Ответ на семинар 1. Понятие внешней безопасностью государства заключается в защищенности жви страны от угроз, рисков и опасностей исходящие из вне, она обеспечивается главным образом политикодипломатическим и (или) военными мерами
 Скачать 84.45 Kb.
|
|
Правильная квалификация преступного деяния возможна лишь при установлении соответствия непосредственного объекта посягательства непосредственному объекту, выраженному в соответствующей норме закона. Неверное определение такого объекта преступления обусловит ошибки при квалификации. Так в случае если конкретный факт хищения гражданином России документов, имеющих особую научную ценность, рассматривать как посягательство на историческое, культурное, научное или художественное наследие народов России или других государств, то деяние необходимо квалифицировать по ст. 164 УК РФ (хищение предметов, имеющих особую ценность). Если этот же случай оценить как преступление в ущерб внешней безопасности, то его надо квалифицировать по ст. 275 УК (государственная измена). Если умышленное причинение смерти депутату Государственной Думы Российской Федерации оценить как посягательство против жизни, то деяние будет квалифицировано по ст. 105 УК (убийство), если же, как действие, направленное в ущерб политическим основам конституционного строя, то по ст. 277 УК (террористический акт). Установление непосредственного объекта конкретного преступления, ответственность за которое предусмотрена нормами главы 29 УК РФ, связано с необходимостью преодоления значительных трудностей. В то время как другие стороны такого преступления (например, объективная сторона, субъект) получают непосредственное отражение в обстоятельствах общественно опасного деяния, то объект преступления устанавливается, как правило, не самостоятельно, не в отдельности от других сторон, а в ходе тщательного анализа этих элементов в их конкретном проявлении. Для квалификации содеянного как посягательства на те или иные интересы, взятые под охрану нормами гл. 29 УК, недостаточно точно установить причиненный ущерб (лишение жизни, разрушение взрывом электростанции и т.д.). В связи с тем, что составы рассматриваемых преступлений относятся, как правило, к так называемым формальным, то есть они не охватывают фактического наступления ущерба, причиненного непосредственному объекту, то наличие либо отсутствие данного ущерба не влияет на квалификацию содеянного как преступления против основ конституционного строя и безопасности государства. Сложности в установлении объекта посягательства вызваны различным подходом в теории уголовного права к характеристике непосредственных объектов некоторых деяний, содержащихся в главе 29 УК РФ. Так определение непосредственного объекта государственной измены (ст. 275 УК) и шпионажа (ст. 276 УК) - внешней безопасности - до настоящего времени не нашло единообразного понимания. С.В. Дьяков полагает, что при нанесении ущерба внешней безопасности действия виновного создают угрозу суверенитету, территориальной неприкосновенности, государственной безопасности и обороноспособности РФ. В.В. Сверчков считает, что внешняя безопасность Российской Федерации - это суверенитет, территориальная неприкосновенность и обороноспособность страны. А.И. Рарог отмечает, что внешняя безопасность - это состояние защищенности суверенитета, территориальной целостности и обороноспособности России от внешнего враждебного воздействия. А.Е. Беляев полагает, что внешняя безопасность - это состояние защищенности конституционного строя, суверенитета, целостности и неприкосновенности территории, обороноспособности и других жизненно важных интересов РФ от внешних угроз. По мнению В.М. Лебедева, в данное понятие входит суверенитет страны, неприкосновенность ее территории и обороноспособность. Развернутое определение внешней безопасности предлагает А.С Горелик, понимая под ней «состояние защищенности от посягательств на суверенитет и территориальную неприкосновенность со стороны других государств или оказывающих им помощь российских граждан». Иногда допускаются суждения с ошибочными исходными данными. Например, А.В. Наумов отмечает, что поскольку обороноспособность является одним из основных объектов безопасности в соответствии с Законом РФ «О безопасности», то состояние ее защищенности также должно входить в понятие безопасности. Однако в соответствии с Законом обороноспособность таковым объектом не является. Встречаются и неточные формулировки. Так, Г.Г. Криволапое полагает, что внешняя безопасность - это состояние защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз. Приведенные научные взгляды, авторы которых воздерживаются от аргументации своего мнения, свидетельствуют о не использовании ими позиции законодателя, признающего конституционный строй, суверенитет и территориальную целостность государства исчерпывающими объектами охраны, определяющими содержание деятельности по обеспечению безопасности России (статьи 1 и 3 Закона РФ «О безопасности»). Разъяснение понимания такого непосредственного объекта как «внешняя безопасность», совершенным образом данное самим законодателем, предопределяет, на наш взгляд, правильное суждение о том, что внешняя безопасность - это защищенность конституционного строя, суверенитета и территориальной целостности Российской Федерации от внешних угроз. Каждый из названных объектов является основным, в тексте Закона они стоят в одном ряду и называются в порядке перечисления. Поэтому для квалификации деяния как государственной измены во всех случаях необходимо установить, что оно было направлено на причинение ущерба либо конституционному строю, либо суверенитету, либо территориальной целостности Российской Федерации, или же на любое сочетание данных объектов. Различное толкование понятия «внешняя безопасность» не помогает уяснению содержания объектов, указанных в Законе РФ «О безопасности», способно дезориентировать практических работников, сконцентрировав их усилия на поиске доказательств того, что, например, деяние, квалифицированное ими как государственная измена, причинило ущерб не конституционному строю, суверенитету и территориальной целостности, а обороноспособности: реальной способности государства осуществить систему политических, экономических, военных, социальных, правовых и иных мер по подготовке к вооруженной защите и непосредственной вооруженной защите Российской Федерации (ст. 1 ФЗ «Об обороне»). Данное обстоятельство может привести к неосновательному расширению объема понятия непосредственного объекта при государственной измене, в связи с чем значительно расширится и сам состав преступления. Раскрытие понятий «конституционный строй», «суверенитет» и «территориальная целостность», имеет большое значение для соответствующей закону квалификации государственной измены по непосредственному объекту посягательства. Преступления, предусмотренные статьями 277-279 УК РФ, являются особо тяжкими и имеют выраженный насильственный характер. Кроме основного объекта каждое из них имеет дополнительные. В качестве последних могут выступать жизнь, здоровье, неприкосновенность личности, общественная безопасность. По мнению А.Ю. Шумилова, в качестве дополнительного объекта при насильственном захвате власти или насильственном удержании власти (ст. 278 УК) могут быть здоровье, телесная неприкосновенность, честь и достоинство лиц, пострадавших от насильственных действий при совершении этого преступления; чужая собственность, которой был причинен вред в результате соответствующих действий. Мы считаем неосновательным выделение последнего из предложенных объектов в качестве дополнительного, поскольку собственность находится за пределами указанного состава преступления, что в данном случае требует дополнительной квалификации, например, по ст. 167 УК РФ. Насильственные действия подразумевают нарушение телесной неприкосновенности граждан. В ходе вооруженного мятежа (ст. 279 УК) под угрозу ставится также жизнь и здоровье значительного количества людей, нормальная деятельность представительных органов власти и управления, общественная безопасность и общественный порядок. Поэтому дополнительным объектом преступления выступают здоровье, телесная неприкосновенность, честь и достоинство лиц, страдающих от насильственных действий, а также общественная безопасность. Дополнительными объектами преступлений, насильственный характер которых не выражен, выступают интересы правосудия, а именно обязательность выполнения правомерного судебного решения в случае действий, направленных на организацию деятельности экстремистской организации. В диспозиции ст. 282.2 УК РФ указано, что в отношении этих организаций судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности. Таким образом, вопреки судебному решению, субъекты организуют деятельность общественного или религиозного объединения. В п. «б» ч. 2 ст. 282 УК предусматривается ответственность за возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства с использованием своего служебного положения, поэтому правы авторы, отмечающие, что дополнительным объектом преступления выступают интересы службы, заключающиеся в поддержании ее авторитета и нормального функционирования. Проблема установления объекта преступления, внешне напоминающего деяние против основ конституционного строя и безопасности государства, сопряжена с тем, что предмет преступлений против государства часто совпадает с предметом корреспондирующих им общественно опасных деяний, содержащихся в других главах Уголовного кодекса. Например, имущество может быть предметом посягательства как при диверсии (ст. 281 УК), так и при умышленном уничтожении или повреждении имущества (ст. 167 УК), а иногда и при уничтожении имущества по неосторожности (ст. 168 УК). В связи с этим возникает практическая ситуация, когда предмет посягательства, выступая на первый план, может заслонить непосредственный объект конкретного преступления. Так в ноябре 2000 года в одном из районов Чеченской Республики произошел взрыв мобильной электростанции, обеспечивающей электроэнергией значительное количество потребителей, как войсковых частей, так объектов и учреждений органов местного самоуправления и рядовых граждан. В результате взрыва, повлекшего уничтожение станции, погибли двое ее работников, а потребители лишились на длительное время электроэнергии, что привело, помимо прочего, к нарушению ежедневного графика саперной разведки по поиску возможно заложенных членами незаконных вооруженных формирований взрывных устройств на маршрутах передвижения войсковых колонн, срыву планового ремонта боевой техники, невозможности проведения назначенных операций в центральной районной больнице. Первоначально уголовное дело было возбуждено по признакам преступлений, предусмотренных ч. 3 ст. 205 и ч. 2 ст. 281 УК РФ. Однако совокупность доказательств, полученных в ходе расследования, указала на неосторожное обращение с источником повышенной опасности одного из работников станции А.-Х.Г., что привело к воспламенению оборудования и последующему взрыву, повлекшему смерть, как самого этого работника, так и его напарника, умершего от полученных ожогов через несколько дней, в связи с чем уголовное дело было прекращено по п. 8 ст. 5 УПК РСФСР. В случае, если бы виновное лицо осталось в живых, ему бы могло быть предъявлено обвинение по ч. 2 ст. 168 УК РФ, поскольку в этом эпизоде основным объектом преступного посягательства выступала собственность в производственной сфере, дополнительным - общественная безопасность, а факультативным - жизнь другого человека. Непосредственный объект тесно связан с понятием предмета преступления, тем более что в науке существует позиция, согласно которой «так называемых «беспредметных» преступлений не существует». Но для квалификации деяния имеют значение лишь те предметы преступления, которые подразумеваются или называются в тексте нормы при описании состава преступления. Так для квалификации уничтожения предметов внешнего мира как диверсии юридическое значение имеют не все предметы, которые уничтожены или должны были быть уничтожены, а лишь прямо указанные в законе: предприятия, сооружения, пути и средства сообщения, средства связи, объекты жизнеобеспечения населения. В связи с этим для квалификации преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства принципиальное значение имеет правильное установление тех предметов, которые являются признаками соответствующих составов, а также раскрытие их содержания. Например, при совершении шпионажа одним из предметов преступления являются «иные сведения», вопрос по которым различно освещается в науке уголовного права. И.И. Слуцкий отмечает, что иными сведениями, передача или собирание которых по заданию иностранной разведки подпадает под признаки шпионажа, следует считать сведения, характеризующие различные отрасли народного хозяйства и государственного строительства, независимо от того, признаны ли они законом или иным нормативным актом секретными или не признаны. П.И. Гришаев и Б.В. Здравомыслов полагают, что иными сведениями могут быть неопубликованные данные о расположении отдельных предприятий военной промышленности, их производственной мощности, планах производства вооружения, боевой техники и боеприпасов, неопубликованные сведения о размерах запасов нефти в отдельном месторождении и т.д. Схожей точки зрения придерживаются Н.И. Загородников и А.Н. Игнатов. В свою очередь, СВ. Кузьмин отстаивает следующее положение: «В диспозиции ст. 276 УК РФ указывается на уголовно-правовую охрану от шпионажа не только государственной тайны, но также «иных сведений», которые могут быть использованы в ущерб внешней безопасности Российской Федерации. В отличие от сведений, составляющих государственную тайну, отсутствует какой-либо нормативный акт, регламентирующий характер такой «иной» тайны и ее содержание. В связи с этим возникает определенная сложность с правильным определением юридического значения такой «иной» тайны как объекта уголовно-правовой охраны, связанного с обеспечением правоотношений и интересов по обеспечению внешней безопасности государства. Исходя из определения тайны в уголовном праве, мы считаем, что не может расцениваться в качестве объекта уголовно-правовой охраны круг сведений, доступ к которым специально не ограничен федеральным законодательством. Кроме того, при произвольном усмотрении правоприменителя на ту или иную информацию как объект преступления (причем, неважно какого - дело тут отнюдь не только в шпионаже) подрывается такой фундаментальный принцип уголовного права как его законность. Поэтому предлагается исключить из диспозиции ст. 276 УК РФ указание на «иные сведения». По нашему мнению, под «иными сведениями» понимаются сведения, хотя и не составляющие государственной тайны, но которые могут быть использованы в ущерб внешней безопасности Российской Федерации. С.В. Дьяков верно отмечает, что это могут быть пробы почвы или воды в определенной местности, снимки или схемы крупных железнодорожных узлов, транспортных развязок и т.п.. Кроме того, не имеет значения, были ли эти сведения опубликованы. Возражая против позиции С.В. Кузьмина об исключении «иных сведений» из диспозиции ст. 276 УК РФ, отмечая, что ни о какой «такой «иной» тайне в тексте данной нормы не говорится, в связи с чем отсутствует необходимость правильного определения юридического значения «иной тайны», мы солидаризируемся с А.А. Игнатьевым, подкрепляющим свое суждение об «иных сведениях» опытом непосредственной службы на данном направлении: «Круг этих сведений не ограничен законом и не предусмотрен какими-либо нормативными актами. Законодатель исходит из того, что иностранные разведки, давая своей агентуре задания о сборе указанных сведений, считают их необходимыми для своей подрывной работы против СССР и используют во враждебных акциях против Советского государства. Поэтому и запрещен законом сбор любых сведений, если они интересуют иностранную разведку и если она дает задание своей агентуре на их сбор». Практика показывает, что чаще всего такими сведениями являются данные, опубликованные в специальной периодической литературе (как правило, военной), сведения о соотношении сил различных политических группировок в органах государственной власти, компрометирующий материал на отдельных высокопоставленных государственных и общественных деятелей, данные о техническом состоянии автомобильного парка, производственных мощностей, прогнозы политического, экономического, научного развития Российской Федерации и ее субъектов и т.д. В сентябре 1997 года один из представителей военной редакции П. по официальному приглашению командования присутствовал на проводившемся в штабе Тихоокеанского флота заседании военного совета, где узнал о намеченном на следующий день разборе учений для ограниченной категории военнослужащих, в которую П. не входил. На следующий день с намерением собрать для последующей передачи представителям японских спецслужб сведения об учениях, к которым иностранцами был проявлен интерес, П. прибыл в штаб флота и, неправомерно присутствуя на нем, собирал различные сведения как секретного, так и несекретного характера. В ноябре 1997 года исполненные П. на разборе учений рукописные записи этих сведений, готовые к передаче представителям японских спецслужб, были обнаружены и изъяты по его месту жительства. Флотский военный суд, учитывая, что деянием П. степень общественной опасности совершенного им преступления существенно снижена отсутствием реальных вредных последствий, поскольку собранные П. сведения в распоряжение иностранных государств и их представителей фактически подсудимым переданы не были, а изъятием у П. их носителей было предотвращено наступление ущерба внешней безопасности государства, приговорил П. признать виновным в государственной измене в форме шпионажа, те есть в совершении преступления, предусмотренного ст. 275 УК РФ, и лишить его свободы сроком на четыре года. Большое значение для квалификации отдельных деяний как преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства приобретает правильное решение вопроса о потерпевшем. Выяснение содержания понятий «государственный деятель» и «общественный деятель» имеет принципиальный характер для правильного расследования такого преступления как террористический акт (ст. 277 УК РФ), поскольку по закону посягательство только на этих лиц может образовать состав данного преступления. Определяя существенные признаки и объем названных понятий, необходимо учитывать, что ими охватываются не любые граждане, а особая категория лиц. В противном случае законодатель не использовал бы применяемые термины. Кроме того, определяющие данные категории лиц понятия, очевидно, имеют аналогичные признаки и содержание с подобными понятиями, используемыми в других отраслях права. Трудно представить, что, например, в государственном праве эти понятия будут отличаться от используемых в уголовном праве, учитывая необходимость единого терминологического понимания «статуса потерпевшего». Иное толкование может привести к нарушению законности. Позиции ученых, занимающихся проблемами государственной преступности, по-разному очерчивают круг названных выше понятий. Так М.В. Турецкий, И.И. Слуцкий и П.С. Матышевский, не предлагая общего определения указанных лиц, перечисляют их значительное количество, из чего следует, что государственными деятелями они считают всех работников государственных органов и руководителей хозяйственных учреждений. С.В. Дьяков допускает, что помимо названных должностных лиц, потерпевшими могут признаваться ответственные работники местных органов власти и управления. В.И. Курляндский и М.И. Якубович сужают понятие потерпевших в данной норме до руководителей органов государственного управления, действующих в масштабе всей страны или отдельной республики. А.А. Пионтковский, соглашаясь с вышеприведенным мнением, относит к государственным деятелям также и лиц, занимающих руководящее положение в партийном аппарате. Таким образом, перед нами открывается широкая палитра мнений по данному вопросу. Уделение в настоящем исследовании значительного места анализу отечественного законодательства, ранее регламентировавшего ответственность за совершение изучаемых преступлений, в том числе способствует решению стоящих перед наукой уголовного права актуальных задач в традиционном ключе с учетом исторической изменчивости законодательства. Если мы обратимся к Положению о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для СССР опасных преступлениях против порядка управления) 1927 года, то отметим, что понятием потерпевшего при террористическом акте охватывались представители Советской власти и деятели революционных рабочих и крестьянских организаций (ст. 8). Закон СССР об уголовной ответственности за государственные преступления от 1958 года считал таковыми государственных и общественных деятелей и представителей власти (ст. 3). Поэтому мы можем прийти к выводу о тенденции постепенного ограничения законодателем перечня лиц, посягательство на которых может образовать состав террористического акта. Принятое обозначение слова «деятель» позволяет согласиться с мнением В.И. Курляндского и М.И. Якубовича, что государственным деятелем является лицо, осуществляющее государственную деятельность в масштабе государства или отдельной республики (в нашем случае - субъекта РФ). Мнение С.В. Дьякова, допускающего признание потерпевшими ответственных работников местных органов власти и управления, мы считаем неверным, поскольку в соответствии с Конституцией РФ (ст. 12) органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти. Так в мае 2001 года в результате подрыва самодельного взрывного устройства и последующего обстрела, получил смертельные ранения глава администрации одного из районов Чеченской Республики С.А.Г., активно поддерживавший политику федеральных властей. В связи с тем, что по должности погибший не занимал государственный пост, уголовное дело было возбуждено по ч. 3 ст. 205 УК РФ. Государственный деятель - это всегда должностное лицо, осуществляющее в соответствии со своей компетенцией государственную власть, поскольку только полномочия выступать от имени государства, предоставленные такому лицу, позволяют осуществлять государственную деятельность, принимать и претворять в жизнь решения в государственном масштабе. Государственная должность подразумевает прохождение службы (нахождение на работе) либо в органах государственной власти Российской Федерации либо в органах государственной власти субъектов Российской Федерации. Кроме того, разработки психологии о социальной роли личности, о лидерстве указывают на то, что государственный деятель играет заметную общественную роль, что предполагает «определенное социальное положение, позицию, занимаемую индивидом в системе общественных отношений». По нашему мнению, к лицам, осуществляющим государственную деятельность, относятся граждане, наделенные законодательными, исполнительными, судебными или иными властными функциями в государственном аппарате, проводящие в жизнь политику государства. Это могут быть члены правительства, руководители ведомств, судьи, депутаты, как федерального уровня, так и субъектов России. Общественными деятелями, как полагают И.М. Тяжкова и Ю.М. Ткачевский, являются как руководители, так и наиболее активные участники общественных организаций и объединений. Эти авторы ставят под сомнение предложение об отнесении к таким лицам по функциональному признаку представителей средств массовой информации, культуры, науки и образования. По мнению названных ученых, вряд ли целесообразно выделять лиц таких категорий, поскольку они могут подпадать под понятие «государственный деятель» либо «общественный деятель» в зависимости от осуществляемых функций в государственных органах либо общественных объединениях. При этом необходимо учитывать, что общественные деятели не укладываются в категорию представителей власти, поскольку они не наделены «функцией власти» в установленном законом порядке. В науке высказывается мнение, что таких лиц можно считать приравненными к представителям власти. Мы считаем, что к числу лиц, осуществляющих общественную деятельность, можно отнести руководителей и активных членов различных политических партий, общественных организаций и движений. Основы конституционного строя предполагают политическое многообразие, и лица, имеющие непосредственное отношение к созданию этого многообразия (руководители и активные члены партий, массовых движений и т.д.) реализуют этот конституционный принцип. Посягательство на жизнь названных лиц (как дополнительный объект) в целях прекращения их политической деятельности затрагивает основной объект: политические основы конституционного строя. Если бы законодатель не указал в ст. 277 УК РФ общественных деятелей, то не обеспечил бы полной уголовно-правовой охраны данного объекта. Важно учитывать, что в каждом конкретном случае при решении вопроса о том, является ли потерпевший государственным или общественным деятелем, то есть лицом, проявившим себя в какой-либо области государственной или общественной деятельности, необходимо принимать во внимание названные выше положения и делать выводы на основе их совокупной оценки. Возможно сочетание потерпевшим государственной и общественной деятельности, что не влияет на квалификацию. Именно таким лицом была признана Г.В. Старовойтова, убитая в ноябре 1998 года в подъезде своего дома в г. Санкт-Петербурге, являвшаяся депутатом Государственной Думы РФ и занимавшаяся активной деятельностью в ряде общественных организаций. По факту ее убийства было возбуждено уголовное дело по ст. 277 УК РФ. Члены семьи данных лиц потерпевшими не признаются. Посягательство на их жизнь, даже если оно связано с деятельностью указанных выше лиц, квалифицируется не по ст. 277 УК, а по иным нормам в зависимости от характера действий, последствий и других обстоятельств дела. Например, действия такого характера можно квалифицировать как убийство близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или общественного долга (п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ). Именно так было расценено убийство родственника бывшего Президента Чеченской Республики А.-Х. Кадырова, жителя одного из республиканских районов А.-Ш.К., получившего смертельное ранение в июне 2001 года в результате подрыва самодельного взрывного устройства. Вопрос о систематизации рассматриваемых деяний в теории уголовного права считается одним из самых актуальных, в связи с чем высказываются различные мнения, но «общим для них является то, что во всех случаях за классификационный критерий принимается непосредственный объект», что предопределяет выделение разнообразных групп преступлений. Один из сторонников наиболее общего группирования - В.В. Лунеев - делит общественно опасные деяния, содержащиеся в главе 29 УК РФ, на две группы: 1. Преступления против основ конституционного строя, предусмотренные статьями 277, 278, 279,280, 282 УК РФ. 2. Преступления против безопасности государства, предусмотренные статьями 275,276, 281,283, 284 УК РФ. С.И. Мурзаков распределяет данные преступления следующим образом: 1. Посягательства против внешней безопасности (статьи 275, 276, 281, 283, 284 УК РФ). 2. Посягательства против основ конституционного строя и внутренней безопасности (статьи 277, 278, 279, 280, 282 УК РФ). Н.Г. Иванов предлагает свою классификацию: 1. Преступления, посягающие на внешнюю безопасность государства (статьи 275, 276, 283, 284 УК РФ). 2. Преступления, посягающие на внутреннюю безопасность государства (статьи 277,278, 279, 280,282 УК РФ); 3. Преступления, посягающие на экономическую безопасность государства (ст. 281 УК РФ). С.В. Дьяков все преступления главы 29 УК РФ предложил разделить на три непосредственных объекта: внешнюю, внутреннюю и экономическую безопасность, в связи с чем, классификация указанного ученого выглядит следующим образом: 1. Преступления, посягающие на внешнюю безопасность (статьи 275, 276 УК РФ). 2. Преступления, посягающие на внутреннюю безопасность (статьи 277, 278,279,280,282 УК РФ). 3. Преступление, посягающее на экономическую безопасность (ст. 281 УК РФ). Группирование, произведенное А.С Гореликом, представлено в таком виде: 1. Преступления, посягающие на внешнюю безопасность (статьи 275, 276 УК РФ). 2. Преступления, посягающие на основы конституционного строя и внутреннюю безопасность (статьи 277-281 УК РФ). 3. Преступления, посягающие на конституционные основы национальных, расовых и религиозных отношений в РФ (ст. 282 УК РФ). 4. Преступления, посягающие на сохранность государственной тайны (статьи 283, 284 УК РФ). Однако в другом случае А.С. Горелик относит диверсию (ст. 281 УК) к преступлениям, посягающим на экономическую безопасность. Изменения законодательства обусловили признание этим ученым основ конституционного строя и внутренней безопасности непосредственным объектом преступлений, предусмотренных статьями 280, 282, 282.1, 282.2 УК. В.В. Сверчков классифицирует деяния следующим образом: 1. Преступления, подрывающие основы государственной безопасности (статьи 282-284 УК РФ). 2. Преступления, подрывающие внешнюю безопасность государства (статьи 275,276, частично 281 УК РФ). 3. Преступления, подрывающие политическую систему государства (статьи 277-280 УК РФ). 4. Преступления, подрывающие экономическую систему государства (частично ст. 281 УК РФ). Другие авторы в целом придерживаются систематизации, предложенной А.Е. Беляевым, усматривающим такие группы: 1. Преступления, посягающие на внешнюю безопасность РФ (статьи 275, 276 УК РФ). 2. Преступления, посягающие на конституционные основы политической системы РФ (статьи 277-280 УК РФ). 3. Преступления, посягающие на экономическую безопасность и обороноспособность РФ (ст. 281 УК РФ). 4. Преступления, посягающие на конституционные основы национальных, расовых и религиозных отношений в РФ (ст. 282 УК РФ). 5. Преступления, посягающие на сохранность государственной тайны РФ (статьи 283, 284 УК РФ). Позднее А.Е. Беляев предложил и другие варианты классификации, касающиеся определения непосредственного объекта преступлений экстремистской направленности, скорректированные с учетом внесения изменений в УК РФ. В одной работе он полагает, что непосредственный объект преступлений, предусмотренных статьями 280, 282, 282.1, 282.2 УК -конституционные основы политической системы РФ, - в другой же считает, что ст. 282 УК РФ устанавливает ответственность за посягательство на конституционные основы национальных, расовых и религиозных отношений в РФ, а статьи 280, 282.1, 282.2 УК - на основы антиэкстремистской политики РФ, в связи с чем его позиция нуждается в уточнении. Высказанные в юридической литературе суждения о классификации данных посягательств затрагивают следующие основные моменты. А.В. Наумов, М. Смирнов и А. Толмачев полагают, что преступления, посягающие на экономическую безопасность и обороноспособность РФ - это деяния, предусмотренные статьями 281, 283 и 284 УК, а преступление, предусмотренное ст. 277 УК, рассматривают в качестве посягательства на конституционный принцип политического многообразия и многопартийности (как одного из составляющих основы конституционного строя). Кроме этого, А.В. Наумов подчеркивает, что преступления, предусмотренные статьями 278280 УК, посягают на легитимность государственной власти. С.В. Дьяков, критикуя, в частности, позицию А.В. Наумова, отмечает, что преступления, предусмотренные статьями 278, 279 и 280 УК, посягают не на легитимность государственной власти, а на внутреннюю безопасность или политическую систему России: «Легитимность, то есть признание или подтверждение законности какого-либо права или полномочия, безусловно, страдает при совершении указанных преступлений. Однако не она является объектом указанных преступлений, а сама внутренняя безопасность как состояние защищенности конституционного строя от внутренних угроз. Вполне правомерно можно ставить вопрос о легитимности существующего конституционного строя вне ситуаций совершения преступлений указанной группы». Кроме этого, он отметил, что разглашение государственной тайны и утрата документов, содержащих государственную тайну, могут быть не только в сферах экономики и обороны. В свою очередь, А.И. Рарог, указывая о недостаточности выделения в системе преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства всего двух и даже трех групп преступлений, отмечал явную неоднородность выделения посягательств только на внешнюю или внутреннюю безопасность, предлагая более широкую дифференциацию, в целом совпадающую с позицией А.Е. Беляева. Изучая высказанные в науке суждения, касающиеся систематизации этих преступлений, мы приходим к мнению о правильности выводов многих исследователей, замечающих, что основы конституционного строя и безопасности государства внутренне взаимосвязаны и практически неразделимы. В то же время отдельные авторы, в частности В.В. Лунеев, настаивают на необходимости разделения деяний на «преступления против основ конституционного строя» (1 группа) и «преступления против безопасности государства» (2 группа), ссылаясь на желательность такого деления, при этом не разъясняя почему. В данном случае использование в настоящее время многими учеными понятия «преступления против безопасности государства» признается нами не целесообразным, что вытекает из специального анализа словосочетания «Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства», необходимого, по нашему мнению, для правильного понимания изучаемых общественно опасных деяний. Это касается проблемы соотношения текста нормативного правового акта с одной из категорий юридической техники - точностью. Грамматическое строение данного словосочетания указывает на то, что оно представляет собой простое назывное предложение с однородными дополнениями, связанными сочинительным союзом «и», где слово «преступление» является подлежащим, слово «против» - предлогом, слово «конституционного» - определением, слова «основ», «строя», «безопасности» и «государства» - дополнениями. Главным членом предложения является слово «преступление». Второстепенный член предложения слово «основ» грамматически связано еще с двумя однородными дополнениями - «строя» и «безопасности государства». Таким образом, перед нами два однородных дополнения: «основы строя» и «основы безопасности государства», согласованные с одним общим второстепенным дополнением «основ». Эти однородные единицы не подлежат разграничению на разные лексико-грамматические понятия, поскольку они связаны с подлежащим по смыслу и согласуются между собой в числе и падеже. Поэтому при использовании теоретической модели, выделяющей в рамках главы 29 УК РФ преступления, направленные в ущерб безопасности, необходимо учитывать, как мы полагаем, их правильное научное обозначение - «преступления против основ безопасности государства». Наглядным подтверждением того, что законодатель в рамках главы 29 УК имеет в виду именно основы безопасности государства, следует из действующего наименования главы. Если бы он имел в виду все известные «преступления против безопасности государства», то применил бы следующий прием перечисления смысловых единиц: «Преступления против безопасности и основ конституционного строя государства». Тем более очевидно, что нормы, охраняющие безопасность государства, размещены и в других главах УК РФ, например, организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем (ст. 208 УК), противоправное изменение Государственной границы Российской Федерации (ст. 323 УК). Соглашаясь с А.И. Рарогом в том, что деление рассматриваемых деяний на две и даже три группы недостаточно, мы считаем, что такая крупная систематизация неизбежно приведет к труднообъяснимым заключениям. В частности, С.И. Мурзаков (как и В.В. Сверчков) относит диверсию (ст. 281 УК) к преступлениям против внешней безопасности, а А.С Горелик, несмотря на более дробное деление, - к преступлениям, посягающим на основы конституционного строя и внутреннюю безопасность. К сожалению, отсутствие объяснений данных ученых не позволяет поддержать ни одно из приведенных мнений. Разделяя позицию А.И. Рарога в том, что «направленность ряда преступлений против внешней или внутренней безопасности России определяется их фактическим содержанием, поэтому весьма относительна», мы возражаем по существу избранных им в подтверждение этой точки зрения доказательств: «Так, разглашение государственной тайны может причинить серьезный вред только внутренней безопасности, не затрагивая внешней безопасности страны. И наоборот, организованные зарубежными враждебными силами террористические акты, вооруженные мятежи и межнациональные распри способны серьезно подорвать именно внешнюю безопасность России». Вообще, использование А.И. Рарогом, А.С. Гореликом и другими авторами термина «внутренняя безопасность», который законодатель не употребляет в главе 29 УК РФ, соотносится с положениями Закона РФ «О безопасности» (статьи 1 и 3). Однако в данном случае необходимо учитывать, что Закон смысловую группу «внутренняя и внешняя безопасность» употребляет в контексте с реальной и потенциальной угрозой объектам безопасности: конституционному строю, суверенитету и территориальной целостности государства, исходящей от внешних и внутренних источников опасности. На самом деле, источники опасности могут находиться как в самом государстве (вооруженный мятеж), так и за его пределами (сбор секретной информации иностранным летчиком с самолета-разведчика по заданию иностранной организации), также они могут носить интернациональный характер, например, международный терроризм. Возникает вопрос: привязаны ли в данном случае источники угроз к нанесенному вреду, а, соответственно, к претерпевающим негативные изменения социально значимым интересам. Иными словами, всегда ли, когда угроза исходит со стороны иностранного государства, страдает только внешняя безопасность России, и наоборот. Мы полагаем, что угрозы могут находиться как извне, так и внутри, а безопасность государства едина. Не случайно в Законе Российской Федерации «О безопасности» (ст. 10) установлено, что судебные органы осуществляют правосудие по делам о преступлениях, посягающих, помимо прочего, на безопасность государства. То есть для законодателя в принципе безразлично, какие из выделенных нормами Уголовного кодекса сторон безопасности государства страдают: внешняя или внутренняя; главное, что страдают его коренные интересы. Тем более что если в суде будет доказано, что нанесен ущерб только вычлененной внутренней безопасности, а внешняя безопасность не пострадала, то лицо за деяния, объективно подпадающие под признаки преступлений, предусмотренных статьями 275 и 276 УК, ответственности нести не может. При этом Закон Российской Федерации «О безопасности», не употребляя раздельно термины «внутренняя безопасность» и «внешняя безопасность», определяет содержание деятельности по обеспечению «внутренней и внешней безопасности», то есть различных сторон одного и того же явления. Этим самым подчеркивается взаимозависимость обеих сторон безопасности. Действительно, трудно предположить ситуацию, при которой вред причиняется исключительно, допустим, внешней безопасности. Хотя статьи 275 и 276 УК и устанавливают ответственность за проведение враждебной деятельности в ущерб лишь внешней безопасности, одновременно причиняется ущерб и внутренней безопасности. Разве выдача гражданином России государственной тайны иностранному государству наносит ущерб только внешней безопасности? В июне 2002 года Московский городской суд заочно приговорил к 15 годам лишения свободы за совершение преступления, предусмотренного ст. 275 УК РФ бывшего сотрудника органов безопасности СССР О. Калугина, завербованного разведкой США в 1959 году и в течение многих лет передававшего американцам информацию о советской агентурной сети в США, который открыто заявлял, что его можно считать предателем как «человека, способствовавшего развалу советской системы». Это наглядный пример того, что человек, желающий развала страны, действуя изнутри - находясь на территории своего государства, - способствовал, по мере возможности, нанесению ущерба безопасности государства вообще, а не только ее внешней стороне. Концепция национальной безопасности, даже не используя словосочетание «внешняя и внутренняя безопасность», утверждает интересы государства в незыблемости конституционного строя, суверенитета и территориальной целостности России (раздел II). Как правильно отмечает С.В. Дьяков, «внешняя безопасность - емкий объект. Он свидетельствует лишь о том, что угроза исходит извне. А обращена она может быть практически в любую охраняемую государством сферу общественных отношений: политику, экономику, науку, экологию и т.д.». Таким образом, как мы полагаем, при рассмотрении термина «внешняя безопасность» следует учитывать, что безопасность государства едина и при совершении соответствующего преступления страдает совокупное состояние защищенности. Внешняя составляющая указывает лишь на направленность угроз со стороны других государств, а ущерб причиняется в разных случаях политике, экономике, науке, экологии и т.д. Государство нормами уголовного права охраняет только одну сторону единого состояния (безопасности) - специально называемую законодателем внешней, через которую наносится ущерб конституционному строю, суверенитету и территориальной целостности, могущий выражаться в политических, экономических, научных, экологических и иных потерях, поражая безопасность в совокупности. Поэтому, по нашему мнению, исключена ситуация, при которой, как отмечает А.И. Рарог, может страдать только внутренняя безопасность, и наоборот. В отечественной науке уголовного права принято, что в основе классификации преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства должна лежать направленность источников угроз на непосредственный объект посягательства. Следуя этим традиционным установкам, мы, исследовав непосредственные объекты, «прежде всего и главным образом поставленные законодателем под охрану» каждой из норм главы 29 УК РФ, признавая удачной классификацию, предложенную А.Е. Беляевым в 2000 году, которая в связи с изменениями законодательства требует корректировки, пришли к выводу, что наиболее правильной будет следующая систематизация, отражающая действующее законодательство. Преступления против основ конституционного строя и безопасности Российской Федерации, направленные в ущерб: 1. Внешней безопасности РФ (статьи 275, 276 УК РФ). 2. Политическим основам конституционного строя либо территориальной целостности РФ (статьи 277, 278, 279 УК РФ). 3. Экономической безопасности и обороноспособности РФ (ст. 281 УК РФ). 4. Противодействию экстремизма в РФ (статьи 280, 282, 282.1, 282.2 УК РФ). 5. Сохранности государственной тайны РФ (статьи 283, 284 УК РФ). Как мы полагаем, такая квалификация, точно следуя букве закона, учитывает особенности непосредственных объектов данных деяний, подлежащих уголовно-правовой охране, и соответствует предложенному нами общему понятию преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства, содержащихся в настоящее время в главе 29 УК РФ. В юридической литературе детально разъяснено значение почти всех непосредственных объектов преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства, трактовки таких объектов принципиальных разногласий не вызывают, в связи с чем мы считаем необходимым остановиться на подробном рассмотрении лишь такого нового объекта как противодействие экстремизму. В науке уголовного права данный объект определяется по-разному: Так, В.В. Коряковцев и К.В. Питулько полагают, что преступления экстремистской направленности имеют следующие непосредственные объекты: 1. Конституционные основы политической системы государства, обеспечение его целостности и безопасности, права и свободы граждан (ст. 280 УК РФ). 2. Основы конституционного строя,. безопасность государства, конституционные права и свободы граждан (равенство перед законом и судом, свобода вероисповедания и др.) (ст. 282 УК РФ). 3. Основы конституционного строя и безопасности государства (ст. 282.1 УК РФ). 4. Основы конституционного строя, безопасность государства и установленный порядок деятельности общественных и религиозных объединений (ст. 282.2 УК РФ). В свою очередь, А.И. Рарог определяет данные объекты следующим образом: 1. Общественные отношения, обеспечивающие недопущение экстремистской деятельности (ст. 280 УК РФ). 2. Конституционный принцип недопущения экстремизма в форме действий, направленных на возбуждение ненависти или вражды по этническим, демографическим или социальным признакам (ст. 282 УК РФ). 3. Совокупность общественных отношений по реализации конституционного запрета осуществления экстремистской деятельности (статьи 282.1,282.2 УК РФ). По нашему мнению, В.В. Коряковцев и К.В. Питулько слишком широко трактуют непосредственный объект данных преступлений, также как и В.В. Сверчков, усматривающий его в посягательстве, предусмотренном ст. 282.1 УК РФ, как «незыблемость основ конституционного строя России, безопасность государства и общества», несколько сужая этот же объект в другой работе до «незыблемости основ конституционного строя России и безопасности государства». Предложенные данными авторами формулировки скорее свойственны всем вместе взятым непосредственным объектам, преступлений главы 29 УК РФ. Поскольку законодатель с принятием Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» вводит термин «противодействие» (действие, препятствующее другому действию), что выражается в принятии профилактических мер, направленных на предупреждение экстремистской деятельности, в том числе на выявление и последующее устранение причин и условий, способствующих осуществлению экстремистской деятельности, а также выявление, предупреждение и пресечение экстремистской деятельности общественных и религиозных объединений, иных организаций, физических лиц (статья 3 Закона), то усматривается активная позиция законодателя по искоренению этого опасного явления. Появляются юридически закрепленные отношения органов государства и экстремистов. Термин «запрещение», применяемый А.И. Рарогом, обозначает лишь признание вредным, что, по нашему мнению, не отражает всех особенностей государственной политики борьбы с экстремизмом, в отличие от термина «противодействие», включающего как активную позитивную работу по недопущению совершения данных преступлений, так и служащий одним из оснований подобной работы запрет. Использование этим же ученым термина «недопущение» (не разрешение), на наш взгляд, также не способно по указанным причинам учесть всех элементов борьбы государства с экстремизмом. Мнение А.Е. Беляева о том, что статьи 280, 282.1, 282.2 УК РФ посягают на основы антиэкстремистской политики РФ, как мы находим, правильно, но ведь данная политика и находит свое выражение именно в таком немногословном и емком обозначении как противодействие экстремизму. Поскольку правовые нормы (ст. 282.1 УК РФ, ст. 9 Федерального закона «О внесении изменений и дополнений в законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности») прямо обозначают статьи 280 и 282 УК преступлениями экстремистской направленности, то, по нашему мнению, определение их непосредственного объекта, например А.С. Гореликом, как основы конституционного строя и внутренней безопасности после вступления в силу соответствующего антиэкстремистского законодательства, представляется не точным. Таким образом, мы считаем, что с учетом действующей законодательной базы у преступлений, предусмотренных статьями 280, 282, 282.1, 282.2 УК РФ, один непосредственный объект - противодействие экстремизму в РФ. Каждое из этих посягательств, прямо направлено в ущерб именно этому социально значимому интересу, который всегда и во всех случаях при совершении данных преступлений подвергается негативным изменениям, но конкретные формы и способы посягательства могут различаться, оказывая известное влияние на квалификацию. Необходимо проводить грань между преступлениями экстремистской направленности, предусмотренными УК РФ, и понятием «экстремистская деятельность (экстремизм)», применяемым ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности». Статья 282.1 УК РФ признает преступлениями экстремистской направленности деяния, предусмотренные статьями 148 (воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповеданий), 149 (воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них), частями 1 и 2 ст. 213 (хулиганство), статьями 214 (вандализм), 243 (уничтожение или повреждение памятников истории и культуры), 244 (надругательство над телами умерших и местами их захоронения), 280 (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности) и 282 (возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства) УК РФ. Статья 1 ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» устанавливает, что экстремистская деятельность (экстремизм) - это деятельность общественных и религиозных объединений, либо иных организаций, либо средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности Российской Федерации, захват или присвоение властных полномочий; создание незаконных вооруженных формирований, осуществление террористической деятельности, возбуждение расовой, национальной или религиозной розни, а также социальной розни, связанной с насилием или призывами к насилию; унижение национального достоинства, осуществление массовых беспорядков, хулиганских действий и актов вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды, а равно по мотивам ненависти либо вражды в отношении какой-либо социальной группы; пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности. Аналогично экстремизмом признается пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения, публичные призывы к осуществлению указанной деятельности или совершению указанных действий, финансирование всей обозначенной выше деятельности либо иное содействие ее осуществлению. Ученые правильно обращают внимание, что понятие «экстремизм», данное в ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», комплексное, включающее в себя как проявления общественно опасных деяний, предусмотренных УК РФ, так и иных нарушений законов (в частности, административных). Например, такая составляющая экстремистской деятельности, как подрыв безопасности РФ, не указана в отдельной норме Особенной части УК РФ. Речь в данном случае может идти о действиях, представляющих угрозу состоянию защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства. Совершение хулиганских действий и актов вандализма по соответствующим мотивам ненависти либо вражды являются уголовно-наказуемыми деяниями, предусмотренными статьями 213, 214 УК РФ. В отличие от этого, пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики, как одна из составляющих экстремизма, ведет к ответственности по ст. 20.3 КоАП РФ. Возбуждение расовой, национальной или религиозной вражды (в Законе - розни), являющееся оконченным составом преступления в случае публичного совершения или использования средств массовой информации, в ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» признается экстремизмом лишь при условии, что это связано с насилием или призывами к насилию. Практические работники, ранее активно настаивавшие на скорейшем принятии правовых основ противодействия экстремизму, проводящие научно-правовой анализ ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», спустя всего несколько месяцев после вступления Закона в силу отмечают возникшие «существенные трудности для правового регулирования противодействия экстремизму», вызванные принятием данного акта, подчеркивая его несогласованность с другим федеральным законодательством. Так, по мнению В.В. Устинова, выделение в качестве одной из форм экстремистской деятельности создания незаконных вооруженных формирований явно излишне, поскольку такие формирования, с одной стороны, являются лишь средством реализации политических целей экстремистов, а с другой, могут использоваться и обычными преступниками для достижения, например, корыстных целей, с чем мы, безусловно, согласны. Кроме того, обозначение причастности к террористической деятельности экстремистских организаций может создать проблемы в применении положений ФЗ «О борьбе с терроризмом» в части ответственности организации за террористическую деятельность, а также квалификации соответствующих преступных действий, в том числе с учетом положений ст. 282.2 УК РФ, максимальное наказание по которой - лишение свободы на срок до трех лет, в то время как целями такой организации могут быть осуществление террористической деятельности и создание незаконных вооруженных формирований, что является самостоятельными составами преступлений (ч. 1 ст. 210 и ч. 1 ст. 208 УК РФ) и влечет наказание от семи до пятнадцати и от двух до семи лет лишения свободы соответственно. Помимо этого, принятие Закона привело к необходимости проведения экспертизы по уголовным делам для подтверждения наличия признаков экстремизма в соответствующих деяниях (по аналогии с уголовными делами, возбуждаемыми, например, по признакам разглашения сведений, составляющих государственную тайну, когда в соответствии с Законом РФ «О государственной тайне» требуется проведение экспертизы разглашенных сведений), однако «действующих специализированных экспертных учреждений нет ни в центре, ни на местах в результате - уголовные дела лишаются судебной перспективы». Трудности, связанные с процессом увязывания многих положений ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» с остальной действующей нормативно-правовой базой, обусловили предложения о внесении «уточнений и дополнений в принятый Закон - во избежание путаницы и сложностей в квалификации соответствующих преступных действий». Мы считаем сохраняющим актуальность мнение, что «до настоящего времени в российском законодательстве должной правовой оценки феномен экстремизма не получил», на что есть свои причины. Во-первых, проблеме экстремизма в научно-исследовательской уголовно-правовой литературе уделяется значительно меньше внимания, чем, например, преступлениям террористического характера. Во-вторых, к настоящему времени достоверно не изучена сама проблема экстремизма, не проведено достаточного количества серьезных криминологических оценок уровня (состояния), структуры и динамики экстремистских проявлений в рамках норм Уголовного кодекса, предусматривающих ответственность за совершение того или иного преступления по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды, а равно по мотивам ненависти либо вражды в отношении какой-либо социальной группы. В связи с этим, нам трудно представить ситуацию, как может посягать на государственную власть организованная группа лиц, созданная для совершения хулиганских действий в отношении граждан без определенного места жительства по мотиву ненависти к последним. Попытка позиционировать данное деяние, как посягающее на такой объект уголовно-правовой охраны, представляется искусственной. Фактически, в подобных случаях речь идет о признаках группового совершения «хулиганских нападений и иных правонарушений на почве этнической или религиозной ксенофобии» (то есть ненависти к чужому). Политика государства в области укрепления правопорядка и противодействия преступности во всех ее проявлениях (уголовная, уголовно-исполнительная, судебная, профилактическая и др.) формируется под влиянием системы факторов социально-экономического, политического, правового и иного характера, а не определяется только состоянием, структурой и динамикой преступности в стране. Разделяя подобное мнение и проецируя его в первую очередь на особенности криминогенных процессов, осложненных фактами экстремистской деятельности, обусловившими правовое реагирование на данные негативные явления, мы поддерживаем стремление законодателя повысить эффективность имеющихся форм и методов борьбы с экстремизмом путем принятия мер по его нейтрализации. В нашем случае одним из способов такого реагирования стало появление в главе 29 УК РФ предусмотренных диспозицией ст. 282.1 УК наказуемых действий, представляющих «особую форму приготовления к совершению преступлении экстремистской направленности». Законодатель пошел по пути моделирования системообразующей нормы, руководствуясь скорее приоритетом уголовно-правового реагирования на варианты криминального экстремизма, нежели охраны социально значимых ценностей, интересов и благ, поскольку все объекты преступлений, перечисленных в статье 282.1 кодекса, уже нашли свою охрану в различных главах УК. Мы полагаем, что внесение в соответствующие главы кодекса дополнений в виде норм антиэкстремистской направленности устранило бы пробелы, касающиеся уголовно-правовой борьбы с экстремизмом. Поэтому наличие в главе 29 УК положения, устанавливающего ответственность за совершение преступлений, предусмотренных другими главами УК РФ, объединенных одним признаком - мотивом, кажется нам ошибочным, в связи с чем статью 282.1 следует упразднить. В связи с этим созданный законодателем объект охраны, названный нами как противодействие экстремистской деятельности в РФ, сам по себе вызывает у нас сомнения в целесообразности самостоятельного существования. Во исполнение воли законодателя, для достижения целей, поставленных им же самим в ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», а именно «защиты прав и свобод человека и гражданина, основ конституционного строя, обеспечения целостности и безопасности Российской Федерации», как нам кажется, уместно, следуя традициям отечественного уголовного права, предусмотреть ответственность за противоправные деяния в форме экстремистских проявлений с учетом нахождения предусматривающих ответственность за эти деяния норм в соответствующих главах УК. По нашему мнению, охрана деятельности, направленной на противодействие экстремизму уголовно-правовыми запретами, может проводиться в соответствии с видовыми объектами норм, перечисленных в ст. 282.1 УК, которые представляют собой применительно к статьям: - 148,149 УК РФ - конституционные права человека и гражданина; - 213,214 УК РФ - общественную безопасность; - 243,244 УК РФ - общественную нравственность. В главах 19, 24 и 25 УК, как мы полагаем, допустимо нахождение норм, предусматривающих ответственность за создание экстремистского сообщества для подготовки или совершения по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды, а равно по мотивам ненависти в отношении какой-либо социальной группы соответствующих преступлений, содержащихся в этих главах, а равно за участие в таком сообществе. Позиция законодателя о необходимости установления ответственности за публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (статья 280 УК) и организацию деятельности экстремистской организации (статья 282.2 УК) оправдана в том смысле, что в результате их совершения причиняется вред безопасным условиям существования общества, однако думается, что с учетом названного объекта преступного посягательства указанные нормы надлежит перенести в главу 24 УК «Преступления против общественной безопасности». Намерения уголовно-правовыми мерами поставить под охрану заложенные главой 1 Конституции России возможности полной реализации прав и свобод граждан должны соотноситься со способами достижения заявленной цели. Поскольку законодатель не отказывается от технико-юридического приема распределения норм по разделам и главам, основанием чего служит родовой и видовой объекты преступления, то необходимо последовательно придерживаться позиции, согласно которой статьи в УК будут систематизироваться на главы в соответствии с уже выработанными наукой уголовного права объектами посягательства. В отдельных главах должны находиться нормы, соотносящиеся друг с другом по направленности на такой объект. На основании изложенного, полагая, что уголовно-правовые положения, находящиеся в главе 29 УК, должны быть направлены на охрану устоев государства - основ государственной власти, мы считаем возможным рекомендовать законодателю ограничиться установлением в ней нормы, регламентирующей ответственность за публичные призывы к совершению преступлений против основ государственной власти, перечисленных рассматриваемой главой, создание организации, направленной на совершение таких преступлений, а также участие в деятельности данной организации. В этом случае предлагаемая нами редакция статьи 282.3 УК РФ будет представлена следующим образом: «Статья 282.3. Экстремистская деятельность против основ государственной власти. Создание экстремистской организации с целью совершения преступлений против основ государственной власти, а равно участие в деятельности такой организации или публичные призывы к совершению преступлений против основ государственной власти». Признание преступлений против основ государственной власти особо опасными преступлениями предопределит установление максимального размера санкции за данное преступление на срок более 10 лет лишения свободы. Мы полагаем, что призывы к совершению таких преступлений также должны расцениваться как особо тяжкое преступление, поскольку указанная агитация подпитывает идеи насильственных действий по отношению к основам государственной власти и лицо, призывающее к этим преступлениям, может спровоцировать непоправимые последствия, собрав большое количество людей, поднять их на вооруженный мятеж или склонить к совершению другого особо тяжкого преступления, предусмотренного главой 29 УК РФ. Ранее статья 72 УК РСФСР 1960 года устанавливала ответственность за организационную деятельность, направленную к подготовке или совершению особо опасных государственных преступлений, к созданию организации, имеющей целью совершить такие преступления. Призывы к совершению преступлений против основ государственной власти являются составной частью преступной антироссийской деятельности сторонников расчленения нашего государства, ведущих борьбу за упразднение демократических ценностей на территории целых субъектов России, ратующих за насаждение варварских норм и правил бытия, отрицающих сколь-нибудь малое значение жизни конкретных людей и целых народов, называемых враждебными. В прошлом ч. 2 ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) предусматривала наказание в виде лишения свободы на срок до 10 лет. Учитывая более строгий подход законодателя к установлению ответственности за преступления насильственного характера, что нашло отражение в санкциях норм УК 1996 года, следует признать, что такая суровая ответственность будет соответствовать степени угроз, исходящих от действий подстрекательского характера к совершению преступлений против государства. Необходимость уголовно-правового противодействия фактам политического экстремизма обозначает сохраняющуюся значимость борьбы с подобными проявлениями в рамках главы 29 УК РФ. 12.К государственным деятелям относятся руководители государственных органов федерального уровня и субъектов РФ и другие государственные служащие, которые своей деятельностью активно проводят в жизнь политику государства. К государственным деятелям также относятся депутаты, официально зарегистрированные кандидаты для избрания в органы власти, их доверенные лица, члены избирательных комиссий и т.п. |