Моя семья в годы Великой Отечественной войны
 Скачать 41.1 Kb.
|
|
Российский университет дружбы народов Факультет Психологии Эссе по истории России «Моя семья в годы Великой Отечественной войны» Автор: Акатышева Виктория Александровна Группа: ФПБ-16 Преподаватель: Костицын Станислав Сергеевич Москва 2022 История каждой семьи – это маленькая история страны. Сколько бед, войн, политических катаклизмов выпало на долю нашего Отечества, особенно в XX веке! Но наиболее страшным испытанием стала Великая Отечественная война 1941 – 1945 годов. О событиях той страшной войны я знаю из мемуаров моего прадедушки по маминой линии, Крамаренко Василия Ивановича. В его рукописях содержится много информации о событиях того времени, читая про которые мне становилось не по себе от того, сколько же страданий и испытаний выпало на долю нашего народа, сколько горя принесла нашей стране эта ужасная война. Каждый раз, листая эти старые тетради, исписанные убористым чернильным текстом, на мои глаза наворачивались слезы, которые я не могла сдержать. Я словно попадала в то время и чувствовала всю тяжесть происходивших событий. Но, вместе с тем, этот величайший, непостижимый подвиг нашего народа, который состоит из множества больших и маленьких подвигов каждого советского человека, включая и моих предков, достойно переживших то страшное время, вызывает во мне чувство неподдельной гордости и глубокого восхищения! Великая Отечественная война застала прадедушку Василия в 17 лет в его родном городе Семипалатинске Казахской АССР, ныне Республика Казахстан. Горя искренним желанием уйти на фронт, чтобы вместе со всеми защищать свою родную землю от фашистских захватчиков, молодой паренёк Вася Крамаренко явился в военный комиссариат, но его не приняли в ряды вооруженных сил, так как на фронт брали только с восемнадцатилетнего возраста. Как-то прадедушка шёл по одной из городских улиц и заметил объявление о наборе на курсы бортрадистов в лётное училище. По окончании курса всех отправляли на фронт! Это был шанс! Вася смело перешагнул порог учебного заведения и был зачислен в ряды курсантов. Для этого ему пришлось приписать себе один год, потому что брали туда только совершеннолетних ребят. Во время учебы он очень старался, сдал все экзамены на отлично, и в конечном итоге стал летчиком-бортрадистом. Его специальность заключалась не в управлении самолетом, а немного в другом. Он отвечал за состояние и работу всей радиоаппаратуры на самолете, прием и передачу радиограммы с помощью азбуки Морзе. И вот его забрали в армию. Из родного города его отправили в Москву, на совсем новенький аэродром аэропорта Внуково,который построили не за долго до начала войны и в котором базировался штаб полка. (С тех пор наша семья так и живет в районе этого аэропорта. Многие мои родственники продолжили традицию, которую начал мой прадедушка, и ушли работать в летную сферу, становясь летчиками стюардессами, работниками аэропорта. Моя мама, например, занимается всеми вопросами, которые касаются авиакомпаний, а ее сестра, моя тетя, работает стюардессой. Мой двоюродный брат, вдохновившись историей дедушки, хочет стать пилотом.) Из Внуково прадедушка летал в тыл к партизанам, возил им провизию, два раза их сбивали фашисты, но прадедушка каждый раз выживал. В первый раз, когда это случилось, юному бортрадисту очень повезло, что русские обнаружили его чудом спасшийся экипаж раньше немцев. Узнав о том, что 19-ти летние , на тот момент, солдаты живы, командир эскадрильи лично прилетел за ними и забрал их на базу. Мой прадедушка весь военный период вел дневник. У него был дар писателя, он умел выразительно слагать мысли, поэтому все его записи очень интересно читать. Я бы хотела поделиться несколькими историями от его лица, которые я сама лично переписала из его дневников. «ФРОНТОВЫЕ БУДНИ» У прадедушки была хорошая репутацию среди его полка. К нему прислушивались и уважали его мнение. Был период, когда ему и его соратникам пришлось без продыху прилагать нечеловеческие усилия: днем они рыли траншеи, а ночью совершали боевые вылеты. Времени на сон и прием пищи почти не было. Солдаты валились с ног, силы были на исходе, и тогда прадедушка решил обратить к командиру с просьбой давать ему и его товарищам больше время на отдых. Командир отнесся к этой просьбе с пониманием и пересмотрел расписание солдат, выделив им дополнительные часы на отдых. Эту историю прадедушка в своих записях рассказывал так : «Видимо, не выдержали нервы, и однажды я сорвался. Силы мои кончились и в один день я заявил, что там, в Коломые, разгружать буду, а здесь, в Шепетовке, загружать отказываюсь. Я не могу больше быть и лётчиком, и грузчиком. Командир экипажа капитан Ячменёв попытался заставить меня своей властью, доказывал, что он тоже грузит и летает. Но я стоял на своём :"Грузить не буду. Пусть дают солдат." Тогда Ячменёв доложил комиссару. Тот сразу же попытался "пришить" мне невыполнение приказа в военное время( а это - трибунал), но я стоял на своём - силы грузить у меня больше нет, а потому что хотите, то и делайте. И тогда вмешался командир эскадрильи Таран. Он подошёл, обнял меня за плечи и сказал :"Вася, давай сегодня еще поработаем, а с завтрашнего дня, обещаю, будут грузить солдаты. А вы что, не видите? Парнишка действительно отдал все свои силы, а вы ему грозите трибуналом!" Этот день я долетал и догрузил, а со следующего действительно были присланы солдаты и экипажи от погрузки были освобождены. Тарана я полюбил ещё раньше, а после этого случая он стал моим кумиром.» «ЖИЗНЬ НА ВОЛОСКЕ» Это, наверное, одна из самых эмоциональных записей для меня. В ней прадедушка рассказывает о том, как страшно было переживать бомбежки: «Заканчивали полёты с наступлением темноты, часов в 8-9 вечера. Быстро ужинали, выпив свои фронтовые 100 грамм, и заваливались на нары. Но, если ночь наступала с хорошей лётной погодой, спать нам не приходилось. В 10 -11 часов появлялся первый немецкий самолёт и сбрасывал осветительную ракету над станцией Шепетовка. А была она от нас в 5-ти километрах. На улице становилось светло, как днём. За ним шли один за одним бомбардировщики и сбрасывали бомбы на станцию. Некоторые бомбы из-за неточного расчета падали вблизи нас. Били наши зенитки, от осколков которых шуршала земля. А самолёты все шли и шли один за другим до самого рассвета. Какой уж тут был сон. Когда бомбы начинали рваться совсем уж близко от нашего жилья, многие не выдерживали и под видом "сходить до ветра" выходили из помещения. Уж очень неприятно было лежать и ждать, когда очередная бомба ухнет на тебя и ты окажешься под развалинами дома. А однажды, когда бомбы стали рваться вокруг, мы поняли, что это не случайные, как было раньше, а прицельные, предназначенные специально для нас. Тогда мы бросились бежать подальше от нашего дома, в степь. Бежал я быстро, со всех ног, и вдруг над головой стал нарастать противный воющий свист.Я понял, что это летит "моя" бомба.И только я успел упасть и закрыть голову руками, как перед глазами взметнулся серебристый фонтан брызг, а земля как будто напружинилась и подбросила меня вверх. Этот взрыв привёл меня в нормальное состояние. Я стал рассуждать примерно так : специально в меня бомбу не бросают, а вероятность попасть под её взрыв одна и та же , что здесь, в степи, что там, у дома. Только здесь, в поле, прибавляется ещё одна опасность - быть убитым бандеровцами. Мы знали, что вокруг нас снуют банды бандеровцев и в ночное время попасть в их лапы шансов много. Так что после этой бомбежки я больше никуда не бегал, а лежал на нарах и ждал своей участи. Было ли мне страшно? Да, конечно, было. С каждым воем падающей бомбы, пробирающим до самых печёнок, в мозг проникала мысль : это моя, это все...Вот так мы "отдыхали" и "набирались сил" перед завтрашним рабочим днём. А утром, как всегда, в положенное время мы шли в столовую, до одури обпивались крепким чаем и всё повторялось, как и в предыдущий день. И так почти месяц, за исключением тех редких ночей, когда погода была нелётная, немцы не бомбили и мы спали мёртвым сном.» «МЕСТЬ» Эта история посвящена милосердию и благородству русской души: «Всему миру было известно о варварстве и чудовищной жестокости фашистов. И теперь, когда наша армия оказалась на их территории, стоял вопрос - как относиться к поверженному врагу? Считать врагами только военных немцев или всех немцев? Тогда многие, в том числе и я, считали, оказавшись под впечатлением от пропаганды наших писателей, таких, как Илья Эренбург, который в своих статьях и в романе "Буря" доказывал, что все немцы-наши враги, независимо от того, военный он или гражданский, участвовал он в боях против нас или нет, мужчина или женщина, - что все они виновны в зверствах и потому все должны быть уничтожены. Пощады никому быть не должно, так как повинны в зверствах все. Роман "Буря" мне тогда очень понравился, и я полностью был с Эренбургом согласен. Но, к счастью и для нас, и для немцев, наше правительство и наше командование сумело быстро разобраться в этом вопросе и разъяснить всему народу, и в первую очередь нашим воинам, что есть и честные немцы, которые не могут нести ответственность за злодеяния фашистов. А к счастью для нас потому, что поступи мы так, как призывал действовать писатель Эренбург, мы бы надолго замарали честь русского человека перед всем человечеством. Понял я это много позже. А тогда я ставил вопрос замполиту прямо: что будет, если я убью немца? Видимо, замполит и сам плохо еще разобрался в этом вопросе, не знал, как нам вести себя с немцами, поэтому старался уйти от прямого ответа. Он задавал встречный вопрос :"Какого немца? За что ты его убьешь?" А я снова :"Любого. Вот прилетим в занятый город, встречу любого, выну пистолет из кобуры и застрелю. Что мне будет?" И, наконец, видимо, не зная, как правильно мне ответить, замполит сказал:"Послушай, Вася, думаю, судить тебя за это не будут, но ты сам себя будешь презирать. Да и не сможешь ты так просто убить человека, хотя и считаешь его жестоким врагом." И он был прав. Конечно же, я не смог бы этого сделать. А задал этот вопрос замполиту потому, что у меня с детства была такая скверная привычка - задавать каверзные вопросы.» «ВЕСНА 1945 ГОДА В АМЕРИКЕ» Это, на мой взгляд, самая интересная и захватывающая история. В 1945 году, когда война была почти окончена, прадедушке выпала честь сопровождать нашу делегацию, которая должна была отправиться на конференцию ООН, в Сан-Франциско. Это важное историческое событие, которое было задокументировано, и в котором лично принимал участие мой прадедушка: «Шёл апрель 1945 года. И вот, 11 апреля пришла радиограмма, в которой говорилось, что срочно, сегодня же, необходимо доставить бортрадиста Крамаренко и бортмеханика Пономаренко в Москву. И я, и все остальные недоумевали, в чём дело? Зачем мы так срочно понадобились в Москве ? Через пару часов самолёт, управляемый Г.А.Тараном*, взлетел и взял курс из Цеханово на Москву. Я даже не успел забрать свой походный чемоданчик, оставшийся в другом самолёте, улетевшем с моим экипажем. Подрулив к аэровокзалу во Внуково, мы увидели, что нас встречает всё начальство. Недоумение возросло ещё больше. Поздоровавшись, начальник штаба представил меня новому командиру экипажа и приказал немедленно садиться в автобус и ехать на сектор принимать самолёт. Адъютанта он послал в продовольственный отдел выписывать аттестат на наш экипаж. Я попросил разрешения добежать до общежития - ведь у меня нет ни мыла, ни полотенца, мой чемодан остался в Цеханове. Но и этого мне не разрешили, сказав , что времени нет. На вопрос "Куда хоть летим?", ответили, что пока на центральный аэродром им. Фрунзе ( рядом с м. Аэропорт), а там всё скажут. В автобусе я познакомился со всеми членами экипажа : командир Иван Иванович Рыжков(до этого я его не знал), второй пилот Николай Максименко(тоже не знал), бортмеханик Юрий Пономаренко(несколько раз приходилось летать вместе) и штурман Павел Смелянский(знал, но летать не приходилось). В общем, экипаж незнакомый. На стоянке стоял С-47 , самолёт как самолёт, ничем не отличавшийся от своих собратьев. Но когда мы зашли внутрь, то ахнули. Вот уже три года, с самого начала моих полетов на линию фронта, я видел только грузовые самолёты. Там даже простых кресел не было. А этот был переоборудован специально для перевозки пассажиров высокого ранга. Весь он был задрапирован бархатом и шёлком. Пассажирский салон был разделён на две части : передний салон был предназначен для сна, здесь было два дивана и четыре кресла с небольшими столиками. А в другом салоне стояли кресла вокруг большого стола и еще два небольших диванчика. На окнах и дверях шторы и занавески. И только теперь я стал догадываться, что это будет полёт заграницу. Но куда, пока никто не знал. В остальном это был обычный самолёт, как и все те, на которых мы делали боевые вылеты. Принесли нам продовольственный аттестат, мы распрощались с начальством и перелетели на центральный аэродром, где нас снова посадили в автобус и отвезли в Главное управление ГВФ. Там уже собрались несколько экипажей. Всего - восемь. Стало быть - 40 человек. Все ждали большого начальника. И вот он появился - маршал авиации Жаворонков, начальник ГУ ГВФ. От него мы услышали, что предстоит полёт в Соединённые Штаты Америки. Маршрут длинный и трудный. Через Сибирь, Аляску и Канаду в город Сан-Франциско. А прибыть туда надо как можно быстрее. Мы должны доставить наших делегатов на Первую конференцию Организации Объединённых Наций(ООН). Маршал пожелал нам успешного выполнения правительственного задания, и мы перешли в штурманскую для подготовки к полёту, где каждый занялся своим делом - штурманы готовили полётные карты, пилоты изучали кроки аэродромов, а мы, бортрадисты, получали документы для обеспечения связи, по которым должны были работать по всему маршруту до нашей базы на Аляске в городе Фербенксе. После подготовки нас снова посадили в автобусы и доставили в ЦК партии. Пока ожидали приёма, я осмотрелся и решил пройти по коридору. Интересно всё-таки! Я - и в ЦК нашей партии! Для меня тогда ЦК и Сталин было что-то единое. Может, и ОН где-то здесь, рядом... В коридорах было безлюдно и тихо. Но не успел я сделать и несколько шагов, как невесть откуда передо мной вырос мужчина и вежливо, но настойчиво, предложил сесть в кресло и не ходить по коридору. Пришлось подчиниться. Наконец, пригласили в кабинет и меня. В кабинете был один человек. Поздоровавшись и поинтересовавшись, знаю ли я, куда лечу, он дал мне краткое наставление быть внимательным и бдительным. Америка наш союзник, но и недоброжелателей там достаточно. На все непредвиденные случаи совета не дашь, поэтому один совет - думай головой и действуй по обстоятельствам, особо остерегаясь провокаций. Вся беседа заняла не более 5-ти минут. Освободились мы поздно ночью. Пока добрались до гостиницы, пока то да сё, стало заполночь...А утром рано вставать. Не знаю, как другие, а я не выспался. Из головы не уходила мысль - я лечу в Америку!! В саму легендарную Америку, где небоскрёбы и индейцы, Голливуд, ковбои и самолёты "летающие крепости"...Одним словом, загадочная страна, о которой я читал так много книг и слышал по радио. И вот теперь я увижу все это своими глазами! Я, двадцатилетний Васька Крамарь, босоногий шкет, лечу в Америку! А война для меня, по-видимому, уже закончилась. Наши войска рвались к Берлину и недалёк уже тот день, когда мы будем праздновать победу. Всё шло хорошо, но одно меня смущало и не давало покоя - уж больно вид у меня был неприглядный, никак не соответствовал моей высокой миссии: старая серая солдатская шинель, до предела разбитые кирзовые сапоги, выцветшая грязная хлопчатобумажная гимнастёрка с брюками и цигейковая замызганная шапка. Одним словом, обмундирование, которое длительное время было на мне и в часы передышки, и в фронтовых буднях. Итак, утром приехали пассажиры, человек 12-15. Это была делегация от Украинской Республики. Никаких прОводов, как сейчас, не было. Просто пассажиры зашли в самолёт, расселись по местам, мы запустили моторы, взлетели и - в Америку. Но до неё было так далеко!! А скорость нашего самолёта так мала!! Всего 320-340 км в час. Вылетели мы 12 апреля 1945 года рано утром. Первая посадка в Омске. Дозаправились - и дальше, даже без обеда. А на борту ни кусочка хлеба, не говоря уже о бортпайке. Ну, ладно, нам не привыкать, но и делегаты наши тоже голодные. А они ведь были не простыми пассажирами, а советскими дипломатами...Этим я хочу сказать, как неважны были бытовые вопросы в то время...Ещё во Внуково я напомнил начальству о своём внешнем виде, но мне сказали, что времени нет на мою экипировку и что-нибудь придумают на Фрунзенском аэродроме. Но и там думать об этом никто не захотел. А подумать стоило бы. Ведь я летел в богатую страну и представлял в своем лице героическую Советскую Красную Армию, которая сломала хребет фашистскому зверю. Так что и выглядеть я обязан был соответственно этому. Но, оказалось, дела до этого никому не было. Следующая посадка в Красноярске. Сели на исходе дня. Объявили ночёвку. Накормить - накормили, но мест в профилактории не оказалось, переночевали в комнате отдыха на раскладушках , остальные - в казарме военной части, расположенной недалеко. Утром рано взлетели и взяли курс на Якутск. Каждый экипаж летел сам по себе. Какого-то общего руководства не было. Указаний, наставлений и распоряжений тоже, а это уже хорошо. Каждый экипаж сам принимал решения, сообразуясь с обстановкой. Летели цепочкой, один за одним. Мы летели, кажется, вторыми. И только когда останавливались на ночёвку, встречались друг с другом. У меня работа шла нормально, всё получалось. И даже связь с Москвой пока была, хотя расстояние до Якутска - ого-го! Прилетели под вечер , и решено было лететь дальше, на Сеймчан. Но сначала надо было поесть. Пока ожидали обеда, гляжу, наш второй пилот Максименко о чём-то разговаривает с генералом. Потом подозвал меня. Генерал спрашивает : " Куда ты, старшина, собрался?" Отвечаю, что в Америку. "Да как же тебя пустили в таком виде? О чём думало ваше начальство?" И майору, своему адъютанту, приказывает :" Сейчас же на склад и одеть его с ног до головы. А если не подберёте на этом складе нужного обмундирования, то в город, на центральный склад, срочно." Привел меня майор на склад, подобрал я себе гимнастёрку с брюками и шинель.Всё по моему росту. Из английского материала и пошив для офицерского состава. А вот сапоги на свою ногу подобрать не смог. Носил я тогда 39 размер, а на складе меньше 41-го не было. Сапоги были хромовые, американского производства. Кожа почему-то была жёсткая, в подъёме гнулась с трудом, голенища тоже как из жести. Я подумал :"Ладно, наверну побольше портянок и сойдёт." Но когда попробовал пройтись, то почувствовал, что ноги будто в деревянных колодках. И пришлось отказаться от американских сапог и натянуть свои, старые. Да на голову я тоже ничего не подобрал, все было велико, остался в своей видавшей виды фронтовой шапке. Генерал хотел послать за шапкой в город, но времени уже не было. Пришлось лететь в том, что нашлось. И всё же вид у меня стал более приличным. Спасибо второму и генералу за то, что они сделали для меня. А то было бы мне совсем плохо там, среди американцев. И так по поводу своих разбитых сапог я не раз слышал ехидные и злые насмешки от русских эмигрантов. Может, и американцы издевались, но незнание английского языка спасло меня от лишних неприятностей. Перед вылетом нам вручили заграничные паспорта. Я с гордостью держал в руках свой "молоткастый серпастый Советский паспорт", и особенно меня радовали слова, напечатанные на первой страничке. Там было обращение Советского Правительства ко всем органам власти других государств с просьбой оказывать мне всяческую помощь и поддержку. Итак, из Якутска вылетели мы в ночь. Этот отрезок трассы считался одним из самых сложных. Особенно была опасна посадка в Сеймчане в ночное время, в облаках. А потому к нам подсадили пилота и радиста из группы перегона, которые эту трассу освоили отлично. Максименко и я освободили свои места и пять часов этого пути пролетели пассажирами. Посадка, видимо, действительно была сложной, так как, даже находясь в пассажирской кабине , мы ощущали резкие развороты и крутые снижения. Одним словом, манёвры самолёта не походили на те, которые делаются в обычных условиях. Все закончилось хорошо. Сели под утро. Поспали четыре часа и снова в путь. Следующая посадка планировалась на берегу Беренгова пролива в посёлке Уэлькаль, где был построен мобильный аэродром по американскому методу и из американского материала. На ровном поле выкладывалась взлётная полоса и рулёжные дорожки из толстых, чуть гофрированных и перфорированных для облегчения металлических листов, которые при помощи петель и крюков быстро соединялись между собой. Таким методом взлетные полосы быстро сооружались в нужных местах. Посадка в Уэлькале была последней на нашей территории. Следующая - в Америке, в Фербенксе. Но на последнем отрезке пути от Сеймчана до Уэлькаля произошло ЧП, правда не с нами, а с экипажем героя Советского Союза Фроловским, с которым радистом летел мой друг Вася Мокроусов. Летели они впереди нас по времени примерно на час. И вот, подлетаем мы к Уэлькалю и слышим в эфире разговор Фроловского с диспетчером аэродрома. Вначале мы удивились тому, что они ещё в воздухе. Через полчаса сядем мы, стало быть они должны были сесть 30 минут назад, а они ещё в воздухе. Но вскоре из их переговоров мы поняли, что они заблудились и не знают, где находятся. Бензина пока достаточно, но у них отказал радиокомпас, находились они сверху облаков, земли видно не было и куда, в какую сторону лететь, не знали. "Пробивать" облака в неизвестном месте очень опасно, да если и пробьёшь и выйдешь на визуальный полёт, то в тундре восстановить своё местонахождение очень сложно... А как им помочь, никто не знал... Нам пришло время садиться, и мы только позже узнали, чем все это закончилось. Аэродром, действительно, расположен на самом берегу Баренцева пролива. Из строений - одна небольшая избушка, вот и всё. И даже посёлок Уэлькаль где-то километрах в пяти. Стоянка была минут 40. Заправились и, взлетев, взяли курс на Фербенкс через покрытый льдом и снегом пролив, ширина которого в этом месте 80-90 км, значит, 10-12 минут лета. А Фроловский продолжал блудить...Мы понимали, что всё это может закончиться трагедией. Было их жаль, а мне особенно друга моего, Васю Мокроусова...За те 10 минут, пока мы находились над своей территорией и держали связь с нашей радиостанцией, мы услышали и их разговор. На помощь к ним летел командир перегонной группы полковник Пущинский. Последнее, что мы услышали, было сообщение Фроловского о том, что в районе, где они находятся, под ними ровная слоистая облачность, а над облаками торчит метров на 100 одна-единственная вершина горы. Стали искать на карте в этом районе самую высокую гору. И нашли! Значит, и самолёт находится над этой горой. Теперь стало легче. Пущинский велел кружиться возле этой вершины и сам взял курс на неё. Нам надо было переходить на связь с американцами, и дальнейшие события мы узнали после, когда встретились в Сан-Франциско. У этой вершины их Пущинский и нашёл. А дальше всё было просто: он их вывел на Уэлькаль, а сам вернулся в Сеймчан. В общей сложности проблудили они три часа. В Уэлькале заменили радиокомпас и продолжили полет. У нас тоже произошла неприятная ситуация при подлете к Фербенксу. За два часа до посадки отказал один из генераторов. Другой генератор полностью обеспечивал самолёт электропитанием, но, в случае отказа или выхода из строя мотора с работающим генератором, самолет останется полностью без электроэнергии. А это значит - ни освещения, ни связи, да и большинство приборов выйдут из строя, и тогда самолет окажется в катастрофическом положении. Но все обошлось благополучно, долетели нормально. * Пропуская другие, очень интересные события и подробности, хочу привести рассказ моего отца о том, как американцы встречали Победителей - русских. * Теперь, я думаю, пришло время описать, как к нам относились американцы. Примерно через неделю нашего пребывания в Сан-Франциско кое-кто из нашей группы обзавёлся гражданскими костюмами, так как ходить в форме русского офицера стало невозможно. Наши войска вот-вот должны были взять Берлин, а потому к нам, русским, отношение простых американцев было исключительно доброжелательным. И в буквальном смысле нам не удавалось ступить и шага, чтобы не попасть в дружеские объятия американцев. Если мы выходили из гостиницы с целью посетить то или иное заведение, до которого ходу было 10-15 минут, то добирались мы до него час-два. Только освобождались из одних объятий, тут же попадали в "плен" к другим. Американцы нас обнимали и жали руки, радостно хлопали по плечам, постоянно улыбаясь, что-то говорили, а мы отвечали одно и то же: "Ай но спик инглишь." С нас пытались снять на память ордена и медали, пилотки, с гимнастёрок откручивали пуговицы. Звёздочки с пилоток у нас сняли в первый же день. Больше всех остальных одолевали нас моряки. Сан-Франциско город портовый, и улицы наводнены моряками торгового и особенно военного флота. Как правило, все они были уже навеселе и у каждого за поясом брюк заткнута бутылка виски или джина. Так вот, если гражданская публика одолевала нас только объятиями и расспросами, то моряки, увидев русских летчиков, окружали нас плотным кольцом, доставали бутылку из-за пояса(карманов в брюках не было) и чуть ли не силой пытались влить ее содержимое нам в рот. А ведь всем известно, что пьяному даже на его родном языке трудно объяснить, что ты пить не можешь, и уж совсем невозможно убедить его, разговаривая с ним на разных языках. Наконец мы дошли до того, что стали бояться выходить на улицу. Чтобы не выделяться и слиться с американской публикой, надо было снять военную форму. Кое-какие сбережения у меня уже были. Правда, на хороший костюм еще не хватало, и я решил купить себе кожаную куртку, светлые бежевые брюки, пару рубашек и туфли, что я и сделал. Куртка, по нашим понятиям, была пределом моей мечты - мечты 20-летнего мальчишки, но, как потом выяснилось, у американцев кожаные куртки носили рабочие особой категории, такие как таксисты, слесари и т.д. В общем, это была спецодежда. Хорошо, что тогда , в мае 1945, погода стояла жаркая, и я её надевал всего несколько раз.» Моя прабабушка по маминой линии, Платунова Надежда Егоровна, за месяц до начала войны закончила 8 класс сельской школы в своем родном поселке Кильмезь Кировской области, Удмуртской АССР. Ее отца, Платунова Егора Кузьмича, сразу же призвали на фронт, так как он был участником Японской и Первой мировой войн. Я до сих пор помню ее рассказ, как они с ее мамой и младшим братом ждали почтальона, в надежде, что он принесет им хоть какую-то хорошую весточку с поля боя. Однако, вместо долгожданного письма, пришла похоронка, в которой было указано, что прапрадедушка геройски погиб под Москвой. И орден Красной звезды, присвоенный посмертно. Очень тяжело было получить такое известие. Чтобы помочь своей стране бороться с фашисткой агрессией, круглая отличница, гордость школы, красавица Надя пошла работать в колхоз помогать односельчанам выращивать зерно и ухаживать за домашним скотом, чтобы было больше хлеба, молока, яиц и мяса для наших воинов, сражавшихся на передовой. По ночам она вместе с сельскими бабушками вязала спицами теплые носки и варежки для солдат, и даже катала валенки. До Кировской области, слава Богу, война не дошла, но каждый кировчанин работал на износ, без выходных, ради Великой Победы. И, судя по рассказам моей прабабушки, никто из них никогда не жаловался на то, что им тяжело, все понимали, что на передовой намного тяжелее. Поскольку Вятская земля была в глубоком тылу, здесь не велись военные действия, и не было бомбежек, в Кировскую область свозили эвакуированное население со всех уголков страны. Мне запомнился рассказ прабабушки про то, как она первый раз вживую увидела очки на одном мальчике, эвакуированном из Ленинграда. Никто в ее поселке не носил очков, до этого очки видели только на картинках или на фотографиях. Вообще, в Кировской области были размещены более 200 тысяч человек из Ленинграда и Ленинградской области, прифронтовых районов страны: Воронежской, Калининской, Московской, Мурманской областей, а также из Белоруссии, Латвии, Молдавии, Украины и других регионов СССР. Люди отдавали им свою жилплощадь, «уплотнялись». Особенно запомнились прабабушке дети-ленинградцы: худющие, отливающие нездоровой синевой, большеголовые, короткостриженые; они отличались какой-то недетской серьёзностью. Одним из главных вопросов было питание эвакуированных детишек, которое обеспечивали колхозы – они поставляли в школы-интернаты и детские сады хлеб, картофель, молоко, овощи, мясо и др. продукты. По местным селам и деревням для эвакуированных собирали тёплые вещи: валенки, шапки, рукавицы бельё; мастерили кровати и бытовую мебель. Прабабушка также помогала эвакуированным детям: шила одежду, вязала, помогала делать уроки, делилась всем, чем могла. Все понимали, что эта общая беда, и держаться надо всем вместе. Из прабабушкиных рассказов я знаю, что тыловой труд – будничный, незаметный, но не менее важный - в нём не кровь лилась, но пот. Он требовал преодоления себя, чтобы день за днём, ночь за ночью, отдавая последние силы, вооружать и снабжать Красную Армию, верить в неё, что победит она немецких захватчиков, отомстит им за все страдания советских людей. На работу в райцентр, город Киров, ехали подростки и женщины из ближайших деревень и районов. Рабочие и инженерно-технические работники множества эвакуированных оборонных предприятий трудились по 12-15 часов в сутки, без выходных и отпусков. Многие жили в тяжелейших бытовых условиях: бараках, землянках, недостроенных общежитиях, порой без печей и пола, скученно. Но высокий гражданский долг поднимал их на самоотверженный труд во имя Победы. Напряжённость в труде особенно возрастала, когда предприятия получали задания на освоение и выпуск новых изделий. В этих случаях рабочие и инженеры по несколько суток не выходили из цехов. Прямо у станков ложились спать, теряли счёт часам и сменам – все сливалось в один бесконечный рабочий день, который делился до тех пор, пока на склад не поступит последнее изделие. Согласно архивным данным, подвиг вятского рабочего класса величествен. За время войны он дал армии 4176 танков и самоходных артиллерийских установок, 2 тысячи «Катюш», 3 млн. снарядов, 5 млн. мин и авиабомб, 33 млн. гранат, 200 кораблей, 2 тыс. аэросаней, 2 млн. минометов, более 2,5 млн. автоматов, авиационное и другое оборудовании, 8,5 млн солдатских сапог и 700 тыс. полушубков. Неоценимый вклад в Победу внесли вятские крестьяне. Все колхозы были мобилизованы и свежий урожай отправляли на фронт, ведь там были их отцы, сыновья и деды. Причём, часто сами хлеборобы голодали. Все жители Кировской области помогали фронту, чем могли. Только в Фонд обороны они внесли 18,8 млн. рублей, а в фонд Красной армии 50,9 млн. рублей. Собирали для фронтовиков тёплые вещи, посылали подарки, заботились о раненных и семьях военнослужащих. Все от мала до велика ковали эту Победу, каждому она далась очень тяжёлым трудом. Героизм, мужество, трудолюбие и терпение тружеников тыла одолели, превозмогли, превзошли врага. За военные годы через областную станцию переливания крови прошло более 100.000 доноров, подавляющее большинство из которых женщины. Колхозы и колхозники области, шефствуя над госпиталями, эвакуированными вслед за оборонными предприятиями из оккупированных районов страны, собрали и передали им десятки тысяч пудов муки и зерна, картофеля, овощей, мяса, масла, меда, а также тысячи литров молока и десятки тысяч яиц. Через эвакогоспитали области прошло 362 тысячи раненых и больных, было проведено 319 тысяч операций. Раненым бойцам были обеспечены медицинская помощь и уход, достойное питание, отдых. Благодаря тяжелейшему труду врачей, как правило, женщин, медицинских сестёр, санитарок, доноров удалось спасти многие жизни, восстановить здоровье бойцов. Более половины излечившихся бойцов и офицеров вернулись в строй. Как-то, выслушав очередной рассказ прабабушки про великий подвиг советского народа, я с удивлением спросила, как людям удалось выдержать все тяготы и невзгоды этой страшной войны. Мгновение подумав, она сказала, что именно в такие моменты русскому человеку помогает лишь вера и молитва, что только Бог помогает людям выживать и выдерживать подобное. Ну, и, конечно же, вера в справедливость и безграничная любовь к своей родной земле. Каждая семья имеет свою историю героической стойкости советских людей в этот трудный период. Нам, детям мирного времени, очень трудно представить все ужасы тех дней, но мы никогда не должны забывать героев, прошедших всю войну, погибших на полях сражений, а также тех, кто самоотверженно трудился на заводах и фабриках, в колхозах и на полях, приближая светлый день победы. Не стоит забывать, что именно наш народ одолел, как казалось, непобедимый Третий Рейх и спас мир от нашествия безумных, жестоких фанатиков. К сожалению, только небольшая прослойка интеллигенции в наши времена на Западе имеет правильное представление о заслуге именно нашего народа. Пусть же всегда память о героизме русского человека живет в наших сердцах. Вечная Слава Героям Великой Отечественной войны! Никто не забыт, ничто не забыто. |