Нора Галь Слово живое и мертвое фтм 1972
 Скачать 397.77 Kb.
|
|
* * * Так что же он такое, канцелярит? У него есть очень точные приметы, общие и для пере- водной и для отечественной литературы. Это – вытеснение глагола, то есть движения, действия, причастием, деепричастием, существительным (особенно отглагольным!), а значит – застойность, неподвижность. И из всех глагольных форм пристрастие к инфинитиву. Это – нагромождение существительных в косвенных падежах, чаще всего длинные цепи существительных в одном и том же падеже – родительном, так что уже нельзя понять, что к чему относится и о чем идет речь. Это – обилие иностранных слов там, где их вполне можно заменить словами русскими. Это – вытеснение активных оборотов пассивными, почти всегда более тяжелыми, гро- моздкими. Это – тяжелый, путаный строй фразы, невразумительность. Несчетные придаточные предложения, вдвойне тяжеловесные и неестественные в разговорной речи. Это – серость, однообразие, стертость, штамп. Убогий, скудный словарь: и автор и герои говорят одним и тем же сухим, казенным языком. Всегда, без всякой причины и нужды, пред- почитают длинное слово – короткому, официальное или книжное – разговорному, сложное – простому, штамп – живому образу. Короче говоря, канцелярит – это мертвечина. Он прони- кает и в художественную литературу, и в быт, в устную речь. Даже в детскую. Из официальных материалов, из газет, от радио и телевидения канцелярский язык переходит в повседневную практику. Много лет так читали лекции, так писали учебники и даже буквари. Вскормленные языковой лебедой и мякиной, учителя в свой черед питают той же сухомяткой черствых и мертвых словес все новые поколения ни в чем не повинных ребятишек. Так нахально «входят в язык» все эти канцеляризмы и штампы, что от них трудно убе- речься даже очень неподатливым людям, и тогда, как бы защищаясь, они выделяют эти слова иронической интонацией. Вот горькие, но справедливые строки из письма одной молодой читательницы автору этой книжки: «Мы почти не произносим открытого текста, мы не строим больше нашу речь сами, а собираем ее из готовых стандартных деталей, но подчеркиваем „кавычками“, что делаем это Н. Галь. «Слово живое и мертвое» 12 сознательно, что понимаем все убожество нашего материала. Мы повторяем те же ненавистные штампы, выражая свое отношение к ним лишь негативно, ничего не создавая взамен». Думается, это – голос того поколения, перед которым виноваты мы, старшие. Но и в этом поколении уже не все понимают, что утрачено. А что же достанется внукам? Ох, как хочется в иные минуты кричать «караул»! Люди добрые! Давайте будем аккуратны, бережны и осмотрительны! Поостережемся «вводить в язык» такое, что его портит и за что потом приходится краснеть! Мы получили бесценное наследство, то, что создал народ за века, что создавали, шли- фовали и оттачивали для нас Пушкин и Тургенев и еще многие лучшие таланты нашей земли. За этот бесценный дар все мы в ответе. И не стыдно ли, когда есть у нас такой чудесный, такой богатый, выразительный, многоцветный язык, говорить и писать на канцелярите?! Н. Галь. «Слово живое и мертвое» 13 Жечь или сушить? Не всякий пишущий способен глаголом жечь сердца людей. Но, казалось бы, всякий писатель к этому стремится. А для этого глагол – то есть слово – должен быть жарким, живым. Быть может, самое действенное, самое взволнованное слово в нашем языке – как раз глагол. Быть может, не случайно так называется самая живая часть нашей речи. Громоздкими канцелярскими оборотами жечь сердца, затронуть душу довольно трудно. Обилие существительных, особенно отглагольных, тяжелит и сушит речь. Фраза со мно- гими косвенными падежами неуклюжа и недоходчива. Причастия и деепричастия, слова вроде вращающиеся, находившиеся, выращиваемые тоже не делают прозу благозвучной, ясной и никого не взволнуют. Во всем этом нетрудно убедиться. К примеру, авария на корабле, люди на краю гибели – и вот как в двух вариантах рассказано о капитане: …Под влиянием длительного непрекращающегося напряжения он словно утратил способность к критическому суждению Эти тревожные дни дались ему нелегко, и он словно разучился критически мыслить (ясно понимать происходящее, трезво судить о том, что происходит). Я почему-то почувствовал сильное ощущение одиночества. Мне почему-то стало очень одиноко. Заметьте, варианты, напечатанные справа, – вовсе не лучшие из всех возможных. И все же едва ли человек с нормальным зрением и слухом предпочтет им то, что вы видите слева. Однако в печать очень часто попадают именно варианты «левого» типа. По мере приближения момента встречи с нею Чем меньше времени оставалось до встречи с нею Это не может не явиться плодотворным поводом для размышлений Тут есть о чем задуматься Это – перевод книги современной, даже очень современной. А вот, не угодно ли, каким предстает в переводе писатель-классик: «Способность к усыплению»;«Я попытался привести себя в бодрствующее состояние»; «Нет возможности составить догадку о нашем местоположении»; «Сброд, обладавший огромным перевесом» (тут не сразу поймешь, что герои столкнулись с толпой и сила оказалась на стороне этого сброда). Есть такая болезнь – водобоязнь. А многие литераторы, увы, страдают глаголобоязнью. И неизменно шарахаются от глагола, от живой воды языка, предпочитая всяческую сухомятку. Журналист (да притом еще и поэт) пишет в газете: герой делает то-то и то-то, «заходя в иные измерения с целью преодоления расстояния ». Как же ему, поэту, не резнули ухо эти скучные отглагольные окончания? И что это, как не глаголобоязнь? Два автора в полной бурных событий повести пишут: «…можно было встретить любое нападение. Первое погружение (под воду) принесло разочарование, хотя вода была на удивление прозрачная». Ну что это такое, в самом-то деле! Зачем такой нудный протокольный стиль, такой бес- просветный канцелярит? А ведь из четырех отглагольных существительных двух легко избе- жать: Первое погружение нас разочаровало, хотя вода была удивительно (на редкость) про- зрачная. Что лучше, уместнее в современном романе или рассказе (а тем более очень современ- ном, научно-фантастическом): Выслушайте мое предложение. Вот что (или послушайте, что) я предлагаю. Н. Галь. «Слово живое и мертвое» 14 Это не способствовало искоренению недуга. Не помогало искоренить (хотя бы так!). Воспоминание было нежелательно. Я не хотел вспоминать (или просто – не хотелось). Мы воздержались от заявления о дне старта. Мы не сообщали… В глазах (у пса!) было выражение такой беззащитной доверчивости … …смотрел так беспомощно, так доверчиво… Рассказ одного из мастеров современной английской прозы: «…в окликании занятых такси есть что-то еще более унизительное, чем в заигрывании с девушками, идущими на свидание». Не лучше ли: окликать … такси почему-то еще уни- зительней, чем заигрывать с девушками, идущими на свидание? Избавьте фразу от лишних канцеляризмов – и она станет более свободной, гибкой, да и просто лучше прозвучит. Десятки, сотни раз читаешь: испытывал чувство счастья, горечи, досады – там, где куда лучше сказать: радовался, горевал, досадовал, либо, на худой конец, – был огорчен, был счаст- лив. Никакой жалости к ней он не испытывал. Он нисколько (ничуть) ее не жалел. Даже к собственной дочери он испытывал недоверие. Даже собственной дочери он не доверял. Он испытал сильное головокружение. У него закружилась голова (а может быть, и подкосились ноги!). Впал в состояние прострации – сказано там, где верней и выразительней просто: оцепе- нел Он почувствовал страх (ужас) – а лучше: ему стало страшно (или, смотря о ком и о чем речь, – он испугался, струсил, струхнул, его охватил, им овладел ужас). В огромном, подавляющем большинстве случаев лучше заменить существительное (осо- бенно отглагольное!) глаголом. Право же, от этого любой текст станет понятнее, живей, выра- зительней. Мысль… произвела на меня слишком ошеломляющее впечатление. …слишком меня ошеломила Я был с ним отчасти согласен, но удовольствие, которое я испытывал, штурмуя гору, сознание, что нога человека никогда еще здесь не ступала, а также радость, доставляемая мне созерцанием все расширявшегося …пейзажа, – были для меня доста- точной наградой. Он был, пожалуй, прав, но мне (весело) радостно было штурмовать гору, знать, что до меня здесь еще не ступала нога человека, я с восторгом смотрел на великолепную картину (любовался картиной), которая все шире раскрывалась передо мною, и не нужно мне было другой (лучшей) награды. «…Мы остановились… чтобы выяснить… названия мест, где были совершены нападе- ния … на людей, и их (нападений или людей?!) точные даты …» Это не протокол, это рассказ охотника о событиях драматических, об охоте на тигра- людоеда. И надо было перевести: чтобы выяснить точно, где и когда тигр нападал на людей. Снова и снова говорится, что зверь совершил нападение, а нельзя ли просто – напал? «…Викинг… начал преследование». Не лучше ли: пустился преследовать врага, кинулся вслед, вдогонку. «Черные лодки и одежды гребцов создавали впечатление армады тьмы» – право, впе- чатление оказалось бы сильней без этого канцеляризма и двух родительных падежей. Стоило перестроить всю фразу, к примеру: Лодки были черные, и гребцы тоже в черном, – казалось, надвигается армада тьмы. Н. Галь. «Слово живое и мертвое» 15 «Теперь все сомнения относительно враждебных целей визита исчезли» – тут даже не сразу поймешь, что к чему. Приплыли-то не просто гости, а враги, но эту тяжелую, громоздкую фразу можно понять и в обратном смысле. А верней бы сказать: Теперь уже не оставалось сомнений (а лучше – стало ясно), что приплыли они как враги. От пристрастия к существительным и нелюбви к глаголам получаются самые разные корявости и нелепости. Диктор читает по радио: «Наш союз положил конец тому положению, когда…» Получи- лось «масло масляное». Избежать этого было проще простого – обойтись без лишнего суще- ствительного:… покончил с тем положением… Пишут: «Произведено (!) столько-то награж- дений », а можно: наградили столько-то человек. Драматический рассказ. Беглец ищет временного прибежища, где он «сможет спокойно все обдумать, переждать, пока не прекратят его поиски». Читатель все-таки догадывается, что его поиски – это значит: ищут самого героя, а не он чего-то ищет… Но не лучше ли сказать ясно: пока его не перестанут разыскивать? Современный рассказ, перевод с фламандского: «Женщина была слишком непривлека- тельной и истощенной. Ни один мужчина не соблазнится такой неряхой, пропахшей нищетой …» Совпали падежи – и опять не сразу поймешь, что к чему относится. * * * Иные авторы глаголом буквально брезгуют: слишком-де прост, несолиден. Заменяют его не только длинными цепями существительных в косвенных падежах, но и гирляндами прича- стий и деепричастий – так выходит официальнее и потому внушительнее на взгляд литератора, который словечка в простоте не скажет. В английской и французской речи причастия и деепричастия встречаются куда чаще и звучат куда разговорней, непринужденней, чем в речи русской. Еще в прошлом веке дееприча- стия хлынули к нам вместе с другими галлицизмами, не в диковинку было высмеянное Чехо- вым незабываемое: «Подъезжая к станции, у меня слетела шляпа». Живой, тем более современной русской речи деепричастия не очень свойственны, и при- частными оборотами люди тоже говорят редко, разве что в официальных и торжественных случаях, обычно – читая по бумажке. Деепричастие у нас признак либо речи книжной, либо – на другом полюсе – речи не вполне литературной, областной: я вставши, он не евши. В литературе причастиями и деепричастиями надо пользоваться с оглядкой. Два-три дее- причастия в одной фразе, особенно в сочетании с причастиями, почти всегда тяжелы и неесте- ственны, затрудняют восприятие. «Он был абсолютно прав, спрашивая вас…» – да полно, говорят ли так живые люди? Не естественней ли: Он совершенно прав (он правильно сделал), что спросил вас… «Мощные прожекторы были направлены вверх, облегчая кораблю посадку». А правильно было бы:…направились вверх, они облегчали … либо уж:…направленные вверх, облегчали … Страсть к деепричастиям нередко ведет к хрестоматийной классической ошибке. «Производя измерения, линейка невольно задевала то одного, то другого» – это уже совсем по чеховской «Жалобной книге»! Производила измерения все же не сама линейка, ею задевал соседей тот, кто производил измерения! И опять ошибка (притом у человека одаренного, культурного – настолько въелись в оби- ход и сбивают с толку неточные деепричастные обороты!): «…Глядя на нее… и слушая, как она болтает, вас охватывало щемящее чувство жало- сти». Зачастую даже оригинальный автор, тем более переводчик, загипнотизированный фран- цузским подлинником или каким-нибудь английским «ингом», путает последовательность вре- Н. Галь. «Слово живое и мертвое» 16 мен и событий. Это ошибка обычная и притом коварная: не всякий редактор ее замечает. И вот вышла книжка, а в ней: «Покинув … свой письменный стол, он отправился исследовать подвалы, не обнаружив там… ничего зловещего». Выходит, что герой сперва не обнаружил ничего там, куда потом отправился! При том, что одно деепричастие уже есть в начале фразы, правильней и грамотней было бы сказать: отправился обследовать подвалы, но не обнаружил там… Или: «Я тащился домой, скорчившись за рулем, и приехал поздно, застав квартиру пустой». Тут не только плохи два разных деепричастия рядом, но и прямая ошибка со вторым: ведь сперва приехал, а потом уже (приехав!) застал. Или: «Он куда-то убежал, вернувшись только к вечеру»! А естественно сказать, что чело- век убежал и вернулся только к вечеру. Иначе получается обратный смысл: вернулся только к вечеру – и потом опять куда-то убежал! Русский язык и здесь дарит нам самый верный и надежный способ избежать тяжеловес- ности, нелепостей и прямых ошибок: все тот же глагол. Героиня «вошла и завизжала, выскочив из комнаты». Попробуйте понять, завизжала она, когда вошла и увидела что-то страшное, а потом уже выскочила? Или с визгом выскочила? Как будто визжит уже тогда, когда выскочила, но психологически это меньше всего похоже на правду. А между тем проверить себя несложно. Довольно подставить, как в алгебраической фор- муле, какие-то самые простые значения. К примеру: проснувшись, я делаю зарядку, но едва ли наоборот: я просыпаюсь, делая зарядку! И все же часто фразу строят именно так. * * * Едва ли стоит сводить деепричастие с причастием: «…дымок, поднимавшийся над жаре- ной картошкой, отражаясь в зеркалах…» Или: «…волокли человечка без пиджака, не переставая что-то вопившего». Было бы пра- вильно, если бы деепричастие относилось к сказуемому (волокли, не переставая делать что-то еще), а тут лучше, вероятно: он (ясно ведь, что не пиджак!) не переставая что-то вопил. Такие столкновения далеко не всегда правильны, и чаще всего их воспринимаешь с тру- дом. Тем более незаконно для русского языка деепричастие, относящееся к существительному. Однако встречается и такое, да еще у серьезного критика, который в газетной статье поучает талантливого писателя: «…не может пройти бесследно эта бесконечная смена миров, попада- ние из одного в другой, не успевая заскочить в собственный…» Школьнику за это «попадание не успевая», пожалуй, влепили бы двойку! А вся беда от того же: отглагольное существитель- ное предпочли глаголу. «И никто не увидит нас вернувшимися обратно» – а по смыслу и логике надо: очевидно, мы не вернемся (никто нас больше не увидит). «Старик чувствовал себя преданным» – это уже не перевод, так написал большой, хоро- ший писатель. Его подвел пассивный оборот, было бы лучше – чувствовал, что его предали, ведь преданный сперва ощущается как верный! Нечаянность, обмолвка, с кем не бывает… А вот совсем другой почерк: «…он видел себя (с близкой женщиной) вдвоем на… пляже наслаждающимися миром и покоем…» Да разве не естественней хотя бы: он представлял себе, рисовал в воображении, он уже мысленно видел, как они наслаждаются … «Он… почувствовал себя преследуемым, совершающим все свои поступки под воздей- ствием какой-то роковой пружины». Н. Галь. «Слово живое и мертвое» 17 И от этих корявостей и нелепостей снова мог бы спасти глагол. Хотя бы: Ему чудилось, будто его преследуют, будто он действует под нажимом, давлением пружины. Из другого перевода. О дятлах на дереве: «…два сумасшедших рыжеволосых врача, про- стукивающих грудь пациента и восхищенно хихикающих над обнаруживаемыми ими симп- томами болезней: червоточиной… пятнами гнили и полчищами личинок… грызущих их пациента». Весь строй и самое звучание этой фразы – свист, шипение, чихание – выдают совер- шенную глухоту переводчика. А ведь так легко перестроить:…два рыжих врача простукивают … и хихикают, обнаруживая (находя) симптомы болезней: червоточину… пятна гнили и пол- чища личинок, что (или – которые) грызут их пациента. Все тот же спасительный глагол мгно- венно преображает фразу, она становится более четкой, чистой, динамичной. Грустно, что до этого не додумался переводчик, этого не присоветовал вовремя редак- тор. Поменьше стало бы причастий, совпадающих косвенных падежей, шипящих согласных, зато побольше ясности. Было бы легче понять и представить себе тот образ, картинку, кото- рую хотел нарисовать автор. А значит, и автор и читатель только выиграли бы. Но… напеча- тан, к сожалению, именно путаный, причастно-деепричастный вариант – шипящий, свистя- щий, чихающий, а главное, тяжелый и невнятный. |