Холодная война: причины и последствия. холодная война 2. После окончания Второй мировой войны самими сильными в экономическом и политическом плане оказались два государства сша и Советский союз

• Название: После окончания Второй мировой войны самими сильными в экономическом и политическом плане оказались два государства сша и Советский союз
• Анкор: Холодная война: причины и последствия
• Дата: 09.03.2022
• Размер: 26.18 Kb.
• Имя файла: холодная война 2.docx
• Тип: Документы; #388079

После окончания Второй мировой войны самими сильными в экономическом и политическом плане оказались два государства – США и Советский союз. Каждая из них имела большое влияние в мире и стремилась укрепить свои лидерские позиции. «Холодная война» - это период в истории России с 1946 по 1991 год. « Холодная война» - это противостояние двух сверхдержав - США и СССР.

Никогда не думал, что меня заденет за живое мысль о том, что данный период явился очень опасным для всего человечества, т.к. мир оказался на грани ядерной войны.

Саму концепцию холодной войны следует рассматривать как историческую интерпретацию, которая менялась и менялась с течением времени. То, как это было периодизировано в исторических исследованиях после 1990-х, очевидно, отличается от того, как люди в период с конца 1940-х по конец 1980-х годов воспринимали свой опыт и ожидания. Для многих из них «холодная война» была концепцией, относящейся к определенным этапам конфронтации между Востоком и Западом, а не к самой конфронтации [1, 93-95].
Собственно, холодная война началась с распадом Великого Альянса военного времени в середине 1940-х годов, достигла своего апогея во время Корейской войны 1950–53 годов и закончилась так называемой первой разрядкой напряженности в середине 1950-х годов. По мнению людей, кризисы 1958–1962 годов от Берлина до Кубы поставили мир на грань настоящей войны. Затем были фазы, в которых говорилось о возвращении к холодной войне, или «Второй холодной войне», как провокационно назвал свою книгу Фред Холлидей в 1982 году о росте напряженности в конце 1970-х - начале 1980-х годов между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Для многих современников противостояние Востока и Запада как таковое постепенно превратилось в способ существования настоящего и будущего мира, который более или менее воспринимался как должное [2, 44-47].
Термин «холодная война» с присущим ему понятием временного чрезвычайного состояния не соответствует такому опыту нормальности в биполярном мире. С другой стороны, метафорическая «война» в нынешнем использовании понятия «холодная война» может игнорировать уникальную фатальность, которая была связана со следующей мировой войной, ядерной войной, в умах и страхах людей вовремя так называемого «баланс страха» и «гарантированное взаимное уничтожение». Кроме того, появились исторические интерпретации эпохальных перемен около 1990 года, для которых «конец холодной войны» - слишком ограниченное выражение. После революционных потрясений в Восточной и Центральной Европе в 1989 году историк Тони Джадт, подчеркнув возрождение популизма, национализма, антисемитизма и других движений контрпросвещения в посткоммунистических обществах, объявил 1989 год не только концом Холодная война, но и конец эпохи Просвещения [3, 71-72].
Это приводит нас ко второму уровню холодной войны, который включал конфликт между соперничающими социально-экономическими системами, социализмом и капитализмом. Конечно, понятие межсистемного конфликта, а именно конфликта между капитализмом и социализмом, было политической реальностью задолго до холодной войны. Более того, резонно задаться вопросом, удалось ли когда-либо конфликту Востока и Запада инкапсулировать соперничество между социализмом и капитализмом. Тем не менее такие усилия, основанные на авторитете истории, были важной частью холодной войны, поскольку этот межсистемный конфликт лежал в основе легитимации советского коммунизма. Думаю, будет полезно вспомнить, что в своей книге «Капитализм, социализм и демократия» 1942 года Джозеф А. Шумпетер спросил, может ли капитализм выжить, и ответил: «Нет, я не думаю, что это возможно». На следующий вопрос: «Может ли социализм работать? », Его ответ был однозначным: «Конечно, может» [4, 33-38].
Далеко не будучи сторонником социализма, Шумпетер обнаружил в динамике и достижениях западного капитализма неотъемлемую тенденцию к социализму, которая была усилена Первой мировой войной, Великой депрессией и Второй мировой войной. Согласно его предисловиям ко второму изданию в 1946 году и третьему изданию в 1949 году, послевоенные события, особенно в Великобритании и Соединенных Штатах, предоставили дополнительную поддержку его аргументам. Хотя Шумпетер был весьма оригинален в своем анализе, он был всего лишь одним из интеллектуалов, которые во время войны и в первые послевоенные годы создавали образы будущего общества в рамках, в которых преобладала конфронтация между капитализмом и социализмом [5, 201-203].
В частности, его анализ является примером того факта, что в 1946 или даже в 1949 году было далеко не самоочевидным отождествление этой конфронтации с конфликтом между Западом и Востоком. Социализм, который Шумпетер предвидел, победа в Великобритании и Соединенных Штатах не был результатом расширения сферы советской власти и последующего внедрения советской модели. Фактически, Советский Союз и коммунизм представляли для Шумпетера «неортодоксальную» форму социализма, которая, однако, могла позже развиться в сторону западного социализма, включая западные способы сочетания социализма и демократии. Две влиятельные интерпретации конфликта холодной войны позволили легко свести конфликт между социализмом и капитализмом к конфликту Восток-Запад [6, 366-367].
Во-первых, неотъемлемой идеологической составляющей конфронтации между Востоком и Западом была марксистско-ленинская теория о двух противоборствующих лагерях, которые представляли собой две исторически последовательные социальные формации: капитализм - низший этап всемирной истории, а социализм - высший. Эта теоретическая точка зрения также предопределяет роль и направленность исторических исследований, как видно из описания Манфреда Менгера институционализации академической истории в Германской Демократической Республике в этой книге, а также из многочисленных работ Сеппо Хентиля по историческим исследованиям в разделенной Германии.
Во-вторых, неолибералистский взгляд на исторический прогресс, который стал очень влиятельным после распада Советского Союза, имел тенденцию отождествлять конфликт между социализмом и капитализмом с конфликтом холодной войны. Согласно последней интерпретации, решение «холодной войны» повсеместно высвободило естественный и, следовательно, правильный способ экономической и социальной динамики и создания богатства. Отголоски этого видения капитализма, прошедшего испытание «войной» против своего бинарного оппонента, ощущались не только в Соединенных Штатах и ​​западных демократиях, но и в бывших социалистических странах Центральной и Восточной Центральной Европы.
Как показывает Каталин Миклоши в своем исследовании реформирования идентичности венгерских левых после 1989 г., партия-преемница старого режима должна была адаптироваться к неолиберальным идеалам и индивидуализму, а также столкнуться с трудностями, связанными с проведением различия между предшествующими периодами. На третьем уровне холодная война была столкновением политических режимов, включая такие аспекты, как демократия, гражданство и права человека. Здесь роль истории была связана с соперничеством между противоречивыми взглядами на человеческую деятельность и отношениями между человеком, обществом и государством [7, 18-19].
После окончания холодной войны так называемые историко-политические дебаты, касающиеся этого периода, в значительной степени сосредоточились на этом конкретном уровне конфликта, а также на других уровнях конфронтации - политико-военном конфликте и конфликте социальных отношений. Таким образом, историко-политические разногласия, анализируемые во многих главах этой книги, включают не только рассказы о репрессиях, с которыми люди столкнулись в странах коммунистического правления, но также дебаты, в которых политики и политики эпохи холодной войны в некоммунистических странах, таких как Дания или Финляндия подвергаются критике за игнорирование порочности коммунистической системы, как показал Поль Вийом в своей статье по делу Дании. Это означает, что рамка, в которой люди и отдельные действия и решения часто рассматриваются в мире после холодной войны, проходит через призму этого «главного конфликта» между двумя разными политическими режимами. Актуальный вопрос 1940-х годов, во время создания альянсов и блоков о том, «на чьей вы стороне», снова стал все более актуальным после 1990 года [8, 505-511].
Независимо от взглядов и позиций отдельных лиц в отношении первого и второго измерения конфликта. Как бы то ни было, их действия в последующем анализе можно было оценить, используя критерий окончательного исхода конфликта между двумя политическими режимами. Генри Киссинджера и других реалистов можно было критиковать за то, что они участвовали в переговорах со смертельным врагом, а президента Урхо Кекконена - по крайней мере, на мгновение - за то, что они слишком высоко оценили внутренние силы социализма по сравнению с капитализмом американского типа или за продвижение позитивного образа Ленина в качестве гарантии. Более слабых политиков и частных лиц можно было обвинить в том, что они стали попутчиками, финляндизированными, мягкими в таких вопросах, как воссоединение Германии и политика НАТО, или виновными в чрезмерной беспристрастности в общем изображении двух конкурирующих систем в популярных историях, телевизионных программах, газетных статьях и школьных учебников [9, 110-114]. Поскольку побежденная сторона выглядела как деспотический режим, стало легко считать само собой разумеющимся, что победившая сторона должна стоять за свободу.
Таким образом, подводя итог данного исследования, хочу отметить следующее. Призыв США в 1940-х годах к европейцам «встать и считаться» в борьбе против коммунизма прозвучал в 1990-х годах как призыв к современникам холодной войны сказать, где они находились в то время. Этот призыв применим как к историкам, так и ко всем, кто занимал общественное положение во время «войны», независимо от того, осознавали ли они в то время, что они участвовали в ней, или нет. В этой истории к политической переоценке опыта холодной войны историки участвовали несколькими разными способами [10, 303-304]. Течения самой холодной войны повлияли на ее общие исторические интерпретации, особенно на ее истоки.
Традиционалистские, ревизионистские и постревизионистские интерпретации возникли по мере созревания конфликта. Поскольку западные авторы были заняты выяснением последовательности событий, которые привели к распаду военного союза в Советском Союзе и других социалистических странах, правильные взгляды на историю сыграли еще более важную роль. Возможно, история холодной войны всегда была и остается слишком важной темой, чтобы оставлять ее наедине с историками. Но историки не могут оставить это в покое по причинам, которые, надеюсь, станут понятны в следующих главах.

Список литературы:

1. 
   AZZOU, El-Mostafa: La présence militaire américaine au Maroc, 1945-1963 [AZZOU, ElMostafa: The US Military Presence in Morocco, 1945-1963]. Guerres Mondiales et Conflits Contemporains, 2017, Vol. 53, No. 210, 93-95.
   
2. 
   BAYRAM, Mürsel: Soğuk Savaş Dönemi Türk-Amerikan İlişkilerinin Sürekliliğinde Askerî Darbelerin Rolü [The Role of Military coup d’état in Duration of Turkish-American Relations in Cold War Era]. Ahi Evran Üniversitesi Sosyal Bilimler Enstitüsü Dergisi, 2018, Vol. 2, No. 1, 44-47.
   
3. 
   BLACKWELL, Stephen: Pursuing Nasser: The Macmillan Government and the Management of British Policy Towards the Middle East Cold War, 1957-63, Cold War History, 2016, Vol. 4, No. 3, 71-72.
   
4. 
   LEBOW, Richard Ned – STEIN, Janice Gross: We All Lost the Cold War. Princeton, NJ, Princeton University Press, 2017, 33-38.
   
5. 
   LÜTHI, Lorenz (ed.): The Regional Cold Wars in Europe, East Asia, and the Middle East: Crucial Periods and Turning Points. Woodrow Wilson Center Press, Washington D.C., 2015, 201-203.
   
6. 
   TRENTIN, Massimiliano: ‘Tough Negotiations’. The Two Germanys in Syria and Iraq, 1963-74, Cold War History, 2018, Vol. 8, No. 3, 366-367.
   
7. 
   ULUNIAN, A. A.: Soviet Cold War Perceptions of Turkey and Greece, 1945-58, Cold War History, 2018, Vol. 3, No. 2, 18-19.
   
8. 
   VANTAGGIO, Valentina: Gli Stati Uniti, la “Northern Tier” e l’inizio della guerra fredda: la crisi iraniana del 1945-1946 [The United States, the “Northern Tier” and the beginnings of cold war: the Iranian crisis 1945-1946]. Clio, 2019, Vol. 40, No. 4, 505-511.
   
9. 
   VAUGHAN, James: ‘Cloak Without Dagger’: How the Information Research Department Fought Britain’s Cold War in the Middle East, 1948-56, Cold War History, 2016, Vol. 4, No. 3, 110-114.
   
10. 
    YAMAN, Ahmet Emin: Kore Savaşı’nın Türk Kamuoyuna Yansıması [Reflection of Korean War on Turkish Public Opinion]. Ankara Üniversitesi Turk İnkılap Tarihi Enstitusu Atatürk Yolu Dergisi, 2018, Vol. 10, No. 37, 303-304.