свойства ощущения. Не означает ли усиление ясности также усиления интенсивности?
И очень слабый звук может быть ясным, несмотря на свою слабость: но так ли он
слаб, каким он был бы и при меньшей ясности? Популярно выражаясь, не повышает ли
внимание интенсивности своего предмету? На эти вопросы мы находим все ответы,
какие только можно на них дать. Некоторые психологи полагают, что изменение
ясности не делает никакой разницы в интенсивности. Другие думают, что оно
обусловливает только кажущуюся разницу. Прирост ясности, говорят они, означает
более независимое положение сознания; и эта независимость, эта свобода от
вмешательства дает возможность другим свойствам ощущения во всей своей полноте
проявиться в сознании. Интенсивность, таким образом, не производит никакого
иного действия, кроме того, которое составляет ее функцию; она кажется
усиленной, в то время как в действительности только дана возможность свободно
проявиться в сознании, которой без ясности она не могла бы достигнуть. Третьи, с
своей стороны, думают, что ясность приносит с собою прирост интенсивности; и
четвертые, наконец, утверждают, что ясность обусловливает понижение
интенсивности. По мнению автора, наиболее вероятен третий из этих взглядов,
считающий, что интенсивность возрастает с ясностью.
Предположение, что изменение ясности не обусловливает никакой разницы в
интенсивности, покоится на фактах повседневного наблюдения: наше окружающее не
станет светлее потому, что мы сосредоточим свое внимание на лампе, часы не будут
тикать громче потому, что мы будем прислушиваться к Н1^ч. Но, во-первых, такого
рода наблюдения очень недостоверны; если мы попробуем произвести такое
наблюдение над самим собою, то найдем, как трудно произвести действительное
сравнение между более и менее ясным процессом. И, во-вторых, есть факты и
другого порядка: благодаря вниманию мы можем слышать такой слабый звук, которого
без помощи внимания мы не могли бы слышать. Вторая гипотеза, что изменение
интенсивности только кажущееся, содержит долю правды; но поскольку она является
попыткой примирить первую гипотезу с третьей, она идет в расчет лишь как
приближение к третьей гипотезе. Выбирать приходится поэтому между третьей и
четвертой гипотезами, согласно которым внимание или усиливает, или ослабляет
свой предмет; и определяется этот выбор при помощи эксперимента. Тот и Дру
гой
взгляд могут привести в свою пользу доказательства; но ав-
194
тору кажется, что доказательства в пользу ослабления интенсивности
неопределенны, в пользу же повышения интенсивности ясны и решающи. Положим,
например, что наблюдателю в быстрой последовательности даны два звука -более
сильный и более слабый; положим далее, что наблюдатель направляет все свое
внимание на более слабый звук, в то время как от более сильного звука его
внимание отвлекается каким-нибудь побочным возбудителем, хотя бы сильным
запахом. Если он на основании наблюдения приходит к заключению, что оба звука
одинаково интенсивны, еще более если он делает вывод, что объективно более
слабый звук ему кажется более интенсивным, мы имеем прирост интенсивности под
влиянием внимания или (что то же самое) уменьшение интенсивности под влиянием
рассеянности. А именно это и происходит в действительности.
Нет ничего удивительного в том, что мы находим между ясностью и интенсивностью
тесную связь; ведь, как мы сказали ранее, все условия высокой степени ясности те
же самые, что и условия сильного воздействия на нервную систему. Точно так же
связь этих двух свойств не расходится и с тем, о чем мы говорили раньше: ведь
интенсивности, которые подчиняются закону Вебера, естественно, представляют
собою интенсивности максимальной ясности.
Кажется маловероятным, чтобы ясность приносила с собою хоть какое-нибудь
изменение в протяженности или длительности. Но, с другой стороны, течение тех
процессов, которые обыкновенно сокращаются, задерживаются более сильными
процессами в том случае, если они ясны в сознании, можно долгое время наблюдать
и, таким образом, как бы продолжить их пребывание в сознании.
Мы можем истолковать теперь рис.1 в том смысле, что процессы, находящиеся на
гребне волны внимания, и интенсивнее и яснее процессов, находящихся на нижнем
уровне сознания. Это те свойства, которые придают объекту внимания особенное
значение для памяти, воображения и мышления.
КИНЕСТЕТИЧЕСКИЕ И АФФЕКТИВНЫЕ ФАКТОРЫ В ПЕРЕЖИВАНИИ ПРОЦЕССОВ ВНИМАНИЯ
Мы можем предположить, что внимание в начале своего развития было определенной
реакцией всего организма -сенсорной; аффективной, моторной - на отдельное
раздражение. Сильный, внезапный, новый или двигающийся возбудитель воспринимался
как свет, как звук, как прикосновение. Как мы сказали,
195
он в восприятии казался возбуждающим, поражающим, удивляющим. Аффективный
элемент переживания выражался в изменении важных функций организма. В то же
самое время животное занимало по отношению к возбудителю некоторое положение в
буквальном смысле этого слова: оно смотрело на него, как смотрят теперь на такие
возбудители осматривающиеся, прислушивающиеся и испуганные животные. В этой
стадии, таким образом, распределение сенсорных процессов в сознании, прояснение
одних и затемнение других сопровождались в обоих случаях чувством и
кинестетическими ощущениями, вызванными внутренними органическими изменениями и
распределением мышечного напряжения.
Вторичное внимание берет свое начало из конфликта первичных вниманий: из
конкуренции ясных восприятий и из борьбы несовместимых моторных положений.
Восприятия могут быть приятными или неприятными; моторное беспокойство будет
неприятным и проявится в неприятном самочувствии. Пережиток этого примитивного
состояния мы имеем в усилии, которое постоянно сопровождает вторичное внимание.
Мы, естественно, не имеем расположения к работе - ведь всякая работа требует
напряжения. А само напряжение есть физическое чувствование, состоящее из чувства
неудовольствия и из комплекса кинестетических и органических ощущений.
Эксперименты, произведенные по методу выражения, показывают, что дыхание при
вторичном внимании слегка задерживается, становится поверхностным; к этому
присоединяются другие физиологические изменения, отчасти соответствующие
неудовольствию, отчасти моторному беспокойству.
По мере того как развивалась нервная система, образ стал вытеснять ощущение, и
тогда конфликт и борьба перешли главным образом в область представлений.
Согласие с сознанием заняло теперь свое место среди факторов, определяющих
первичное внимание. В характере сознания произошла радикальная перемена; и одной
стороной этой перемены было ослабление кинестетических и аффективных факторов
внимания. Усилие, которое мы употребляем, чтобы приступить к работе, и
трудность, которую мы чувствуем в продолжение первых нескольких минут работы,-
прямые потомки прежнего неприятного самочувствия и прежнего моторного
беспокойства, но это - потомки-дегенераты, это - только эхо первичных
переживаний. Они до такой степени дегенерировали, что некоторые психологи
отказываются рассматривать напряжение как физическое чувствование: Вундт считает
напряжение простым чувством, а другие видят в нем но-
196
вый род психического элемента - элемент стремления или элементарный волевой
процесс. Самонаблюдение не высказывается ни за один из этих взглядов. Напряжение
оказывается субъективно разложимым, в какой бы связи мы его ни брали; оно
сводится к чувству и ощущению.
Последняя стадия этого развития дана в переходе от вторичного внимания к
производному первичному. Мы начали с аффективной сенсорно-моторной реакции, с
реакции всего организма на единственное раздражение. От нее мы перешли к
сенсорно-моторным конфликтам, еще с сильным аффективным характером. Затем
появляются образы и отделяют сенсорные процессы от моторных, восприятие
возбудителя от ответного движения. Благодаря этому вторичное внимание может
сосредоточиться главным образом на возбудителе (рецептивное внимание), или на
представлениях (элаборативное внимание), или на движениях (эксе-кутивн&е
внимание); будучи вторичным вниманием, будучи вниманием, сопряженным с
затруднениями, оно всегда связано с усилием. Наконец, вторичное внимание
переходит в производное первичное внимание; и после того, как этот переход
совершился, чувство и кинестетическое ощущение перестают быть необходимыми
факторами душевного процесса внимания. Так - начнем с рецептивного внимания - мы
можем вскрыть свою утреннюю почту с большим возбуждением или же, наоборот,
отнестись к ней так, что в наших аффективных или кинестетических переживаниях
ничего не изменится. При элаборативном внимании мы можем совершенно углубиться в
доказательство, приведя тело в застывшее и судорожное положение; или же,
наоборот, мы можем вести доказательство спокойно и безразлично. При эксекутив-
ном внимании мы можем серьезно обдумывать целесообразное осуществление
предстоящего действия и устать от попытки его исполнения, или же мы можем
осуществить его легко и непосредственно. То, что мы называем привычным,
механическим, поверхностным вниманием, заключает в себе два уровня сознания -
уровень ясности и уровень смутности, но оно не заключает в себе ни чувства, ни
кинестетических ощущений.
Нужно помнить о том, что внимание не есть что-то редкое и случайное в душевной
жизни - оно есть нормальное состояние нашего сознания. Когда мы упрекаем кого-
нибудь в невнимательности, то мы не хотим этим сказать, что этот человек
буквально был невнимателен; мы упрекаем его в невнимательности к. определенному
предмету; и эта невнимательность означает только то, что он был внимателен к
чему-нибудь другому. Сознание, имеющее действительно только один уровень,
безусловно ненормаль-
197
но и, вероятно, никогда не встречается в нормальном бодрствующем состоянии; но
его можно встретить, по меньшей мере приблизительно, у идиота (нижний уровень) и
при глубоком гипно-. зе (верхний уровень). Но если внимание, таким образом,
оказывается правилом, а не исключением, то нет ничего поразительного и в том,
что оно становится для нас привычным.
Те кинестетические ощущения, которые являются предметом внимания (например, при
внимании эксекутивного типа), следует, естественно, строго отличать от тех,
которые вызываются моторным состоянием организма при внимании. Это -другого рода
кинестетические переживания, именно те, об ослаблении и исчезновении которых мы
только что упоминали.
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ВНИМАНИЯ
Принимаясь за исследование ощущения, экспериментальная психология получила
большую помощь от физики и физиологии. Аппараты и методы исследования были к ее
услугам и требовали лишь небольшого видоизменения, чтобы стать пригодными для
осуществления ее целей; а большое количество наблюдений, рассеянных в физических
и физиологических журналах, можно было прямо перенести на их собственное место в
новую науку. Поэтому с самого начала проблемы качества и интенсивности ощущения
были подвергнуты исследованию с большой надеждой на успех; и хотя, как это
всегда бывает, встретились разного рода непредвиденные затруднения, наше
изучение этих свойств делало постоянные успехи.
Экспериментальное изучение чувства началось много позднее-Здесь поэтому нам
нужно наверстать потерянное время. Но мы приступаем к делу при свете всех
эмпирических знаний, которые мы получили при изучении ощущения, и физиология
опять-таки приходит к нам на помощь с аппаратами, необходимыми для применения
метода выражения. Поэтому каких-нибудь десяти лет, вероятно, будет достаточно,
чтобы получить прочное обоснование психологии чувства.
Интерес к вниманию проявился в более отдаленном прошлом. Как только изучение
ощущения почувствовало под собою почву, экспериментальная психология обратилась
к исследованию внимания. Но здесь она не встретила никакой помощи со стороны-
физика и физиология не могли ей ничего предложить; она могла прибегнуть только к
содействию популярной психологии. И под влиянием этой последней экспериментаторы
делают ошибку - естественную, почти неизбежную, но все же ошибку,- под-
198
вергая исследованию сразу весь душевный процесс внимания, вместо того чтобы
начинать с психологии ясности и развивать ее по образцу психологии интенсивности
и качества. В результате получилось то, что мы знаем о внимании меньше, чем
должны были бы знать; многие из прежних исследований нужно было бы тщательно
произвести вновь шаг за шагом; проблемы нужно было бы расчленить и сделать более
доступными для исследования. Работа экспериментатора нашего времени даже
тормозится предыдущими исследованиями; он желает использовать все результаты
прежних исследований, и поэтому, хотя и старается ставить свои проблемы как
только можно уже и определеннее, он все же приводит их в согласие с
психологической традицией. Но наука должна начинать с простого и постепенно
переходить к сложному. А сознание в целом есть самый сложный из предметов, с
которыми психология имеет дело, его исследование должно было бы быть самым
последним. Если мы хотим понять, что такое внимание, мы должны начать с другого
конца -с исчерпывающего исследования свойства сенсорной ясности.
Укажем несколько имен и хронологических дат для иллюстрации. Психология
интенсивности особенно связана с именем Фехнера, который в 1860 г. опубликовал
свои Е1етеп1е о!ег РзусЬорЬузгк. Психология качества связана равным образом с
именем Гельмгольца, который в 1856 - 1867 гг. опубликовал Напо'Ъисп йег
РЬу5ю1од15сЬеп Ортлк и в 1863 г. 2иг ЬеЬге УОП деп ТопетрЯпегипёеп. Начало
экспериментального исследования внимания можно датировать 1861 г., когда Вундт
(ВеНга #е гиг ТЪеопе о!ег 5тпе5\уапгпеЬтип§, 1862; Лекции о душе человека и
животных, 1894) начал ряд тех исследований, которые нашли окончательное
выражение в его учении об апперцепции. Экспериментальное изучение чувства может
быть датировано, также приблизительно, появлением в 1892 г. книги Леманна; О1е
Наирг,§е5е1ге о!ез тепзсЬНсЬеп СетиЬЫеЬепз, которая в 1887 г. была награждена
Королевской Датской Академией Наук премией, назначенной за научную работу о
чувствованиях.
Между прочим, уже знакомство с рис.1 может показать, что переживание внимания
ставит целый ряд проблем. Сюда отно-, сится, например, вопрос о плоскости волны
внимания или об объеме внимания. Часто задавали вопрос: сколько предметов мы
можем сразу обнять своим вниманием? И отвечали на него очень различно. Если
задать вопрос занятому человеку, то он заявит нам, что не может в одно и то же
время внимательно следить более чем за одним предметом. Но, с другой стороны,
нам сообщают, что Юлий Цезарь и Наполеон могли носить у себя в голо-
199
ве темы для дюжины сообщений и могли диктовать их, не путаясь, такому же числу
секретарей. Затем сюда относится также вопрос о длине волны внимания или о
продолжительности .внимания: как долго можно удерживать внимание? В повседневном
внимании его объект постоянно меняется: исчезает ли и само внимание, когда мы
переходим от одного предмета к другому? Затем сюда относится вопрос о высоте
волны внимания или о степени внимания: сколько различных степеней можно здесь
отметить и как1 можно их измерять? Мы говорим просто о сосредоточенном,
прикованном, углубленном, концентрированном внимании и по контрасту с ним о
непостоянном, неустойчивом, по-.верхностном внимании. Но эти названия такого же
общего характера, как названия: "белый, серый, черный" для обозначения световых
впечатлений; нам необходимы точные определения, и если возможно, в числовых
выражениях. Настоящее состояние наших знаний об этих и родственных им вопросах
кратко изложено в следующих параграфах.
ОБЪЕМ ВНИМАНИЯ
Наша проблема определяется вопросом, как много впечатлений может быть предметом
внимания одновременно, не теряя ясности, которой обладало бы каждое из них, если
бы внимание было обращено только на него. Мы можем подойти к проблеме двумя
путями - посредством одновременного и последовательного метода. Так, мы можем
подвергнуть орган чувства одновременному раздражению со стороны некоторого числа
возбудителей и постепенно увеличивать это число, пока уже станет невозможным на
всех возбудителях одновременно удерживать внимание. Возьмем, например, световые
возбудители; мы можем показать наблюдателю некоторое число точек, линий, букв,
цифр, простых геометрических фигур, цветных полос и так далее, расположенных на
одном и том же фоне. Или мы можем распределить возбудители последовательно,
постепенно увеличивая их число, пока не будет достигнута граница, на которой при
появлении последнего возбудителя первый возбудитель уже становится в сознании
смутным. Этот метод удобнее всего применять к слуховым возбудителям. В обеих
формах эксперимента объект исследования тот же самый; мы желаем определить
границу сложности, у которой внимание становится неспособным обнять все
возбудители, раздражающие отдельный орган чувства. И в обоих случаях мы получаем
один и тот же результат: внимание способно
200
ч
охватить шесть одновременный или последовательных впечатлений сравнительно
простого рода и однообразного характера.
Метод одновременных раздражений. Эксперименты производятся посредством
тахистоскопа, аппарата, который, как видно уже из его названия, позволяет
показать наблюдателю на очень короткий период времени ограниченное поле зрения.
Время экспозиции должно быть кратким, так как в ином случае глаз может быстро
скользить по возбудителям, причем некоторые из них удерживаются в памяти, в то
время как другие становятся предметом непосредственного восприятия; в этом
случае мы имели бы дело не с одним только процессом внимания, а с целым рядом
таких процессов. Показываемое поле должно быть так мало, чтобы его изображение
падало на место наиболее ясного зрения при неподвижном положении глаза, так как
в ином случае смутность лежащих ближе к периферии возбудителей может быть
обусловлена не границей внимания, а непрямым зрением.
Если в качестве возбудителей пользоваться буквами, то они должны образовать
бессмысленный ряд, как, например, К К 2 Т. Установлено, что знакомое слово в три
или в четыре буквы можно схватить при помощи внимания так, как если бы это была
только одна буква или геометрическая фигура; в качестве предмета внимания оно
представляет собою не ряд букв, а только одно впечатление. По той же самой
причине внимание лучше справляется
Рис. 3- Демонстрационный тахи-стоскоп. Черная занавеска прикреплена к валикам,
снабженным пружинами, и натянута позади квадратного отверстия в черной
деревянной раме. Верхняя фигура (передняя сторона) показывает занавеску и белый
фиксационный значок. На нижней фигуре (задняя сторона) картонная пластинка
отодвинута, так что видно квадрат-нос отверстие в самой занавеске
201
с цифрами, чем с бессмысленными слогами, так как каждая комбинация цифр означает
что-нибудь, имеет некоторый смысл.
Максимальный объем зрительного внимания у опытного наблюдателя содержит шесть
впечатлений; объем внимания у различных индивидуумов колеблется в пределах между
четырьмя и шестью. Эксперименты с одновременными осязательными впечатлениями
дали одинаковые результаты; опытный наблюдатель в состоянии локализовать шесть
отдельных точек. Но это наблюдение требует подтверждения2.
Метод последовательных раздражений. Подвижная гирька на стрелке метронома
установлена на 200 ударов в минуту. Экспериментатор разграничивает два ряда
ударов, давая звонок одновременно с первым ударом каждого ряда. От наблюдателя
требуют, чтобы он сказал, равны ли эти два последних ряда или нет. Естественно,
он не должен считать; счет означал бы, что на каждый удар направлен отдельный
процесс внимания.
Точное суждение невозможно в том случае, если ряд состоит более чем из шести
впечатлений. Если бы метроном качался, и очень медленно -положим, по 15 ударов в
минуту,- объем внимания вмещал бы все же не более шести отдельных ударов. Но
подобно тому, как в предыдущем опыте короткое слово для внимания было
эквивалентно отдельной букве, так и здесь группа ударов может при известных
условиях для внимания быть эквивалентной одному удару. По мере того как
увеличивается скорость колебаний метронома, мы не можем удержаться от того,
чтобы не подвести последовательного удара под более или менее сложный ритм.
Вначале, при сравнительно небольшой скорости, удары группируются по два или по
три, и внимание адекватно еще шести впечатлениям, шести ритмическим единицам по
два удара каждая (всего двенадцать ударов) или шести ритмическим единицам по три
удара каждая (всего восемнадцать ударов). Наконец, при вышеуказанной Скорости
внимание может охватить только пять впечатлений, пять ритмических единиц. Но эти
последние могут состоять теперь из восьми
В этой связи естественно вспомнить о том, что все точечные буквы брайлевской и
нью-йоркской азбуки для слепых состоят из изменений известного симметрического
распределения шести точек, и естественно возникает предположение, что этот
предел в шесть точек обусловлен объемом осязательного внимания. Но в
действительности мысль о шести сложных единицах заимствована из области
зрительного воспоминания, а именно -о двойных пластинках домино, где на каждой
половине может поместиться шесть точек: над осязанием тогда еще не было
произведено экспериментов. По-видимому, также верно и то, что слепой читает, в
общем, не различая отдельных точек, но воспринимая форму букв в целом, как если
бы эти точечные линии были непрерывными.
202
или даже, как говорят, из двадцати четырех отдельных ударов. Таким образом, ряд
в пять впечатлений состоит из сорока или даже из ста двадцати ударов метронома.
Группы в восемь и в двадцать четыре удара воспринимаются как единицы, подобно
короткому слову предыдущего метода.
Этот результат хорошо согласуется с практическими предписаниями музыки и поэзии.
Музыкальная фраза никогда не содержит больше шести тактов, поэтический стих или
стихотворная строчка никогда не содержит более шести ударений; музыкальная фраза
с семью тактами и стихотворная строчка с семью ударениями распадаются на части и
теряют свою цельность. И ритмические целые высшего порядка, период в музыке и
строфа в поэзии, никогда не содержат более пяти фраз или стихов; обыкновенно же
они не содержат и более четырех.
Меньшие различия ясности на верхнем уровне сознания. Мы видели, что короткое
слово, комплекс геометрических фигур и ритмическая единица имеют для внимания
значение отдельных впечатлений. Так как они стоят на верхнем уровне сознания, то
их составные части все ясны. Но они отнюдь не одинаково ясны. Представим себе,
например, простую ритмическую единицу, как при счете в музыке: один -и д в а -и
три -и четыре. Здесь первый член самый сильный и ясный, пятый к нему ближе
других по ясности, а второй, четвертый, шестой и восьмой относительно слабы и
смутны. Это значит, что верхний уровень душевного процесса внимания обыкновенно
разложен на маленькие волны, а не так ровен, как его изображает рис.1. В
пределах области ясных вообще переживаний существуют различные степени ясности.
Последнее может, в свою очередь, объяснить взгляд, которого придерживаются
некоторые психологи, что в одном и том же сознании могут существовать все
возможные степени ясности.
Еще неизвестно, существуют ли также степени смутности в пределах смутного,
складки или зыбь на нижнем уровне рис.1. Во всяком случае эти меньшие волны на
обоих уровнях очень поверхностны и не могут замаскировать большое различие между
самими уровнями.
ДЛИТЕЛЬНОСТЬ ВНИМАНИЯ
Если бы десять лет тому назад спросить психолога-экспериментатора, как долго
может длиться одна волна внимания, то он не задумываясь ответил бы: только
несколько секунд. Много уже произведено экспериментов, сказал бы он, и все они
привели к тому же результату, а именно: внимание не длительно, а пре-
203
рывисто - поднимаясь и падая, увеличиваясь и уменьшаясь в очень короткий
промежуток времени. Если мы сосредоточим, насколько можем, свое внимание на
простом чувственном впечатлении, то это последнее не останется ясным, но будет
попеременно то ясным, то смутным; внимание колеблется.
Если тот же самый вопрос задать в настоящее время, то ответ будет таков: хотя мы
теперь и знаем о предмете вообще много больше, но все же не знаем, как велика
непрерывная длительность внимания; несомненно только, что внимание может
продолжаться без перерыва две или три минуты. По мнению автора, оно может
оставаться постоянным в продолжение гораздо большего периода времени.
Обыкновенно экспериментировали с минимальными возбудителями-с возбудителями
столь небольшими, слабыми или мало отличающимися от окружающего, что малейшее
отклонение внимания, самая незначительная потеря ясности влекли за собою
исчезновение из сознания и соответствующих ощущений; ведь гораздо легче сказать,
слышим ли мы или видим ли что-нибудь, чем сказать с уверенностью, что видимое и
слышимое нами стало более ясным или менее ясным. Пользовались зрительными,
слуховыми и кожными возбудителями: светлостями и цветами, тонами и шумами,
механическим давлением и прерывистыми токами. Чтобы наглядно представить себе
картину эксперимента, вообразим, что мы сидим за столом и сосредоточенно
фиксируем маленький светло-серый круг на белом фоне или прислушиваемся
внимательнейшим образом к слабому шороху, производимому струей падающего песка,
а наша рука в это время покоится на пневматическом замыкателе; если надавливать
на кнопку замыкателя в моменты исчезновения и нового появления ощущения, то эти
моменты будут, таким образом, отмечены на кимографе в соседней комнате.
При этом ощущение, по меньшей мере в известных случаях, исчезает и появляется
вновь. Прежние экспериментаторы находили эти колебания во всех трех упомянутых
областях переживаний как для ощущений, так м для образов. Ввиду этого они
допустили, что это явление зависит от какого-нибудь общего фактора, и, вполне
естественно, приписали его колебаниям внимания. Правда, были и возражения против
этого взгляда, указывавшие на то, что внимание может и не принимать в этом
участия. Глаз имеет механизм для аккомодации, линзу и ее мускульные
прикрепления, а ухо имеет аналогичный механизм в мышце, известной под названием
^епзог 1утраш, который оттягивает барабанную перепонку. Почему бы прерывистость
минимального ощуще-
204
ния не могла быть обусловлена периферическими изменениями, колебаниями
аккомодации? Но в ответ на эти возражения приводили веские фактические
доказательства: ведь зрительное колебание наблюдалось и при временном параличе
аккомодации, и даже в случае потери линзы, а слуховое колебание было обнаружено
и при потере барабанной перепонки. Теория прерывистого внимания, таким образом,
по-видимому, одержала победу.
Несмотря на это, периферическая теория не хотела сдаваться. Были произведены
новые эксперименты над осязанием, и было установлено, что минимальные ощущения,
вызванные небольшими тяжестями или слабым электрическим током, совершенно не
обнаруживают колебаний. Если не наступает никакого внешнего вмешательства - ни
зуда, ни щекотания, ни движения кожи, - то ощущения совершают свой путь без
перерыва, пока они не побледнеют под влиянием адаптации. Во время этих
экспериментов было сделано наблюдение, что постоянное внимание может держаться
по меньшей мере две или три минуты. Были произведены также новые эксперименты
над зрением, и было установлено, что зрительные ощущения также, бледнея под
влиянием адаптации, склонны слиться со своим
фоном, но что процесс адаптации у них вследствие непроизвольного движения глаз
прерывается (рис.4). Непроизвольные движения были определены по времени их
появления; затем было отмечено их направление и измерена их величина: во всех
трех областях исследования было установлено полное согласие между появлением
движения и исчезновением ощущения. Вторичное появление ощущения зависит отчасти
от отдыха элементов сетчатки во время движения, отчасти от неправильного
положения глаза: глазное яблоко не возвращается после движения точно в то
положение, которое оно занимало до начала движения, и возбудитель может поэтому
воздействовать на те элементы сетчатки, которые еще не подверглись адаптации.
Было установле-
205
Рис. 4. Круг Массона. Прерывистый радиус, начерченный черным по белому,
производит при вращении круга ряд серых колец, которые по направлению к
периферии становятся все светлее. Наблюдатель последовательно останавливается на
этих серых кругах, начиная от центра, и продолжительно фиксирует какую-нибудь
точку на самом внешнем круге, которую он может различить
но, что отрицательное последовательное изображение, последействие местной
адаптации, проявляет те же свойства, как и первичное ощущение; сам по себе
процесс последовательного .изображения непрерывен, но он прерывается, как только
появляются движения глаза.
Пока, таким образом, нет необходимости прибегать к вмешательству внимания, чтобы
объяснить колебание; мы должны предположить, что прежние наблюдатели были
введены в заблуждение предвзятым мнением или, может быть, техническими ошибками.
Но как же обстоит дело с тоном и шумом? Колебание ясности переживания при тонах
и шумах еще оспаривается. Некоторые наблюдатели не нашли ни для тех, ни для
других никакого колебания, другие же нашли колебание и для тех, и для других.
Причина этой разницы в результатах исследования может быть, по-видимому,
физической; чрезвычайно трудно удержать интенсивность тона или шума совершенно
одинаковой; а ведь и очень легкое изменение объективной интенсивности,
естественно, вызовет исчезновение из сознания слабого тона или шума.
Этими указаниями мы в настоящее время и должны ограничиться. Мы не знаем, как
долго может продолжаться без перерыва одна волна внимания, несущая одно
зрительное, слуховое или осязательное ощущение. Мы не знаем и того, как долго
можно удержать постоянный уровень внимания в условиях повседневной жизни, где
объект внимания постоянно меняется. Отдельная волна может длиться по меньшей
мере две или три минуты; автор не был бы удивлен, если бы оказалось, что такой
постоянный уровень можно удержать в продолжение двух или трех часов.
СТЕПЕНЬ ВНИМАНИЯ
Измерение внимания - это одна из самых неотложных проблем экспериментальной
психологии. Если бы мы могли измерить вместимость человеческого внимания и могли
в любой момент установить, какой долей этой вместимости данный индивидуум
пользовался, то мы могли бы определить наибольшую возможную высоту волны
внимания на рис. 1 и ее действительную высоту в данном случае: тогда мы имели бы
результат величайшей научной важности и весьма большой практической ценности.
Много было произведено экспериментов, но проблема пока еще далека от своего
разрешения.
Одна из трудностей ее разрешения обусловлена популярным применением слова
"внимание". Когда этот термин употребляется без квалификации, мы, естественно,
понимаем под ним вторичное
206
внимание; мы понимаем под ним то внимание, которого учитель требует от ученика,
мы понимаем под ним напряженность внимания. Первичное внимание, как
первоначальное, так и производное, представляет собою столь естественное
состояние, столь обычное явление, что мы едва замечаем его: самое большее - если
мы замечаем его у другого и говорим в таком случае, что он рассеян или что он
углубился в себя. Это ошибочное отождествление всякого внимания с вторичным
вниманием особенно естественно для человека науки, который всегда разгадывает и
испытывает. Отсюда и происходит то, что психологи предложили измерять степень
внимания степенью напряженности, которая его сопровождает. Мы можем измерять
ощущение; .кинестетические ощущения показывают степень внимания; поэтому если
измерить их, то мы измерим также и внимание.
Этот аргумент ошибочен по той простой причине, что высшие степени внимания не
заключают в себе никакой напряженности. Как только мы достигаем стадии
производного первичного внимания, напряженность исчезает. Кинестетические
ощущения показывают не степень внимания, а скорее инерцию внимания. Напряженное
внимание, как мы видели, есть внимание при затруднительных условиях; простой
факт, что мы стараемся быть внимательными, означает уже то, что мы не исчерпали
еще всего своего внимания. Поэтому скорее правильно было бы сказать, что, чем
более проявляется напряженность, тем ниже степень внимания.
Вопрос о том, насколько верно это положение, еще спорен. Повседневное наблюдение
показывает, что мы легче всего обращаем внимание при легком отклонении его. Если
нам ничто не мешает, если условия, так сказать, слишком благоприятны для
внимания, тогда мы ими не пользуемся; наша мысль блуждает. Эксперимент
показывает также, что и наблюдатель в лаборатории обнаруживает наибольшее
внимание при легком отклонении его; немного напряженности, немного
сопротивления, которое нужно преодолеть, вызывают все силы его внимания. Если
два наблюдения идут параллельно, то мы должны сказать, что напряженность не
будет ни прямо, ни обратно пропорциональной высоте волны внимания; отношение
напряженности к степени внимания неопределенно. Этот результат не должен нас
удивлять; сознание чрезвычайно сложно, очень сложна и нервная система, от
которой зависит сознание. Но действительно ли наблюдения идут параллельно друг
другу? Наблюдатель при исследованиях в лаборатории во всех случаях пользуется
только вторичным вниманием; и легкое отклонение, данное экспериментатором, может
помочь ему, так как оно удерживает в одинаковом положении условия, при которых
протекает душевный процесс внимания, а по-
207
этому наблюдатель имеет перед собою только один постоянный фактор вместо
всевозможных отклоняющих влияний. С другой стороны, очень удобное для работы
кресло благоприятствует первичному вниманию, а блуждание мысли есть просто одна
из форм первичного внимания - внимание к представлениям, которые согласуются с
настоящим содержанием сознания. В общем, таким образом, эти наблюдения, по-
видимому, не противоречат тому положению, что чем больше напряжение, тем ниже
степень внимания. Само же это утверждение не приближает нас заметно к измерению
внимания.
С теоретической точки зрения наиболее целесообразным казался следующий метод
измерения: определить субъективно, сколько степеней ясности можно различать в
разных областях ощущений, а затем привести каждую степень ясности в соотношение
с определенным видом и определенной величиной отклонения внимания. Мы поставили
бы, таким образом, во взаимное отношение степень ясности и интенсивность
отклонения внимания; другими словами, мы знали бы самую высокую степень
внимания, которой можно достигнуть при данной величине отклонения; и мы могли бы
тогда пользоваться числовой величиной отклоняющего внимание фактора как мерилом
степени внимания. Если бы мы, например, знали, что известное ощущение может
существовать в десяти различных степенях ясности и если бы мы имели в своем
распоряжении десять возбудителей, которые в качестве отклоняющих факторов
определили бы переход ощущения с соответствующей степени ясности к полной
смутности, тогда мы могли бы на основании действия отдельного отклоняющего
фактора в частном случае вычислить, какую долю максимального внимания
наблюдатель отдал предмету. Этот метод громоздок и трудноосуществим; но автор
держится того убеждения, что его когда-нибудь удастся с успехом применить.
Между тем для практических целей было изобретено много способов приблизительных
определений степени внимания. Ясно, например, что однородность исполнения,
сохранение постоянного уровня продуктивности работы без заметного колебания
между обоими направлениями показывают выдержанное внимание, в то время как
чередование очень хорошей работы с очень плохой показывает колебание внимания.
Испытания такого рода ценны в тех пределах, которые они себе отмежевали; но они
не могут претендовать на точное психологическое определение степени внимания.
АККОМОДАЦИЯ И ИНЕРЦИЯ ВНИМАНИЯ
Ранее мы видели, что соответствие с содержаниями сознания представляет собою
один из определяющих факторов пер-
208
вичного внимания. Из этого факта следует, что если два возбудителя одновременно
предложены нашему вниманию, причем один из них согласуется с имеющимися уже
представлениями, а другой не согласуется с ними, то они достигнут гребня волны
внимания не вместе, а один после другого; тот возбудитель, который подходит к
общему характеру сознания, превзойдет своего конкурента. В таких случаях мы
говорим о предрасположении, или аккомодации, внимания к известному впечатлению.
Факт аккомодации внимания можно иллюстрировать посредством прибора,
изображенного на рис. 5. Метроном с колокольчиком снабжен картонной дугой,
радиус которой равняется длине маятника. Шкала с делениями в 5° каждое
расположена на окружности таким образом, что нулевая точка соответствует
вертикальному положению радиуса. Стрелка из красной бумаги служит указателем.
Метроном установлен, положим, на скорость в 72 удара в минуту, и при каждом
полном колебании звонит колокольчик. У аппарата, которым пользовался автор,
колокольчик звонит тогда, когда стрелка показывает 22°.
Пускают маятник и просят наблюдателя сказать, где находится стрелка в тот
момент, когда он слышит звон колокольчика. При первом опыте его просят
внимательно следить за движением стрелки; звон колокольчика является чем-то
вторичным -он, так сказать, впадает в главный поток зрительных изменений. При
таких условиях наблюдатель слышит звон колокольчика, когда стрелка уходит дальше
за 22°; в среднем звук слышат только тогда, когда маятник показывает уже 30°.
При втором опыте наблюдателя просят внимательно следить за звоном колокольчика.
Теперь движение стрелки становится вторичным-ожидаемый звон колокольчика
выступает на первый план,
а поле движения становится безразличным. При таких обстоятельствах область
субъективного совпадения лежит между десятью и пятнадцатью градусами. Очевидно,
что если стрелка становится главным предметом внимания, удары колокольчика
отодвигаются на задний план, а если объектом внимания станет колокольчик, то на
задний план отодвинется стрелка. В первом случае стрелка уходит до 30°, прежде
чем станет слышным удар колокольчика (который зво-
Рис. 5
209
нит при 22°); во втором случае колокольчик становится слышным, когда наблюдаемое
положение стрелки показывает только каких-нибудь 15°. Специальная аккомодация
внимания может отдалить два впечатления более чем на 10° шкалы.
Такой же результат оказывается даже и тогда, если наблюдателю не дают
специальных указаний. Циферблат снабжают кругом с делениями, и перед ним может
совершать круговое движение стрелка точно так же, как часовая стрелка в
настоящих часах. Один раз при каждом повороте, когда стрелка достигает
известного значка на шкале, звонит колокольчик. Наблюдатель должен указать, где
находится стрелка в то время, когда звонит колокольчик: больше ему не дают
никаких инструкций. Он, согласно этому, следит глазами за ходом стрелки и при
первом повороте относит звук к какой-нибудь части круга. Второй поворот суживает
эту область, третий суживает ее еще больше, пока, наконец, не останется только
несколько делений шкалы между субъективным и объективным положением стрелки.
Между тем внимание к звуку стало более восприимчивым; наступила аккомодация
внимания; наблюдатель предрасположен слышать звук в известное мгновение. Это
мгновение приходит; удар колокольчика тотчас поднимается на верхний уровень
сознания; вместе с ним приходит и зрительное впечатление, но не при том делении
шкалы, с которым оно совпадало объективно, а при том делении, за которое уже
перешла стрелка, когда молоток ударял в колокольчик. Здесь происходит как бы
скачка на пари к вершине сознания, и звук, пришедший впереди света, который
отправился одновременно с ним, приходит вместе с другим световым впечатлением,
которое получено несколько раньше. И эта уступка времени, которую получило это
второе световое впечатление, обусловлена преимуществом, которое звук приобретает
благодаря аккомодации внимания.
Для аккомодации внимания нужно около полутора секунд. Поэтому если в
психологической лаборатории требуется быстрое и точное наблюдение, то
наблюдателю обыкновенно дают сигнал за какие-нибудь две секунды до появления
возбудителя. Это необходимо обыкновенно лишь в том случае, если аккомодация
требуется только один раз. Если же раздражение повторяется часто, то внимание в
известных, довольно широких пределах в состоянии адаптироваться к скорости
следования возбудителей друг за другом. Возможно, например, схватить ритмическую
форму звуков, которые образуют ряд, заключающий пять отдельных членов в одну
секунду - предельный тах1тит; и один в три секунды - предельный ппштит. Внимание
может аккомодироваться к любой скорости, не выходящей за эти пределы.
210
Аккомодация заключает в себе инерцию, и мы действительно находим, что легче
сохранить известное направление внимания, чем проложить ему новый путь. Легче
следить за движением отдельного инструмента в оркестре, если он перед этим играл
зо1о, чем в том случае, когда все инструменты начинают одновременно; можно
окончить уже начатый разговор на таком расстоянии, на котором неожиданный вопрос
нельзя было бы уже понять; поднимающийся огненный шар можно проследить на таком
расстоянии, на котором он в ином случае был бы невидим. Точно так же трудно
оторваться от течения своей мысли и-отдать все свое внимание письму или
посетителю; трудно также после такого перерыва опять углубиться в работу. К
сожалению, описание инерции внимания приходится ограничить этими общими местами;
специальное исследование ее законов еще не произведено.
ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ВНИМАНИЕ
Теории внимания так же многочисленны, как и теории чувства. Некоторые из них
разработаны в подробностях и с большим остроумием. Но так как все они в широких
размерах умозрительны, то мы укажем здесь лишь в главных чертах то объяснение
душевного процесса внимания, которое кажется нам наиболее приемлемым.
Неврологи согласны в том, что одно нервное возбуждение может влиять на другое в
двух противоположных направлениях: содействуя и противодействуя ему, или,
выражаясь в технических терминах, усиливая и подавляя его. Любой случай нервного
возбуждения может служить в качестве элементарной иллюстрации этого положения.
Если слабый кожный возбудитель направить на заднюю ногу лишенной мозга лягушки,
то действие возбудителя незаметно; член остается неподвижным. Но если
одновременно с этим раздражать глаз световым возбудителем, то происходит сильное
сокращение мышц ноги. Мы должны предположить здесь, что два возбуждения,
осязательное и зрительное, каким-то образом взаимно усилили друг друга. Далее,
давление на одну часть тела лягушки вызывает кваканье; а сильное давление на
другую часть вызывает мышечное сокращение. Но если оба эти давления производятся
одновременно, лягушка и не квакает и не двигается, она вообще не проявляет
своего отношения к воздействию возбудителей; не про-искодит никакой реакции на
раздражения. Мы должны допустить здесь, что оба возбуждения интерферируют друг с
другом; мы имеем здесь взаимную задержку нервных процессов.
211
Представляется несомненным, что условия душевного процесса внимания бывают двух
родов. Ясные процессы, находящиеся на гребне волны внимания, обусловливаются
усилением нервных возбуждений, лежащих в их основе. Равным образом смутные
процессы, находящиеся на нижнем уровне сознания, суть те процессы, которые
обусловлены взаимным подавлением нервных возбуждений, лежащих в их основе.
Душевный процесс внимания обусловлен, таким образом, взаимодействием
кортикального усиления и кортикального подавления.
Но если мы спросим о дальнейших подробностях, если мы постараемся создать себе
представление о том, что в действительности происходит в коре головного мозга
при взаимном усилении и подавлении нервных процессов, то мы опять окажемся во
власти умозрения. Вундт, например, полагает, что в лобных долях большого
головного мозга содержится особенный кортикальный центр, от которого исходят эти
подавления3. Его мнение весьма авторитетно и поддерживается очень солидными
доказательствами. Несмотря на это, действие того, что он называет
апперцепционным центром, в действительности гипотетично. Другие психологи
полагают, что процессы усиления и подавления рассеяны более или менее широко по
всей коре головного мозга. Но их согласие не идет дальше. Одна недавно
опубликованная теория утверждает, например, что ясность и живость ощущения
обусловлены сложностью кортикальной организации - многочисленными внутренними
сплетениями нервных элементов, чрезвычайной изменчивостью сопротивлений, которые
эти элементы оказывают, и теми сменяющими друг друга нервными путями, которые
могут быть открыты для обратного возбудительного процесса. Другая теория придает
такое же значение этой сложности организации, но пользуется ею в диаметрально
противоположном направлении: согласно этой теории, ощущение ясно, когда его
возбудительный процесс точно локализован, и оно смутно, когда этот процесс
распространен по многим поперечным путям и по многим системам нервных элементов.
Нет оснований утверждать, которая из этих теорий правильна и которая ошибочна,
как нет оснований утверждать, правильна ли хоть одна из них или обе неправильны.
Мы должны поэтому воздержаться от заключения, пока не узнаем больше о
физиологическом механизме подавления и усиления.
ВУНДТ объясняет внимание только подавлением, а не подавлением и усилением.
У. Джемс
ПОТОК СОЗНАНИЯ1
Порядок нашего исследования должен быть аналитическим. Теперь мы можем
приступить к изучению сознания взрослого человека по методу самонаблюдения.
Большинство психологов придерживаются так называемого синтетического способа
изложения. Исходя из простейших идей-ощущений и рассматривая их в качестве
атомов .душевной жизни, психологи выводят из последних высшие состояния сознания
- "ассоциации", "интеграции" или "смешения", как дома составляют из отдельных
кирпичей. Такой способ изложения обладает всеми педагогическими преимуществами,
какими вообще обладает синтетический метод, но в основание его кладется весьма
сомнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы. И
вместо того чтобы отправляться от фактов душевной жизни, непосредственно
известных читателю, именно от его целых конкретных состояний сознания, сторонник
синтетического метода берет исходным пунктом ряд гипотетических "простейших
идей", которые непосредственным путем совершенно недоступны читателю, и
последний, знакомясь с описанием их взаимодействия, лишен возможности проверить
справедливость этих описаний и ориентироваться в наборе фраз по этому вопросу.
Как бы то ни было, но постепенный переход в изложении от простейшего к сложному
в данном случае вводит нас в заблуждение.
Педанты и любители отвлеченностей, разумеется, отнесутся крайне неодобрительно к
оставлению синтетического метода, но человек, защищающий цельность человеческой
природы, предпочтет при изучении психологии аналитический метод, отправляющийся
от конкретных фактов, которые составляют обыденное содержание его душевной
жизни. Дальнейший анализ вскроет элементарные психические единицы, если таковые
существуют, не заставляя нас делать рискованные скороспелые предположения.
Читатель должен иметь в виду, что в настоящей книге в главах об ощущениях больше
всего говорилось об их физиологических условиях. Помещены же эти главы были
раньше просто ради удобства. С психологической точки зрения их следовало бы
описывать в конце книги. Простейшие ощущения были рассмотрены нами как
психические процессы, которые в зрелом возрасте почти неизвестны, но ничего не
было сказано такого, что давало бы повод
Джемс У. Психология. СПб., 1911.
213
читателю думать, будто они суть элементы, образующие своими соединениями высшие
состояния сознания.
Основной факт психологии. Первичным конкретным фактом, принадлежащим внутреннему
опыту, служит убеждение, что в этом опыте происходят какие-то сознательные
процессы. "Состояния сознания" сменяются в нем одно другим. Подобно тому как мы
выражаемся безлично: "светает", "смеркается", мы можем и этот факт
охарактеризовать всего лучше безличным глаголом "думается".
Четыре свойства сознания. Как совершаются сознательные процессы? Мы замечаем в
них четыре существенные черты, которые рассмотрим вкратце в настоящей главе:
1) каждое "состояние сознания" стремится быть частью личного сознания;
2) в границах личного сознания его состояния изменчивы;
3) всякое личное сознание представляет непрерывную последовательность ощущений;
4) одни объекты оно воспринимает охотно, другие отвергает и вообще все время
делает между ними выбор.
Разбирая последовательно эти четыре свойства сознания, мы должны будем
употребить ряд психологических терминов, которые могут получить вполне точное
определение только в дальнейшем. Условное значение психологических терминов
общеизвестно, а в этой главе мы будем употреблять их только в условном смысле.
Настоящая глава напоминает набросок, который живописец сделал углем на полотне и
на котором еще не видно никаких подробностей рисунка.
Когда я говорю: -"всякое душевное состояние" или "мысль есть часть личного
сознания", то термин "личное сознание" употребляется мною именно в таком
условном смысле. Значение этого термина понятно до тех пор, пока нас не попросят
точно объяснить его; тогда оказывается, что такое объяснение -одна из труднейших
философских задач. Эту задачу мы разберем в следующей главе, а теперь
ограничимся одним предварительным замечанием.
В комнате, скажем в аудитории, витает множество мыслей ваших и моих, из которых
одни связаны между собой, другие нет. Они так же мало обособлены и независимы
друг от друга, как и все связаны вместе; про них нельзя сказать ни того, ни
другого безусловно: ни одна из них не обособлена совершенно, но каждая связана с
некоторыми другими, от остальных же совершенно независима. Мои мысли связаны с
моими же другими мыслями, ваши -с вашими мыслями. Есть ли в комнате еще где-
нибудь чистая мысль, не принадлежащая никакому лицу, мы не мо-
214
жем сказать, не имея на это данных опыта. Состояния сознания, которые мы
встречаем в природе, суть непременно личные сознания-умы, личности, определенные
конкретные "я" и "вы".
Мысли каждого личного сознания обособлены от мыслей другого: между ними нет
никакого непосредственного обмена, никакая мысль одного личного сознания не
может стать непосредственным объектом мысли другого сознания. Абсолютная
разобщенность сознаний, не поддающийся объединению плюрализм составляют
психологический закон. По-видимому, элементарным психическим фактом служит не
"мысль" вообще, не "э/ия или та мысль", но "моя мысль", вообще "мысль,
принадлежащая кому-нибудь". Ни одновременность, ни близость в пространстве, ни
качественное сходство содержания не могут слить воедино мыслей, которые
разъединены между собой барьером личности. Разрыв между такими мыслями
представляет одну из самых абсолютных граней в природе.
Всякий согласится с истинностью этого положения, поскольку в нем утверждается
только существование "чего-то", соответствующего термину "личное сознание", без
указаний на дальнейшие свойства этого сознания. Согласно этому можно считать
непосредственно данным фактом психологии скорее личное сознание, чем мысль.
Наиболее общим фактом сознания служит не "мысли и чувства существуют", но "я
мыслю" или "я чувствую". Никакая психология не может оспаривать во что бы то ни
стало факт существования личных сознаний. Под личными сознаниями мы разумеем
связанные последовательности мыслей, сознаваемые как таковые. Худшее, что может
сделать психолог,-это начать истолковывать природу личных сознаний, лишив их
индивидуальной ценности.
В сознании происходят непрерывные перемены. Я не хочу этим сказать, что ни одно
состояние сознания не обладает продолжительностью; если бы это даже была правда,
то доказать ее было бы очень трудно. Я только хочу моими словами подчеркнуть тот
факт, что ни одно раз минувшее состояние сознания не может снова возникнуть и
буквально повториться. Мы то смотрим, то слушаем, то рассуждаем, то желаем, то
припоминаем, то ожидаем, то любим, то ненавидим, наш ум попеременно занят
тысячами различных объектов мысли. Скажут, пожалуй, что все эти сложные
состояния сознания образуются из сочетаний простейших состояний. В таком случае
подчинены ли эти последние тому же закону изменчивости? Например, не всегда ли
тождественны ощущения, получаемые нами от какого-нибудь предмета? Разве
215
не всегда тождествен звук, получаемый нами от нескольких ударов совершенно
одинаковой силы по тому же фортепьянному клавишу? Разве не та же трава вызывает
в нас каждую весну то же ощущение зеленого цвета? Не то же небо представляется
нам в ясную погоду таким же голубым? Не то же обонятельное впечатление мы
|
Скачать 4.56 Mb.