проблемы средневековой филисофии. Основные проблемы средневековой философии
 Скачать 31.09 Kb.
|
|
Факультет энергетики и электротехники Реферат на тему: Основные проблемы средневековой философии. Выполнил: Студент группы ЗЭЭ-21-22 Ильин Валерий Владимирович Проверил: Основные проблемы средневековой философии. Средние века – это период истории Европы продолжительностью почти в тысячелетие. Начинается с 5-го века (распад Римской империи), включает эпоху феодализма и завершается в начале 15-го века с наступлением эпохи Возрождения. Основными проблемами, которые рассматривали философы средневековья, были следующие:  Отношение к природе. В средневековье сформировалось новое восприятие природы, отличное от античного. Природа, как предмет Божественного творения, теперь не считалась самостоятельным предметом для изучения, как это было принято в античности. Человека ставили над природой, называли ее повелителем и Царем природы. Это отношение к природе мало способствовало ее научному изучению. Человек – подобие Божие, образ Божий. Человек рассматривался двояко, с одной стороны, как подобие и образ Бога, с другой — как и у древнегреческих философов — как «разумное животное». Стоял вопрос, какой природы в человеке больше? Философы античности тоже высоко превозносили человека, но теперь он, как подобие Бога, вовсе выходит за пределы природы и становится над нею. Проблема души и тела. Иисус Христос — это Бог, воплотившийся в человека и искупивший на кресте все грехи человечества для его спасения. Идея объединения божественного и человеческого была совершенно нова, как с точки зрения языческой философии Древней Греции, так и спозиций Иудаизма и Ислама. Проблема самосознания. Человеку Бог дал свободную волю. Если в философии античности на первом месте был разум, то в философии средних веков воля выносится на первый план. Августин говорил, что все люди — это воли. Они знают добро, но воля не подчиняется им и они делают зло. Философия средних веков учила, что человек не может преодолеть зло без помощи Бога. История и память. Сакральность истории бытия. В раннем средневековье проявился острый интерес к истории. Хотя в античности историю бытия больше связывали с космосом и природой, чем с историей собственно человечества. Универсалии — это общие понятия (например, живое существо), а не конкретные предметы. Проблема универсалий возникла еще во времена Платона. Вопрос состоял в том, существуют ли реально универсалии (общие понятия) сами по себе или проявляются только в конкретных вещах? Вопрос универсалий породил в средневековой философии направления реализма, номинализма и концептуализма. Отношение к природе в Средние века. В Средние века формируется новое воззрение на природу. Последняя не есть теперь нечто самостоятельное, как это но большей части было в античности. Учение о божественном Всемогуществе лишает природу самостоятельности, поскольку Бог не только творит природу, но и может действовать вопреки естественному ходу вещей, то есть творить чудеса. В христианском вероучении внутренне связаны между собой догмат о Творении, вера в чудо и убеждение в том, что природа «сама для себя недостаточна» (выражение блж. Августина) и что человек призван быть ее господином, «повелевать стихиями». В силу всего этого в Средние века меняется отношение к природе. Во-первых, она перестает быть важнейшим предметом познания, как это было в античности (за исключением некоторых учений, например софистов, Сократа и других); основное внимание теперь сосредоточивается на познании Бога и человеческой души. Эта ситуация несколько меняется только в период позднего средневековья – в XIII и особенно в XIV веках. Во-вторых, если даже и возникает интерес к природным явлениям, то они выступают главным образом в качестве символов, указывающих на иную, высшую реальность и отсылающих к ней; а это – реальность религиозно-нравственная. Ни одно явление, ни одна природная вещь не открывают здесь сами себя, каждая только указывает на потусторонний эмпирической данности смысл, каждая есть только некий символический «урок». Мир дан средневековому человеку не только во благо, но и в поучение. Символизм и аллегоризм средневекового мышления, воспитанный в первую очередь на Священном Писании и его толкованиях, был в высшей степени изощренным и разработанным до тонкостей. Понятно, что такого рода символическое истолкование природы мало способствовало ее научному познанию, и только в эпоху позднего средневековья усиливается интерес к природе как таковой, что и дает толчок развитию таких наук, как астрономия, физика, биология. Человек – образ и подобие Божие. На вопрос, что такое человек, средневековые мыслители давали не менее многочисленные и разнообразные ответы, чем философы античности или нового времени. Однако две предпосылки этих ответов, как правило, оставались общими. Первая – это библейское определение сущности человека как «образа и подобия Божьего» – откровение, не подлежавшее сомнению. Вторая разработанное Платоном, Аристотелем и их последователями понимание человека как «разумного животного». Исходя из этого понимания, средневековые философы ставили такие примерно вопросы: чего в человеке больше разумного начала или начала животного? Какое из них существенное его свойство, а без какого он может обойтись, оставаясь человеком? Что такое разум и что такое витальность (животность)? Главное же определение человека как «образа и подобия Божьего» тоже порождало вопрос: какие же именно свойства Бога составляют сущность человеческой природы – ведь ясно, что человеку нельзя приписать ни бесконечность, ни безначальность, ни всемогущество. Первое, что отличает антропологию уже самых ранних христианских философов от античной, языческой, – это крайне двойственная оценка человека. Человек не только занимает отныне первое место во всей природе как ее царь – в этом смысле человека высоко ставили и некоторые греческие философы, – но в качестве образа и подобия самого Бога он уже вообще выходит за пределы природы, становится как бы над нею – ведь Бог трансцендентен, запределен сотворенному им миру. И в этом существенное отличие от античной антропологии, две основные тенденции которой – платонизм и аристотелизм – не выносят человека из системы других существ, в сущности, даже не дают ему абсолютного первенства ни в одной системе. Для платоников, признающих подлинной сущностью в человеке лишь его разумную душу, он есть низшая ступень в длиннейшей лестнице – иерархии разумных существ – душ, ангелов, демонов, богов, разнообразных умов разной степени «чистоты» и т. д. Для Аристотеля человек прежде всего животное, то есть живое тело, наделенное душой,– только у людей, в отличие от зверей и насекомых, душа еще и разумна. Для средневековых же философов, начиная с самых ранних, между человеком и всей остальной Вселенной лежит непроходимая пропасть. Человек – пришелец из иного мира – из рая – и должен опять туда вернуться. Хотя он, согласно Библии, сам сделан из земли и воды, хотя он растет и питается, как растения, чувствует и двигается, как животное,– но он сродни не только им, но и Богу. Именно в рамках христианской традиции сложились представления, ставшие затем штампами: человек – царь природы, венец творения и т. п. Проблема души и тела Согласно христианскому вероучению, Сын Божий – Логос, или Иисус Христос, воплотился в человека, чтобы своей смертью на кресте искупить грехи человеческого рода и таким образом даровать людям спасение. Идея Боговоплощения была чужда не только древней языческой культуре, но и другим монотеистическим религиям – иудаизму и исламу. До христианства везде господствовало представление о принципиальном различии, несовместимости божественного и человеческого, а потому не могло возникнуть мысли о возможности слияния этих двух начал. И в самом христианстве, где Бог мыслится вознесенным над всем миром в силу своей трансцендентности, а потому отделенным от природы гораздо радикальнее, чем греческие боги, вселение Бога в человеческое тело – вещь крайне парадоксальная. Не случайно же в религии откровения, какой является христианство, вера ставится выше знания: парадоксы, для ума непостижимые, требуется принять на веру. Другим догматом, определившим христианскую антропологию, был догмат воскресения во плоти. В отличие от прежних, языческих верований в бессмертие человеческой души, которая после смерти тела переселяется в другие тела (как у Платона), средневековое сознание убеждено в том, что человек – когда исполнятся времена – воскреснет целиком, в своем телесном облике, ибо, согласно христианскому учению, душа не может существовать вне тела. Догматы Боговоплощения и воскресения во плоти тесно между собой связаны. Именно эти догматы легли в основу средневекового понимания проблемы души и тела. Возникает вопрос: если тело в средневековой философии и теологии не есть само по себе начало зла, то откуда же появляется известный всем средневековый аскетизм, особенно характерный для монашества? Нет ли тут противоречия? И чем отличается средневековый монашеский аскетизм от тех типов аскетизма, которые были характерны для философских школ античности, особенно для стоиков? Ведь призыв к воздержанности и умеренности – общий мотив практически-нравственной философии греков. – Аскетизм средневековья имеет своей целью не отказ от плоти как таковой (не случайно в Средние века самоубийство считалось смертным грехом, что отличало христианскую этику, в частности, от стоической), а воспитание плоти с целью подчинить ее высшему – духовному началу. Проблема самосознания. Личный характер христианского Бога не позволяет мыслить его в терминах необходимости: Бог имеет свободную волю. «И никакая необходимость, – обращается к Богу Августин, – не может принудить Тебя против воли Твоей к чему бы то ни было, потому что божественная воля и божественное всемогущество равны в существе божества...» («О граде Божием». Ч. IV). Соответственно и в человеке воля выступает на первый план, а потому в средневековой философии переосмысливается греческая антропология и характерный для античности рационализм в этике. Если в античности центр тяжести этики был в знании, то в средние века он – в вере, а значит, перенесен из разума в волю. Так, в частности, для Августина все люди суть не что иное, как воли. Наблюдая внутреннюю жизнь человека, и прежде всего свою собственную, Августин с. сокрушением констатирует, что человек знает добро, однако же воля его не подчиняется ему, и он делает то, чего не хотел бы делать. «Я одобрял одно, – пишет Августин,– а следовал другому...» (“Исповедь”). Это раздвоение человека Августин называет болезнью души, неподчинением ее самой себе, то есть высшему началу в себе. Именно поэтому, согласно средневековым учениям, человек не может преодолеть своих греховных влечений без божественной помощи, то есть без благодати. Как видим, в Средние века человек больше не чувствует себя органической частью космоса – он как бы вырван из космической, природной жизни и поставлен над нею. По замыслу, он выше космоса и должен быть господином природы, но в силу своего грехопадения он не властен даже над собой и полностью зависит от божественного милосердия. У него нет даже того твердого статуса – быть выше всех животных, какой ему давала языческая античность. Двойственность положения человека – важнейшая черта средневековой антропологии. И отношение человека к высшей реальности совсем иное, чем у античных философов: личный Бог предполагает и личное к Себе отношение. А отсюда – изменившееся значение внутренней жизни человека; она становится теперь предметом внимания даже более пристального, чем то, которое мы находили у стоиков. Для античного грека, даже прошедшего школу Сократа («познай самого себя»), душа человека всегда соотнесена либо с космической жизнью и есть «микрокосм», либо же она соотнесена с жизнью общественного целого, и тогда человек предстает как общественное животное, наделенное разумом. Отсюда античные аналогии между космически-природной и душевной жизнью или же между душой человека и социумом. Августин же вслед за апостолом Павлом открывает «внутреннего человека», целиком обращенного к надкосмическому Творцу. Глубины души такого человека скрыты даже от него самого, они, согласно средневековой философии, доступны только Богу. А в то же время постижение этих глубин необходимо для человеческого спасения, потому что таким путем открываются тайные греховные помыслы, от которых необходимо очиститься. По этой причине приобретает важное значение правдивая исповедь. Новоевропейская культура обязана исповедальным жанром именно средневековью с его интересом к человеческой психологии, к внутреннему миру души. «Исповедь» Жан Жака Руссо, так же как Л. Н. Толстого, хоть они и различаются между собой, восходят тем не менее к общему источнику – «Исповеди» Августина. Внимание к внутренней душевной жизни, соотнесенной не столько с внешним – природным или социальным – миром, сколько с трансцендентным Творцом, порождает у человека обостренное чувство своего «Я», которого в такой мере не знала античная культура. В философском плане это приводит к открытию самосознания как особой реальности – субъективной, но при этом более достоверной и открытой человеку, чем любая внешняя реальность. Наше знание о собственном существовании, то есть наше самосознание, по убеждению Августина, обладает абсолютной достоверностью, в нем невозможно усомниться. Именно через «внутреннего человека» в себе мы получаем знание о собственном существовании; для этого знания мы не нуждаемся во внешних чувствах и в каких бы то ни было объективных свидетельствах, которые подтверждали бы свидетельство самосознания. Так в Средние века начался процесс формирования понятия «Я», ставшего отправным пунктом в рационализме Нового времени. Память и история. Сакральность исторического бытия. В период раннего средневековья можно заметить острый интерес к проблеме истории, не характерный в такой мере для античного сознания. Хотя в Древней Греции были такие выдающиеся историки, как Геродот и Фукидид, хотя для Древнего Рима историческое повествование о временах давно прошедших, так же как и о событиях текущих, было одной из важнейших форм самосознания народа, однако история здесь еще не рассматривалась как реальность онтологическая. Бытие у древних языческих народов прочно связывалось именно с природой, космосом, но не собственной с историей. В Средние века на место «священного космоса» древних встает «священная история». Это и понятно: важнейшее с христианской точки зрения мировое событие – воплощение Бога-Сына в человека Иисуса – есть событие историческое, и оно должно быть понято, исходя из всей предшествующей истории рода человеческого, как она была представлена в Ветхом завете. Более того, ожидаемое христианами спасение верующих, которое произойдет, когда «свершатся времена», погибнет испорченный, греховный мир и наступит тысячелетнее царство праведников на земле, тоже мыслится как событие историческое. Ожидание конца истории, то есть эсхатологическая (греч. eschatos – предельный, конечный) установка средневекового мышления приковывала внимание философов к постижению смысла истории, которая теперь превращалась как бы в подлинное бытие, в отличие от реальности природной, трактуемой, как мы уже знаем, преимущественно символически, то есть опять-таки сквозь призму «Священной Истории». Изучение Священного Писания на протяжении целого тысячелетия привело к созданию специального метода интерпретации исторических текстов, получившего название герменевтики. И хотя эта интерпретация в Средние века была подчинена христианской догматике; однако это воспитывало также интерес к более широкому осмыслению исторической реальности. В эпоху Возрождения, в XV-XVI веках, этот интерес стал доминирующим. Интерес к истории как подлинной сакральной реальности, соединенный с пристальным вниманием к жизни человеческой души, к “внутреннему человеку”, дал толчок к анализу памяти – способности, которая составляет антропологическую основу исторического знания. И не случайно у блж. Августина мы находим первую и наиболее фундаментальную попытку рассмотреть человеческую память, дав с ее помощью новое – не характерное для античной философии – понимание времени. Если у греческих философов время рассматривалось сквозь призму жизни космоса и прежде всего связывалось с движением небесных светил, то Августин доказывает, что время – это достояние самой человеческой души. А поэтому даже если бы не было вообще космоса и его движений, но оставалась душа, то было бы и время. Условием возможности времени, по Августину, является строение нашей души, в которой можно заметить три разных установки: ожидание, устремленное к будущему, внимание, прикованное к настоящему, и память, направленную на прошлое. Человек, понятый сквозь призму внутреннего времени, предстает не просто как природное, но прежде всего как историческое существо. Однако в Средние века возможность такого понимания еще не реализуется полностью, поскольку сама история здесь включена в заданные рамки священных событий и потому предстает только как отражение некоторых сверхвременных, надысторических реальностей. И только в эпоху Возрождения появляются попытки освободить «мирскую» историю от ее «священной» оболочки, рассмотреть ее как реальность самостоятельную. Проблема универсалий. Однако центральной проблемой средневековой философии была загадка статуса универсалий. Универсалии суть общие, родовые понятия (напр., живое существо, человек) в отличие от конкретных вещей. Основной вопрос гласит: приписывать ли собственное бытие лишь универсалиям, считая конкретные вещи их несамостоятельными видами, или реальным бытием обладают только конкретные вещи, а универсалии суть просто имена, присвоенные им человеком? Внешним поводом для возникновения этой проблемы был процитированный боэцием вопрос из "Исагоге" (греч. "Введение" [в "Категории" аристотеля]) порфирия: существуют ли роды и виды сами по себе или только в мышлении? Если они существуют реально, то обладают ли они предметным или непредметным бытием? Существуют ли они отдельно от чувственных вещей или находятся в них? |