знак и символ. Михаил Абрамов Знак и символ
 Скачать 26.88 Kb.
|
|
Михаил Абрамов Знак и символ Образ как изображение, символ и знак Любой образ может выступать в трех ипостасях: как изображение, символ или знак. Образы также делятся на индивидуально-конкретные и обобщенные. В первом случае мы говорим о преобладании процесса восприятия человеком конкретного содержания и формировании некоего образа как единицы восприятия. Во втором случае преобладают интеллектуальные процессы и формируется образ-тип (визуальное понятие по Арнхейму), являющийся единицей мышления. Важно подчеркнуть, что эти категории не являются антагонистами. Так, классической темой школьного сочинения по литературе является «Наташа Ростова - типичный представитель дворянской молодежи начала XIX века». Образ героини одновременно и конкретен, поскольку ассоциируется с известной актрисой, и обобщен, ведь речь идет о типичных чертах дворянской молодежи. Все три разновидности образных явлений образуют более или менее сбалансированную систему, поэтому образ человека носит интегральный характер. Но какая из трех составляющих образа - изобразительная, знаковая или символическая - наиболее эффективна с точки зрения анализа личности? Можно рассмотреть изображение и знак, тогда анализ будет иметь искусствоведческую или лингвистическую ценность. А что в этом смысле обещает рассмотрение символа? Чтобы ответить на данный вопрос, необходимо сравнить его с изображением и знаком. Символ и изображение Сходство символа и изображения прослеживается в художественном творчестве, причем не обязательно изобразительном. Как видно из приведенного выше примера, образ актрисы вполне может нести симво-лическую нагрузку. Но вот что интересно. Когда художник отражает мир буквально, «фотографически», ценность его произведений сомнительна. Наоборот, если это происходит сообразно с его представлениями о мире, человеке и роли искусства, мы немедленно усматриваем в этом символический оттенок. Стоит еще раз подчеркнуть, что речь идет именно о символизме, а не о знаковости, хотя, например, пиктограммы, связанные с образом человека, достаточно распространены. Просто их никто не оценивает с позиций произведения искусства. Напротив, скульптурная композиция бойца, изнемогающего от жажды, стала символом стойкости и ее никак не отнесешь ни к образу-изображению (хотя соответствующие детали имеют большое значение), ни к образу-знаку. Совершенно очевидно, что символизация произведений искусства зиждется на проникновении в суть деяния того или иного персонажа. Иначе говоря, стоит нам только вспомнить о деятельном характере человеческой души, как мы тут же приходим к необходимости анализа образа-символа человека и неразрывно связанного с ним поступка индивида. Таким образом, важнейшее отличие символа от изображения состоит в том, что символом может быть не только изображение, но и ка-кой-либо предмет и даже поступок. Знаменитое «тварь я дрожащая или право имею» показывает, что убийство для героя - символическое событие. Его поступок венчает личностный выбор и носит, следовательно, трансцендирующий характер. Развивая тему активности индивида применительно к трем видам образных явлений, можно продвинуться как в понимании самого феномена сознания, так и в методологии его изучения и формирования. Образ-изображение мы соотносим с наименее сознательным уровнем операций. Образ-знак интересен с точки зрения социального действия, но его пен-ость ограничивается стереотипностью общественного уклада. В ситуации, требующей отказа от стереотипов, на первый пан выходит деяние, поступок и стоящий за ними образ-символ. Так, факт оставления солдатом поля имеет значение потери боеспособной единицы, но смысл этого поступка много глубже, образ труса носит отчетливо символический характер. Нетрудно видеть, что острота ситуации, необходимость экзистенциального выбора требуют высшей степени сознательности. С учетом того, что оте-рирование и символом и знаком требует обязательного участия сознания, необходимо более подробно остановиться на их соотношении. Символ и знак Как было уже сказано, символ и знак часто отождествляются не только на уровне обыденного, но и научного сознания. Но очевидно, что такие понятия, как «подлинный символ» или «подлинный знак» вполне поддаются интуитивному постижению и достаточно хорошо различаются. Трудность представляют промежуточные состояния на шкале знаковости и символичности, требующие для своей оценки четкого критерия. Предположим, что между полярными категориями «подлинный символ» и «подлинный знак» имеются объекты двойст-венной природы, насыщенные ими в некоторой пропорции. Тогда различие между знаком и символом может определяться степенью условности связи обозначающего и обозначаемого. Максимальной условности связь между ними достигает в знаке. То, что знак произволен относительно своего содержания, наиболее ярко проявляется при введении в практику новых знаков, например, всем известной «собаки». Выбор происходит независимо от свойств обозначаемого, поэтому форма нового знака условна и конвенциональна, в данном случае даже корпоративна. В отсутствии сходства между знаком и означаемым есть глубокий исторический смысл, связанный с максимально эффективным решением задачи репрезентации объекта. Итак, связь между знаком и означаемым носит чисто внешний характер либо вообще отсутствует. Сравнение формы символа и символизируемого содержания показывает их абсолютное несходство, выражающееся в полном различии обозначающего и обозначаемого. Например, птица как символ человеческой души. Здесь символ ничем не отличается от знака, он также указывает на определенную вещь, и смысл этой вещи переносится совсем на другой предмет. Таким образом, знак и означаемое, образуя единое значение, не связаны между собой ни формальной, ни сущностной связью. Образуя единый смысл, символ и символизируемое также различаются по форме, но при этом сохраняют между собой внутреннюю связь. Попробуем взглянуть на проблему знака и символа «объективно», как бы со стороны, условно абстрагируясь от познающего субъекта. Наш основной интерес связан с теми потенциальными возможностями знака и символа, что позволяют им выступать в роли медиаторов сознательной деятельности и развития личности. Известно, что познание мира эквивалентно переводу его структуры в структуру сознания. В этом смысле возможности знака и символа существенно различаются. Общепринятый взгляд на вещи приписывает любому знаку устойчивое значение. Но простой констатации в данном случае явно недостаточно - знак должен иметь устойчивое значение, иначе его применение не будет иметь никакого смысла. Вместо того чтобы упорядочивать исходный хаос представлений об окружающем мире, он лишь будет вносить дополнительную сумятицу. История развития знаковых систем как нельзя лучше подтверждает это. На бытовом уровне ярким примером служат дорожные знаки, исключающие всякую неоднозначность. Но требование стабильности значения неминуемо ведет к ограничению сферы его функционирования. Обозначая нечто, знак указывает лишь на отдельные стороны вещи, тогда как большинство смыслов и значений, связанных с нею, остается невостребованным. Знак ограничивается извлечением частного из идеального целого, поэтому он наиболее подходит для первичного и элементарного познания. Справедливости ради отметим, что знак может иметь не одно, а множество значений, но это скорее помеха, затрудняющая его рациональное функционирование в однозначном контексте. В противоположность «извлекающему» знаку, символ «втягивает» в себя всевозможные смыслы, ассоциированные с вещью. Одновременно выступая своеобразным источником смыслов, он обеспечивает их постепенный выход в практическую плоскость. Может сложиться впечатление, что символ, ввиду своей многозначности, оторван от познаваемой реальности. Конечно, это не так, поскольку вне конкретной вещи нелепо говорить о символичности связанного с ней смысла. С другой стороны, вещь вне смысла еще не символ, а просто некоторая сумма признаков. То, что предметная и смысловая стороны символа оказываются неразрывно связанными, позволяет говорить о «многослойности» его структуры. Это стимулирует внутреннюю деятельность познающего субьекта, предполагает дополнительное усилие с его стороны. В нашем контексте это очень важное обстоятельство, позволяющее вести дальнейший анализ в терминах сознания и личности. Пока лишь отметим, что смысл символа нельзя разъяснить с помощью однозначной формулы как в случае знака, ого ожно только пояснить определенным ассоциативным рядом. Таким образом, смысл выступает как тенденция, он не дан, а задан, и требуется усилие - сознательное и личностное одновременно, чтобы его раскрыть. В отличие от знака, привязанного к определенному контексту, сивол тем содержательнее, чем больше его неоднозначность. Многомерность символа позволяет ему действовать на всех уровнях реальности. Например, природные процессы, естественная жизнь человека символизируются фазами луны. Убывание и рост луны означают засуху и дождь, болезнь и выздоровление, косность и прогресс. Этнографические исследования также говорят о том, что один и тот же символ может отражать и структуру повседневной деятельности, и особенности среды, и принципы социального устройства, и космологические мотивы. Идея многомерности символа как нельзя лучше соответствует идее многоуровневости Универсума, культивируемой в философии многие столетия. В наше время она приобретает новое звучание, трансформируясь в концепцию виртуальных реальностей. Итак, важнейшей особенностью символа является то, что он проникает на все уровни бытия, позволяя буквально или метафизически охватить целый ряд явлений разного уровня. Если ограничить рассмотрение символа одним уровнем, он вырождается в знак, имеющий ограниченную сферу применения. Подобная «горизонтальная» и «вертикальная» ориентация знака и символа, соответственно, покрывает все возможные потребности познания и бытия. По сравнению с предыдущим разделом, где проблема знака и символа рассматривалась как бы вне познающего субъекта, здесь ему придается решающее значение. Если до этого мы большей частью говорили о потенциале данных категорий, то сейчас речь пойдет о путях освоения этого потенциала. Здесь решающую роль играет активность субъекта, поэтому предметом анализа становится оперирование символом и знаком, в частности специфика их понимания. Поскольку знак чаще всего функционирует на каком-то одном уровне реальности, а его смысл обнаруживает себя как данность, то знак понятен всем участникам «договора», регулирующего процессы данного уровня. Понимание знака есть следствие договоренности, и для овладения им нужно только знание соответствующего значения. Однако легкость оперирования знаком обманчива. Поскольку он произволен относительно своего содержания, то овладение хотя бы несколькими знаковыми системами требует дешифровки каждой из них. Например, адекватное использование знака «x» предваряет знакомство и с алгеброй, и с правилами дорожного движения, где он означает умножение и перекресток, соответственно. То есть овладение знаком происходит постепенно и опосредованно, за этим процессом стоит мышление со своей длительностью и затрачиваемым когнитивным усилием. Но раз мы имеем дело с процессом, то трудно гарантировать абсолютную стабильность его характеристик во времени. Отсюда, в частности, следует, что оперирование знаком варьирует по степени осознавания, т.е. те или иные аспекты знаковой деятельности могут быть как в фокусе сознания, так и вне его, смещаясь к области бессознательного. Всеобщая компьютеризация во сто крат усиливает процессы снижения сознательного контроля. Отсюда явная угроза для личности, в сравнении с которой любая плата за удобства, привносимые в жизнь высокими технологиями, кажется несоразмерной. Напротив, символ всегда связан с символизируемым содержанием и поэтому не нуждается в дешифровке, будучи понимаем немедленно. В том смысле, что если он вообще доступен пониманию, то это происходит сразу, непосредственно. Голубь как символ мира понятен всем, равно как и ворон, символизирующий совсем иное. «Непосредственно» означает здесь, что за символом стоит не столько знание, сколько понимание реальности, одномоментное «схватывание», плюс личностное усилие. Пренебрегая длительностью этого скоротечного процесса, мы заключаем, что именно символическая деятельность есть подлинно сознательная. Ведь восприятие символа, по существу, захватывает самый фокус сознания. Но при этом символ остается многозначным, его смысл может быть как явным, так и скрытым. Утилитарный подход к символу предполагает считывание одного из множества его значений, без углубления в дальнейшую интерпретацию. Тогда символ подменяется знаком и в этом своем качестве становится ясным, но перестает быть символом со всем богатством смысловых оттенков. Классическим примером на этот счет является толкование сновидений, насквозь пронизанных символизмом. По мнению психоаналитиков, если вам абсолютно все ясно в фабуле сна, то, скорее всего, вы ничего в нем не поняли. Разумеется, позитивных сдвигов в терапии в этом случае ждать не приходится. Мы вновь убеждаемся, что поверхностное восприятие символа, поспешное извлечение какого-либо его значения не только обедняет процесс познания той или иной реальности, но и искажает его результат. Лишь затратив определенные усилия, можно рассчитывать на интеграцию частных значений в основной Смысл. Со всей очевидностью этот путь предстает перед нами в вопросах веры. Именно на этом усилии, служащем мерой активности, а в конечном счете, на сознательности индивида, хотелось бы остановиться. Как раз в нем Мамардашвили и Пятигорский видят кардинальное отличие 43a. § символа от знака: символы честь репрезентации не предметов и событий, а сознательных посылок, результатов сознания, содержательностей сознания». Само наличие этого усилия, далеко выходящего за тот минимум, что нужен для оперирования знаком, и принимающего характер трансцендирования, как раз и отличает символ от знака. Знак есть конвенциональный продукт, промежуточная - на фоне непрерывного развития - фиксация опыта бытия. Но она приводит к тому, что зависимость от означаемого бытия и даже контакт с ним пропадает. В том смысле, что взаимодействие переносится из реального в модельное пространство. Анархия, царившая на заре автомобилизации, вызвала к жизни правила дорожного движения, неотьемлемой частью которых являются дорожные знаки. Начиная со второй половины ХХ века, они стандартизированы в рамках международной конвенции. Однако есть множество стран «третьего мира», где соблюдение правил не гарантирует беспроблемного передвижения. Конфликт из-за нарушения правил какой-либо из сторон с очевидностью показывает, что данная знаковая система, заместившая в свое время реальные взаимодействия в обозначаемой области, исчерпала свой регуляторный потенциал. Отсюда вывод: знак, ввиду своей конвенциональной природы, не содержит ощутимых резервов роста. И эта ситуация сохраняется вплоть до пересмотра по необходимости соответствующего социального договора. Иное дело символ. Его понимание целиком зависит от символизи-руемого бытия, которое не может быть познано абсолютно, по крайней мере, силами человеческого сознания. Поэтому некая доля непонимания символа имеется всегда и служит потенциалом и одновременно импульсом развития. При этом контакт с символизируемой реальностью сохраняется, а не подменяется «договорными» отношениями. Личностная природа символа имеет огромное значение. Знаки представляют собой безличное, рациональное средство деятельности, освобождающее ее от личностных смыслов и облегчающее социальное взаимодействие. Символы всегда сохраняют личностную принадлежность, взять хотя бы символизм, обусловленный поступками реальных исторических лиц. В основном это происходит за счет фундаментальной связи символа с опытом индивида, прежде всего эмоциональным. Вызывая эмоции, символы подчеркивают значимость события, обогащая тем самым сознание. В то время как знак характеризует движение от социума к индивиду и является основой усвоения накопленного опыта, символ обслуживает вклад индивида в общественную жизнь, стимулируя интегративные процессы в обществе. Особенностью символических понятий Мамардашвили является то, что они отражают искусственность человеческого существования. Нас окружает особый мир культурных средств, «которые имеют одновременно и свойства объектов, предметов природы и в то же время природой не создаются, а создаются человеком». Исторически обусловленное существование человека в им же созданной среде носит проблемный характер, поскольку ни он сам, ни среда не могут существовать друг без друга. Преобразованная природа, служащая для нас средой обитания, не может воспроизводиться сама собой, требуется усилие со стороны человека. Поскольку интересы общества далеко не всегда совпадают с интересами индивида, а его активность часто носит случайный характер, целесообразность конечного усилия остается под вопросом. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить об экологических бедствиях, поразивших планету. Отсюда следует, что проблемность существования человека имеет, по крайней мере, два взаимосвязанных аспекта. С одной стороны, она обусловлена необходимостью адаптации, с другой - необходимостью преобразования. И в том, и в другом случае мы имеем дело с выходом за пределы опыта, как это происходит с электронной субкультурой. Человек расширяет горизонты своего существования, но в то же время он вынужден приспосабливаться к новым реалиям глобальной коммуникации и искусственного интеллекта. Ущербность исключительно знакового подхода к решению данной проблемы со всей очевидностью проявляется в условиях становления многополярного мира и расширения культурных связей, усиления роли личности в жизни общества, присущего западной цивилизации. Сложившаяся ситуация требует переосмысления трактовки человеческого сознания на основе экологического подхода к составляющим его механизмам. Сосуществуя друг с другом, символ и знак олицетворяют собой два разных способа функционирования сознания, задавая тем самым два типа регуляции деятельности и поведения человека. Смешение и неразличение этих типов сознания в процессе обучения и воспитания ведет к оскудению изначального богатства культурных предпосылок развития личности. На-против, в рамках экологического подхода, объединяющего в себе ценности рациональности и символизма, возможно всестороннее развитие личности. |