Главная страница
Навигация по странице:

  • Осознаваемое и неосознаваемое

  • Продолжаем психоанализ Л

  • …и катарсис

  • Норман Дойдж. Пластичность мозга. Норман Дойдж Пластичность мозга


    Скачать 1.82 Mb.
    НазваниеНорман Дойдж Пластичность мозга
    Дата28.05.2018
    Размер1.82 Mb.
    Формат файлаpdf
    Имя файлаНорман Дойдж. Пластичность мозга .pdf
    ТипДокументы
    #45095
    страница21 из 30
    1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   30
    Снова о детском развитии
    В два года и два месяца, то есть в том возрасте, когда господин Л. потерял мать, пластические изменения мозга ребенка достигают своего пика. В это время происходит формирование новых систем мозга и укрепление нейронных связей, а также дифференциация карт и окончательное оформление их базовой структуры за счет опыта взаимодействия с внешним миром. У правого полушария заканчивается период резкого увеличения темпов роста, а у левого полушария этот период только начинается.
    Правое полушарие мозга в целом отвечает за невербальные коммуникации; оно позволяет нам распознавать лица и понимать их выражение, а также помогает устанавливать связи с другими людьми. Таким образом, это полушарие обрабатывает невербальные образные сигналы122, которыми обмениваются мать и ребенок. Кроме того, оно обрабатывает музыкальную составляющую речи — тон, с помощью которого мы передаем эмоции. Период резкого увеличения темпов роста правого полушария, длящийся от момента рождения до двух лет, совпадает с критическими периодами развития этих функций.
    Левое полушарие, как правило, обрабатывает словесно-логические элементы речи (в отличие от
    эмоционально-образных
    ) и больше использует
    сознательный анализинформации. До конца второго года жизни правое полушарие мозга ребенка превышает по размерам левое полушарие, поскольку левое только вступает в период быстрого роста. Таким образом, первые три года нашей жизни правое полушарие доминирует в мозге. Дети в возрасте двух лет и двух месяцев — это сложные, эмоциональные существа «с правосторонним мозгом», которые, однако, не могут выразить словами свои переживания, ведь эта функция приходится на левое полушарие. Данные сканирования мозга показывают, что в течение первых двух лет жизни ребенка мать
    121 Фрейд говорил об изменении воспоминаний совершенно в другом смысле: не в смысле позитивной пластичности (которая расширяет наши возможности), а в смысле искажений, которые появляются в неприятных и трудноосознаваемых воспоминаниях из-за цензурной редактуры нашего сознания. — Прим. ред.
    122 Которые больше связаны с глубинами нашего бессознательного. — Прим. ред.
    общается с ним, главным образом, невербально (больше задействуя образный «язык» своего правого полушария, чтобы установить контакт с правым полушарием малыша).
    Наиболее важный критический период длится примерно с 10–12 месяцев до 16–18 месяцев. В это время происходит развитие правой лобной доли мозга и формирование мозговых цепей, которые в будущем позволят ребенку испытывать чувство привязанности и контролировать свои эмоции. Эта развивающаяся область, а именно часть мозга, расположенная за правым глазом, называется правой глазнично-лобной системой. Благодаря этой системе мы можем распознавать выражения лиц людей, и следовательно — эмоции, а также понимать и контролировать наши собственные чувства. У господина А. в возрасте двух лет и двух месяцев закончилось формирование этой системы, но у него не было возможности ее укрепить.
    Мать, которая находится со своим ребенком на протяжении всего критического периода эмоционального развития, невольно постоянно учит его понимать эмоции, используя для этого изменение тона речи и невербальные жесты. Когда она смотрит на ребенка, который вместе с ее молоком проглотил немного воздуха, она говорит: «Так, так, дорогой, ты выглядишь таким расстроенным, не пугайся, твой животик болит, потому что ты ел слишком быстро. Давай мамочка поможет тебе отрыгнуть воздух, и ты почувствуешь себя хорошо». Она сообщает ребенку не только название эмоции (испуг), но и то, что у нее есть
    инициирующий фактор (он ел слишком быстро), что эта эмоция передается через выражение лица («ты выглядишь таким расстроенным»), что она связана с телесным ощущением
    (спазмы живота) и что обращение к другим за помощью иногда помогает («Давай мамочка поможет тебе отрыгнуть воздух»). Мать проводит для своего ребенка ускоренный курс обучения по многим аспектам данной эмоции, используя для этого не только слова, но также нежный любящий голос и утешение, выражаемое в жестах и прикосновениях.
    Для того чтобы дети понимали эмоции и умели их контролировать, а значит, могли устанавливать социальные связи, они должны много сотен раз переживать подобное взаимодействие в течение критического периода, а затем подкреплять его в последующие годы жизни.
    Господин А., потеряв мать, был лишен этого. Поэтому функция эмоционального обучения легла на плечи других людей, которые в это время сами были глубоко опечалены и, возможно, были настроены с ним на одну волну в меньшей степени, чем его мать. Ребенок, лишающийся матери в таком юном возрасте, почти всегда переносит два сильнейших удара: он теряет мать, которую забрала смерть, и выжившего отца, которого отбирает у него депрессия. Если другие люди не могут помочь ему утешить самого себя и научиться контролировать свои чувства, как это делает мать, он прибегает к «авторегуляции», просто отключая свои эмоции. Когда господин Л. обратился ко мне за помощью, у него по- прежнему сохранялась эта тенденция подавлять свои чувства и отсюда была проблема с сохранением привязанности.
    Осознаваемое и неосознаваемое
    Задолго до того, как появилась возможность сканирования глазнично-лобной коры головного мозга, психоаналитики исследовали особенности детей, лишенных материнской заботы в ранние критические периоды. Во время Второй мировой войны Рене Спитц изучал детей, которых воспитывали собственные матери в тюрьме. Их сравнивали с теми, кто воспитывался в сиротском приюте, где одна нянечка отвечает за семь детей. У детей из приюта прекращалось интеллектуальное развитие; они не могли контролировать свои эмоции, а вместо этого бесконечно раскачивались из стороны в сторону или делали странные движения руками. Кроме того, они входили в состояние «отключения» от внешней среды: не проявляли интереса к окружающему миру и не реагировали на людей, которые пытались поддержать их и утешить. На фотографиях у этих детей был отсутствующий взгляд.
    Состояния отключения или «эмоционального паралича» возникали тогда, когда дети теряли
    всякую надежду отыскать пропавших родителей. Но как мог господин Л., который впадал в похожие состояния, зафиксировать столь ранние переживания в своей памяти?
    Специалисты считают, что у человека есть две главные системы памяти. С точки зрения психотерапии обе эти системы могут подвергаться пластическим изменениям.
    У детей в возрасте двух лет и двух месяцев есть хорошо развитая система памяти, называемая «процедурной», или «имплицитной», памятью. Кандел часто использует эти термины как взаимозаменяемые. Процедурная/имплицитная память123 действует, когда мы усваиваем что-то без особой концентрации внимания или использования слов. Наши невербальные взаимодействия с людьми и многие из наших эмоциональных воспоминаний являются частью системы непроизвольной памяти. По словам Кандела: «В первые 2–3 года жизни, когда взаимодействие ребенка с матерью имеет особое значение, он полагается, главным образом, на системы имплицитной памяти». Непроизвольное запоминание, как правило, происходит неосознанно. Умение ездить на велосипеде определяется непроизвольной памятью, и большинство людей, хорошо владеющих этим навыком, вряд ли смогут сознательно объяснить, как именно они это делают. Система неосознанной памяти подтверждает, что какие-то воспоминания хранятся в нашем бессознательном, как и предполагал Фрейд.
    Другая форма памяти, называемая «эксплицитной», или «декларативной»124, только начинает развиваться в два года и два месяца. С ее помощью человек сознательно выбирает конкретные факты, события и эпизоды для запоминания. Эта произвольная память помогает нам осознанно учиться чему-то, анализировать наши воспоминания в соответствии со временем и местом. Эксплицитная память поддерживается языком, поэтому ее значение возрастает, когда ребенок начинает разговаривать.
    У людей, получивших какие-либо травмы в первые три года жизни, может не остаться почти никаких осознанных воспоминаний об этих травмах. (Господин Л. говорит, что ничего не помнит о первых четырех годах своей жизни.) Однако непроизвольные (неосознаваемые) воспоминания об этих травмах существуют и обычно пробуждаются или инициируются, когда люди попадают в ситуации, похожие на те, в которых они получили травму. Нередко людям кажется, что такие воспоминания приходят к ним «ни с того ни с сего», и их нельзя классифицировать по времени, месту и контексту, как это можно сделать с эксплицитными
    (произвольными) воспоминаниями. Непроизвольные воспоминания об эмоциональных взаимодействиях нередко всплывают в процессе психоанализа.
    Психоанализ помогает пациентам выразить словами эти бессознательные воспоминания и поместить их в определенный контекст с тем, чтобы они могли лучше понять их. В ходе этого процесса человек пластически «переиздает» эти непроизвольные воспоминания, чтобы они стали сознательными воспоминаниями и больше не влияли на психику человека подспудно.
    Продолжаем психоанализ Л
    Господин Л. быстро освоился с психоанализом и свободными ассоциациями и, как многие другие пациенты, обнаружил, что ему часто приходят на ум сны, которые он видел прошлой ночью. Вскоре он начал рассказывать свой повторяющийся сон, где он ищет неопределенный предмет. К сюжету сна, однако, добавились новые детали — «предмет» мог быть человеком:
    123 Правильнее ее называть непроизвольной (автоматической), то есть не требующей специальной фокусировки внимания для запоминания чего-то. — Прим. ред.
    124 В большинстве общепринятых классификаций ее называют произвольной (поскольку она подчиняется воле человека, его осознанному стремлению что-то запомнить,). — Прим. ред.

    «Потерянный объект может быть частью меня самого, а может и не быть, может быть игрушкой, принадлежащей мне вещью или человеком. Я испытываю абсолютное желание иметь его. Я узнаю его, когда найду. Тем не менее иногда я не уверен, существует ли он вообще, а следовательно, у меня нет уверенности, что я что-то потерял».
    Я обратил внимание А. на появление определенного паттерна. После праздников или выходных, когда мы прерывали сеансы, он рассказывал не только о своих снах, но и о депрессии и ощущении полного бессилия. Сначала он мне не поверил, однако депрессии и сны о потере — возможно, какого-либо человека — продолжали появляться после перерывов в нашем общении. Тогда он вспомнил, что в свое время перерывы в работе также приводили к возникновению загадочных депрессий.
    В его памяти ощущение его сна о безнадежном поиске было связано с прерыванием
    ухода за ним , и, предположительно, связь между нейронами, кодирующими эти воспоминания, возникла в ранний период его развития. Однако он уже не осознавал — если это вообще когда-либо происходило — эту прошлую связь. «Потерянная игрушка» из его сна была подсказкой, говорящей о том, что нынешние страдания А. были окрашены потерями, случившимися с ним в детстве. Но при этом сон подразумевал, что потеря присутствует в
    настоящем времени . Прошлое и настоящее были перемешаны, и происходила активация переноса. В этот момент я, как психоаналитик, сделал то, что делает чуткая мать, когда формирует эмоциональные «основы»: помог ему высказать свои чувства, найти их причину и осознать то влияние, которое эти детские чувства оказывают на его психическое и телесное состояние. Вскоре он обрел способность самостоятельно определять подспудные причины своих переживаний.
    Прерывания вызывали у господина Л. три разных вида непроизвольных воспоминаний: состояние тревожности, в котором он тосковал по потерянной матери и семье; депрессивное состояние, когда он отчаянно пытался найти то, что искал; и состояние эмоционального паралича, когда время застывало, потому что маленький А. был совершенно подавлен.
    Разговаривая об этих переживаниях, он смог впервые за всю свою взрослую жизнь связать свой безнадежный поиск с его истинной причиной: потерей человека. Он понял, что в его голове мысль о расставании по-прежнему тесно связана с мыслью о смерти матери.
    Установив эти связи и осознав, что он уже больше не является беспомощным ребенком, он почувствовал себя менее подавленным.
    Если говорить в терминах нейропластичности, то активация и пристальное внимание к связи сегодняшних отчуждений и расставаний с детскими позволили ему разорвать эту связь и изменить паттерн.
    Озарение…
    Когда господин А. осознал, что реагирует на обычные расставания так, словно это огромные потери, он увидел следующий сон.
    «Я вместе с каким-то мужчиной двигаю большой деревянный ящик, внутри которого лежит что-то тяжелое».
    А. применил метод свободных ассоциаций к своему сну. Выяснилось, что ящик напоминал ему игрушечную коробку, которая была у него в детстве, и одновременно гроб.
    Сон словно говорил ему с помощью символических образов, что он постоянно носит с собой груз, который лег на его плечи после смерти матери. Затем мужчина из сна сказал:
    «Посмотри, чем ты заплатил за этот ящик». А. продолжает: «Я начинаю раздеваться и вижу, что моя нога в очень плохом состоянии: она вся покрыта шрамами и струпьями. Я не знал, что цена будет такой высокой».
    Слова: «Я не знал, что цена будет такой высокой», были связаны в его сознании с растущим пониманием того, что смерть матери до сих пор оказывает на него влияние. Он был ранен и все еще был «покрыт шрамами». Сразу же после того, как он выразил эту мысль словами, он замолчал, и его посетило одно из самых главных озарений в его жизни.

    «Когда я встречаюсь с женщиной, — сказал он, — я очень скоро начинаю думать, что она мне не подходит, и представляю, что где-то там есть другая идеальная женщина, которая ждет меня». Затем он в замешательстве произносит: «Я только что понял, что та другая женщина — это некое смутное восприятие моей матери, которое было у меня в детстве, и это именно ей я должен быть верен, и именно ее я никогда не найду. Женщина, с которой я встречаюсь, становится моей приемной матерью, а значит, любовь к ней равносильна предательству по отношению к настоящей матери».
    Он неожиданно понял, что его стремление изменить жене возникло именно в то время, когда они с ней начали сближаться, что как бы стало угрожать его забытой связи с матерью.
    Его неверность всегда состояла на службе «более возвышенной», но бессознательной верности.
    Когда после этого я поинтересовался вслух, не воспринимает ли он меня в качестве мужчины из сна, который указывает ему на то, насколько ущербным он себя чувствует, господин А. впервые в своей взрослой жизни расплакался.
    Господину А. стало лучше не сразу. Сначала ему пришлось пережить циклы расставаний, снов, депрессий и озарений — повторение, или «проработку», необходимую для долговременных пластических изменений. Он должен был выучить новые способы установления связей, соединив друг с другом новые нейроны, и отучиться от старых способов реагирования, ослабив существующие нейронные связи. Поскольку А. связывал мысли о расставании и смерти, они были соединены и в его нейронных сетях. Теперь, когда он осознавал эту связь, он мог от нее избавиться.
    У всех нас есть защитные механизмы (а точнее — привычные способы реагирования), которые прячут невыносимо болезненные мысли, чувства и воспоминания от сознания. Один из таких механизмов защиты называется диссоциация, он отделяет вызывающие тревоги мысли или чувства от сознания. Во время сеансов психоанализа у господина А. возникла возможность повторно пережить болезненные автобиографические воспоминания о поиске матери, которые все это время были заморожены и хранились в бессознательном. Каждый раз, когда он это делал, он все больше чувствовал свою целостность благодаря соединению нейронных групп, кодирующих его воспоминания, которые раньше были разделены.
    Начиная с Фрейда, психоаналитики отмечают, что во время сеансов психоанализа у некоторых пациентов появляются сильные чувства к психоаналитику. Это произошло и в случае с господином Л. Между нами возникли теплые отношения и позитивное чувство близости. Фрейд считал, что эти сильные, позитивные чувства переноса становятся одним из тех двигателей, которые активизируют лечение.
    Мне кажется, это может происходить из-за того, что те эмоции и типичные способы реагирования, которые мы демонстрируем в отношениях, являются частью системы неосознанной (имплицитной) памяти. Когда в процессе психотерапии эти способы реагирования осознаются, у пациента появляется возможность взглянуть на них иначе и изменить их. А позитивные связи способствуют нейропластическим изменениям, активируя процесс утраты навыков и знаний и разрушения существующих нейронных сетей, что позволяет пациенту изменить имеющиеся у него намерения125.
    …и катарсис
    После того как господин А. пришел к пониманию своих посттравматических
    125 Доктор Мирра Вейсманн, создательница межличностной психотерапии, разработала этот метод, анализируя факторы риска развития депрессии и опираясь на работу двух психотерапевтов — Джона Боулби и
    Гарри Стэка Салливана, которые уделяли особое внимание тому, как отношения и потери влияют на психику (в личной беседе). Еще одно исследование пациентов, страдающих депрессией, показало, что когнитивно- поведенческая терапия (метод лечения, который помогает в состоянии депрессии привести в норму преувеличенное негативное мышление) также действует, нормализуя работу префронтальных долей.
    симптомов, он начал лучше «регулировать» свои эмоции. Он сообщал, что уже хорошо владеет собой за стенами кабинета. Когда он испытывал болезненные чувства, то теперь не так часто искал спасения в алкоголе. Отныне господин А. мог отпустить своего внутреннего
    «охранника» и перестать все время защищаться. Он чувствовал себя более спокойно, выражая, когда это требовалось, свой гнев, и у него возникло более сильное чувство близости со своими детьми.
    Он пока продолжал сеансы психоанализа, желая посмотреть в лицо своей боли, вместо того чтобы полностью отвергать ее. Теперь господин А. подолгу молчал, что свидетельствовало о его глубокой решимости. Выражение его лица указывало на то, что он испытывает невероятную боль, вызванную ужасной печалью, которую ему не хотелось бы обсуждать.
    Из-за того, что, пока Л. рос, его чувства, связанные с потерей матери, никогда не озвучивались, а члены его семьи справлялись со своей болью, занимаясь повседневными делами, а также из-за его столь длительного молчания, я пошел на риск и попытался выразить словами то, что он сообщал мне своим невербальным поведением. Я сказал: «Вы словно говорите мне (и наверно, когда-то хотели сказать своим близким): „Неужели вы не видите, что после такой ужасной потери я прямо сейчас должен впасть в депрессию?“»
    Он расплакался во второй раз за время наших занятий. В промежутках между приступами слез он начал непроизвольно и ритмически высовывать язык, что делало его похожим на ребенка, которого отняли от груди и который высовывает язык, чтобы найти ее.
    Затем он закрыл лицо руками, положил руку в рот так, как это делают двухлетние дети, и разразился громкими рыданиями. Он сказал: «Я хочу, чтобы меня утешили за всю мою боль и потери, однако не подходите слишком близко со своим утешением. Я хочу быть один в своем гнетущем страдании. Вы не сможете этого понять, потому что я и сам не понимаю.
    Эта печаль слишком велика».
    После того как он произнес это, мы оба осознали, что он нередко занимал позицию
    «отказа от утешения», и что это внесло свой вклад в «обособленность», присущую его характеру. Он «продирался» сквозь механизм защиты, который существовал у него с детства и который помогал ограждать себя от постигшей его безграничной потери. Этот механизм защиты, который использовался много тысяч раз, постоянно получал пластическое подкрепление. Однако наиболее ярко выраженная черта его характера — отстраненность — не была предопределена на генетическом уровне, а возникла в результате пластического научения, а теперь он начал от нее отучаться.
    Может показаться странным, что господин Л. плакал и высовывал язык как маленький ребенок, но это было первое из нескольких подобных «инфантильных» переживаний, которые он испытал, лежа на кушетке в моем кабинете. Фрейд обнаружил, что пациенты, перенесшие раннюю травму, в решающие моменты нередко «регрессируют» и не только воскрешают ранние воспоминания, но и в течение короткого периода времени по-детски переживают их.
    С моей точки зрения это совершенно понятно. Господин Л. только что отказался от защиты, которой пользовался с детства — отрицания эмоционального влияния своей потери, — и это обнажило воспоминания и эмоциональную боль, которую она скрывала. На мой взгляд, возвращение к старым нейронным схемам в процессе занятий психоанализом представляет собой пример демаскировки, которая часто предшествует психологической реорганизации. Именно так случилось с господином А.
    1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   30


    написать администратору сайта