Охотники за лавинами. Охотники за лавинами
 Скачать 1.68 Mb.
|
|
Глава 5 ПОИСКОВЫЕ И СПАСАТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Несчастный случай с Джеймсом Гриффитом в Алте Работая снежным патрульным, я принимал участие во многих спасательных операциях: больших, маленьких, трагических, нелепых, даже юмористических. Соединением трагедии и нелепости был несчастный случай с Джимми Гриффитом. Как только солнце позолотило вершины Сью-пириор и Болди, я вышел из спасательной станции взглянуть перед завтраком на погоду и снег. Было безветренно, и ничто не двигалось, за исключением дыма, поднимающегося вертикально вверх из труб приюта. В этом спокойном и холодном воздухе любой звук разносился очень далеко. Я услышал, как кто-то зовет: «Помогите!» Казалось, голос долетал с другой стороны каньона, откуда-то с Коллинс-Фейс. Но я не видел никакого движения. Я взял бинокль. Тоже ничего не видно. Затем я увидел в легкой морозной дымке зигзаг следа: кто-то поднялся на Коллинс-Фейс на лыжах. След превратился в две параллельные прямые, когда лыжник поехал вниз, и исчезал там, где склон обрывался у рудничных отвалов. Я увидел группу работников подъемника, медленно поднимавшихся по склону, и позвонил по телефону. «Мы тоже слышим его,— ответили мне,— но не поймем, откуда он кричит». Я сказал: «Я думаю, он в деревьях ниже рудничных отвалов. Я вижу свежие следы». Они поднялись на сотню метров с санями и нашли его. Спускаясь на большой скорости, он потерял управление при попытке обогнуть отвалы и влетел в лес. У него была сломана нога. Жертвой оказался горнолыжник из Солнечной Долины Джимми Гриффит, один из лучших в то время. Почти сразу после того, как спасательная команда спустила его к шоссе, прибыла скорая помощь, которую я вызвал. Это было довольно обычное дело. У меня была удобная позиция на спасательной станции, расположенной на противоположной стороне каньона, и я отлично видел все лыжные трассы и часто служил собакой-ищейкой для лыжных патрулей. Не прошло и двух часов с того момента, как я услышал крик Джимми о помощи, а он уже был в больнице в Солт-Лейк-Сити. Но, ко всеобщему удивлению, он умер, и все пошло прахом. Хор злопыхателей сразу же затянул: что за лавочка у нас тут в Алте, если мы позволяем человеку лежать в снегу так долго, что он замерзает? Позже выяснилось, что у этого парня была болезнь крови и любая травма вызывала у него образование тромбов. Такой тромб попал в сосуды легких и вызвал смерть от эмболии. Кончилось тем, что кто-то спилил деревья. Как будто бедные деревья, защищающие от ветра и солнца, были виноваты в случившемся. У этой истории есть мораль. Спасатель никогда не должен ожидать похвал за свои усилия. Если он не готов встретить лицом к лицу невежество, непонимание и иногда собственнические интересы, ему лучше оставить эту деятельность. Поисково-спасательные работы — неблагодарное занятие. Это не игра, а мир полон людей, думающих задним числом. Надо делать все, что можешь, и черт с ним, со всем остальным. Некоторые врачи оказываются беспомощными при несчастном случае на горных лыжах. Они хотят ставить диагноз только в больничных условиях. В то же время спасатель всегда готов признать авторитет врача, если тот берется оказать первую помощь. К счастью, в Алте у нас был корпус врачей-лыжников из Солт-Лейк-Сити, знавших, как оказывать первую помощь, и позволявших лыжным патрульным самим делать все необходимое, если только случай не требовал вмешательства врача. Я помню, как один из них, Джордж Картрайт, спас жизнь лыжнику, который упал на собственную палку и разорвал себе большую артерию на ноге. Рана была слишком высоко, чтобы можно было остановить кровь при помощи жгута. Тогда Джордж налепил на рану большой тампон из снега и наложил давящую повязку. Он использовал холод вместо жгута. Но был и другой врач, из Алты, уроженец Среднего Запада. Его прозвали Занудой. Он был не то гинекологом, не то каким-то другим узким специалистом, но всегда вмешивался в обычные несчастные случаи, встречающиеся в лыжной практике, причиняя жертве лишние страдания своими диагностическими манипуляциями, когда важнее всего было наложить шину и согреть пострадавшего. Однажды лыжный патрульный и я доставили в комнату первой помощи девушку с переломом бедра. Это плохой перелом. Мощные мышцы ноги сокращаются, и при этом заостренные обломки кости врезаются в мягкие ткани. Девушка держалась превосходно, но было очевидно, что она испытывает ужасную боль. Мы начали вправлять перелом. Сейчас спасателей уже не обучают наложению шин для вытяжения, и, без сомнения, по достаточно веским причинам. Но в те дни мы использовали их при серьезных переломах, потому что они приносили пострадавшим очень большое облегчение. Должно быть, мы хорошо это делали, потому что доктора из Солт-Лейк-Сити не снимали наложенных нами шин до тех пор, пока не исчезала отечность. Девушка молча корчилась на столе. Мы наложили шину и собирались начать ее прибинтовывать. Вдруг мой помощник зашипел: «Ой, идет Зануда!» Врач величественно отстранил нас. Он пощупал ногу, сумев извлечь пару стонов даже у такой стойкой жертвы. Он исследовал шину и провозгласил: «Она достаточно плотно прилегает к ноге». Ну, бинты были отложены. Девушка молила меня глазами. Но что я мог сделать в присутствии всесильного доктора? К счастью, пришло спасение: прозвучал гонг на обед, и врач бросился наверх. Не обменявшись ни словом, мы кинулись к девушке и прибинтовали шины. Она облегченно вздохнула. Страдание исчезло с ее лица. «Спасибо, ребята»,— прошептала она и спокойно уснула. Однако случилась ночь, когда я обрадовался бы любому доктору, даже Зануде, лишь бы снять с себя тяжкий груз ответственности. Было поздно, метель завывала в каньоне, и шоссе было закрыто. Позвонили из Перуанского приюта и сообщили, что какая-то машина проскочила ворота на нижнем конце каньона, пыталась подняться наверх и увязла на Литл-Сьюпириор. В машине находились чета новобрачных и мать жениха; никто из них не умел ходить на лыжах и не был готов к серьезной встрече со снегом. Жених и невеста пробились в приют, мамаша увязла где-то по дороге. Неясно было, почему такая компания сломала запертые ворота и поехала в подобную ночь через каньон Литл-Коттонвуд. Я вызвал нескольких профессионалов-лавинщиков. Одна группа пошла из приюта по ответвлению шоссе. Я пошел вниз вдоль основного шоссе. Мы должны были встретиться на пересечении дорог, но этого не случилось. Я дошел до застрявшей машины и отправился назад. На всем пути дорогу перекрывал свежий лавинный снег. Подгоняемый ветром, он бился в мои защитные очки, как мошка в стекло лампы. Понятно было, почему я не нашел никаких следов — ведь и мои собственные тут же исчезали. Мамаши нигде не было. Когда я добрался до приюта, я узнал, что другая группа нашла ее в сотне метров от дверей. Она потеряла туфли и пальто. Когда я увидел ее, она лежала в кровати, обложенная грелками. И то, что я увидел, мне не понравилось. Она была без сознания, а вокруг носа и рта пролегали тонкие белые линии. Я отозвал сына и задал ему один вопрос. Ответ был такой: «Да, у мамы действительно больное сердце». Миленькая ситуация: мы были отрезаны снегопадом и лавинами с женщиной в состоянии сердечного приступа. Врачи любят кататься на лыжах, и обычно один-два доктора всегда находятся в районе. Я обзвонил другие приюты, прося их просмотреть регистрационные книги в поисках медика. В приюте Алта один нашелся и подошел к телефону. Он сказал с сожалением: «Я помогу вам, чем смогу, но должен сказать вам, что я дантист». Я внезапно вспомнил вторую мировую войну и дерзкого молодого лейтенанта (не себя), язвительно спрашивающего зубного врача: «Ну и что же вы делаете на войне?» «Я ассистент хирурга в медсанбате». «А если хирург выйдет из строя?» «Тогда я заменю его». «Ну и ну! — сказал лейтенант.— Я лежу с животом, вспоротым осколком снаряда, и что же видят мои глаза? Наклонившегося надо мной зубного врача!» Остался последний шанс. Я позвонил Джорджу Картрайту в Солт-Лейк-Сити. Это доктор из докторов, потому что он справлялся с такими случаями, когда другие врачи отступали. Я обрисовал ему ситуацию. Он сказал: «Есть ли хоть какая-нибудь возможность спустить ее вниз?» «Абсолютно никакой». «Тогда держите ее в тепле и спокойствии. Если она очнется, влейте в нее как можно больше горячего чая». «Будет сделано. Что-нибудь еще?» «Ну, вы можете молиться». Мы это и сделали. И мамаша тоже. Валь-да-Баркли и Цуоц, Швейцария, 1951 г. Поисково-спасательные работы — мучительное занятие при любых обстоятельствах, но в особенности зимой. К сожалению, всегда существует возможность, что за короткое время холод из небольшой неприятности может обратиться в трагедию. Поэтому зимние спасательные работы —всегда соревнование с временем. С другой стороны, поспешность может привести к тому, что спасательные партии будут плохо организованы, неправильно экипированы и окажутся в наихудших погодных условиях. Наконец, на начальника поисково-спасательной партии зима накладывает тяжелейшее бремя ответственности и решительности в действиях. Он берет на себя ответственность за спасение пострадавшего любой ценой. Но он отвечает также за свою группу, за их жизнь. Во время спасательных работ ему нужно постоянно оценивать шансы спасателей остаться в живых. Наиболее тяжелое решение, которое должен уметь принять начальник спасательной команды,— это отказаться от продолжения спасательных работ. Команда обычно отступает неохотно, так как, начав операцию по спасению, бросить ее очень трудно. И всегда можно ожидать ураганного огня критики со стороны людей, которые никогда не были на месте событий. У немногих хватает мужества не обращать внимания на слухи. Известно много таких случаев, но классическим является катастрофа в Валь-да-Баркли в Швейцарии в 1951 г. Зимой Ужаса. В январе во время сильного бурана дорожный обходчик Гросц вышел посмотреть, проходимы ли еще отдельные участки шоссе. (В гл. 7 приводится научный анализ этого бурана и говорится о том, что он предвещал.) В таких условиях Гросц должен был иметь достаточно здравого смысла, чтобы остаться дома, или же кто-либо из его начальства должен был иметь достаточно здравого смысла, чтобы приказать ему это. Тем не менее он пошел и породил цепную реакцию смертей и разрушений, которая показалась бы невероятной, если бы не была фактом. Когда Гросц не вернулся к обеду, его жена известила об этом власти. Спасательная команда вышла его искать и, обнаружив, что шоссе завалено лавиной, начала поиски его останков. Собака, натренированная находить засыпанных в лавине по запаху, обнаружила тело Гросца; но в это время вторая лавина погребла спасателей. После этого вышли еще две спасательные команды и тоже были завалены. В этот ужасный день, пытаясь спасти одного человека, который уже был мертв, погибли еще семь человек и собака. Можно только преклоняться перед их мужеством и решимостью и сомневаться в их рассудительности. Но это еще был не конец. Под этой лавиной лежал мертвым глава противолавинной службы Цуоца, близлежащего городка. В его отсутствие никто не имел права открыть огонь из пушек, чтобы защитить город. Пока отцы города обсуждали, как выйти из этого тупика, снег продолжал падать на Валь-д'Уреццу, Валь-Буэру и Альбанас. Д'Урецца и Буэра — хорошо известные лотковые лавины больших размеров, сошедшие на противоположной стороне от Цуоца. Альбанас — открытый склон прямо над населенным пунктом, и раньше с него никогда не сходили лавины. В конце концов отцы города перестали мешкать и отдали распоряжение стрелять. Артиллерист выпустил снаряд в буран более или менее наобум. Везде сошли лавины: Валь-д'Урецца, Валь-Буэра и Альбанас. Часть городка была разрушена, и были новые жертвы. Вероятно, наибольшей иронией в этой истории было то, что в результате этого парада человеческих ошибок в Цуоце перестали использовать пушки, как будто они были в чем-нибудь виноваты. Из всего этого следует мораль: в любых поисково-спасательных работах может наступить момент, когда чувства должны уступить место разуму. Катастрофа с бомбардировщиком В-25, гора Тимпаногос, штат Юта Спасательные работы после катастрофы бомбардировщика В-25 на горе Тимпаногос в 1954 г. были самыми трудными и опасными. в моей жизни. Тимпаногос (высотой около 3700 м) — наивысшая точка в изрезанном хребте Уосатч в штате Юта. Это огромное нагромождение рыжевато-коричневых скал с треугольной вершиной. Боковые хребты, отходящие от вершины, разделяют северо-восточный склон горы на три основных чашеобразных цирка и на несколько меньших. Все цирки большие и страшно крутые. Вот все, что я знал о Тимпаногосе по фотографиям и картам, так как сам там никогда не был. Бомбардировщик В-25 летел из Грейт-Фолс, штат Монтана, на авиабазу на юге. Почему экипаж составил маршрут таким образом, чтобы лететь по долине Солт-Лейк на высоте 3500 м в непогоду, в окружении более высоких горных пиков, теперь уже не установишь. Но это было так. На самолете находились авиационные специалисты, секретные документы и оборудование. Когда связь с ними прекратилась, они должны были находиться где-то к югу от Солт-Лейк-Сити. В те дни еще не существовало контрольной радиолокационной сети. Один пилот-зондировщик погоды сообщил, что заметил какие-то отблески, которые могли быть хвостом упавшего самолета, на одном из заснеженных склонов горы Тимпаногос. Собственно, в один и тот же буран примерно в одном и том же районе пропали два самолета (другим самолетом был «Бонанза»). Поскольку и В-25 и «Бонанза» имели сдвоенное хвостовое оперение, сначала не было известно, какой из самолетов обнаружил пилот. Если самолет летел на заданной высоте, но сбился с курса и на полной скорости врезался в гору, было мало шансов, что кто-нибудь остался в живых. Но мы не могли считать это само собой разумеющимся. Быть может, самолет обледенел и пилот специально искал снежное поле как мягкую посадочную площадку. Там, на ветру и морозе, кто-то мог забиться в снежную пещеру или в разбитую кабину, надеясь на чудо. Но довольно предыстории, представление о которой я составил по кусочкам в начале наземных поисков Я возвращался из инспекционной поездки на Северо-Запад, когда меня перехватили в Солт-Лейк-Сити и попросили немедленно отправиться на базу ВВС в Огдене, штат Юта. Погода немного улучшилась, и самолет должен был пролететь над Тимпаногосом, чтобы я мог еще раз посмотреть на предполагаемое место катастрофы и на подходы к нему. Пилот-зондировщик тоже был там. Он дал мне карту района, указав на ней предполагаемую точку катастрофы в северном цирке. Нашим самолетом был один из тех SA-16, которые имеют долгую славную историю поисково-спасательных работ. Кроме команды, на борту были два известных специалиста по лыжным походам в горах этого района — Гарольд Гудро и Джим Шейн, а также два спасателя ВВС. Спасатели уже совершили поход к Тимпаногосу на земле. Но им пришлось вернуться из-за непогоды и из-за того, что склоны оказались слишком крутыми для снегоступов. (В сущности невозможно пересекать крутые склоны на снегоступах, потому что они слишком широки. Лыжнику, стоящему на узкой опоре и стальных кантах, сделать это легче.) После безуспешной попытки спасатели пришли в ближайшую контору Лесной службы за помощью. Мы, гражданские участники группы, были снабжены парашютами, нас проинструктировали, что надо делать в том случае, если придется прыгать, но это не поколебало моего спокойствия. В тот момент я был более озабочен своим снаряжением. У меня было с собой лыжное снаряжение, но мою просьбу задержать полет, пока я не достану взрывчатки, отклонили. Я подумал, что это большая ошибка. Лавинщик, отправляющийся в незнакомую лавинную местность, берет с собой взрывчатку, так же как хороший охотник берет с собой ружье. Однако существовал все тот же неумолимый враг — время. Для любого оставшегося в живых оно должно было нестись весьма стремительно. Когда наш самолет прошел над склоном горы Тимпаногос, мы увидели, что цирки на восточной стороне полны клубящихся облаков. Пилот вошел в них, и мы почувствовали, как все ветры мира встретились в одном месте, чтобы разорвать нас на куски. Самолет подпрыгивал и содрогался, как разбитый фургон на булыжной мостовой. Он едва не переворачивался. Все, что не было закреплено в кабине, начало с шумом сталкиваться друг с другом и разбиваться, подтверждая мое впечатление, что наш воздушный корабль разваливается в воздухе. Никогда в жизни мне не было так страшно, даже тогда, когда мы с Ральфом Вайзе не смогли приземлиться ночью в Рино в штате Невада, но об этом я расскажу в свое время. Пилот вывел самолет из болтанки и сказал по внутреннему телефону: «Не волнуйтесь, ребята, самолет сможет выдержать больше, чем мы сами». Приятная мысль! Затем мы снова пошли к нужному месту. Мое уважение к спасателям ВВС безгранично. Мы играли в эту игру около часа, надеясь хотя бы на краткий разрыв в облаках. Я спросил одного из спасателей, смогут ли они прыгать, если мы обнаружим разбитый самолет. Он пожал плечами и сказал, что они-то смогут, но пользы от парашюта на этой высоте будет столько же, сколько от мешков с песком. Время шло. Если мы хотели что-нибудь сделать на земле в тот же день, нам бы следовало уже начать. Пилот приземлился в Прово, на горной базе. Нас встретила озабоченная группа должностных лиц, и среди них лесной инспектор Джекобе. Он отвел меня в сторону и спросил: «Как все это выглядит?» Я ответил: «Никакой видимости. Если самолет врезался на полной скорости, нет никакой надежды на то, что кто-то остался в живых. Другое дело, если это вынужденная посадка». Инспектор сказал: «Вы отвечаете за эту операцию. Сделайте все, что в человеческих силах, чтобы достичь места катастрофы, но без дополнительных жертв». Мы забросили наше снаряжение в машины и двинулись вверх по каньону до места, где дорога исчезала в сугробе. Там нас встретили вездеходы, подцепившие и отбуксировавшие нас на лыжах остаток пути к кордону Лесной службы. Этот кордон работает обычно только летом, но сейчас он должен был сделаться нашим базовым лагерем. Над ним неясно вырисовывались скальные и снежные валы Тимпалогоса. Довольно много спасателей было доставлено сюда до нас. Я мрачно посмотрел, кто там был. Большинство из них я знал если не по имени, то в лицо по совместному катанию на лыжах в Алте. Их было слишком много. За исключением твердого ядра профессионалов, членов Национальной системы лыжных патрулей и Уосатчского горного клуба вроде Шейна и Гудро, остальные вели себя, как нетерпеливые дети. Я размышлял, не отправить ли половину из них домой. Психологически это было невозможно: я не мог вернутьтех, кто добровольно вызвался помочь. Все, что я мог сделать, эта стараться не допустить их гибели. В отличие от мобилизации, которая, очевидно, проводилась по принципу «брать любого, кто объявится с парой лыж», сама организация операции производила впечатление. Лесная служба сразу же собрала транспорт — как колесный, так и для передвижения по снегу —и распределила спальные мешки, пищу, топливо, освещение и другое имущество для обеспечения лагеря в этом отрезанном углу отдаленного района. Благодаря опыту борьбы с лесными пожарами Лесная служба стала чрезвычайно искусной в такого рода деятельности. Я развернул большую топографическую карту района Тимпаногос, уже не раз бывшую в работе. На ней было отмечено предполагаемое место аварии —северный цирк. Нам оставалось только исследовать его. Наш базовый лагерь располагался на высоте 1800 м, а если допустить, что разбившийся самолет находился на той же высоте, на которой летел, то это означало 3500м. Элементарный подсчет говорил, что между нами и самолетом лежало по вертикала 1700 м, преодолеть которые весьма трудно в любых горах. Я считал, что у нас для этого есть время, и мне пришла в голову мысль, что гора, вероятно, позаботится о том, чтобы обеспечить естественный отбор в команде. Мне даже показалось, что я как раз один из тех, кого гора собирается отвергнуть, и что нужно без промедления назначить заместителя. Мы были в районе Тимпаногос, защищенном от ветра, и буря шумела далеко над нами. Облака клубились только в среднем и южном цирках, так что мы пребывали в спокойном воздухе под сверкающими лучами солнца. Был один из тех невероятно прекрасных зимних дней, когда снег сверкает как серебро, а все чувства обострены, как у несущихся вниз лыжников. Первая часть маршрута, которую я наметил вместе с Шейном и Гудро, должна была проходить по гребню хребта, ответвляющегося от главного массива. Это был безопасный путь, что давало мне возможность осмотреть спасательную партию и оценить лавинную опасность. О следующей стадии поисков мы решили подумать по завершении первой. Согласно моему плану, если снег окажется устойчивым, то из точки, где хребет переходит в саму гору, нужно рискнуть траверсировать весь цирк на высоте приблизительно 2700 м. На этой промежуточной высоте с различных удобных точек мы смогли бы разглядеть упавший самолет. У нас было несколько раций, применяемых парашютистами. Если мы увидим что-то, что невозможно определить на расстоянии, я пошлю группы из двух-трех человек поближе к подозрительному объекту. Таким образом я надеялся управлять своей слишком многолюдной партией. А с другой стороны хребта можно было, если позволит облачность, осмотреть в бинокль средний и южный цирки. Это был разумный план, но он быстро обратился в кошмар. У одних спасателей был альпинистский опыт, у других нет, но все они были хорошими горнолыжниками. Однако вскоре стало очевидным, что некоторые из них никогда не участвовали в крупных восхождениях. Когда я поднялся на гребень хребта выше границы леса и огляделся вокруг, то увидел, что партия разделилась примерно на три группы. Далеко впереди были Шейн, Гудро и горсточка альпинистов, идущих, словно койоты по свежему следу. За ними следовала самая большая группа, двигавшаяся хорошо; но много медленнее лидеров. Далее по одному и по два брели отставшие. Партия растянулась почти на 2 км, и я мог контролировать ее в такой же степени, как старая овчарка, пасущая стадо техасских быков. Мне было жаль тех двух парней из ВВС. Спасатели ВВС — это элита парашютистов, крепчайшие из крепких. Эта пара не была исключением. Но, передвигаясь на снегоступах по крутому склону цирка, они были почти беспомощны и оказались даже позади отстающих, что убивало их и физически и морально. Впереди было еще хуже — тридцатиградусные склоны, покрытые уплотненным от ветра и подтаявшим на солнце снегом. На таких склонах трудно удерживаться даже на узких лыжах со стальными кантами. Поэтому спасатели ВВС неизбежно потеряли бы точку опоры и беспомощно скользили вниз по склону, пока не врезались бы в камень или дерево. Мне пришла в голову единственная за день блестящая идея. Я послал их на базу с запиской к начальнику лагеря, в которой просил снабдить их лыжами и обучить основам горнолыжного искусства. Парашютисты-спасатели, возможно, не хуже меня знали, что нельзя выучиться ходить на лыжах по горе Тимпаногос за один день, но таким образом их самолюбие было спасено. Отставших лыжников я попросту предоставил судьбе. Они находились не в опасных местах и не должны были попасть в них до наступления темноты. Я отправился за лидерами, которые прошли уже две трети пути через цирк и выглядели сейчас крошечными фигурками даже в окулярах моего бинокля. Независимо от того, насколько мы привыкли читать топографическую карту, реально представить себе масштабы цирка довольно трудно. Цирк был больше, чем я ожидал,— он был огромен. Куда бы я ни направил бинокль, я видел выходы скал и линии отрыва лавин. Это был хороший признак. Видимо, лавины сошли недавно, во время бурана. Идти вблизи гребня хребта около недавно сошедшей лавины — едва ли не самое безопасное дело в многоснежном районе. Гора не может снова стрелять, пока вновь не накопит боеприпасы. Конечно, это не так просто. На такой большой, крутой и расчлененной горе, как Тимпаногос, всегда есть карманы и склоны, которые из-за какой-либо причуды в расположении, направлении ветра или еще чего-нибудь не принимают участия в общейбомбардировке. Они подобны снайперам, оставшимся, чтобы прикрыть отступление главных сил, и столь же опасны. Мои шансы повлиять на намерения Шейна и Гудро были равны нулю, но я мог прочитать их мысли. Ни невооруженным глазом, ни в бинокль в северном цирке не было видно никаких признаков упавшего самолета: ни кусочка алюминия или стекла, отражавшего солнце, ни черного пятнышка, оставленного горящими бензином и маслом, никаких форм, линий, углов или цветов, чуждых этому месту. Эти тигры снегов, Шейн и Гудро, обрыскали весь северный цирк и сейчас готовились к безрассудному рывку вокруг горы. Без сомнения, они видели то же, что и я увидел в кратковременном разрыве облачности. В южном цирке была длинная стенка, черная, а не красно-коричневая, как большинство скал Тимпаногоса. Пилот упоминал эту стену как подозрительный признак. Это было безумное предприятие, если учесть время, расстояние и неизвестные опасности впереди. Я мог что-либо сделать, только если Шейн и Гудро вспомнят, что мы договаривались поддерживать связь по радио. В противном случае единственное, на что я мог надеяться, это держать их в поле зрения моего бинокля и попытаться вызволить из беды, если они попадут в нее. Лыжня впереди меня пересекала глубокий лог и казалась глубже и шире, чем где-либо раньше. Это было естественное место для накопления метелевого снега и зарождения одной из уснувших лавин. Я выругался, подумав о лыжниках, уже пробившихся по ней, и о взрывчатке, которой у меня не было. Ну, если снег держался под ними, то, вероятно, пройду и я. Я въехал в лог и оказался по пояс в крупном зернистом снеге, который заструился вокруг меня как песок. Я обмер: это была глубинная изморозь. Это таинственное вещество я уже описывал в гл. 2. Глубинная изморозь не характерна для хребта Уосатч из-за большого количества выпадающего там снега и высокой температуры воздуха. Но характерная или нет, это была она, и почему она не выдернула снежный ковер из-под Шейна и Гудро или из-под меня, объяснить невозможно. Она была просто не в настроении. Когда я пробился к выходам скал на другой стороне лога, я увидел, что ведущая группа остановилась. В бинокль я разглядел Шейна, который возился с радио, и попросил их подождать меня. Прежде чем присоединиться к ним, я должен был вернуться, встретить среднюю партию перед Логом Глубинной Изморози и точно показать им путь к лагерю: прямо вниз по наиболее свежему пути наибольшей лавины. Когда я догнал тех, кто пробивал лыжню, вечерние тени протянули к нам свои ледяные пальцы. Все альпинисты достали из рюкзаков куртки. Было очевидно, что идти в южный цирк слишком поздно. По правде говоря, я не спешил, так как не хотел рисковать людьми в темноте на этой огромной зловещей горе. Я сказал им о глубинной изморози, неизвестных препятствиях и времени. При боковом освещении мы начали спускаться змейкой, наши лыжи скрежетали по снегу, изрезанному лавинами. Мои напарники ничего мне не сказали, но я думаю, они сожалели, что раскрыли свою радиостанцию и дали мне возможность остановить их. В базовом лагере нас ожидала команда Красного Креста с горячей пищей. После еды мы сгрудились над картой, чтобы составить план на следующий день. Нашей очевидной целью был южный цирк и, в частности, черная стена. Шейн собирался поехать в Прово и полетать рано утром в надежде обнаружить самолет. Возможно, он хотел также добраться до приличного телефона, так как он был специальным корреспондентом одной из газет Солт-Лейк-Сити. В этом не было ничего плохого, разве что он мог выйти из игры. Пока он будет летать, остальные пробьют тропу. Еще до начала настоящего восхождения нам предстояло более 3 км тяжелого пути. Часть людей уже уходила вниз — например, чтобы вернуться на работу. Были и вновь прибывшие, и среди них Лео Стеортс, еще один первоклассный альпинист. Таким образом, штурмовая группа состояла уже из трех человек, и теперь можно было попытаться кое-что сделать, не откладывая больше этот малоприятный выход наверх. Я признался перед группой, что в первый день из-за желания сделать хоть что-нибудь не хватило времени, чтобы что-то организовать и правильно спланировать. Я рассказал, почему Военно-воздушные силы попросили Лесную службу организовать наземные поиски, подчеркнув, что мы находимся на территории Лесной службы и все, чем мы здесь пользуемся, за исключением личного снаряжения, предоставлено также Лесной службой. И сказал: «Я об этом не просил, но, поскольку меня поставили во главе операции, возложив на меня ответственность за нее, я буду распоряжаться единолично. Кто с этим не согласен, пусть уходит». Никто ничего не сказал, только один из спасателей ВВС незаметно для других слегка улыбнулся мне. Я назначил Гарольда Гудро своим заместителем на случай, если со мной что-нибудь произойдет. Как часто бывает в горах, чем ближе мы подходили к южному цирку, тем хуже мы его видели. Тимпаногос поднимается серией террас, подобно гигантской лестнице. Внешние края террас представляют собой обрывы, иногда небольшие, а иногда до 15 м высотой, но все это настолько завалено лавинами, что мы могли лезть прямо по их промороженной поверхности. Через час после выхода группа опять растянулась по всей горе. Лидеры шли слишком быстро для средней части группы, а те, кто плелся в хвосте, вообще уже были здесь не нужны. Третий закон лыжных восхождений гласит: группа должна держаться вместе, а это означает, что идущие впереди должны согласовать свой темп с идущими позади. Но тигры, идущие впереди, уже были научены. Они не говорили со мной по радио. Если бы я захотел дать им отеческий совет, я должен был сначала догнать их. У меня было только одно утешение. Я мог внимательно наблюдать за флангами идущей толпы. Спасатели ВВС за один вечер многому научились в передвижении на лыжах и теперь с гордостью держались среди лидеров. Марш продолжался. Надо было снять лыжи и взобраться на почти отвесный заснеженный обрыв, выбивая ступени носком ботинок, надеть лыжи и пройти относительно пологую его часть. А потом снова повторить все это. Вверху послышалось жужжание. Я увидел SA-16, проплывший над гребнем Тимпаногоса и затем нырнувший за вершины, скрывавшие от нас южный цирк. Самолет кружился над нами, что было сигналом начать связь. Я нацелил на него перекрестие визирного устройства маленькой великолепной рации парашютистов, и Шейн оказался как бы рядом со мной. «Мы обнаружили место катастрофы как раз у основания этой черной стены. Нет никаких признаков жизни. Я постараюсь побыстрее присоединиться к вам». Я поблагодарил; самолет сделал крутой вираж и направился в Прово. «Как раз у основания этого черного обрыва». Это означало, что В-25 действительно воткнулся в гору на высоте своего полета и взорвался. Ход моих мыслей изменился. Мы уже не ищем живых, мы ищем только трупы и секретные документы. Ничто уже не изменится от нашей небольшой задержки. Шейн, кроме того, сообщил мне и другую новость: приближается новый буран, ожидают, что он начнется вечером. Вскоре я выбрался на другой снежный обрыв и остановился, чтобы протереть защитные очки. Здесь, на безветренном плато, под защитой Тимпаногоса, под солнечными лучами, отражающимися от сверкающего снега, было жарко. Мы находились на террасе, более широкой, чем другие. Второй брошенный мною на гору взгляд сказал мне, что эта терраса является выходом в средний цирк. Я стоял на том, что оказалось 10-метровым слоем лавинного снега. Хорошо еще, что он был под ногами, а не висел над головой. Гора вдруг приблизилась настолько, что показалось, будто ее можно тронуть рукой. Обман зрения, конечно. В 400 м от меня, на дальнем крае террасы, я увидел небольшую группу пробивавших тропу, ритмично продвигавшихся к следующему подъему. Они резко свернули вправо, делая поворот один за другим, и при подъеме начали траверсировать склон. Я взял бинокль, удивляясь этому рывку вправо. Пространство перед ними не было еще одним заснеженным обрывом. Это был открытый склон, ограниченный с обеих сторон каменными уступами, а в его верхней части за рядом деревьев начиналось дно южного цирка. Цель! Склон круто поднимался — под углом не менее чем 30°. Он имел метров 100 в ширину и что-нибудь около 300 м по вертикали. В бинокль я увидел причину обхода: это был единственный путь. Нижняя часть склона была срезана невысоким обрывом, край которого проглядывал сквозь отложения предшествующих лавин. Это было висячее снежное поле без якоря на дне. С него не сошла лавина во время последнего снегопада в отличие от всех остальных склонов в окрестности. Я чуть не надорвал глотку: «Убирайтесь оттуда!» Все сразу остановились. Средняя группа, с трудом тащившаяся по террасе, с любопытством обернулась ко мне. Ведущая группа предусмотрительно развернулась и съехала назад на террасу. Мое кровяное давление снова стало близким к нормальному. Когда все собрались, я рассказал о подвешенном снежном поле, возможно, покоящемся на глубинной изморози. То, что лавина не сошла с этого склона во время бурана тогда же, когда сошли лавины с других склонов, было очень плохим признаком. Я отказался рисковать и допустить группу на склон, который был единственным прямым и очевидным путем в южный цирк. Обрывы на другой стороне были непроходимы без специального альпинистского снаряжения, а его у нас не было. В поисково-спасательных работах время — бесценный фактор. Но оно течет, и каждый прошедший момент уже не представляет интереса. Таким образом, как руководитель вы уже не цените то время, которое прошло, а цените лишь то, которое у вас еще остается. Я осознал течение времени только тогда, когда увидел, что Шейн присоединился к нам. Казалось, прошло не более пяти минут с тех пор, как он кружил над нами. На самом деле он проделал многие километры по воздуху, на колесах, в вездеходе и на лыжах. Но время еще было не позднее, и мы могли что-нибудь предпринять. Я предложил послать за взрывчаткой. У нас еще не было этих небольших превосходных безоткатных орудий, и наша артиллерия могла передвигаться лишь по шоссе. Однако я подумал, что вездеходы могли бы протащить пушки довольно далеко по заснеженной дороге, так чтобы я смог пострелять по висячему снежному полю. Если бы это не удалось, двое-трое из нас могли попытаться подняться прямо вверх со взрывчаткой, страхуя друг друга веревкой, и подорвать склон. На это ушел бы весь остаток дня. Можем ли мы сделать еще что-нибудь? Шейн или Гудро, а может быть они оба вместе, внесли еще одно предложение: попробовать найти боковой проход в цирк с разбитым самолетом, поднявшись в средний цирк и поискав путь оттуда. Это было выполнимо, и такую попытку сделать следовало, даже если бы результаты оказались отрицательными. Передо мной стояли три человека —Шейн, Гудро и Стеортс, способные выполнить предложенный план лучше всех в мире. Их не нужно было пичкать инструкциями и советами. Я отпустил их и предоставил им действовать самостоятельно. Даже если бы я мог лезть с этими тиграми (в чем я сомневаюсь), мне все равно нужно было вернуться в базовый лагерь, чтобы организовать взрывную операцию. Средний цирк был безопасен, поскольку лавины сошли недавно. То, что лежало за ним, каждый мог представлять по-своему. Я напомнил им о надвигающемся буране и велел возвратиться при первой же снежинке и уж во всяком случае до темноты. Я просил их считать себя разведывательной, а не штурмовой группой и в соответствии с этим относиться к опасностям. Связи не будет, так как наши рации действуют только в зоне прямой видимости. Однако SA-16 снова кружил над нами, и мы могли использовать его как промежуточную станцию. Я понаблюдал, как они начали лезть — быстро и уверенно. Что я думал в это время, касается меня одного. Я оставил на террасе небольшую группу, чтобы следить за ними до тех пор, пока они не скроются из вида. Я старательно избегал встречаться глазами со спасателями ВВС. Я вернулся в лагерь, и началась моя возня с телефонной линией, способная довести до бешенства кого угодно С самолета сообщили, что альпинисты уже на уровне южного цирка и готовятся перейти в него. Затем самолет улетел заправляться, и я чуть не умер от переживаний: мне показалось, что самолет отсутствовал целую вечность. Вернувшись, SA-16 сообщил, что тигры уже в южном цирке. Я мог слышать, как пилот указывает им путь к месту катастрофы. Цирк был настолько велик и настолько расчленен, что, даже находясь в нем, они не могли еще увидеть разбитый самолет. К вечеру они достигли его. Живых не было. А вверху, над вершиной Тимпаногос, летели первые клочья облаков надвигающейся бури. Я услышал, как находившийся на SA-16 офицер ВВС предложил группе заночевать в цирке, обещая сбросить им снаряжение. Я сразу же отклонил эту идею. Это было последнее и, вероятно, самое лучшее решение, которое я принял за все время операции. Когда Джим, Гарольд и Лео вернулись в базовый лагерь, уже шел снег. Я не спросил их, как они прошли из цирка в цирк, но знаю об этом из того, что видел и слышал. Выбивая ступени, они прошли по узкому наклонному уступу, такому обледенелому, что у них изорвались ботинки, и вышли на другое висячее снежное поле. И что же? Снег удержался. Как и многие люди, я часто размышляю о том, что заставляет альпинистов идти по такому пути. Никто не лезет на гору «только потому, что она существует». Я думаю, все дело в том, что каждый человек должен стремиться в большей или меньшей степени испытать себя до предела. Может быть, это стремление — столь же важная черта человека, как и его способность рассуждать. Спускаясь вниз по ущелью на вездеходе «Сноу-кет», прекрасной машине, плавающей по снегу, как лодка по воде, и наблюдая за снежинками, танцующими в свете фар, я подумал, что это были наиболее плохо организованные поисково-спасательные работы после Валь-да-Баркли. Правда, мы выполнили свою миссию без потерь, но это было скорее следствием удачи, чем рассудительности. Затем я сделал вывод, что наиболее важным качеством опытного руководителя поисково-спасательных работ должна быть полная безжалостность: удалить непригодных, установить и поддерживать контроль и, если будет надо, прекратить все предприятие. Инспектор Джекобс сформулировал это очень хорошо, сказав: «Сделайте все, что можно... но без дополнительных жертв». Файф-Лейкс, Калифорния Занимаясь спасательными работами, очень скоро начинаешь понимать, что не стоит волноваться каждый раз, когда обезумевшие родители или друзья заявляют, будто кто-то пропал. Такое событие в лыжном районе далеко не смешно, хотя бы из-за холода, если не из-за других опасностей. Но вот вам образчик: «Маленький Джонни такой-то катался весь день в Алте. Вы не знаете, где он?» С совершенно определенным оттенком: «Почему это вы не знаете?» Вы издаете успокаивающие звуки. Вы записываете имя, адрес и описание — цвет куртки и марка лыж также важны. Вы записываете имена и описание облика его спутников. Вы обещаете найти его, если он действительно прибыл в Алту, а не попал в Брайтон, Парлей-каньон или еще куда-либо. Вы просите сообщить вам, если Джонни вернется домой. Затем вы проверяете список несчастных случаев, составленный лыжными патрулями, приюты, места еды и танцев, бары, наконец, если Джонни взрослый, и только когда вы видите, что все это впустую, вы начинаете думать, не вызвать ли спасателей. Девяносто процентов всех поисково-спасательных работ в горнолыжном районе заканчиваются в ближайшем приюте, ресторане или баре, и это очень хорошо. За две зимы напряженных усилий по подготовке и проведению зимних Олимпийских игр 1960 г. в Скво-Вэлли мы хорошо наладили поисково-спасательные операции. Сотни официальных лиц, участников и рабочих, тысячи зрителей, большинство из которых было незнакомо с районом, передвигались по склонам, на которых было зарегистрировано 37 путей схода лавин. Но, против ожиданий, нам пришлось провести лишь несколько поисков, и только один вышел за пределы комплекса гостиница — бар — ресторан. Я отлично помню этот случай. В районе Файф-Лейкс, расположенном над Скво-Вэлли, был один отдаленный приют, содержавшийся известным загородным клубом. Во время Олимпийских игр в нем жили члены клуба. Такая ситуация выводила из душевного равновесия тех из нас, кто работал в Снежной службе. Тропинки между приютом и Скво-Вэлли были далеко не безопасны, а члены клуба обнаруживали поразительное неуважение к снежно-лавинной опасности. Я помню, однажды утром в предолимпийскую зиму Джон Мортизиа и я были уверены, что мы — единственные люди в горах. Погода была настолько плохая, что даже лыжники радовались, что смотрят на нее из-за стекол. Мы с Джоном находились на улице лишь потому, что нам нужно было пострелять из безоткатного орудия, чтобы защитить главный подъемник. Мы уже отстрелялись и на цыпочках пробирались через пути лавин, лежащие между нами и дном долины, как вдруг из мрака возникла длинная вереница членов клуба — и лыжников, и пешеходов. Они пришли прямо сверху через Рок-Гарден — самое опасное место, какое только можно найти в снежное утро. Но это было еще полбеды. Как раз в это время мы с Джоном обсуждали, не стрельнуть ли несколько раз в Рок-Гарден, чтобы посмотреть, что произойдет. Мы решили не делать этого, потому что тогда было неважно, сойдет лавина с Рок-Гарден или снег останется на месте. Так что эти люди чуть было не получили приветствие в виде серии 75-миллиметровых снарядов. Однажды вечером, уже во время Олимпийских игр, Дик Стилмен и я разрабатывали в помещении Снежной службы расписание на следующий день. Неожиданно вошел перепачканный и усталый лыжник и сказал, что пропал человек. Они с другом привезли девушку из Сан-Франциско. В тот же вечер они должны были вместе вернуться в город. Девушка была членом клуба, и она потащила их в приют,— как мы с Диком поняли, несколько против их воли. Когда оба молодых человека решили, что пора уходить, она была занята с друзьями по клубу и пообещала встретиться с ними у стоянки машин. Так они в последний раз видели Марианну Фрил (это ее ненастоящее имя). Парень, рассказывавший нам все это, уже два раза ходил к приюту в поисках девушки. Стилмен взял один телефон, чтобы произвести ресторанно-гостиничную проверку, я позвонил по другому предупредить лыжный патруль. Мы посоветовали другу Марианны что-нибудь поесть и вернуться к нам через полчаса. В Скво-Вэлли было много приютов, ресторанов и баров. К концу получаса нужно было вызвать команду спасателей. Приют был единственным точным местом, где можно было искать пропавшую девушку. Мы располагали телефонной связью даже с ним: она была установлена, чтобы предотвращать подобные эпизоды с обстрелами. Но в приюте никого не было. Что бы ни случилось с девушкой, это должно было случиться в дороге между Файф-Лейкс и Скво-Вэлли. У нее не было никаких оснований идти в темноте куда-либо еще. Она могла потерять дорогу и двинуться вниз по ручью Файф-Лейкс, текущему дальше на запад. Или же она могла блуждать в противоположном направлении, что привело бы ее к обрыву над Файф-Лейкс. Возможно, наконец, что она нигде не блуждала, а свалилась прямо на тропинке. Наш план заключался в том, чтобы окружить ее, перекрыв все возможные выходы из Файф-Лейкс, и искать следы. Большой Дик Рейтер повел одну группу к главному подъемнику, чтобы перекрыть подъем на водораздельный хребет. Он должен был обследовать Солнечный цирк, ручей Файф-Лейкс и район к западу от них. Я пошел с другой группой на подъемник КТ-22. Начиная от этого подъемника, я должен был осмотреть обычную тропу и обрыв. Мы поддерживали радиосвязь друг с другом и с базой. Позади нас на некотором расстоянии двигались другие группы с санями и тяжелым спасательным оборудованием. Зажглись огни в Олимпийском медицинском центре, водитель «скорой помощи» разогревал двигатель. На больного гриппом Стилмена возложили всегда безрадостную работу по поддержанию радио- и телефонной связи. Было холодно и ясно — неплохая ночь для поисков. С КТ-22 я мог видеть огни группы Большого Дика. Одно только было плохо: недавно прошел дождь. Последующее внезапное падение температуры превратило горы в наклонные катки. Один неверный шаг, одно неконтролируемое движение — и вы беспомощно летите вниз по склону до встречи с деревом или валуном. Возможно, что так случилось и с Марианной. Из Файф-Лейкс не было никаких лыжных следов, кроме тех, что вели в Скво-Вэлли. Мы растянулись цепочкой, чтобы обследовать обычную тропу дюйм за дюймом. Я стоял на седловине Файф-Лейкс и смотрел вниз, на крутой и блестящий склон Рок-Гарден, когда услышал по радио квакающий голос Стилмена. Поскольку ему нечего было делать, он расширил ресторанно-гостиничные поиски и нашел Марианну Фрил. Она вернулась в Скво-Вэлли со своими клубными друзьями и поехала с ними в Сан-Франциско, ничего не сообщив своим первоначальным спутникам. Так что все время, пока примерно пятьдесят человек выкрикивали ее имя в чаще леса и цеплялись за обледенелые склоны стальными кантами лыж, она лакала мартини. Я все еще ее ищу. |