эссе Китай. На сегодняшний день основной проблемой Китая является противоречие развития экономики и системы управления
 Скачать 20.07 Kb.
|
|
На сегодняшний день основной проблемой Китая является противоречие развития экономики и системы управления. Убедившись в том, что экономические принципы марксистского социализма с его отрицанием частной собственности и лишением людей заинтересованности в труде ведут к тупику,— а это наглядно и неоспоримо проявилось в ходе гигантских социальных экспериментов Мао, начиная с большого скачка 1958 г.,— руководство страны буквально вынуждено было предпринять радикальные реформы с тем, чтобы возродить интерес людей к труду, к его результатам. В этом и была суть реформ, наделивших крестьян собственными участками земли и предоставивших возможность каждому завести собственное дело или принять участие в работе приватизированного предприятия, основанного на так называемой коллективной собственности и получившего права юридического лица[1, с.56]. Реформа быстро дала необходимый эффект, особенно в деревне. Но реализация ее означала крах маоистского, а по большому счету — марксистско-социалистического режима в Китае. Практически Китай достаточно быстрыми темпами возвращался к тем отношениям, которые в нем господствовали до Мао. Структура такого рода хранила в себе мощный пласт традиционных форм хозяйства, основанных на привычной восточно-деспотической командно-административной системе отношений с существенной ролью государственного сектора в экономике, и которая в то же время была уже хорошо знакома с рыночно-частнособственническим хозяйством. Возникла она в Китае еще в конце XIX в. и благополучно просуществовала, пережив ряд модификаций, до середины XX в., когда и начала гнуться и ломаться под нажимом экспериментов Мао, целью которых было изжить в этой структуре ее рыночно-частнособственнический пласт, оставив лишь модернизованный в сталинском духе традиционный восточно-деспотический. Крах маоистских экспериментов и всей сталинской модели в ее китайско-маоистской интерпретации как раз и означал возврат к смешанной домаоистской структуре, еще хорошо знакомой массе переживших маоизм китайских тружеников. Возврат, собственно, и обеспечил тот экономический эффект, которому не устают удивляться наблюдатели со стороны: измученный десятилетиями бесплодного труда на обезличенных национализированных предприятиях в городе и деревне китайский труженик с охотой взялся за производительный труд на себя. Но у импульса, о котором идет речь, были свои естественные пределы действия, причем очень скоро стало ясно, что пределы уже достигнуты. Дело в том, что при смешанной экономике с преобладающими государственным сектором и командно-административной системой нет условий для подлинного расцвета рынка. И не только потому, что в Китае нет демократических свобод[2, с.67]. Такого рода свобод долгие десятилетия не было и на Тайване, они вообще не свойственны традиционной китайской культуре. На Тайване после 1949 г. была достаточно деспотическая власть, по сути та же традиционная командно-административная система. Но коренным отличием ее от пекинской было то, что эта власть изначально ориентировалась на капиталистическую модель и потому активно поддерживала процесс становления частного капитала, собственности, предпринимательства. Пекинские же власти в ходе реформ после Мао не могли себе позволить открыто взять курс на капитализм. С 1989 г. они отчетливо видели не внушающий оптимизма пример СССР, вступившего на путь структурной перестройки и быстрыми темпами обретавшего состояние нестабильности. Впрочем, они и до этого вполне адекватно ощущали, что любое послабление в сфере социально-политической и идеологической, любая уступка требующим демократических реформ студентам и интеллигенции означали бы не просто дестабилизацию жесткой коммунистической структуры, но и быстрый развал страны. Не забывали они и об ответственности, которую каждый из причастных к власти после этого должен был бы нести[3, с.65]. Собственно, к этому и сводится основная проблема развития страны после успешной реформы и убедительно проявивших себя первых ее результатов. Все дело в том, что у экономического развития по рыночно-частнособственническому пути есть своя жесткая внутренняя логика. Цены отпущены, значительная часть ресурсов и предприятий приватизирована, рынок заработал и набирает обороты. Обороты раскручивают гигантский механизм, который грозит серьезными осложнениями. Понятно, что сколько-нибудь развитый рынок несовместим с авторитарным режимом и с командно-административными формами контроля над страной. Всюду, где упомянутый рыночный механизм раскручивался, командно-административные структуры, до того энергично и целенаправленно его поддерживавшие, должны были уйти, сойти с политической сцены. Так было на Тайване, в Южной Корее, Турции. Необычность Китая в том, что механизм раскрутился, а представляющие командно-административную структуру коммунистические руководители остаются на своих местах. В результате возникает эффект перегретого котла, вот-вот готового взорваться. Термин «перегрев экономики» вошел в официальную лексику Китая еще в середине 80-х. И термин вполне соответствовал реалиям. Экономика развивалась быстрыми темпами, а административно-политическая структура за ними не успевала и сознательно делала все, что от нее зависело, чтобы умерить темпы развития, грозившие снести все преграды. Создавалась ситуация перенапряжения, рождавшая эффект массового дискомфорта. Производители напирали, управители с трудом сдерживали напор, а отражавшая интеллектуальный потенциал нации интеллигенция начинала все настойчивее требовать демократизации, что на практике означало завуалированные требования к коммунистическому руководству уйти от власти. В конце 80-х годов требования эти звучали год от года все громче, причем к ним прислушивались влиятельные лица в руководстве, включая генсека КПК Ху Яобана и сменившего его на этом посту Чжао Цзы Яна. Беда была в том, что у обоих генсеков не было той власти, что обычно бывала у генеральных секретарей правящей партии в других коммунистических странах. В Китае реальная власть продолжала оставаться в руках формально отошедшего от нее архитектора реформ Дэн Сяопина. И именно к нему апеллировали недовольные члены партийного аппарата, вполне справедливо видевшие в возможных уступках демократическому напору начало конца режима[4, с.87]. Дэн Сяопин достаточно долго колебался, хотя не мог не сознавать, что требование политических реформ разумно и справедливо, что без них, т. е. без приведения политической, социальной, правовой структуры общества в соответствие с энергичным движением по рыночно-частнособственническому пути, упомянутое движение застопорится, а «перегрев» внутри страны будет способствовать стагнации. Но он не менее четко сознавал, к тому же он имел перед глазами то, что происходило в конце 80-х годов в СССР и Восточной Европе, что согласие на радикальные политические реформы быстро приведет режим к краху с непредсказуемыми последствиями для страны. Выбор был сделан в пользу меньшего, как его понимали коммунистические руководители Китая, зла. Демократическое движение студентов, выплеснувшееся летом 1989 г. на улицы и площади Пекина, было раздавлено проехавшимися по живому на площади Тяньаньмэнь танками. Студентов направили на идеологическое перевоспитание. Снова активизировались махровые коммунистические реакционеры. Главным козырем обвинителей стали упреки демократам в том, что они — сторонники буржуазного либерализма, какими они в действительности и были (стоит заметить, что сам этот термин, будучи использован в соответствующем контексте, стал в Китае на рубеже 90-х годов не только идеологическим клеймом, но прямо-таки чем-то вроде ругательства). Экономика Китая после 1989 г. продолжала развиваться, хотя и более сдержанными темпами. Все чаще сталкивалось это развитие с невидимыми преградами и очевидным противодействием, связанным с сохранением правящей однопартийной структуры и административно-командного режима, отнюдь не отказавшихся от своих лозунгов и принципов. Более того, требование сохранения и усовершенствования «социализма с китайской спецификой» стало привычной нормой официальной лексики, как целиком сохранилась и соответствующая этой лексике манера поведения правящих верхов. А после крушения СССР коммунистические верхи явно с облегчением вздохнули, поздравляя друг друга с их выбором в 1989 г. Впрочем, уже весной 1992 г. все тот же неутомимый Дэн Сяо-пин снова повернул руль в сторону продолжения радикальных реформ. Капитализм и буржуазный либерализм, похоже, скоро уже не будут клеймиться в Китае. Напротив, они станут маяком, ориентиром в пути. Это вполне ясно уже сегодня, в 1993 г[5, с.90]. Совершенно очевидно, что об успехах в движении по пути марксистского социализма не может быть и речи. Что же тогда такое «социализм с китайской спецификой»? Если кто-либо в современном Китае все еще полагает, что это и есть движение страны к светлому будущему в стиле Маркса и Мао, то он ошибается. Сегодня Китай в пути. Конечно, путь может продлиться еще долго — страна огромная и не спешит, даже нарочито тормозит. Но путь уже совершенно определен. Это общий для всего развивающегося мира путь, давно уже реализованный передовыми странами Дальнего Востока с его конфуцианскими цивилизационными ценностями, установками и традиционной моделью поведения. Это путь Японии и Тайваня, Южной Кореи и Сингапура. И разговоры о «социализме с китайской спецификой» в этой связи не более, чем камуфляж. Смысл же лозунга в том, чтобы выиграть время и предотвратить взрывчатый процесс, что так наглядно проявил себя в ходе детоталитаризации иных марксистско-социалистического режима СССР. Китай идет по пути того самого буржуазного либерализма, с которым всех в этой стране еще призывают бороться. Иного пути у него нет по той простой причине, что без норм и институтов буржуазного либерализма (разумеется, в дальневосточной их модификации — японской, тайваньской и т. п.) не может быть простора для активной рыночно-частнособственнической экономики, а без такой экономики, как показал собственный столь дорого обошедшийся стране опыт последних десятилетий, нет выхода из нищеты и отсталости, нет и не может быть успехов в развитии. Но с точки зрения руководства, от которого это прежде всего и зависит, пусть страна идет по этому пути как можно медленнее и более плавно. Пусть уйдет в небытие поколение ветеранов войн и революций и займет свое место у руля правления страной следующее, более прагматичное поколение, все еще, как показывает опыт, приверженное коммунистическим идейным ценностям. За ним вскоре придут новые люди, для которых эти ценности будут уже относительными и которые не будут нести на себе груз ответственности за содеянное в ходе экспериментов. Именно они и начнут поворачивать руль политических реформ, приводя административную практику в соответствие с требованиями рынка. По сравнению с сильно обогнавшими его соседями, Южной Кореей, Гонконгом или Тайванем, Китай запаздывает. Он слишком много времени и сил отдал не оправдавшим себя экспериментам. Но он уже идет по единственно верному пути и рано или поздно окончательно покончит с марксистским социализмом. Список литературы 1. Алексеева, Н. Н. Роль Азии в глобальных изменениях / Алексеева Н. Н. // География в школе.- 2009.- № 8.- С. 10-13. 2. Башинова, Т. Д. Социально-политическая система изучаемого региона (Китай): методические указания / Т. Д. Башинова. - Улан-Удэ: Изд-во ВСГТУ, 2007. - 24 с. 3. Бергер, Я. М. Китай в условиях глобального экономического кризиса / Я. М. Бергер // Проблемы Дальнего Востока. - 2009. - № 1. - С. 31-44. 4. Бергер, Я. М. Китайская модель развития / Я. М. Бергер // Мировая экономика и международные отношения. - 2009. - № 9. - С. 73-81. 5. Бергер, Я. М. Социально-экономическое развитие и углубление рыночных реформ в Китае / Бергер Я. М. // Проблемы Дальнего Востока. - 2009. - № 1. - С. 6-30. |