Протеомика. Протеомика к первой картике Главные протеомные вехи. 1950 г
 Скачать 34.29 Kb.
|
|
Протеомика К первой картике: Главные протеомные вехи. 1950 г. — Группа шведа Пера Эдмана предложила химический метод секвенирования пептидов. 1951–1955 гг. — Под началом британца Фредерика Сэнгера определили структуру короткого белка инсулина и доказали, что отдельные белки не аморфны в плане состава, а обладают постоянной последовательностью аминокислотных остатков. 1959 г. — Американцы Розалин Ялоу и Соломон Берсон создали первый иммуноанализ, в том числе для определения белков. 1967 г. — Создали первый автоматический белковый секвенатор, работающий по методу Эдмана. 1970 г. — Швейцарец Ульрихом Лэммли предложил оптимальный метод гель-электрофореза белков в денатурирующих условиях — с использованием додецилсульфата натрия. 1975 г. — Американец Патрик О’Фарелл и немец Йоахим Клозе независимо изобрели 2D-электрофорез белков и получили первые протеомные карты. 1984 г. — Под руководством американца Джона Фенна разработали ионизацию молекул электрораспылением. Впоследствии она позволила осуществлять масс-спектрометрию макромолекул, включая белки, без их разрушения. 1985 г. — Коичи Танака из Японии предложил мягкую ионизацию макромолекул лазером для масс-спектрометрии. Немцы Франц Гилленкамп и Михаэль Карас применили сходный метод для белков и пептидов. Возник метод ионизации MALDI. 1993-1996 гг. — Несколько групп исследователей предложили идентифицировать белки при помощи масс-спектрометрии фрагментов протеолиза и поиска по предсказанной из генома последовательности. Возникла масс-спектрометрическая пептидная карта (пептидный фингерпринт, или дактилоскопия). 1994 г. — Термин «протеом» как белковое дополнение к геному ввел австралийский аспирант Марк Уилкинс. 1994–1999 гг. — Появились первые поисковые программы для идентификации белков масс-спектрометрией по геномным последовальностям. Протеомика стала доступна широкому кругу пользователей. 1999–2001 гг. — Скорострельная (shotgun) протеомика. Несколько научных групп предложили применять для идентификации смеси пептидов совмещение высокоэффективной жидкостной хроматографии и тандемной масс-спектрометрии. Использовали ионизацию электрораспылением. 2000–2005 гг. — Российский физик Александр Макаров, работающий за рубежом, изобрел ионную ловушку нового типа — Orbitrap. Приборы на основе Orbitrap ввели в эксплуатацию. Масс-спектрометрия высокого разрешения демократизировалась и начала широко использоваться в протеомике. 2005 г. — Американцы Кристи Хантер и Ли Андерсон продемонстрировали использование масс-спектрометрического метода мониторинга множественных реакций (MRM) для количественного анализа природных пептидов. Возникла направленная (таргетная) протеомика. 2007 г. — Под руководством американца Стивена Гиги предложили новый метод оценки уровня ложноположительных результатов скорострельной протеомики с использованием «фальшивых» последовательностей (анализ target-decoy). 2012–2014 гг. — Скорострельная протеомика достигла уровня идентификации около 10 тысяч белков человека в одном образце — примерно половины кодируемых в геноме. Под руководством немца Бернхарда Кустера и американца Ахилеша Пандея независимо были опубликованы работы, декларирующие черновые версии полного протеома человека. Ко второй картинке: Ферментативная активность — первые знания о белках Идентификация некоторого соединения — это установление его структуры, в случае полипептида — полное или частичное определение его последовательности, иными словами, секвенирование. Следующей стадией будет не только идентификация (то есть, качественный анализ белка), но и определение его концентрации — количественный анализ. Интересно, что понятие об определении активности белка развилось еще до того, как установили его химическую природу. Примерно говоря, ферментативная активность свежего мясного фарша (то есть, гомогенизированной мышцы млекопитающего) могла быть установлена простыми спектрофотометрическими методами еще в начале XX века (рис. 2), когда химическая основа жизни оставалась неизвестной. Однако белковый катализатор, осуществляющий эту реакцию, можно было оценить количественно в условных единицах активности. И до сих пор в клинике многие биомаркеры определяют в таких условных единицах — например, аланиниаминотрансферазу и аспартатаминотрансферазу , несмотря на то, что современная техника способна определить их абсолютное количество. В случае многих ферментов определение активности и удобно, и правильно, поскольку часть молекул может не работать вследствие инактивации, при этом присутствуя в образцах. К третьей картинке: Выделение чистых белков и секвенирование по Эдману Тем не менее к 1970-м годам биохимиков перестала удовлетворять работа вслепую, например, измерение активности ферментов и других соединений без представлений об их химической структуре. Появились способы очистки белков, которые сочетали принципы хроматографии, электрофореза, центрифугирования, некоторые из которых исчезли из обращения, а другие используют до сих пор. Отдельной задачей было подтвердить чистоту соединений во фракциях после очистки. Для этого использовали спектральные методы (от простых до сложных), а также визуализацию окрашенных полос при электрофорезе. Получение из биоматериала выделенного хотя бы до 90% чистоты белка без использования антител и других специфических связующих веществ и тогда, и сейчас — длительный трудоемкий процесс. 1970–1980-е годы — золотой век развития методов разделения белков, когда заливали огромные гели для электрофореза, конструировали метровые колонки для ручной и автоматической хроматографии. Если вам повезло, то после нескольких месяцев или лет кропотливой работы вы убедились, что в пробирке или в геле находится ваш «товар» — белок, функцию которого вы изучаете. Какие варианты его идентификации у вас есть, если вы пока в веке двадцатом? Во-первых, если у вас есть гипотеза по поводу того, что в вашей пробирке, вы можете использовать известные антитела, если они есть в продаже или любезно предоставлены владельцами. Конечно, если сегодня доступны антитела разных видов к большинству белков человека и модельных животных, в то время их ассортимент был гораздо более скромным. Поэтому шанс на окраску интересующей вас молекулы антителами очень мал. Но не отчаивайтесь! Еще в 1950-е годы шведский химик Пер Эдман разработал метод секвенирования пептидов (рис. 3). Рисунок 3. Секвенирование белков по Эдману. Если обработать пептид изотиоцианатом фенила (ФИТЦ), электрофильный атом углерода на изотиоцианатном радикале при умеренном подщелачивании взаимодействует с нуклеофильным азотом незаряженной аминогруппы. В итоге на N-конце пептида образуется фенилтиокарбомоильный радикал. Если умеренно закислить реакционную смесь, он отщепляется, увлекая с собой N-концевую аминокислоту, с образованием тиазолинона со специфичным радикалом, характеризующим эту аминокислоту. При этом остальная часть аминокислотной цепи остается неизмененной. Особое производное, которое будет отличаться по присущему аминокислоте радикалу, еще раз преобразуют в кислых условиях — для стабилизации — и анализируют хроматографически. Так можно отличить такие производные для всех аминокислот, поскольку из-за характерного радикала они будут характеризоваться своим временем выхода с обращенной фазы [3]. Если белок или пептид, который мы анализируем, присоединен к твердофазному носителю, производное N-концевой аминокислоты можно смыть и анализировать отдельно, а цикл анализа повторить, выстраивая таким образом аминокислотную последовательность. Метод Эдмана был по тем временам очень прогрессивен. Он с высокой точностью предоставлял последовательность до 30 аминокислотных остатков. Характеризовался достаточно высокой чувствительностью, будучи способным секвенировать пептиды в количестве менее 0,1 нмоль с 99% точностью. Более того, в конце 1960-х его автоматизировали в виде пептидного секвенатора, где робот-раскапыватель поочередно снимал N-концевые производные с полипептидов, закрепленных на специальной бумаге, направляя их затем в хроматограф. Но исследователям опять хотелось большего — их не устраивала необходимость в очистке пептидов и белков перед секвенированием, а также некоторые другие ограничения эдмановского метода, в частности, его неспособность секвенировать продукты с модифицированным N-концом. Небольшой интерес к методу Эдмана существует до сих пор, в особенности, для белков и пептидов тех организмов, последовательность которых нельзя предсказать из данных секвенирования нуклеиновых кислот [6]. В этом методе реализуется прямой анализ, где ошибки связаны с технической погрешностью. Последовавшие за ним способы анализа аминокислотной последовательности содержат элементы предсказания, поэтому к техническим ошибкам в них прибавляются алгоритмические. К четвертой картинке: Двумерный электрофорез — первая карта протеома В 1970 году в электрофорезе белков произошла методическая революция — швейцарец Ульрих Лэммли предложил оптимальный метод гель-электрофореза в денатурирующих условиях. Белки жестко денатурировали амфифильным веществом, вроде мыла — додецилсульфатом натрия, — за счет чего каждая молекула покрывалась слоем из этого детергента. Суммарный отрицательный заряд такого комплекса оказывался примерно пропорционален молекулярной массе белка. Это позволяло делить белки в полиакриламидном геле хотя и с помощью электрического поля, но по молекулярной массе. По справедливости отметим, что Лэммли не изобрел метод de novo, а лишь оптимизировал его по существующим в литературе предпосылкам. За это, кстати, его работа сейчас входит в пятерку самых цитируемых в мире научных статей [7]. Разработки в этой области публиковали и ранее, в том числе в 1967 г. американец Арнольд Шапиро с соавторами [8]. Хорошо принятый метод Лэммли стал совершенствоваться и комбинироваться с другими видами разделения белков. В 1975 году американец Патрик О’Фарелл и немец Йоахим Клозе независимо предложили комбинировать денатурирующий электрофорез в геле с предварительной электрофокусировкой белков. Фокусировку проводят в относительно тонкой, толщиной с гель (1–2 мм) стеклянной трубке [9]. Трубку заполняют гелем со специальными полимерами — амфолинами, — которые способны создавать в ней неподвижный градиент рН. Таким образом, при движении в электрическом поле нанесенные в эту трубку белки останавливаются в участке, где амфолинами был достигнут рН, равный изоэлектрической точке молекулы белка. Гель в виде тонкого тяжа выдавливают из трубки и приплавляют к готовой гелевой пластине для обычного денатурирующего фореза по Лэммли, после чего проводят разделение в другом направлении. Белки, вначале распределенные по изоэлектрической точке, теперь движутся в зависимости от их молекулярной массы. Полученный метод справедливо называется двумерным (2D) электрофорезом (рис. 4). Как можно предполагать, каждый белок на итоговой пластине геля после окраски выглядит не как полоса (в отличие от обычного денатурирующего геля), а как сфокусированное, округлое пятно. Таким образом, О’Фарелл и Клозе впервые показали белковую карту, где каждое пятно на большой пластине геля (до 40×40 см) представляет одну изоформу белка, а его размер и интенсивность — более или менее пропорциональны его концентрации. Рисунок 4. Схема двумерного электрофореза белков и реальная электрофореграмма, окрашенная флуоресцентным красителем. рисунок Ольги Пташник Искусные руки биохимиков прошлого многократно усовершенствовали метод двумерного электрофореза, который был ведущим в анализе белков до середины 2000-х годов. Вместо заливки трубок амфолины размещали на готовых полосках. Были предложены разные устройства для приготовления гелевых пластин, разных модификаций процесса электрофореза, причем для разных размеров и толщины геля в зависимости от задачи исследования. По чувствительности совершенствовали красители, в том числе, флуоресцентные. Более того, на волне популярности двумерных гелей, некоторые процессы их приготовления и окраски автоматизировали. Поскольку характеристики окрашенных пятен косвенно связаны с количеством белка в пробе, привлекательно сравнивать изображения гелей, полученные из одних и тех же образцов в различных условиях. Процесс обработки изображений гелей также автоматизировали, причем появилось много конкурирующих компьютерных программ, осуществляющих обработку и сравнение сканов двумерных гелей. В зависимости от интервала концентраций находящихся в биоматериале белков, число отдельных пятен на двумерных гелях достигало 5 тысяч. С сегодняшней точки зрения очевидно, что это не означает, что на геле визуализированы продукты 5 тысяч генов. Изоформы одного генного продукта, которые отличаются по последовательности за счет гетерозиготности или протеолиза или по более тонкой структуре за счет модификаций остатков, будут, как правило, отражаться в виде отдельных пятен. Например, отщепление одного остатка аргинина от небольшого белка альфа-амилоида так существенно меняло изоэлектрическую точку, что на геле пятно перемещалось примерно на 10 см [10]. Тем не менее двумерная электрофореграмма с визуализированными тысячами белков может считаться первым протеомом — то есть, первым видом анализа, в котором определяется всё множество белков, присутствующих в биологическом образце, или существенная их доля «Звездное небо» двумерного электрофореза — первый и последний способ увидеть протеом воочию. Более того, при качественной постановке методики человеческого глаза вполне хватает, чтобы обнаружить отличия между похожими пластинами с гелем. Последующие методы протеомики, рассказ о которых впереди, образуют «большие данные», невидимые, как божество. Это обстоятельство во многом сохраняет популярность «двумерника», который используют по сей день, хотя и не так часто, как раньше. Тем не менее в продаже до сих пор имеется оборудование и программное обеспечение для полного цикла выполнения этой методики. По личным впечатлениям, двумерный электрофорез белков — одна из самых трудоемких и сложных для выполнения биохимических процедур, в которой используются десятки стадий, реагентов и несколько типов лабораторного оборудования. В лаборатории мы в шутку называли тех, кто ставит двумерный электрофорез, «протеомными художниками». И действительно, постановка метода длится два—три дня и требует существенной концентрации на всех ее этапах. Малейшая оплошность приводит к существенному искажению «картины» на геле. Метод не автоматизируется целиком, что и было одной из причин снижения его популярности. Однако он получил второе дыхание уже на рубеже веков, когда в науку ворвался полный геном, а в протеомику вслед за ним — масс-спектрометрия. К пятой картинке: Протеомика и практическая медицинаРанние работы по прямому анализу компонентов крови для диагностики заболеваний, в особенности, злокачественных опухолей, не привели к впечатляющим результатам. Однако, судя по последним открытиям в биологии рака, под сомнением оказалась сама возможность эффективного использования биохимических маркеров для его первичной, ранней диагностики. Но это, в общем, другая история. Выше я упоминал об успехе масс-спектрометрии MALDI-TOF для распознавания бактериальных клеток по профилю анализа их целыми, без предварительной обработки. Несколько альтернативных решений для идентификации патогенных бактерий в этой сфере сегодня используют в клинике (рис. 15). Рисунок 5. Бактериальные клетки, освещенные лучами лазера и покрытые «шубой» из кристаллов фоточувствительной матрицы, распознаются по масс-спектру различных белков в их составе. рисунок Ольги Пташник Что касается диагностики опухолей, то протеомика ищет себя в обнаружении биомаркеров для прогностических тестов. Имеется в виду ситуация, когда опухоль уже обнаружена, и требуется определить степень ее злокачественности для того, чтобы правильно выбрать стратегию лечения. Так, ранние попытки анализа MALDI-TOF компонентов крови без их обработки внесли свой вклад в появление разрешенного американскими регуляторами мультиплексного теста OVA1 для прогноза злокачественности опухоли яичника. По справедливости отметим, что сам тест осуществляется уже не с помощью масс-спектрометрии, а иммунными методами. И конечно, не нужно забывать тот вклад в биологию и медицину, который внесли протеомные методы, использованные в многочисленных фундаментальных исследованиях. Настороженность, связанная с недоверием к новой технологии, давно осталась в прошлом, и масс-спектрометрия белков или белковые микрочипы давно стали завсегдатаями страниц самых цитируемых научных журналов. Конечно, методы сами по себе, как бы они ни были хороши, не могут заменить научную мысль. Но когда биологи, способные ее сгенерировать, сочли протеомные методы достаточно надежными, последние начали приносить очевидную пользу в решении сложных фундаментальных задач К 6 картинке: Полные геномные последовательности организмов, в последнее десятилетие появляющиеся как из рога изобилия, говорят учёным о белкáх, закодированных в ДНК, но не о том, в каких именно тканях и клетках и в какие моменты клеточного и организменного развития эти белки реально синтезируются. «Наследник» проекта «Геном человека» — который по аналогии можно назвать «Протеом человека» — призван получить эту информацию, тщательным образом просканировав все ткани и типы клеток человека на предмет полного перечня белков, реально в них присутствующих в тот или иной момент времени. Работа, предполагаемая сложность и трудоёмкость которой многократно превосходит геномные проекты, будет распределена между десятками, если не сотнями, лабораторий и исследовательских центров по всему миру. Небольшая группа исследователей предлагает вниманию научной общественности амбициозный проект под названием «Протеом человека» (Human Proteome Project), направленный на каталогизацию и характеризацию всех белков, содержащихся в человеческом организме [1]. Однако предполагаемая стоимость инициативы — около 1 миллиарда долларов США — вызывает некоторые сомнения по поводу того, удастся ли учёным получить это финансирование и требуемую поддержку. Эта идея витала в воздухе ещё в середине 1990-х, когда только обретал форму проект по секвенированию генома человека — естественным «наследником» которого должно был стать протеомное начинание. Однако координированных усилий по «индексации» всех человеческих белков так и не было предпринято — не в последнюю очередь из-за пугающей сложности и методологической неясности этой проблемы. Дело в том, что каждый кодирующий белóк ген способен давать начало десяткам вариантов одного и того же белкá, каждый из которых может ещё дополнительно модифицироваться уже после синтеза, умножая число вариаций до плохо поддающейся оценке величины. Все эти белки имеют индивидуальный уровень экспрессии в различные моменты развития в каждом из более чем двухсот типов человеческих клеток. «Всё это казалось просто за пределами понимания», — говорит Джон Берджерон (John Bergeron) из канадского Университета МакГилла в Монреале, бывший президент организации «Протеом человека» (HUPO, Human Proteome Organization). Теперь Берджерон и группа учёных-«протеомщиков» предлагают план масштабного проекта по исследованию протеома человека. Предполагается, что в результате проекта будет установлено, какие белки присутствуют в каждой ткани организма, где они располагаются в клетке и с какими ещё белками они взаимодействуют. (Геномная последовательность, в отличие от такой «протеомной карты», лишь указывает место в хромосоме, где находится ген того или иного белка, но не реальную активность этого гена в определённой ткани.) Сторонники проекта утверждают, что подобный «белковый каталог» будет бесценным инструментом в поиске новых фармацевтических мишеней или биомаркеров, служащих для контроля над ходом заболевания. «Стоимость подобного проекта — это сущие копейки, когда подумаешь о ценности той информации, которую даст картирование „строительных блоков“ Жизни», — говорит Маттиас Улен (Mathias Uhlen) из Королевского технологического института в Стокгольме, который также участвует в организации проекта. Уже было проведено два симпозиума по обсуждению предстоящего проекта (последний состоялся в январе 2008 г. на о. Барбадос), и организаторы рассчитывают пообщаться с более широким кругом «протеомщиков» по поводу перспектив начинания на конгрессе HUPO в Амстердаме в августе этого года. Организаторы будущего проекта, разработавшие его черновую версию, считают, что теперь осуществимость планов резко повысилась — учитывая, что число генов, кодирующих белок, сократилось за счёт выявления ошибок в аннотации. Так, одно время считалось, что белки кодируют 50–100 тысяч генов, но, по последним данным, это число было существенно переоценено, и сейчас речь идёт лишь о ≈21 000 генах, что существенно упрощает поставленную задачу. (см. «В полку генов убыло» [2]. — А. Ч.) Кроме того, консорциум планирует сконцентрироваться только на одной форме белкá, производимой каждым гéном, оставляя «за бортом» многочисленные модификации. «Мы избавились от чрезмерной сложности, — заявляет Берджерон. — Задачей было составить проект, выполнимый в обозримые сроки с ограниченными сверху затратами и с чётко обозначенными промежуточными вехами». В планы исследователей входит использование трёх основных экспериментальные методик, результаты которых будут дополнять друг друга. Первая — масс-спектрометрия, предназначенная для идентификации и определения количества белков в образцах тканей; вторая основывается на получении антител к каждому рассматриваемому белку, чтобы изучить его распределение в тканях и клетках; в задачи третьей входит установление «партнёров» каждого белка — то есть, идентификация всех белок-белковых взаимодействий. Найдётся в проекте место и для биоинформатики — чтобы создать удобные онлайновые базы для хранения и анализа полученных данных. Кроме того, планируется сделать коммерчески доступными библиотеки реагентов и антител, наработанных в процессе работы. Берджерон планирует, что работа будет разделена между многими лабораториями по всему миру. По его словам, первый этап проекта — включающий, в частности, сбор и анализ уже существующих масс-спектрометрических данных — займёт около шести месяцев, а последующий за ним «пилотный» проект длительностью от одного до трёх лет будет посвящён детальному анализу всех белков 21-й — самой маленькой — человеческой хромосомы. Весь проект, по его оценкам, займёт около десяти лет. «Это весьма масштабное начинание для HUPO, равного которому им никогда ещё не приходилось доводить до конца», — говорит Пол Темпст (Paul Tempst), эксперт по протеомике одного из нью-йоркских раковых центров. Организация уже делала несколько менее крупных протеомных проектов — в частности, по исследованию протеомов плазмы крови, печени и мозга, — однако каждый раз оказывалось, что разные лаборатории — даже в пределах одного института — частенько идентифицировали существенно различающиеся наборы белков в одном и том же образце! «Всё это показало, что в плазме крови (и в других образцах тканей) содержится множество разных белков, но вот какие именно — ответ на этот вопрос может быть разным в зависимости от места, где выполняется работа, — если только не будет создано технологической базы, обеспечивающей стандартизацию процессов», — отмечает Темпст. В ответ на это Берджерон говорит, что технология масс-спектрометрии значительно усовершенствовалась, и теперь большинство проблем с воспроизводимостью результатов при многократных повторах, так долго бросавших тень на всю область, уже решено. Однако другая сложность возникает при анализе образца, содержащего смесь белков в существенно различающихся концентрациях — когда некоторые из них могут быть представлены всего несколькими десятками или сотнями молекул. И как раз в таких ситуациях будут проявляться преимущества «трёхстороннего» подхода — когда недостатки одной технологии могут восполняться достоинствами двух других. Стивен Карр (Stephen Carr), «протеомщик» из массачусетского Кембриджа, считает, что проект, скорее всего, будет поддержан, однако сомневается относительно деталей «пилотного» проекта. По его мнению, намного более полезным, чем «картирование» протеома одной из хромосом, было бы исследование протеомов митохондриальной или плазматической мембраны, поскольку это наверняка даст массу информации о биологии мембранных процессов и связанных с ними заболеваниях. Координация проекта «Протеом человека» обещает быть весьма непростой задачей. По сравнению с геномными проектами, где вся работа была выполнена сравнительно небольшим числом слаженно работавших научных центров, тут будет вовлечено намного большее число лабораторий, что гарантирует нездоровую конкуренцию и может снизить эффективность совместной работы. Плюс, «убедить людей, что задача стоит запрашиваемого финансирования — это будет тот ещё бой», — говорит Майкл Уошбурн (Michael Washburn), директор по протеомике из Медицинского исследовательского института Стоуэрс в Канзасе (штат Миссури, США). Теперь начинателям протеомной инициативы осталось подать свой проект в организации, способные финансировать столь масштабные исследования, — такие как Национальные институты здоровья США или в Комиссию Европейского Союза. Многие считают, что у проекта будет больше шансов на успех, если организаторы сделают более сильный акцент на медицинском аспекте исследования — новых перспективах излечения тяжёлых заболеваний — таких, например, как рак. К 7 картинке: Мировой рынок протеомики достигнет 43,5 млрд долларов к 2026 году В условиях кризиса COVID-19 мировой рынок протеомики, оцениваемый в 30,2 миллиарда долларов США в 2022 году, по прогнозам, достигнет пересмотренного размера в 43,5 миллиарда долларов США к 2026 году, увеличившись в среднем на 10,8% за анализируемый период. По прогнозам, реагенты, один из сегментов, проанализированных в отчете, вырастут в среднем на 10,6% и достигнут 34,8 млрд долларов США к концу анализируемого периода. После тщательного анализа последствий пандемии и вызванного ею экономического кризиса для бизнеса рост в сегменте инструментов скорректирован до пересмотренного 11,8% CAGR на следующий 7-летний период. В настоящее время на этот сегмент приходится 17,2% мирового рынка протеомики. Рынок США оценивается в 11,5 миллиардов долларов в 2022 году, в то время как прогнозируется, что к 2026 году объем рынка Китая достигнет 3,9 миллиарда долларов Рынок протеомики в США оценивается в 11,5 миллиардов долларов США в 2022 году. В настоящее время на долю страны приходится 37,7% мирового рынка. Китай, вторая по величине экономика в мире, по прогнозам, достигнет предполагаемого объема рынка в 3,9 миллиарда долларов США в 2026 году, отставая в среднем на 13,6% за анализируемый период. Среди других заслуживающих внимания географических рынков - Япония и Канада, каждый из которых, по прогнозам, вырастет на 9,2% и 10,1% соответственно за анализируемый период. В Европе прогнозируется, что Германия вырастет примерно на 10,3% в годовом исчислении, в то время как остальной европейский рынок (как определено в исследовании) достигнет 4,3 млрд долларов США к концу периода анализа. Основными движущими факторами роста рынка являются растущий спрос на персонализированную медицину, растущее применение протеомики в разработке лекарств, рост спроса на раннюю диагностику и лечение заболеваний, технический прогресс, рост врожденных и генетических нарушений, а также быстро растущие фармацевтические и биофармацевтические рынки. Другие факторы, поддерживающие рост, включают разработку нацеленных на белок методов лечения и прецизионных молекулярных лекарств для многих аутоиммунных заболеваний, разработку протеомики на основе масс-спектрометрии и разработку молекулярных мишеней при злокачественных новообразованиях. |