ЭССЕ Литература. Направление поэтических поисков Бориса Пастернака определила дружба с футуристами и эгофутуристами Владимиром Маяковским, Игорем Северяниным и др
 Скачать 38 Kb.
|
|
Направление поэтических поисков Бориса Пастернака определила дружба с футуристами и эгофутуристами – Владимиром Маяковским, Игорем Северяниным и др. Ранние стихи Пастернака шокировали и удивляли публику, которая была воспитана на классическом стихосложении. И причин тому – несколько. Во-первых, подлежащее, которое стояло в заголовке того или иного стихотворения («Определение творчества», «Про эти стихи», «Плачущий сад» и др.), в основном тексте обычно уже не повторялось, а только описывалось в развернутой форме. По этой причине невероятно сложно говорить о тематике раннего Пастернака, поскольку не всегда понятно, о чем или о ком он пишет. Во-вторых, ранний Пастернак чрезвычайно любит имитацию «потока сознания». Он нагнетает эмоции, сгущает метафоричность, что создает впечатление свежести и новизны окружающего мира. Он сближает между собой чрезвычайно далекие друг от друга явления. Например, почему при упоминании февраля обязательно плакать и «писать о феврале навзрыд»? А всем корпусом стихотворения автор доказывает, что февраль – преддверие весны, а она – пробуждение природы от долгого сна, и само это пробуждение – непредсказуемо. У Пастернака чердак способен декламировать стихи, «звездам к лицу б хохотать», «небо в бездне поводов, чтоб набедокурить». В-третьих, когда эмоции нагромождаются, когда мир поэта хаотичен, само восприятие стихов и их тематики тоже затруднено. Более того, Пастернак мог увлекаться звукописью в ущерб общему смыслу. Вот почему имя поэта Лермонтова рифмуется с вермутом. Или в посвящении Ахматовой Пастернак пишет, что та приколола «испуг оглядки» к рифме при помощи «столба из соли». Здесь налицо – общий распад семантики текста. Многим деятелям Серебряного века потребовалось время для понимания того, что новаторство не отменяет верности традициям. Пастернак не стал исключением из этого неписаного правила. На склоне дней он недаром признавался в разговоре со скульптором Зоей Масленниковой, что не любит своих ранних стихов и своего стиля вплоть до 1940-го года, когда его творческая манера претерпела серьезные изменения: стихи стали внешне проще – и по синтаксису, и по образности, зато в них появилась глубокая внутренняя философичность. При этом сама тематика стихов тоже отчасти изменилась, в них стали звучать библейские мотивы, что особенно явственно проступает в цикле стихов Юрия Живаго, о чем мной еще будет сказано ниже. Если обобщать, то на протяжении всех лет творчества – от книги «Близнец в тучах» и до цикла «Когда разгуляется» - Пастернак проявлял особое внимание к нескольким ключевым для себя темам. К числу таковых могут быть отнесены тема природы, а также тема творчества (поэзии и музыки). В двадцатые годы пользовалась особой популярностью революционная тема, и увлеченный этой тенденцией Пастернак создает поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», роман в стихах «Спекторский». Отчасти эти произведения являются автобиографическими и строятся на собственных воспоминаниях автора о переломных моментах русской истории начала двадцатого столетия. В тридцатые годы было время, когда Пастернака считали лучшим советским поэтом, чем он сам очень тяготился. Однако именно Пастернак одним из первых упомянул в стихах Сталина, а сам Сталин отказался подписать ордер на арест поэта, назвав Пастернака «небожителем». Действительно, это довольно точное определение, ведь Пастернак еще в раннем стихотворении наивно и простодушно вопрошал: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Настоящий поэт всегда находится вне времени и вне конкретного места. По словам Анны Ахматовой, тема природы для Пастернака была тем же самым, что тема России для Александра Блока. Пастернак остался верен этой теме до конца дней. У него была поразительная поэтическая зоркость, повышенное внимание к мельчайшим художественным деталям. Природа в его стихах почти всегда метафорически одушевлена. При этом Пастернак не уставал повторять, даже в публичных вступлениях, что поэзия буквально валяется в траве, под ногами, надо только наклониться, чтобы ее увидеть, разглядеть, поднять и воплотить в художественных образах. Так тема творчества органично сплетается с темой природы. С годами Пастернак все серьезнее относился к поэтическому творчеству, воспринимая его как жертву, как служение. Показательно его обращение к художнику в одноименном стихотворении с призывом не спать, а работать неустанно, «как летчик, как звезда». А причина – та, что любой художник (в самом широком смысле этого слова) несет ответственность перед потомками, перед временем, перед вечностью. Показательна и поэтическая декларация Пастернака последних лет жизни – стихотворение «Быть знаменитым некрасиво…» Конечно, в этот тексте много риторики и прописных зарифмованных истин, и все же, будучи зарифмованными, эти истины лучше доходят до сознания и остаются там надолго. Пастернак никогда не принимал участие в войне, однако его стихи военных лет показывают удивительное знание дела. В них нет ложного пафоса и декларативности. Есть в творчестве Пастернака и несколько стихотворений, которые условно можно отнести к гражданской лирике, к теме противостояния поэта со временем. Это, прежде всего, стихотворение «Нобелевская премия», навеянное той безобразной травлей, что была устроена в отношении поэта после присуждения ему Нобелевской премии по литературе за роман «Доктор Живаго». Поэт сравнивает себя с загнанным зверем, а вины своей до конца понять не способен. Разве является виной то, что он «весь мир заставил плакать / Над красой земли моей?» И все же в концовке звучит твердая уверенность в том, что когда-нибудь «силу подлости и злобы / Одолеет дух добра». Наконец, нельзя не сказать несколько слов и о «Стихотворениях Юрия Живаго». Меня никогда не покидало ощущение того, что «Стихотворения Юрия Живаго» являют собой какой-то странный и нелепый довесок к основному тексту романа. В самом тексте почти нет упоминаний о том, что Юрий Андреевич – не только доктор, но еще и поэт. Поэтому вдумчивому читателю очень скоро становится понятно: стихи Живаго – стихи самого Пастернака, и не больше, и не меньше. Даже в хронологическом и тематическом смысле стихи Живаго не подходят к тому времени, что описано в романе. Стихи почти всегда действеннее и актуальнее любой прозы, насколько бы талантливо она не была написана. Так и в данном случае. Тем более что Пастернак сначала нарочно пишет о бытовом, повседневном начале, и лишь к концу цикла выходит к масштабным общечеловеческим обобщениям библейского характера. Дух захватывает, когда читаешь заключительное стихотворение цикла – о пронзительных пророчествах Иисуса, о том, как он воскреснет не третий день после распятия и как к нему на суд «как баржи каравана, / Столетья поплывут из темноты». Там в нескольких строках имеется нагромождение нескольких сравнений, но об этом словно забываешь перед масштабностью и размахом самой картины, невольно прощаешь Пастернаку его «высокое косноязычие». В раскрытии любых тем Пастернак смело использовал пласты любой лексики, не чураясь даже просторечий типа «хуже горькой редьки» или «осточертеть». Этот своеобразный импрессионистический стиль по-прежнему приковывает к себе внимание, причем не только в плане тематики, но именно в плане стилистики. Пастернак смог сохранить в себе «вечное детство» по словам все той же Анны Ахматовой. Ребенок, став взрослым, не перестал быть Поэтом. Это удивительно и заслуживает самых восхищенных слов. |