Наталья Ивановна Степанова 9000 заговоров сибирской целительницы. Самое полное собрание
 Скачать 4.59 Mb.
|
Как заговорить ожогЕсли человек обжегся, нужно сразу заговорить ожог, и тогда не будет ни боли, ни шрама. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Жар горючий, Жар щипучий, Выйди из кожи, жар. Выйди, жар, из мяса, Выйди, жар, из жира, Выйди, жар, из костей, Из всех мощей. У бабырихи – каленая сковорода. Она ее вертит, она ее крутит, Она ее никому не дает. От той сковородки столбом Дым в небо идет. Так бы и жар из ожога Вышел да и в небо ушел. Или так: Обжог, Обжоговец, Обвар, Обваренец, Прилетел без крыл, улетел без ног, У рабы Божьей (имя) ничего не обжег. Если человек упал и повредилсяИз письма: «Моя мама упала и с тех пор стала болеть. Видимо, от удара что‑то у нее внутри повредилось или в костях мозг стрясла – я не знаю, но врачи ей не могут помочь. Купила Вашу книгу и снова обрела надежду. Я очень люблю свою маму. Она нас вырастила в большой нужде и всегда жила только ради нас. Подскажите, пожалуйста, как я могу попытаться ей помочь?» Сходите в один день в три разных храма. В каждом храме возьмите святую воду, заговорите ее и умойте свою мать. Заговор такой: Господи, помоги, Господи, благослови! Первым разом, Святым часом. Богородица, приди и рабе Своей помоги. Матушка Богородица, я Тебя прошу, я Тебя молю: Дотронься до рабы (имя) По ее левому и по правому бочку, По ребрам, по всем суставчикам, по всем ее жилочкам. Ты, удар, не ходи, ее тело не ломи. Синяк отойдет, боль уйдет, И вся хворь ее уйдет, Туда уйдет, где ветер не веет, Где солнце красное западает, Пусть у рабы Божьей (имя) Вся хворь от удара пропадает. Уйдет с бочков, с суставчиков, Со всех малых и больших жилочек. Сойдет с ребрышек и головушки, Со всей живой алой кровушки. Помяни, Боже, душу Матери‑Указницы, И дай, Господи, всем здоровьица. На ныне, на века на все светлые времена. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. От заражения кровиЕсли вы находитесь далеко за городом, где нет больницы, и у кого‑то на теле рана, подстрахуйтесь и заговорите больное место, и тогда вы избежите заражения крови. Слова заговора такие: Заговариваю я больное тело, Чтобы оно антоновым огнем не горело. Засекаю жилочки, всякие кровиночки, Хоть снаружи, хоть внутри, Антонов огонь, не гори. Слово мое крепко, дело мое цепко, Как мать это тело народила, Так бы Богородица его обновила. Ран и крови не считаю, Антонову огню запрещаю. Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь. От волчанки на лицеВ среду состригите шерсть с живота новорожденного щенка и, поднеся ее к больному лицу, заговорите. После этого шерсть следует сжечь подальше от дома. Заговор такой: Не с меня шерсть, а с меня болезнь. Пойди, моя хворь, моя боль, туда, Где эта пестрая шерсть росла, На волка, на собаку, на щенка. Туда, где я ее взяла, На того я свою хворь свела, У кого я ее взяла. Губы, зубы, язык. Аминь. Аминь. Аминь. Как заговором навести красотуИз письма: «Дорогая Наталья Ивановна, пишет Вам несчастливая и обделенная долей женщина. Я не о здоровье, оно у меня, слава Богу, есть. У меня другая беда, я очень некрасивая, и все женщины в нашем роду почему‑то такие. Мужчины в нашем роду, наоборот, просто на загляденье, то ли это чье‑то проклятие, то ли в генах какой‑то непорядок – я не знаю, но я ничего не преувеличиваю, да и вряд ли кто‑нибудь осмелился бы с Вами лукавить. Всех мужчин по нашей крови ревнуют жены, а из женщин никто не был замужем – не берут, мы детей своих рожаем от чужих мужиков. Вот и я родила в 45 лет от чужого подвыпившего мужа, которого сама для этого и напоила. Он утром проснулся, глянул на меня протрезвевшими глазами и дал деру, даже не умылся. А я через девять месяцев родила дочь. Когда ходила беременной, все надеялась, что родится мальчик, да нет, родилась дочь. Сперва я плакала, глядя на ее страшненькое личико, а потом устала и смирилась. Пока она была малая, то не понимала своей беды, а вот когда в школу пошла, вот тут ее и стали обзывать крокодилом. И ведь что обидно, девочка она умная и добрая, как ангел, всех выручит и никого никогда не обидит, а это ей никогда не засчитывается, видно, дети очень жестокие. Да я и сама в свое время через все это прошла. Плакала ночами и никогда не смотрелась в зеркало, да и что толку в него глядеть, только настроение себе портить. Мама моя меня всегда утешала, что, возможно, я с возрастом похорошею, так как мой отец был симпатичным. Но я знала от своей бабки, что и она, моя мама, меня тоже нагуляла от заезжего молодца и что мой папаша особо не сиял красотой. В общем, я не тешила себя надеждой со временем стать красивой, так как видела свою мать. Ее крупный нос, большую голову, огромные руки и ноги и очень маленькие глаза, и ведь, повзрослев, не похорошела, как и все в нашем роду. Но теперь уже дело не во мне, а в моей доченьке. Нынешний народ безжалостен, раньше было не так, и я все думаю: как она проживет? Увидав Вашу книгу, я решила Вам написать, пожалуйста, найдите для меня время, что бы Вы мне ни ответили, я это приму как последний приговор. Только, пожалуйста, не советуйте обратиться к хирургу‑косметологу, это нам не по карману». В прежние времена в таких случаях, кроме заговоров на красоту, пользовались специальными оморочками. Делалось это так мастерски и с таким колдовским блеском, что девушка – и рябая, и хромая – выходила замуж, и любил ее не только венчанный муж, но и вся его родня! Никогда не забуду один случай. Зимой на санях к моей бабушке приехала женщина со своей дочерью. Замерзли они так, что не могли говорить. Раньше такие были морозы и вьюги – утром встанешь, а дверь подопрет сугроб, да так, что выйти нельзя. Вошли наши гости как две снежные бабы, закутанные в платки и все в снегу. Бабушка помогла им раздеться, сняла с них валенки и шали, потому что сами они этого сделать не могли – руки от мороза свело. Печь у нас топилась жарко, а чай бабушкин с липой и мятой быстро им помог отогреться и прийти в себя. Обычно, когда бабушка принимала больных, я всегда сидела рядом и все слушала, а вечером, после приема, спрашивала ее о том, чего я не поняла. И если я ей не задавала вопросов, то бабушка была недовольна, считая, что я отношусь с прохладцей к своему обучению ее ремеслу. Как сейчас помню, рассказ матери этой девушки меня очень поразил: «Доченька моя, – говорила мать, – родилась с косинкой на один глазок. Видеть‑то видит, а глаз косит. Когда ей исполнилось десять лет, заболела моя Таня оспой, вот ее личико и стало все как в ямках. Пока она дитем неразумным была, не думала о том, как ей не повезло, мы‑то ее с отцом больно любим. Но она росла, а вместе с ней и беда ее росла. Все девушки гуляют, а она дома сидит, стесняться стала да горевать. Бывало спросит: “Мама, зачем я такая народилась, ни Богу свеча, ни черту кочерга?” А тут, как сам черт над ней подшутил, встретился ей один парень, да то ли в насмешку, то ли, наоборот, из жалости позвал он ее к ребятам да девчатам на посиделки. Один раз позвал, другой, она и обнадежилась да голову потеряла. По окнам глядит, ждет его, а он больше ни ногой. Тогда она удумала сама к его дому бегать. Из‑за кустов на него смотрит и не может уйти. Я как‑то ее хватилась и пошла искать, все село обошла – нигде не видать, а тут бабка одна меня встретила и подсказала: “Иди, – говорит, – к Антошкиному дому, там она, как сторожевой пес, стоит”. Я туда, а она летит мне навстречу, вижу, не в себе девка: коса растрепалась, в мороз, а без платка, шаль свою где‑то обронила. Пробежала мимо меня, я ей кричу, а она не слышит. Пока я развернулась по сугробам да к дому добралась, она уже успела смастерить петлю, да и голову туда сунула! Благо коса в сарае была, я петлю обрезала, да вовремя, еще бы чуток, и мы бы ее, грешную, схоронили. Как очухалась она, на меня не глядит и все шепчет: “Жить не буду, все равно меня не укараулите, я жить не хочу”. В общем, слово по слову, и поняла я, что увидела она Антошку с какой‑то дивчиной. И вбила себе в голову, что с такой страшной, как она, Антон никогда не будет жить. “Ты, – говорит, – мама, меня прости, я ведь понимаю, что удумала грех. И что тебе будет через то горе, но сердцу моему так больно, что я уже не могу больше этого терпеть”. Неделю мы с отцом ее по очереди караулили, и стало мне казаться, что она умом повредилась. Плачет так, как по покойнику плачут, сил наших нет больше никаких. Пошла я к батюшке и рассказала ему все как есть, и он посоветовал мне поехать к Вам, сказал, что Вы его ребеночка лечили и что помогаете Вы всем, кто к Вам приезжает. Я пообещала своей дочке, что Вы придумаете, как ей помочь, вот мы и приехали к Вам с последней надеждой!» Когда женщина закончила говорить, бабушка подошла к ее дочке и сказала: «Замри, дитятко, и не двигайся, я погляжу, что в твоей голове!» После этого бабушка отошла от Татьяны, встала на колени и долго молилась. Кланялась в пол и с Богом говорила. А когда с колен поднялась, села на свой табурет и произнесла: «Правда твоя, матушка, удумала она крепко, и никто ее не переубедит. Если откажу, будет гроб в твоем доме, и останетесь вы, родители, без дитя». Мать девушки забилась в рыданиях, а я соскочила, подбежала к бабушке и стала ее просить: «Баба! Помоги ей, мне ее жалко!» Такое мое поведение было недопустимо, по бабушкиному закону при любых обстоятельствах я должна была сидеть и молчать. Меня тут же отправили за шторку – это было как бы наказание, но и за ситцевой занавеской я старалась не пропускать ни слова. В общем, конечно же, бабушка не могла допустить, чтобы невинная девушка погибла в петле. И я наконец услыхала: «Ты, девонька, великий грех совершила, когда, как Иуда, залезла в петлю. Господь наш справедлив и милостив, но и Он не прощает подобного греха. Конечно же, сердце мое не каменное, внучка моя, и та кинулась за тебя просить. Раз уж Бог допустил, чтоб я узнала все, что умею, значит на то Его воля, ведь даже волос с головы не упадет, если того не захочет Господь. Красоты я тебе прибавлю и в оморочку тебя облеку. Выйдешь ты за своего сокола замуж и проживешь до девяноста лет – это тебе будет от меня свадебным подарком, век живи и Бога люби!» Примерно через три года к нам пожаловала Татьяна, она привезла нам много гостинцев и рассказала, как сложилась ее жизнь после того, как она от нас вернулась. Ее засватал Антон, и они поженились. Муж ее так сильно любил, что не отпускал от себя ни на шаг. Свекровь со свекром и золовки тоже любили Таню и как дочь жалели. И теперь у них уже есть сынок Иван. Этот случай я специально рассказала вам, чтобы вы поняли – крепче молитв ничего не бывает. Я научу вас сильному заговору на девичью красоту и на оморочку. Его читают на новую луну. Вот его слова: Встану, благословясь, выйду, перекрестясь. Пойду далече в чистое поле, Приду под вечер во широко раздолье. Во широком поле тропу найду, Пойду не оступлюсь, Ни о какой камень не запнусь. Матерью прощенная, Отцом‑батюшкой благословленная От всего роду‑племени ушла И бел‑горюч камень алатырь нашла. Держит тебя, бел‑горюч камень, земля, Моет тебя роса и сушит тебя заря. Ты, роса Божья, меня умывай, А ты, зорюшка ясная, утирай, Мать‑земля и отец‑небо, спасай. Нарядите меня (имя) в облака, Чтоб на лик мой упала небесная красота. И как на зарю люди зарятся, глядят, И как они красно солнышко Каждый день видеть хотят, Так чтоб и на меня зарились и глядели, Каждый Божий день видеть хотели Старухи и старики, парни и мужики, Малые ребята, озорные девчата, Вдовицы‑молодицы и у кого седые косицы. Заря Мария, заря Маремьяна, Заря пасхальная Ульяна, Очи мои осветите, красоту наведите. Млад светел месяц в тын положу, Ризою Господней себя окружу. Святою, крещенской водою умоюсь. Как зрят с великой любовью цари, Все державные государи, князья, бояре, Сановитые люди да баре, пестрые власти, Крестьяне, суды, богатые купцы и корчмари, Как зрят они все на Господа Бога, На Саваофа, на лики ангелов и архангелов, На святителей и крестителя, На маковки золотых церквей, На самых высоких и красивых людей, Так бы и на меня, рабу Божью (имя), все глядели, Отказать бы мне в своей улыбке не смели. Глядели бы не нагляделись, Смотрели бы не насмотрелись. Была бы я им милей солнца красного, Белей и светлей месяца ясного. Гоню свою плохоту, зову себе красоту. В баскую красоту облекаюсь С силой сильною знаюсь. Никому меня не бранить, не ругать. На чело мое красота и Божья благодать. Духом свои слова укрепляю, Чудо творением благословляю. Сколь глух глухой, сколь слеп слепой, Не сказал бы на меня плохого никто, Не видал бы мое дурное никто. Царя Давида почитали и прославляли, И чтоб меня отныне так любили и уважали. Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь. |