Заповедное дело. Помни праотцов заповедного не тронь. Помни праотцов заповедного не тронь!
 Скачать 420.98 Kb.
|
|
Помни праотцов: заповедного не тронь!  Предлагаемая вниманию читателей статья о природоохранительных реформах Петра Первого написана Константином Николаевичем БЛАГОСКЛОНОВЫМ (1910–1985). Зоолог, доцент Московского университета, он стоял у истоков экологического движения в нашей стране, посвятив ему свою полувековую деятельность учёного. «Заповедывать» или «заповедать» – повелевать, предписывать, наказывать к непременному, всегдашнему исполнению. Заповедать лес – запретить в нём рубку; это делается торжественно: священник с образами или даже с хоругвями обходит его при народе и старшинах, поют «Слава в вышних» и запрещают въезд на известное число лет. Заповедник – заповедный лес, роща, где рубка заповедана, запрещена. Заповедного не трогать. Чур, заповедано. Помни праотцов: заповедного не тронь!» В. И. Даль Ещё в древности появилась необходимость упорядочения природоиспользования. В нашей стране оно известно по крайней мере со времён «Русской Правды» Ярослава Мудрого, где шла речь об ограничениях промысла диких зверей и птиц, а их незаконная добыча сурово каралась. Понятие заповедности существовало на Руси со времени Алексея Михайловича, так как именно он объявил государевой заповедью Семь островов в Баренцевом море (ныне часть Кандалакшского государственного заповедника), чтобы сохранить гнездовья соколов и кречетов. Добывать птенцов здесь разрешалось только особым «кречатьим помытчикам», целовавшим крест в том, что все добытые птицы будут доставлены царю. В современном нашем понимании такая форма охраны территории может быть названа заказником. Однако значительно большее внимание многим вопросам охраны природы России, причём в общегосударственных интересах, было уделено в реформах Петра Первого. Поразительна широта кругозора царя, в его указах предусмотрена охрана лесов, зверей, птиц и рыбы, водных ресурсов, недр, даже городское озеленение не было забыто. А вот проблем охраны почв и воздуха тогда ещё, к счастью, не существовало. «Запрет к непременному, всегдашнему исполнению» Первые заповедники, в которых охранялась территория, самый лес, были созданы именно Петром. Заповедных лесов было много по Волге, ниже устья Оки, и штрафы за порубку деревьев в них устанавливались в два-три раза выше, чем в других местах. Будучи в Казани, царь сам осматривал здешние леса и учредил казанского вице-губернатора главным над ними. Пётр заповедовал не только леса, рощи, но и отдельные виды деревьев: дуб, ильм, вяз, ясень, карагач, лиственницу, сосну от 12 вершков. Эти деревья не разрешалось рубить в полосе на 50 вёрст от больших рек и на 25 от малых. В инструкции «О хранении заповедных лесов» (1732 г.) сказано, что за каждый незаконно срубленный дуб нужно брать штраф 15 рублей, «а за многую заповедных лесов посечку... присылать на каторгу». Большая часть населения того времени была неграмотна. Поэтому, «дабы впредь неведением указов никто не отговаривался», Пётр Первый повелел «читать оный указ в церквах все воскресные дни приходским людям». А в сёлах и деревнях, около которых находятся заповедные леса, «поставить столбы высокие, прибить к ним копии указа о наказаниях за посечку в лесах заповедных», и так прибить, «чтобы водою от дождя и зимою от снега оные листы не тратились». «...A лишнего не рубить» В природоохранительных указах Петра, как проведённых через Сенат, так и именных, то есть составленных и подписанных царём единолично, более всего говорится всё о том же лесе. Нередко считают, что царь-плотник заботился о русских лесах исключительно как кораблестроитель. Действительно, на постройку одного корабля шло до 4000 дубов. Известно, что из всех стран Европы запасы леса были подорваны раньше всего и сильнее всего в Испании. Такова цена морского могущества страны, длившегося почти до конца XVI столетия. Только Непобедимая Армада обошлась Испании в полмиллиона отборных дубов. И до настоящего времени эта страна, ставшая полупустынной, прилагает усилия для восстановления своего разрушенного в прошлые века лесного хозяйства.  Д. Шмаринов. Фронтиспис к книге «Пётр Первый» Но Петру, по всей видимости, было понятно и водоохранное значение леса. Ко времени путешествия царя по Европе здесь уже была вырублена большая часть лесов, особенно вдоль рек, и последствия этого были видны. Во всяком случае Пётр постоянно уделял внимание сохранности приречных лесов, независимо от того, были они пригодны к корабельному делу или нет. Вот, например, одно из указаний такого рода: «От Санкт-Петербурга до реки Славянки, по обе стороны Невы реки, лесов не рубить... уступая от берегов по тысяче сажен». Удивителен и режим экономии леса «по мелочам», который Пётр проводил неуклонно. Его указы требовали полностью использовать древесину и, где возможно, более ценную заменять менее ценной. Лесов в то время на Руси было предостаточно. Однако царь сильно ограничил отпуск леса за границу. Для полного, так сказать, комплексного использования древесины была объявлена государственная монополия на поташ и смолу, а добывать их было приказано из лесосечных отходов. Несколько раз подтверждалось (указы 1715 и 1718 годов), «чтобы на дрова и на угольное жжение лес рубить сосновый и еловый, который сухой и кривой, и валежник, и который на корабельное и на всякое судовое и хоромное строение не годен». «А для рубки на полозья, на оси, и на колёса, и на обручи, и на другие нужды велеть рубить из негодного дуба». Царь запретил делать тёс по-старому. Раньше бревно раскалывали клиньями пополам и из каждой половины топором вытёсывали по одной доске, большая часть древесины при этом превращалась в щепу. Приказано было доски только пилить. «Над лесами смотрение и бережение иметь» Значение леса в хозяйстве страны было столь большим, что Пётр учредил при Адмиралтейской Коллегии Вальдмейстерскую канцелярию (1722 г.). Впервые была создана самостоятельная система управления лесным хозяйством, прообраз министерства. Канцелярию возглавлял обер-вальдмейстер, у него в подчинении были вальдмейстеры, которые ведали заповедными лесами по Волге, Оке, Днепру и другим рекам. У каждого в подчинении был штат унтер-вальдмейстеров. Низшие чины были надсмотрщиками или надзирателями. Особым указом оговаривалось: «...где находят корабельные леса, в тех местах определить надзирателей». Всем должностным лицам этой системы были предоставлены большие права, например, по взиманию штрафа, но зато сами они, уличённые в укрывательстве нарушителей или в других злоупотреблениях, наказывались жестоко: вырыванием ноздрей и ссылкой на каторгу. Пётр подписал также «кощунственный», с точки зрения крупных землевладельцев, Указ, запрещавший под угрозой наказания помещикам на их собственной земле рубить дубовый лес без позволения чиновника Вальдмейстерской канцелярии, что вызвало недовольство у них, как посягательство на собственность. Была составлена инструкция о порядке рубки лесов. Все они разделялись на заповедные и незаповедные, рубки разрешались только в лесах второй категории. Пётр в своё время сам выделил заводчикам в собственность леса, как резерв топлива. Теперь было велено разделить все эти леса на 25-30 лесосек и в год вырубать не более одной. Лесную вырубку запрещалось переводить в другой вид угодья, запахивать под поле или застраивать. Нужно было «запускать» её лесной порослью и «того молодого леса ни на какие нужды не давать, а беречь, пока в годность придёт».  Автор рисунка: И. Глазунов Пётр сам следил за исполнением своих указов, он писал в 1716 году в Нижний Новгород воеводе распоряжение о сыске: «Преслушникам указа учини жестокое наказание и разорение отнятием всего их имения, а потом подтверди указами с жестоким штрафом, чтоб леса дубовые берегли, не рубили и не подсушивали». Русский царь навёл определённый порядок в лесопользовании, однако самый факт проявления такой заботы говорил о том, что запасы леса уже тогда не казались ему безграничными. Лес нужно было восстанавливать. Пётр не только писал об этом в указах, но и собственноручно посадил немало деревьев. Первая дубовая роща была заложена им ещё в конце XVII века близ Таганрога, а незадолго до смерти, в 1723 году, он заботился о посадке леса в Астрахани. Это были первые попытки степного лесоразведения. В 1709 году по указанию Петра к заповедным корабельным дубравам был отнесён Шипов лес в Воронежской области, около 30% его и сейчас составляют дубы. Предполагается, что само название леса произошло от английского ship – корабль, то есть это был именно корабельный лес. Есть основание считать, что и здесь русский царь приложил руки к посадке дубов. Занимался Пётр и городскими посадками, так сказать, озеленением городов. При нём и, по-видимому, при непосредственном его участии были заложены первые общественные парки в Москве и Санкт-Петербурге. Весной 1712 года царь собственноручно засевал дубовые жёлуди в окрестностях Петербурга. В 1717 году он предполагал сажать буки в окрестностях новой своей столицы. «16 июля отправился Пётр в море со всем флотом. 19-го прибыл в Ревель. 22-го Пётр положил основу загородному саду в Ревеле» – так А. С. Пушкин отметил в «Истории Петра» эти дни 1718 года. Для охраны городских насаждений специальным указом запрещалась «пастьба скота без пастуха, понеже оная скотина, ходя по улицам и прочим местам, портит дороги и деревья; а ежели тот скот по-прежнему будет по улицам и в других местах ходить без пастухов, и за то оный скот взят будет безденежно в гошпиталь». Ботанические интересы Петра были значительно шире одного только лесоводства и озеленения. В 1702 году им приказано было привозить из Сибири в «Московскую аптеку» травы, а Указом 1724 года был заведён в Москве аптекарский сад (ныне Ботанический сад Московского университета). «Звероловства, где заказано, были б хранены» Ещё при Иване Грозном шурин царя Никита Романов произвёл некоторые устройства для царских охот близ села Измайлово. С этого времени, по- видимому, возникло и название «Измайловский зверинец». Именно здесь Пётр предполагал разводить тутовые деревья и шелкопрядов, сюда были выпущены пойманные на Кавказе и в других местах различные звери. С 1700 года был установлен заповедный режим Измайловского леса. А когда Пётр узнал, что там бесчинствовали браконьеры, истребляя плоды его трудов, он разразился Указом (18 апреля 1708 года): «Ныне ведомо Великому Государю учинилось, что по тех Измайловских лугах, по рекам, и по прудам, и по озёрам ездят всяких чинов люди со птицами ловчими (– К. Б.) и с пищалями, птиц ловят и из пищалей по ним стреляют...» Управителю села Измайлово воеводе Афросимову было приказано «тех людей, которые изловлены будут», доставлять в Преображенский приказ. За незаконную охоту с людей высших чинов взыскивали по 100 рублей, а нижним чинам грозило наказание «жестокое без всякия пощады» и «ссылка в Азов с жёнами и детьми на вечное житьё».  И. Глазунов. Иллюстрация к рассказу Н. Лескова «Пугало» Пётр Первый не был охотником, как его отец Алексей Михайлович. А. С. Пушкин приписывает юному Петру даже такие слова: «Знайте, что царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское». Тем не менее в охотах Пётр участвовал и, без сомнения, по-хозяйски интересовался пушными, личными и рыбными промыслами России. Из летописи известно, что в 1552 году в Московском государстве было множество лосей. В этот год, когда молодой Иван IV шёл на Казань, лоси, по словам летописца, «яко самозвани на заколение прихождаху...» Огромное русское войско имело достаточно мяса. Через три столетия, в 1843 году, крупнейший русский зоолог того времени профессор Московского университета К. Ф. Рулье в речи, посвящённой животному миру Московской губернии, заявил, что лосей в ней не осталось совершенно. Когда же началось уменьшение численности? По-видимому, при Петре оно уже имело место, если царь счёл нужным запретить отстрел лосей в Санкт-Петербургской губернии (1714 г.). Это был первый запрет добывания лосей. Другой зверь, нуждавшийся в защите, был бобр. Особенно быстрое истребление бобров началось в XVII веке, когда был изобретён стальной капкан. Ещё дед Петра, царь Михаил Фёдорович, посылал грамоту в «Пермь великую» воеводе, «чтоб всякие люди по ловлям бобров и выдр капканами не ловили и не побивали, а ловили б бобры и выдры по-прежнему без капканов». Перепромысел резко сократил численность и область распространения бобров. Так как шкуры и «пух» для изготовления лучшего фетра шли за границу, царь, не имея возможности контролировать сам промысел, поставил ему преграду в другом месте. Это был Указ «О неотпуске за моря бобрового пуху». Вывоз подобных товаров за границу можно было строго контролировать. В начале царствования Пётр убедился в снижении заготовок соболя в Сибири, и последовала серия указов о регламентации добычи этого поистине драгоценного зверька. Уже в 1696 году соболи и «прочая рухлядь» были объявлены монополией казны. По Указу Петра Первого впервые около 1716 года была осуществлена попытка акклиматизации мелких птиц. Вот что писал по этому поводу в 1846 году всё тот же К. Ф. Рулье: «Путешественники рассказывают, что лет за сорок до 1756 года мелких и певчих пташек водилось под Москвой не менее комаров и что первых вывезено в оное время правительством с лишком на 1500 рублей для населения ими окрестностей Петербурга». Пётр неплохо разбирался в названиях птиц, к тому же южных, не водившихся близ Москвы или Петербурга. Мы можем судить об этом по письму царя воронежскому вице-губернатору С. А. Колычёву с приказом ловить и посылать в Петербург разных птиц. К письму была приложена его собственноручная «Роспись птицам разных родов». Пётр приказывал доставить: «Журавлей малых, то есть красавок (К. Б.); аистов таких, которые пером черны с просизью, а носы у них и ноги красные, или будто алые (описан редкий теперь чёрный аист – К. Б). Уток терских, колпей, казарок, дрохв, чапурок, синеворонок, которые хороши перьями, и других всяких родов, кроме баб (пеликанов – К. Б.), и лебедей, и бакланов». Через несколько лет (1718) царь послал аналогичный Указ об отлове птиц и астраханскому губернатору. Биотехнически вполне грамотно была написана инструкция по временному содержанию в неволе различных водоплавающих птиц и их перевозке водой из Астрахани в Петербург. Мы можем только предполагать, что эти декоративные птицы были заказаны для акклиматизации их в Петербурге, для украшения новой столицы. «Молодую рыбу выловят, то и не ис чего и большой быть» Во времена Петра появились первые высказывания в печати о необходимости охраны природы. Русский экономист и публицист Иван Тихонович Посошков написал для Петра Первого «Книгу о скудости и богатстве» с предложением многих государственных реформ (1724 г.). Говорилось в ней и о необходимости принятия мер по охране лесов и рыбных богатств: «Ныне многие жалуются на рыбу, глаголя: «плох де лов стал быть рыбе». А отчего плох стал, того не вразумляют, ни того, чего много стал быть плох лов, токмо от того, что молодую рыбу выловят, то и не ис чего и большой быть». «Устав о рыбной ловле» Петра сильно ограничивал рыболовство на внутренних водоёмах страны, запрещал некоторые истребительные способы лова, ограничивал сроки. Один из самых истребительных способов лова рыбы – сооружение заколов – перегораживание реки забором с вершей, в которую попадала вся рыба, шедшая весной метать икру вверх по течению. Хищнический лов – на перетяжку с крючками без наживки (также «поддев»), при котором много рыбы уходило раненой. С такого рода браконьерами Указ предписывал расправляться самыми суровыми способами. К началу XVIII века пришёл в упадок промысел русского жемчуга: речной моллюск – жемчужница – был выловлен во многих северных реках, и это послужило причиной появления после этого Петровского Указа 1721 года, который сильно ограничивал, а местами запрещал промысел. Однако спасти жемчужницу не удалось – моллюск уже исчез в большинстве рек. «Чтобы оные речки не засаривались» Забота царя о чистоте окружающей среды просто удивительна. Запрет рубки леса по берегам вполне понятен, но Пётр запрещал возле рек и обрабатывать привозной лес, «чтобы от тех щеп и сору оные речки не засаривались». Нева и другие реки столицы были предметом особой заботы царя. Сенатом в 1718 году было запрещено сбрасывать мусор в реки и каналы или оставлять его на льду. Но когда оказалось, что Указ выполняется плохо, Пётр в 1719 году заменил его новым, именным, где, между прочим, говорилось: «Всяких чинов люди отнюдь никакого помёту и сору на Неве и на другие реки из дворов своих вывозить не дерзали и в те реки не бросали, для того, что такими помётами те реки засариваются», и далее: «и за такую Его Царского Величества Именному Указу противность (за вывоз и за метание в реки помёту и мусору) высших персон служителям, а низшим самим учинено будет наказание – биты кнутом и сосланы будут на вечную каторжную работу». Инструкция для Москвы, почти дословно повторявшая петербургскую, была, однако, милостивее: тех, кто засоряет реки, здесь предполагалось только бить батогами. В знаменитом «Морском регламенте Петра Первого», написанном им самим, много раз говорится о незагрязнении рек. Капитан над портом (была установлена такая должность) обязан был наблюдать, «чтобы баласту или какого сора не бросали». Во всех гаванях, реках, рейдах и пристанях Российского государства балласт с кораблей можно было выбрасывать только в специально отведённых для этого удобных местах. По мнению Петра, важно «иметь чистоту на верфи и прочее, что к доброй экономии надлежит». Была учреждена даже должность прафоса, наблюдавшего за чистотой этого места, за загрязнение же балластом или другим сором нарушители наказывались штрафами, битьём плетьми, кошками или ссылкой на каторгу, а иностранцы – по первому разу штрафом в 100 ефимков за каждую лопату балласта, а по второму – конфискацией корабля. Чистоту в порту надлежало соблюдать при всех видах работ. От каменщиков требовалось, «чтоб никакой щебень не попал в воду, но на подмостки, с которых как возможно часто счищать щебень и относить на берег в удобное место под штрафом пятьдесят рублей». Когда возле кораблей была плотничья работа, нужно было делать так, «чтобы щепы в воду не падали, но на плоты или подмостки, и иметь сетки на шестах, которыми щепы с воды снимать, а зимой со льда счищать и свозить во все дни в удобное место». По мнению Петра, важно «иметь чистоту на верфи и прочее, что к доброй экономии надлежит». Была учреждена даже должность прафоса, наблюдавшего за чистотой.  Деды Мазаи всех рек, соединяйтесь! Автор рисунка: Л. Тишков «Суть плоды ума обширного...» За год до смерти Пётр занялся планом работы Академии наук. Он сносился по делам Академии с крупными европейскими учёными, переписывался с великим математиком и философом Лейбницем. Перед Академией главной задачей было поставлено исследование России. К 1709 году впервые изданы российская генеральная карта и ряд карт «окольностей» Архангельска, Астрахани, Азова и других городов. В 1724 году Пётр повелевает описать Балтийское море, хотя уже было составлено 14 хороших для того времени карт Балтики. Началось детальное исследование Сибири, причём сразу же по обнаружении каких-либо нужных природных ресурсов Пётр стремился использовать их. Как только грек А. Левендиад нашёл в Сибири серебряную руду, так и пожалована ему была царская грамота на завод. Так же было с постройкой заводов Никитой Демидовым. Петру не чужды были интересы просвещения в области природоведения. Он открыл в Петербурге первый русский естественно-исторический музей – «кунсткамеру». Увы, во многих своих делах Пётр не был понят ни современниками, ни потомками. Это, во всяком случае, относится и к его заботам о сохранении природных богатств страны. Из журнала «Уральский следопыт» и по материалам, предоставленным семьёй К. Н. Благосклонова Дерево священно  Автор фото: И. Носов «Кто посадит дерево, того благословят внуки, кто срубит, того проклянут дети» – эта народная мудрость точно выражает отношение наших предков к деревьям, отношение глубоко почтительное, даже религиозное. Деревья наделяли душой, приписывали им человеческие качества, относились как к существам высшего порядка, испрашивая у них помощи перед всякими начинаниями. Об отношении к деревьям у разных народов и рассказывается в статье Владимира Борейко, предлагаемой вниманию читателей. У древних славян самым почитаемым деревом был дуб. Он олицетворял силу и мощь, отчего и считался деревом бога Перуна. Священным его считали также литовцы, чуваши, мордва. А вот самым любимым деревом русских была и остаётся берёза. У украинцев она – «беззащитна дивчина», символ жизни. У кавказских народов почитается тис, у таджиков – платан (чинара). Ель была священной у германцев, кипарис – у греков, сосна – у фригийцев, омела – у кельтов... «В разных уголках Земли, – пишет французский этнограф Жак Бросс, – живёт легенда о праотце всех деревьев, древе-великане, которое поднималось к небесам из центра земли и являлось осью Вселенной. Оно объединяло три стихии, его корни уходили глубоко в почву, а крона упиралась в небесную твердь. Оно дарило планете воздух, всем земным тварям плоды, налитые солнцем и влагой, которую оно брало из почвы. Дерево притягивало молнии, дававшие людям огонь, и движением ветвей приказывало облакам, резвившимся у его верхушки, поить землю живительным дождём. Оно было источником жизни и обновления». Неудивительно, что культ дерева был столь распространён в древности. Действительно, во всех странах жизнь людей и деревьев издавна связывали тесные узы. Дерево могло стать двойником человека, охранять его, передавать часть своих сил. Полагали, что у них общая судьба. Во многих странах в день рождения ребёнка сажали дерево, которое становилось как бы его близнецом. Немцы в честь мальчика сажали яблоню, в честь девочки – грушу. А в Полесье, например, когда рождался сын, во дворе высаживали дубок, дочь – сосну, тополь или берёзу.  Гравюра В. Фаворского Марийцы-охотники спрашивали дорогу у деревьев, просили разрешения переночевать под их сенью, благодарили за ночлег. У корейцев же существовала традиция «усыновлять» отдельные деревья в священных рощах. Отличительным признаком был соломенный жгут, привязанный к ветвям. Вокруг старых деревьев, растущих у дорог, на горных перевалах и границах деревень сооружались защитные каменные насыпи. Нередко семья имела своё собственное священное дерево, растущее здесь же, возле дома. Люди замечали, скажем, что если жить под большим дубом, то проживёшь долго: он как бы отдаёт часть своей силы. «Хорошим» деревом, дающим энергию, считалась берёза, в противоположность осине, забирающей силу. Тем не менее есть поверье, что осина и тополь способны снять излишнее «чёрное» напряжение и «принять» на себя болезнь человека. Благоговейно относились издавна люди к старым деревьям. У славян с их помощью лечили детей, к примеру, от грыжи или рахита. Ритуал совершался на рассвете – считается, что это то время, когда у дерева много сил. Ребёнка три раза проносили голым сквозь разрез, сделанный в живом дереве: оно «принимало» на себя его недомогание, «отдавая» больному свою энергию. После этой «процедуры» разрез стягивали и замазывали глиной. Когда выздоровевший ребёнок вырастал, он должен был заботиться о своём спасителе. К деревьям-долгожителям обращались с просьбой о ниспослании здоровья и богатства, удачного брака и благополучных родов. У многих народов было распространено поверье, что они принимают души умерших. Потому и на рубку их существовал строгий запрет. Русские считали, что срубивший такое дерево сходит с ума или ломает себе руки и ноги, а то и умирает. У украинцев запрещалось уничтожать плодовые деревья: сделавший это обрекал себя на гибель. Белорусы, слыша скрип дерева, верили, что это плачет душа замученного человека. На Руси долго охранялись так называемые подсельбные – старые усадебные деревья. «Подсельбное дерево рубить нельзя» – передавалось из поколения в поколение. Такая же традиция существует и в Азербайджане. С рубкой деревьев у разных народов связано немало неожиданных суеверий. В центральной России, например, крестьяне никогда не строили дом на том месте, где прежде росли березы, так как их корчёвку полагали грехом. Русские на Алтае убеждены были, что нельзя пить берёзовый сок («это всё равно, что блуд творить») и что, пролившись на снег, он окрасится в кровавый цвет. В Киевской губернии ни один крестьянин не стал бы рубить или корчевать бузину, опасаясь, как бы она не рассердилась и не наслала на семью несчастье. А кто сожжёт бузину, у того домашняя птица погибнет и в печь ударит молния. Белорусы боялись сломать рябину, по их поверью, это грозило смертью. У тунгусов на Алдане снимать кору с берёзы для крыши чумов разрешалось лишь один раз в два года – она ведь при этом «плачет». Герои русской сказки «Курочка и петушок», когда им потребовалось взять немного лыка у липы, прежде посылают к корове за маслом, чтобы помазать липе «больное место». Так веками воспитывалось в человеке чувство бережного, осторожного отношения к деревьям, к самой природе, ко всему тому, что, по его понятиям, превосходило его разум и возможности. Эти суеверия предохраняли зелёные массивы от бездумной и жестокой вырубки (столь характерной уже для новейшего времени). Могут возразить: есть религиозные обычаи и обряды, которые свидетельствуют о прямо противоположном. Например, традиция ломать берёзу на Троицу или вербу в предпасхальную «вербную» субботу. А Рождество и Новый год с ёлкой, сосной или омелой? Всё так, но исключения лишь подтверждают правила.  Везде и всюду существует множество рукотворных памятников. А приходилось ли вам слышать о памятнике дереву? О таком вот – выполненном в бетоне? Его «прописка» – эмират Шарджа В Европе в древности существовал лесной календарь, он был известен ещё грекам. Английскому писателю Роберту Грейвсу удалось восстановить его. Деревья считаются покровителями тех, кто родился в «их» сроки. Берёза: 24 декабря – 20 января; рябина: 21 января – 17 февраля; ясень: 18 февраля – 17 марта; ольха: 18 марта – 14 апреля; ива: 14 апреля – 12 мая; боярышник: 13 мая – 9 июня; дуб: 10 июня – 7 июля; остролист: 8 июля – 4 августа; лещина: 5 августа – 1 сентября; виноград: 2 сентября – 29 сентября; плющ: 30 сентября – 27 октября; калина: 28 октября – 24 ноября; бузина: 25 ноября – 22 декабря.  Если существует Стена плача, то почему не «ввести» Дерево плача. Слышен лишь экологический ор, давно пора появиться экослезам Составители брали за основание лунный год, насчитывающий 364 дня (13 месяцев по 28 дней). К нему добавлялся ещё один день (23 декабря), следовавший за днём зимнего солнцестояния, самым мрачным из всех: именно в этот день умирал год. Вот почему его символизировал тис, древо смерти. Можно отметить такую закономерность, несомненно учтённую составителями в календаре: для каждого дерева указаны те сроки, когда оно предстаёт в полном своём расцвете – покрывается цветами, либо щедро плодоносит. В наше время человек оказался не только отъединён от природы – он противостоит ей, и это неравное противодействие, хотя и с опозданием осознанное, грозит ему гибелью. Что же, ситуация безнадёжная? Хочется верить, что это не так. Швейцарский психолог и психиатр Карл Густав Юнг убедительно показал, что образ дерева живёт в качестве архетипа в индивидуальном и коллективном бессознательном. Значит, нити ещё не порваны и восстановимы утраченные с природой связи, если только по следам своим вернуться вспять и не отбрасывать, как ненужный хлам, как груз предрассудков и пережитков, наивный и мудрый опыт предков. Из журнала «Наука и религия» |