Новый слог. Карамзин. Новый слог Карамзина. Новый слог Н. М. Карамзина Выполнила студентка 4 курса группы 18рло41
 Скачать 1.35 Mb.
|
 «Новый слог» Н.М.Карамзина Выполнила студентка 4 курса группы 18РЛ-о-41 Кузнецова Е.Г. Сдвиги в русском литературном языке последней трети XVIII в. отразились в стилистической системе, созданной главой русского консервативного сентиментализма Н. М. Карамзиным и получившей тогда название «нового слога». Перед Карамзиным стояли выдвинутые эпохой задачи—добиться того, чтобы начали писать, как говорят, и чтобы в дворянском обществе стали говорить, как пишут. Иначе, необходимо было распространять в дворянской среде литературный русский язык, так как в светском обществе либо говорили по-французски, либо пользовались просторечием. Названными двумя задачами определяется сущность стилистической реформы Карамзина. Господствовавшая до Карамзина система «трех штилей» к концу XVIII в. устарела и тормозила развитие литературного языка и литературы, ведущим направлением которой становится сентиментализм, стремившийся, в противоположность рассудочному классицизму, уделять главное внимание изображению внутреннего мира человека. А это требовало от литературного языка естественности и непринужденности разговорной речи, освобожденной от сковывающих язык правил и ограничений. «Новый слог» и призван был удовлетворить потребности общества. Он освобождается от церковнославянизмов и архаизмов, как отяжеляющих литературный язык компонентов. Устраняются из «нового слога» также усложняющие речь громоздкие канцеляризмы. Все напоминающее приказный слог или церковную речь изгоняется из салонного языка дворянства. «Учинить, вместо сделать, нельзя сказать в разговоре, а особенно молодой девице». «Колико для тебя чувствительно и пр.—Девушка, имеющая вкус, не может ни сказать, ни написать в письме колико». Такие и подобные высказывания печатались в то время в журналах карамзинского направления. Однако все же в принципе употребление церковнославянской по происхождению лексики не запрещалось Карамзиным. Он оставлял в «новом слоге» те лексические элементы, которые прочно закрепились в языке. Своеобразно отношение Карамзина к народной речи. Он решительно выступал против внесения в литературный язык просторечия, хотя вовсе и не отказывался от черт народности в языке, особенно от народно-поэтических его элементов. Вводимая в литературный язык народная речь должна была соответствовать идиллическим представлениям дворян. Нормы стилистической оценки определялись для «нового слога» бытовым и идейным назначением предмета, его положением в системе других предметов, «высотою» или «низостью» внушаемой этим предметом идеи. Карамзин считал, что в правильном, красивом разговорном языке и в литературной речи должны быть слова, которые приятны светским людям и не могут оскорбить вкус дам. Писатель стремился резко ограничить употребление лексики, характерной для речи простого народа. Многое оттуда ему казалось неблагозвучным, низким, грубым и не представляющим ценности. Например, он считал «отвратительным» слово парень, поскольку при его прочтении или произнесении представлял себе неотесанного крестьянского детину с неприличными манерами. А вот слово пичужечка ему нравилось, потому что вызывало ассоциации с красотами природы и благообразными крестьянами, любующимися птичкой на дереве. Вкус — вещь во многом субъективная… При разработке «нового слога» Карамзин ориентируется на нормы французского языка и стремится уподобить русский литературный язык французскому, получившему широкое распространение как салонный разговорный язык высшего дворянства России. Карамзин ввел моду вносить в русский текст литературных произведений отдельные слова или целые фразы на иностранном языке в нетранслитерированной форме. Так, в его «Письмах русского путешественника» читаем: «Маленькие деревеньки вдали составили... приятный вид. Qu ll c est beau Ie pays ci! твердили мы с итальянцем». Однако чаще Карамзин калькирует французские слова и выражения, в результате чего под его пером появляются слова: промышленность (фр. Industrie), человечность (фр. humanite), усовершенствовать (фр. parfaire), тонкость, развитие и пр. Действительно, писатель считал, что включение заимствований в словарный состав языка — это нормальный и естественный процесс, ведь все цивилизованные народы движутся единым путем прогресса и культурного развития. Однако в зрелый период творчества он выступал против слепого и чрезмерного перенимания иноязычных слов и был противником галломании (неумеренной моды на все французское, в том числе на язык). Наплыв французских и немецких заимствований в русский язык наблюдался еще до Карамзина; писатель же стремился выбрать из этой лексической массы только лучшее, то, что было действительно необходимо и способствовало обогащению русского словарного состава. Интересно, что языковое чутье в данном случае почти не подводило писателя: большая часть заимствований, встречающихся в его текстах, прошла проверку временем и закрепилась в русском языке: актер, грот, бассейн, визит, бильярд, фейерверк, альбом, концерт, дуэт, пантомима, ария, архитектура, галерея, фасад, адвокат, биржа, директор, капитал, конференция, провинция, гипотеза, глобус, процент, кризис, эстетика и многие другие. Карамзин мог со временем отказаться от некоторых прямых заимствований: например, он употреблял в своих текстах слова вояж и визитация, но затем стал заменять их соответственно на путешествие и осмотр. Многие кальки с иноязычных слов, приписываемые главе русского сентиментализма, встречались в литературных текстах и до него: вкус «эстетическое чувство», трогательный, блистательный, промышленность, общественность и др. Возможно, они стали ассоциироваться с Карамзиным потому, что он, как самый известный русский писатель конца XVIII – начала XIX в., способствовал их популяризации и закреплению в русском языке. Этим Карамзин, несомненно, обогатил лексику русского литературного языка своего времени. Типичной чертой «нового слога» становятся перифразы. Подобное стилистическое явление возникло во французском литературном языке конца XVII в., так называемый жарго «Des Precieuses ridicules», язык «смешных жеманниц», который остроумно пародировал в одноименной комедии Мольер. Манерная перифрастическая фразеология была неотъемлемым признаком литературного языка конца XVIII в. Тогда вместо «солнце» было принято говорить и писать светило дня, дневное светило; вместо глаза—зеркало души и рай души; вместо. нос—врата мозга, рубашка обозначалась как верная подруга мертвых и живых; сапожник именовался смиренный ремесленник; саблю заменяло губительная сталь; весну — утро года; юность — утро лет и т. п. Одной из существенных сторон карамзинских преобразований в русском литературном языке является разработка четкого синтаксиса, особенно в отношении порядка слов в предложении. В сравнении с синтаксисом «нового слога» кажется тяжелым и неуклюжим не только синтаксис Тредиаковского и Ломоносова со свойственными этим авторам громоздкими периодами на немецкий или латинский образец, но и синтаксис стихотворений Державина, нередко допускавшего необоснованные инверсии. В результате карамзинской языковой реформы в русском языке получает признание и распространение логически прозрачный и естественный порядок слов. В стилистиках начала XIX в. мы находим следующие правила расстановки слов в предложении: 1) подлежащее впереди сказуемого и дополнений; 2) имя прилагательное перед существительным, наречие перед глаголом; слова, обозначающие свойства и употребляемые для замены прилагательных и наречий, ставятся на их место, например: природа щедрою рукою рассыпает благие дары; 3) в сложном (распространенном) предложении слова и члены управляющие помещаются возле управляемых; 4) среди дополнений, зависимых от глагола, последнее место принадлежит прямому дополнению в винительном падеже; 5) слова, отвечающие на вопросы где? и когда?, ставятся перед глаголом, предложные обстоятельственные конструкции, зависимые от глагола, следуют за ним; 6) все приложения должны находиться после главных понятий; 7) «слова, которые потребно определить, должно ставить впереди слов определяющих, например: житель лесов, кот в сапогах» и т. д. Таков порядок слов, признаваемый нормальным для литературного языка. Наряду с этим в стилистических целях допускалось и употребление обратного порядка слов, обычно в чередовании с прямым, чем достигалось синтаксическое равновесие сложного целого. В произведениях Карамзина четко выражена авторская позиция. Для этого писатель часто использовал особую синтаксическую конструкцию. Он создавал фрагмент текста, в котором давал какие-либо объективные сведения. За этим фрагментом следовало короткое простое предложение, заключающее в себе авторскую сентенцию, субъективное суждение писателя по поводу изложенной информации. В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели… История злопамятней народа! «История государства Российского», т. 9 (об Иване Грозном) Все перечисленное приблизило литературный синтаксис к естественному и сделало слог Карамзина легким, изящным и хорошо воспринимаемым. Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала поле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют! — день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. «Бедная Лиза» (1792) Славянизмы. Под славянизмами будем иметь в виду широкую группу слов — не только церковнославянизмы, но и устаревшие исконно русские (древнерусские) слова и выражения. Карамзин понимал, что язык исторически развивается, и теоретически полагал, что этому пласту лексики не место в литературной речи: данные слова устарели и мало кому понятны, среди них много «тяжеловесных», не отвечающих требованиям хорошего вкуса. На практике же выяснилось, что такой радикальный отказ нецелесообразен и даже вряд ли возможен. Действительно, от устаревших и малопонятных слов вроде бы логично избавиться. Но отказ вообще от всех славянизмов грозил не улучшить язык, а сильно обеднить его: многие из этих слов уже органично вписались в словарный состав. Они могли украсить собой художественный текст, помочь точному выражению мыслей и созданию определенного эмоционального настроя или исторического колорита. Карамзин это признал. В своих произведениях он использовал славянизмы в следующих целях: для создания торжественного настроя; как одно из средств условной поэтической речи; для создания исторического колорита. Стремясь сделать речь красивой, сентименталисты часто обращались к разнообразным средствам художественной выразительности: эпитетам, метафорам, перифразам и т. д. Не всегда им удавалось соблюсти в этом меру, поэтому некоторые тексты излишне многословны, насыщены «красивостями» в ущерб стилю и ясности смысла. В салонном языке даже нейтральные слова, не содержащие в себе никакого грубого смысла, часто заменялись перифразами. Считалось, что это красиво и нравится дамам. Например, вместо солнце говорили дневное светило, вместо глаза́ — зеркало души, вместо сабля — губительная сталь и т. п. Это явление отразилось в творчестве сентименталистов с их ориентацией на вкус светской дамы. Карамзину — человеку с большим литературным талантом и языковым чутьем — нередко удавалось использовать средства выразительности в меру и гармонично. Например, его документальная проза написана прекрасным, живым и понятным языком. Но в художественных произведениях автор излишне увлекался многословными метафорами и перифразами, так что иногда даже вынужден был разъяснять их прямо в тексте, чтобы читатели поняли, о чем речь: Дунул северный ветер на нежную грудь нежной родительницы, и гений жизни ее погасил свой факел! Да, любезный читатель, она простудилась… «Рыцарь нашего времени» (1802–1803) Чтобы оценить положительное значение синтаксической реформы, произведенной Карамзиным, достаточно сравнить периоды в произведениях М. В. Ломоносова, построенные по латинским или немецким моделям, и периоды в прозе Карамзина. Ломоносов.«Уже мы, римляне, Катилину, столь дерзновенно насильствовавшего, на злодеяния покушавшегося, погибелью отечеству угрожавшего, из града нашего изгнали»; Карамзин. «Юная кровь, разгоряченная сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем; солнечные лучи играли на белом ее лице и, проницая сквозь черные пушистые ресницы, сияли в глазах ея светлее, нежели на золоте». Таким образом, в упорядочении синтаксиса литературного языка состоит одна из главных заслуг Карамзина как реформатора стилистики. Как положительные, так и отрицательные стороны карамзинских преобразований были по. достоинству оценены уже в первой половине XIX в. В. Г. Белинский писал об этом в статье «Сочинения Александра Пушкина» (1843 г.): «Карамзин имел огромное влияние на русскую литературу. Он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи... При нем и вследствие его-влияния тяжелый педантизм и школярство сменялись сантиментальностью и светскою легкостью, в которых было много странного, но которые были важным шагом вперед для литературы и общества». Однако критик сумел правильно подметить и отрицательные черты карамзинского «нового слога». В статье «Литературные мечтания» (1843 г.) мы читаем: «Тогда был век фразеологии. А гнались за словом и мысли подбирали к словам только для смысла. Карамзин был одарен от природы верным музыкальным ухом для языка и способностью-объясняться плавно и красно, следовательно, ему не трудно-было преобразовать язык. Говорят, что он сделал наш язык сколком с французского, как Ломоносов сделал его сколком с латинского. Это справедливо только отчасти. Карамзин старался писать, как говорится. Погрешность его в сем случае-та, что он презрел идиомами русского языка, не прислушивался. к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников». С этим мнением великого русского критика мы можем согласиться: главная беда Карамзина состояла в том, что он,. удовлетворяя вкусам дворянства, с презрением относился к речи народа. Это и помешало ему сделать «новый слог» подлинно национальным литературным языком, который был бы способен обслуживать потребности всей сложившейся к этому времени русской нации. Сильные и слабые стороны карамзинских преобразований русского литературного языка выявились ярче всего в течение двух первых десятилетий XIX в., когда вокруг «нового-слога» разгорелась ожесточенная общественная борьба, разделившая на два лагеря—сторонников и противников карамзинской реформы—не только писателей и критиков, но и более-широкие круги общества, преимущественно молодежи. Однако эти идеи получили реальное воплощение лишь в более поздние годы, с наступлением пушкинского периода в истории нашего литературного языка. Литература: Ковалевская Е. Г. История русского литературного языка. — М., 1992. Камчатнов А. М. История русского литературного языка: XI– первая половина XIX в. — М., 2015. Лаптева О. А. Теория современного русского литературного языка. — М., 2003. |