тридцать, она маленького роста, щупленькая, очень подвижная. Запыхавшись, я влетел в учительскую, где она сидела и что-то писала. — Что с тобой, Кадыров? — удивилась учительница. — Апай! Дайте и мне путевку! — Какую путевку? — В лагерь... — Тебя не включили в список. — Почему? — Видишь ли, Кадыров, мы решили послать в лагерь самых лучших, самых дисциплинированных учеников. Тебя много раз предупреждали, что ты должен исправиться... Я вскипел: — А Жантасу дали? — Конечно! — Значит, Жантас лучше меня?! Чем он лучше меня? Потому что он ябедничает... Жантас главный безобразник у нас в классе... Жантас всегда списывает. Только на подсказках и отвечает... Майканова усмехнулась: — Кажется, в роли ябеды выступаешь ты, а не он... Тут я не смог стерпеть. Думаю, и вы бы не стерпели. — Вы нарочно не замечаете, как ведет себя Жантас! — закричал я. — Он специально дразнит меня, чтобы я его отлупил и считался хулиганом!.. Вы!.. — Кадыров! — прикрикнула Майканова. — Как ты разговариваешь с классным руководителем! Если твой товарищ не прав, ты должен был выступить на собрании, прийти ко мне, поговорить об этом на пионерском сборе... А ты устраиваешь настоящий скандал... И потом, речь-то идет не о Жантасе, а о тебе! Что бы ни делал Жантас, это не снимает с тебя обязанности вести себя хорошо... Она еще что-то говорила, но слушать я не стал. — Не дадите и не надо, — сказал я, повернулся и выбежал, изо всех сил хлопнув дверью. Вслед за мной выбежала Майканова: — Кадыров, остановись! Я прибавил шагу. — Кожа! — кричала она. — Кожаберген! Но я был уже далеко. Жантас стоял возле турника и улыбался во весь рот. Увидев его, я еще сильнее разозлился. Неужели я хуже этого хитреца и ловчилы? Я-то знаю, как учится Жантас. Когда учитель задает ему вопрос, большие уши Жантаса так и ходят из стороны в сторону, будто звукоуловители на картинке в книжке про самолеты. А сколько раз я сам видел, как ребята давали ему переписывать домашние задания. Народ у нас хороший, добрый, вот Жантас и пользуется. А во время контрольной Жантас всегда приходит в сапогах. За голенищами у него шпаргалки. Посмотрите на руки Жантаса. Они всегда исписаны какими-нибудь цифрами и словами. А потом еще он хвастается: “Ловко я провел учителя!”. Сколько раз мне достаточно было сказать хоть слово, чтобы разоблачить “хорошего ученика” Жантаса. Но я знаю, что подводить товарища низко, даже если этот товарищ ведет себя, как Жантас. А стоило кому-нибудь другому провиниться хоть самую малость, слышалось: — Апай! Смотрите: Болат списывает у Ер-бола. — Ай, спасите, Кожа швыряется хлебными шариками! — А-а-а... Кожа мне тетрадку чернилами залил! Вот что за человек этот Жантас. Он стоял у турника и явно ждал меня. Что еще делать возле турника этому слабосильному цыпленку, который и подтянуться-то больше трех раз не сможет! — Что, получил путевку? — поинтересовался Жантас. Я решил гордо пройти мимо. — Получил, — коротко ответил я, чтобы не ввязываться в разговоры. — Покажи, покажи! — завизжал Жантас, крутясь волчком на одной ноге. — Нет у тебя никакой путевки... “Ах, ты еще издеваешься!” — подумал я и остановился. Покажи, — приставал Жантас. — Гляди, — сказал я и сделал вид, что лезу за пазуху. Жантас вытянул остренькую мордочку. — Вот она! — я влепил ему прямо в нос здоровенный тумак. Вы думаете, Жантас бросился в драку, дал мне сдачи? Не тут-то было. Он побежал в школу Жаловаться! Из школы вышла Майканова. Я повернулся к учительнице спиной. Позовет она меня или нет? Так я простоял минуту, потом обернулся, Майканова была уже в конце улицы... Видно, злится на меня. Ну и пускай себе злится. Всю зиму она придиралась ко мне! Чего только я не натерпелся! Сколько раз водила она меня к директору... По дисциплине четверку поставила. Я давно замечал, что встречаются иногда двое людей, которые никак не могут поладить друг с другом. Так и мы с Майкановой. Давным-давно, еще до начала учебного года, услышал я, что в сельпо продаются новые учебники, и побежал в магазин. Подхожу к крыльцу: народу полно, хвост очереди на улице растянулся. И все ученики. Что делать?.. Во-первых, придется постоять добрый час, а перерыв между таймами всего десять минут. Во-вторых, вдруг завезли мало учебников, и мне не хватит... Я подумал-подумал и пошел прямо в магазин. Вдруг дорогу мне преградила незнакомая, небольшого роста девушка: — Ты куда, мальчик, лезешь? А ну, встань в очередь... — Я не за учебниками, за сахаром, — сказал я. Может быть, было некрасиво лгать. Но, если разобраться, это вовсе не ложь, а военная хитрость. Я, не моргнув глазом, прошел прямо в продуктовый отдел в глубине магазина. Постоял, посмотрел на сахар... Но меня никто не просил покупать сахар. Это всегда делает бабушка, и я стал продвигаться вдоль прилавка, издали стараясь угадать, какие именно из учебников, лежавших стопками, для пятого класса. Я было совсем влез в толпу, вдруг чья-то рука схватила меня За шиворот и вытянула обратно. Обернулся — опять та же самая девушка. —- Заблудился, — смеется она, — сахар в том конце продают... — Чего вам от меня надо? Пустите! — крикнул я, нырнул в толпу и оказался у самого прилавка. Девушка издали крикнула продавцу: —- Этот мальчик в пестрой кепке прошел без очереди. Не продавайте ему. Пока продавец обернулся, я успел сунуть кепку за пазуху, схватил сразу несколько учебников, бросил на прилавок деньги и выбрался из толпы. Девушка крепко взяла меня за плечо. — Ну и бессовестный ты парень, — строго сказала она. — Из какого класса? Я сообразил, что на поляне уже начался второй тайм, и побежал. А через несколько дней эта девушка вошла к нам в класс, держа в руках журнал. Я оторопел. Сначала новая учительница меня и не заметила. Но вот она принялась выкликать по списку. Дошла очередь и до меня. — Кадыров! — Я. — Кажется, мы с тобой уже успели познакомиться! Я чувствовал, что нужно ответить. Но что? Извиниться? Как-то неудобно. “Э, голубчик, — скажет учительница. — Значит, посторонней девушке можно было грубить, а в школе ты прикидываешься воспитанным мальчиком? Да ты, дружок, лицемер!” Этого я не мог допустить. Я был уже и дезорганизатором, и хулиганом, и нарушителем дисциплины, и даже "продувной бестией”, но в лицемерии меня никто еще не упрекал. Поэтому я сказал: — А учебники я все-таки купил. Майканова усмехнулась: — И на футбол не опоздал? Откуда она знает про футбол? Только потом я сообразил, что она могла меня попросту увидеть через четверть часа на поляне. Но тогда я подумал, что Жантас наябедничал. — Успел, — ответил я сердито, — а вот Жантасу по шее надавать еще не успел. Э, но ничего, успею! — Что ты сказал? — изумилась Майканова. Я не стал повторять и сел на место. Вот так и испортились с самого начала наши отношения с Майкановой и главным образом из-за этого ябеды Жантаса. Глава IV Через два дня группа ребят с шумом и весельем отправилась в лагерь. Оставшиеся вместе с бригадиром Самедом сели на трехтонку и уехали на уборку сена. Я был зол на всех, никуда не поехал и остался дома. Мама была на летнем пастбище. И мы с бабушкой зажили вдвоем. Грех хвастаться, но не только во всем ауле, а даже в целом районе нет, наверное, такого трудолюбивого человека, как моя бабушка. Мне никогда еще не удавалось видеть бабушку спящей: проснуться раньше, чем она, или лечь спать позже ее. Бабушка с утра хлопочет, доит двух коров, относит молоко на сепаратор, квасит его, процеживает творог, сбивает масло, наводит порядок в доме, сушит кизяк, готовит, стирает... Короче говоря, весь дом только на ней и держится. И пока бабушка суетилась, трудилась, что-то делала, я умирал со скуки. Есть ли на свете худшая беда, чем одиночество? Наверное, нет. Я пробовал отыскать себе какое-нибудь занятие на улице, но и там было тоскливо и уныло. “А что, если отправиться на джайляу?” — подумал я. Мысль была великолепна. Но где взять коня? Хорошо было бы иметь собственного скакуна. Ни у кого не нужно ничего просить, никого не надо уговаривать. Садись и мчи. Недаром в народе говорят: “Конь — это крылья богатыря!”. Попросить лошадь в бригаде? Да на меня посмотрят, как на сумасшедшего. “Этого еще не хватало! Вон отсюда, бездельник!” И вдруг в голову мне пришла великолепная мысль. “Все улажено, — радостно подумал я, — все равно что конь обуздан и оседлан...” После ужина я предупредил бабушку: — Сегодня вечером я еду на джайляу. — Сегодня? В такую темную ночь? — Конечно, ночью. Днем слишком жарко, особенно если едешь верхом. — А где же ты возьмешь лошадь? — поинтересовалась бабушка. — Какая разница? Была бы лошадь хороша. Бабушка посмотрела на меня с опаской: — Ой, нечистая сила, опять какой-нибудь скандал затеешь? — Что вы, бабушка! — поторопился я успокоить ее. — Какие могут быть скандалы? Просто несколько наших ребят приехали с джайляу и возвращаются обратно. С ними я и поеду. — Смотри! — строго сказала бабушка. — Не наделай бед. И без этого весь аул, от мала до велика, говорит о тебе. Как услышит человек твое имя, так волосы дыбом у него на голове встают... Ведь это я, твоя родная бабушка, сношу твои шалости спокойно. А чужие люди — нет. Прошу тебя, внучек, обойдись хоть на этот раз без баловства. Не трогай ничего чужого. Сядешь покушать в гостях, помни, обжора — это самое позорное у нас прозвище... Все сказанное бабушкой я слышал уже не менее сотни раз. Но что было делать? Начни я возражать — она меня не отпустила бы. И до чего же любят взрослые поучать детей! Послушаешь такого взрослого и можно подумать, что тише и смирнее его нет человека на свете. А ведь среди взрослых сколько угодно нарушителей дисциплины. Да еще каких! Когда я вышел на улицу, уже стемнело. Без труда разыскал я в сарае заранее приготовленную уздечку и спрятал ее за пазуху, чтоб не звенела. Хотя вряд ли кто-нибудь мог бы меня увидеть в этот час, я все-таки решил пробираться вдоль речки. На всякий случай я шел пригибаясь, время от времени припадая к земле и чутко прислушиваясь. Но, как и следовало ожидать, аул мирно спал, и никому не приходило в голову рыскать по задворкам специально для того, чтобы сорвать мой план. Как хорошо было бы умчаться на джайляу не одному, а вместе с Жанар! Мы неслись бы на двух лучших скакунах! Кони играли бы под нами... Тихая, темная, мягкая ночь. Мы едем по склону горы меж густых зарослей. Вдруг впереди слышится волчий вой. Жанар вздрагивает и пугается. — Кожа! Это волки воют! — говорит она дрожащим голосом. — Пусть себе воют, — небрежно отвечаю я. — Но они могут окружить нас!... И волки действительно окружают нас. Я поднимаю Жанар на воздух и пересаживаю к себе на седло. Огромный волк бросается с диким ревом прямо на грудь лошади. Плетью ударяю я хищника промеж ушей. Он катится кубарем и с диким жалобным воем убегает. — Кожа! Ты самый храбрый человек на свете, — ласково и тихо говорит Жанар. Второй волк... Второй волк не успел наброситься на желанную добычу. В кустах что-то треснуло, зашуршало, и я, забыв о Жанар, волках и храбрости, бросился бежать. Кто-то ухватил меня за ногу, и я растянулся на земле. Возможно, дорогой читатель, узнав, что этот “кто-то” был всего-навсего старым, полугнилым суком, о который я споткнулся, вы назовете меня трусом. Не спешите с выводами! Во-первых, хотел бы я поглядеть на вас ночью, в полной темноте, на пути к табуну чужих коней, из которого вы собираетесь увести лучшую лошадь... Не думаю, чтобы в этот момент вы выглядели геройски. Во-вторых, откуда я мог знать, что меня ухватил за ногу именно этот проклятый сук! Лошади паслись обычно по ночам, на берегу речки. Сейчас моя задача состояла в том, чтобы изловить одну из них. Я подполз к темному силуэту и обнаружил, что имею дело с гнедой кобылой старика Алшабая. На что мне кобыла, за которой потянется жеребенок! Кроме того, на ногах у кобылы цепко держались железные путы с замком, крепкие, как сам старик Алшабай. Без ключа их никак не снимешь. “Если уж брать чужого коня, — решил я, — то брать самого лучшего”. Охота была получать взбучку за какую-нибудь завалящую кобылку! Я размечтался и тихо пропел: Конь! На коне ты и весел и рад. Без коня — на душе снегопад. Счастье улыбнулось мне. Я чуть не налетел в темноте на рыжего председательского иноходца. Вот это конь! Частенько доводилось мне любоваться рыжим красавцем. Теперь настал случай попробовать, каков он под седлом. Седла, правда, у меня не было, но так уж исстари заведено говорить. Утверждали, что рыжий иноходец отличается на редкость капризным нравом. Почуяв меня, конь захрапел. — Трр, хороший, трр, умница! Я протянул руку, делая вид, что хочу погладить мерина по шерсти. Но рыжий был не из тех, кого можно обманывать. Он повернулся ко мне хвостом. — Н-у-у, брось шутить, —заговорил я, подражая конюху Сатыбалды. Рыжий не сдавался. Я прикрикнул на коня. Думаете, он испугался! Ничуть! С таким же успехом я мог кричать на горы Алатау. Я разозлился. — Ах ты, скотина! — невольно воскликнул я. — На что ты годен? Только под нож! Погоди-ка! Дай мне добраться до твоей холки, и я отучу тебя важничать! В конце концов после долгой возни мНе удалось вцепиться в гриву рыжего. Он издал испуганный храп и помчался куда-то вперед. Я подобрал ноги, чтобы не цепляться за землю, и еще крепче ухватился за гриву. Что за дикое животное! То он не хотел подпускать меня к себе, чтобы его не заставили скакать, теперь он скачет во весь опор и не думает останавливаться! Пальцы мои наливались тяжестью, кожу нестерпимо резало, и в конце концов, выпустив гриву, я растянулся на земле. Рыжий мог мчать, куда хотел, меня это больше не касалось. Но, очевидно, и в самом деле в рыжего вселился бес. Теперь, когда он мог бежать хоть до самой Алма-Аты, он остановился, нахально повернулся ко мне задом и лягнул копытами прямо по моему правому боку. Я завизжал, как щенок, которому прищемили хвост дверью. Счастье еще, что было очень темно и рыжий не мог точно нанести удар! — Кто там? — послышалось из темноты. — Что случилось? Голос показался мне знакомым. Ну конечно, это он, сын коневода Сугура, долговязый Султан. Султану было года на три больше, чем мне. Это не значит, что он был тремя классами старше меня. Султан бросил учиться. Я почувствовал прикосновение руки и снова услышал голос Султана: — А... Это ты, Кара Кожа! Что случилось? Почему ты свернулся колобком? — Конь лягнул! — Конь? Какой? — Рыжий!.. — Кости целы? Не переломаны? — Кажется, целы. — Я вытянул ноги и поболтал ими в воздухе. — Дай-ка я посмотрю. — Султан вцепился в мое правое бедро. Я завизжал от боли. — Смотрите, как дорога ему жизнь! — усмехнулся Султан. — Раз ты болтаешь ногами, перелома нет. Только ушиб... Не хнычь. Проживешь до ста двадцати лет. Пойдешь домой — приложишь подорожник, и все пройдет. А я подумал, кого-нибудь змея укусила... Ты что, не знал, какой у этого рыжего характер? Зачем к нему полез? — Я не лез. Я проходил мимо. А он как лягнет! — Ну и дуралей же ты! — искренне изумился Султан. — Как это ты не заметил такого большого коня? На этот вопрос я не мог ответить и, чтобы скрыть свое замешательство, завопил еще громче. — Поднимайся, — скомандовал Султан и сам приподнял меня, — ну-ка, встань на ноги. Еще раз... Шагни... Кого из нас в детстве не лягали лошади! Не хромай, иди прямо! Что это у тебя за уздечка? — Это... это... — Опять я не мог объяснить и снова закричал: — Ой, проклятый рыжий! Ох, умираю! Чем болтать, поддержал бы меня. Ох, свалюсь... Я вопил так естественно, что Султан оставил свои глупые вопросы и несколько шагов мы проковыляли молча. * ‘ Потом я спросил: — Давно ты вернулся с джайляу? — Три дня... Я еду с Сарыжаза. Все объездил... Завтра возвращаюсь обратно. — Я тоже хотел поехать, но не мог найти лошадь. — Ха! Это не забота! Найдем. Есть у тебя седло и уздечка? — Найду! — Тогда все в порядке. Утром приготовься и жди меня. — А у тебя есть лишняя лошадь? — Сказано тебе — жди! — А откуда? — Не твоя печаль. Тебе нужна лошадь? Да? — Да. — Вот и жди. |