Рассказы про дружбу для учащихся начальных классов. Рассказы про дружбу для учащихся начальных классов М. Дружинина Девочка наоборот
 Скачать 50.25 Kb.
|
|
Рассказы про дружбу для учащихся начальных классов М. Дружинина «Девочка наоборот» В нашем доме живёт одна девочка. Не просто девочка Даша, а девочка наоборот! Например, скажешь ей: «Даша, спляши, пожалуйста!» И она сразу начинает... петь! Ля-ля-ля! А если ей скажешь: «Даша, спой, пожалуйста!» Она, представьте, тут же начинает... плясать! И подпрыгивает, и ножкой машет, как балерина, и кружится! Такая вот удивительная девочка. Однажды мама её попросила: — Дашенька! Убери, пожалуйста, свои игрушки. И вытри пыль. И Даша немедленно начала энергично расшвыривать игрушки по всей комнате! И пылить! Тогда мама сказала: — Дашенька! Очень тебя прошу! Ни в коем случае НЕ убирай игрушки! И ещё я тебя просто умоляю, НЕ вытирай пыль. Ни за что! Никогда! И Даше пришлось начинать уборку. Положить на место все свои игрушки и вытереть пыль. Хотя ей этого очень-преочень не хотелось. Но что поделаешь! Всё должно быть по-честному. Ведь она девочка наоборот... М. Дружинина «Дразнительное имя» У нас есть котёнок. Его зовут Барсик. Однажды к нам в гости прискакал на лошадке мальчик Стасик и сказал: — Хорошее имя у вашего котёнка! Оно не дразнительное. — Как это — не дразнительное? — спросили мы. — А вот так, — ответил Стасик. — Например, Дружок — дразнительное имя. Можно дразнить: Дружок — пирожок! Дружок — рожок! И Пушок тоже дразнительное имя: Пушок — Дружок! И у Шарика есть куча дразнилок: Шарик — комарик! Шарик — сухарик! Шарик — фонарик! И Мурзик — дразнительное имя: Мур- зик — Тузик! И Тузик дразнительное имя! Тузик — Мурзик! Вот. А к Барсику ничего не придумаешь. — А мы возьмём и придумаем Барсику дразнилку! Почему это у всех есть, а у него нет! — сказали мы и стали думать. Думали-думали-думали. И ничего не придумали. Ну не придумывается Барсику дразнилка, и всё тут! — Я же говорил, что Барсик - не дразнительное имя! — ликовал Стасик. — Да-а, — вздохнули мы. — Ты был прав. Нет у нашего Барсика дразнилки! — Ну вы не горюйте, — сказал тогда добрый Стасик. — Иногда Барсика можно дразнить Барсик — Стасик! И Стасик ускакал на лошадке. А мы перестали горевать. А Барсик спал в своей корзинке и сладко потягивался во сне. И ему было совершенно всё равно, дразнительное у него имя или нет. В. Осеева «Кто хозяин?» Большую чёрную собаку звали Жук. Два мальчика, Коля и Ваня, подобрали Жука на улице. У него была перебита нога. Коля и Ваня вместе ухаживали за ним, и, когда Жук выздоровел, каждому из мальчиков захотелось стать его единственным хозяином. Но кто хозяин Жука, они не могли решить, поэтому спор их всегда кончался ссорой. Однажды они шли лесом. Жук бежал впереди. Мальчики горячо спорили. — Собака моя, — говорил Коля, — я первый увидел Жука и подобрал его! — Нет, моя, — сердился Ваня, — я перевязывал ей лапу и таскал для неё вкусные кусочки! Никто не хотел уступить. Мальчики сильно поссорились. — Моя! Моя! — кричали оба. Вдруг из двора лесника выскочили две огромные овчарки. Они бросились на Жука и повалили его на землю. Ваня поспешно вскарабкался на дерево и крикнул товарищу: — Спасайся! Но Коля схватил палку и бросился на помощь Жуку. На шум прибежал лесник и отогнал своих овчарок. — Чья собака? — сердито закричал он. — Моя, — сказал Коля. Ваня молчал. В. Осеева «Навестила» Валя не пришла в класс. Подруги прислали за ней Мусю. — Пойди и узнай, что с Валей: может, она больна, может, ей что-нибудь нужно? Муся застала подружку в постели. Валя лежала с завязанной щекой. — Ох, Валечка! — сказала Муся, присаживаясь на стул. — У тебя, наверно, флюс! Ах, какой флюс был у меня летом! Целый нарыв! И ты знаешь, бабушка как раз уехала, а мама была на работе... —- Моя мама тоже на работе, — сказала Валя, держась за щёку. — А мне надо бы полосканье... — Ох, Валечка! Мне тоже давали полосканье! И мне стало лучше! Как пополощу, так и лучше! А ещё мне помогала грелка горячая-горячая... Валя оживилась и закивала головой. — Да, да, грелка... Муся, у нас на кухне стоит чайник... — Это не он шумит? Нет, это, верно, дождик! — Муся вскочила и подбежала к окну. — Так и есть, дождик! Хорошо, что я в галошах пришла! А то можно простудиться! Она побежала в переднюю, долго стучала ногами, надевая галоши. Потом, просунув в дверь голову, крикнула: — Выздоравливай, Валечка! Я ещё приду к тебе! Обязательно приду! Не беспокойся! Валя вздохнула, потрогала холодную грелку и стала ждать маму. — Ну что? Что она говорила? Что ей нужно? — спрашивали Мусю девочки. — Да у нее такой же флюс, как был у меня! — радостно сообщила Муся. — И она ничего не говорила! А помогают ей только грелка и полосканье! И. Пивоварова «О чём думает моя голова» Рассказы Люси Синицыной, ученицы третьего класса Про мою подругу и немножко про меня Двор у нас был большой. В нашем дворе гуляло много всяких детей — и мальчишек и девчонок. Но больше всех я любила Люську. Она была моей подругой. Мы с ней жили в соседних квартирах, а в школе сидели за одной партой. У моей подруги Люськи были прямые жёлтые волосы. А глаза у неё были!.. Вы, наверное, не поверите, какие у неё были глаза. Один глаз зелёный, как трава. А другой — совсем жёлтый, с коричневыми пятнышками! А у меня глаза были какие-то серые. Ну, просто серые, и всё. Совсем неинтересные глаза! И волосы у меня были дурацкие — кудрявые и короткие. И огромные веснушки на носу. И вообще всё у Люськи было лучше, чем у меня. Вот только ростом я была выше. Я ужасно этим гордилась. Мне очень нравилось, когда нас во дворе звали «Люська большая» и «Люська маленькая». И вдруг Люська выросла. И стало непонятно, кто из нас большая, а кто маленькая. А потом она выросла ещё на полголовы. Ну, это было уже слишком! Я на неё обиделась, и мы перестали гулять вместе во дворе. В школе я не смотрела в её сторону, а она не смотрела в мою, и все очень удивлялись и говорили: «Между Люськами чёрная кошка пробежала», и приставали к нам, почему мы поссорились. После школы я теперь не выходила во двор. Мне там нечего было делать. Я слонялась по дому и не находила себе места. Чтобы не было так скучно, я украдкой, из-за занавески, смотрела, как Люська играет в лапту с Павликом, Петькой и братьями Кармановыми. За обедом и за ужином я теперь просила добавки. Давилась, а всё съедала... Каждый день я прижималась затылком к стене и отмечала на ней красным карандашом свой рост. Но странное дело! Выходило, что я не только не расту, но даже наоборот, уменьшилась почти на два миллиметра! А потом настало лето, и я поехала в пионерский лагерь. В лагере я всё время вспоминала Люську и скучала по ней. И я написала ей письмо. Здравствуй, Люся! Как ты поживаешь? Я поживаю хорошо. У нас в лагере очень весело. У нас рядом течёт речка Воря. В ней вода голубая- голубая! А на берегу есть ракушки. Я нашла для тебя очень красивую ракушку. Она кругленькая и с полосками. Наверное, она тебе пригодится. Люсь, если хочешь, давай дружить снова. Пусть тебя теперь называют большой, а меня маленькой. Я всё равно согласна. Напиши мне, пожалуйста, ответ. С пионерским приветом! Люся Синицына. Я целую неделю ждала ответа. Я всё думала: а вдруг она мне не напишет! Вдруг она больше никогда не захочет со мной дружить!.. И когда от Люськи наконец пришло письмо, я так обрадовалась, что у меня даже руки немножечко дрожали. В письме было написано вот что: Здравствуй, Люся! Спасибо, я поживаю хорошо! Вчера мне мама купила замечательные тапочки с белым кантиком. Ещё у меня есть новый большой мяч, прямо закачаешься! Скорее приезжай, а то Павлик с Петькой такие дураки, с ними неинтересно! Ракушку ты смотри не потеряй. С пионерским салютом! Люся Косицына. В этот день я до вечера таскала с собой голубой Люськин конвертик. Я всем рассказывала, какая у меня есть в Москве замечательная подруга Люська. А когда я возвращалась из лагеря, Люська вместе с моими родителями встречала меня на вокзале. Мы с ней бросились обниматься... И тут оказалось, что я переросла Люську на целую голову. «Секретики» Вы умеете делать «секретики»? Если не умеете, я вас научу. Возьмите чистое стёклышко и выройте в земле ямку. Положите в ямку фантик, а на фантик — всё, что у вас есть красивого. Можно класть камень, осколок от тарелки, бусину, птичье пёрышко, шарик (можно стеклянный, можно металлический). Можно жёлудь или шапочку от жёлудя. Можно разноцветный лоскуток. Можно цветок, листик, а можно даже просто траву. Можно настоящую конфету. Можно бузину, сухого жука. Можно даже ластик, если он красивый. Да, можно ещё пуговицу, если она блестящая. Ну вот. Положили? А теперь прикройте всё это стёклышком и засыпьте землёй. А потом потихоньку пальцем расчищайте от земли и смотрите в дырочку... Знаете, как красиво будет! Я сделала «секретик», запомнила место и ушла. Назавтра моего «секретика» не стало. Кто-то его вырыл. Какой-то хулиган. Я сделала «секретик» в другом месте. И опять его вырыли! Тогда я решила выследить, кто этим делом занимается... И конечно же, этим человеком оказался Павлик Иванов, кто же ещё?! Тогда я снова сделала «секретик» и положила в него записку: «Павлик Иванов, ты дурак и хулиган». Через час записки не стало. Павлик не смотрел мне в глаза. — Ну как, прочёл? — спросила я у Павлика. — Ничего я не читал, — сказал Павлик. — Сама ты дура. «Смеялись мы — хи-хи» Я долго ждала этого утра. Миленькое утро, скорей приходи! Пожалуйста, что тебе стоит, приходи побыстрее! Пусть скорей кончится этот день и эта ночь! Завтра я встану рано-рано, позавтракаю быстро-быстро, а потом позвоню Коле, и мы пойдём на каток. Мы так договорились. Ночью мне не спалось. Я лежала в постели и представляла, как мы с Колей, взявшись за руки, бежим по катку, как играет музыка, и небо над нами синее- синее, и блестит лёд, и падают редкие пушистые снежинки... Господи, ну скорей бы прошла эта ночь! В окнах было темно. Я закрыла глаза, и вдруг оглушительный звон будильника впился в оба моих уха, в глаза, во всё моё тело, как будто тысяча звонких пронзительных шил одновременно воткнулись в меня. Я подпрыгнула на постели и протёрла глаза... Было утро. Светило ослепительное солнце. Небо было синее, как раз о таком я мечтала вчера! Редкие снежинки, кружась, влетали в комнату. Ветер тихо колыхал занавески, а в небе, во всю его ширь, плыла тоненькая белая полоса. Она всё удлинялась, удлинялась... Конец её расплывался и становился похож на длинное перистое облако. Всё вокруг было синее и тихое. Мне надо было торопиться: стелить постель, завтракать, звонить Коле, но я не могла сдвинуться с места. Это синее утро заколдовало меня. Я стояла босыми ногами на полу, глядела на тонкую самолётную полоску и шептала: — Какое синее небо... Синее, синее небо... Какое синее небо... И падает белый снег... Я шептала так, шептала, и вдруг у меня получилось, как будто я шепчу стихи: Какое небо синее, И падает снежок... Что это? Ужасно похоже на начало стихотворения! Неужели я умею сочинять стихи? Какое небо синее, И падает снежок, Пошли мы с Колей Лыковым Сегодня на каток. Ура! Я сочиняю стихи! Настоящие! Первый раз в жизни! Я схватила тапки, наизнанку напялила халат, бросилась к столу и принялась быстро строчить на бумаге: Какое небо синее, И падает снежок, Пошли мы с Колей Лыковым Сегодня на каток. И музыка гремела, И мчались мы вдвоём, И за руки держались... И было хорошо! Дзы-ынь! — вдруг зазвонил в прихожей телефон. Я помчалась в коридор. Наверняка звонил Коля. — Аллё! — Это Зина? — раздался сердитый мужской бас. — Какая Зина? — растерялась я. — Зина, говорю! Кто у телефона? — Л-люся... — Люся, дайте мне Зину! — Таких тут нет... — То есть как нет? Это ДВА ТРИ ОДИН ДВА ДВА НОЛЬ ВОСЕМЬ? — Н-нет... — Что же вы мне голову морочите, барышня?! В трубке загудели сердитые гудки. Я вернулась в комнату. Настроение у меня было слегка испорчено, но я взяла в руки карандаш, и всё снова стало хорошо! Я принялась сочинять дальше. И лёд сверкал под нами, Смеялись мы — хи-хи... Дзын-нь! — снова зазвонил телефон. Я подпрыгнула как ужаленная. Скажу Коле, что не могу сейчас пойти на каток, занята очень важным делом. Пусть подождёт. — Аллё, Коля, это ты? — Я! — обрадовался мужской бас. — Наконец-то дозвонился! Зина, дай мне Сидора Иваныча! — Я не Зина, и тут никаких Сидоров Иванычей нет. — Тьфу, чёрт! — раздражённо сказал бас. — Опять в детский сад попал! — Люсенька, кто это звонит? — послышался из комнаты сонный мамин голос. — Это не нас. Сидора Иваныча какого- то... — Даже в воскресенье не дадут поспать спокойно! — А ты спи ещё, не вставай. Я сама позавтракаю. — Ладно, дочка, — сказала мама. Я обрадовалась. Хотелось быть сейчас одной, совсем одной, чтобы никто мне не мешал сочинять стихи! Мама спит, папа в командировке. Поставлю чайник и буду сочинять дальше. Сиплая струя с шумом полилась из крана, я держала под ней красный чайник... И лёд сверкал под нами, Смеялись мы — хи-хи, И мы по льду бежали, Проворны и легки. Ура! Замечательно! «Смеялись мы — хи-хи!» Так и назову это стихотворение! Я грохнула чайник на горячую плиту. Он зашипел, потому что был весь мокрый. Какое небо синее! И падает снежок!! Пошли мы с Колей Лыковым!!! — С тобой заснёшь, — застёгивая в дверях стёганый халатик, сказала мама. — Что это ты раскричалась на всю квартиру? Дзы-ынь! — снова затрещал телефон. Я схватила трубку. — Нету тут никаких Сидоров Иванычев!!! Тут Семён Петрович живёт, Лидия Сергеевна и Людмила Семёновна! — Ты чего орёшь, с ума, что ли, сошла? — услышала я удивлённый Люськин голос. — Сегодня погода хорошая, пойдёшь на каток? — Ни за что на свете! Я ОЧЕНЬ ЗАНЯТА! ДЕЛАЮ ЖУТКО ВАЖНОЕ ДЕЛО! — Какое? — сразу спросила Люська. — Пока сказать не могу. Секрет. — Ну и ладно, — сказала Люська. — И не воображай, пожалуйста! Без тебя пойду! Пусть идёт!! Пусть все идут!!! Пусть катаются на коньках, а мне некогда на такие пустяки время тратить! Они там на катке покатаются, и утро пройдёт, как будто его и не было. А я стихи сочиню, и всё останется. Навсегда. Синее утро! Белый снег! Музыка на катке! И музыка гремела, И мчались мы вдвоём, И за руки держались, И было хорошо! — Слушай, что это ты разрумянилась? — сказала мама. — У тебя не температура, случайно? — Нет, мамочка, нет! Я сочиняю стихи! — Стихи?! — удивилась мама. — Что же ты насочиняла? А ну-ка, прочти! — Вот, слушай... Я встала посреди кухни и с выражением прочла маме свои собственные замечательные, совершенно настоящие стихи. Какое небо синее, И падает снежок, Пошли мы с Колей Лыковым Сегодня на каток. И музыка гремела, И мчались мы вдвоём, И за руки держались, И было хорошо! И лёд сверкал под нами, Смеялись мы — хи-хи, И мы по льду бежали, Проворны и легки! — Потрясающе! — воскликнула мама. — Неужели сама сочинила? — Сама! Честное слово! Вот не веришь?.. — Да верю, верю... Гениальное сочинение, прямо Пушкин!.. Слушай-ка, а между прочим, я, кажется, только что видела Колю в окно. Могли они с Люсей Косицы- ной идти на каток, у них вроде коньки с собой были? Какао встало у меня в горле. Я поперхнулась и закашлялась. — Что с тобой? — удивилась мама. — Давай я тебя по спине похлопаю. — Не надо меня хлопать. Я уже наелась, не хочу больше. И я отодвинула недопитый стакан. В своей комнате я схватила карандаш, сверху донизу перечеркнула толстой чертой листок со стихами и вырвала из тетради новый лист. Вот что я на нём написала: Какое небо серое, И не падает вовсе снежок, И не пошли мы ни с каким дурацким Лыковым Ни на какой каток! И солнце не светило, И музыка не играла, И за руки мы не держались, Ещё чего не хватало! Я злилась, карандаш у меня в руках ломался... И тут в прихожей опять затрезвонил телефон. Ну чего, чего они меня всё время отвлекают? Целое утро звонят и звонят, не дают человеку спокойно сочинять стихи! — Аллё!!! Откуда-то издалека донёсся до меня Колин голос: — Синицына, пойдёшь «Меч и кинжал» смотреть, мы с Косицыной на тебя билет взяли? — Какой ещё «Меч и кинжал»? Вы же на каток пошли! — С чего ты взяла? Косицына сказала, что ты занята и на каток не пойдёшь, тогда мы решили взять билеты в кино на двенадцать сорок. — Так вы в кино пошли?! — Я же сказал... — И на меня билет взяли? — Ага. Пойдёшь? — Конечно, пойду! — закричала я. — Конечно! Ещё бы! — Тогда давай скорее. Через пятнадцать минут начинается. — Да я мигом! Вы меня подождите обязательно! Коля, слышишь, подождите меня, я только стишок перепишу и примчусь. Понимаешь, я стихи написала, настоящие... Вот сейчас приду и прочту вам, ладно?.. Привет Люське! Я как пантера ринулась к столу, вырвала из тетрадки ещё один лист и, волнуясь, стала переписывать всё стихотворение заново: Какое небо синее, И падает снежок. Пошли мы с Люськой, с Колею Сегодня на каток. И музыка гремела, И мчались мы втроём, И за руки держались, И было хорошо! И лёд сверкал под нами, Смеялись мы — хи-хи, И мы по льду бежали, Проворны и легки! Я поставила точку, торопливо сложила листок вчетверо, сунула его в карман и помчалась в кино. Я бежала по улице. Небо надо мной было синее! Падал лёгкий искристый снежок! Светило солнце! С катка, из репродукторов, доносилась весёлая музыка! А я бежала, раскатывалась на ледках, подпрыгивала по дороге и громко смеялась: — Хи-хи! Хи-хи! Хи-хи-хи! День рождения Вчера у меня был день рождения. Первой пришла Люська. Она подарила мне книжку «Алитет уходит в горы». На книжке она написала: Милой подруги Люси Синицыной от подруги Люси Косицыной До сих пор не научилась грамотно писать! Я тут же поправила ошибку красным карандашом. Получилось так: Милой подруге Люси Синицыной от подруги Люси Косицыной Потом пришли братья Кармановы. Они долго вытаскивали из сумки подарок. Подарок был обёрнут бумагой. Я подумала — это шоколад. Но это тоже оказалась книжка. Она называлась «Палуба пахнет лесом». Пока братья усаживались за стол, пришла Лена. Она держала руки за спиной и сразу закричала: — Угадай, что я тебе принесла! У меня сердце так и прыгнуло. А вдруг — новые коньки?! Но я сдержалась и говорю: — Наверное, книжку? — Молодец, угадала, — сказала Лена. Третья книжка называлась «Как вышивать гладью». — С чего это ты решила, что я хочу вышивать гладью? — спросила я у Лены. Но тут мама так на меня посмотрела, что я сразу сказала: — Спасибо, Лена. Очень хорошая книжка! И мы сели за стол. Настроение у меня было неважное. Вдруг в дверь снова зазвонили. Я бросилась открывать. На пороге стояло всё наше звено: и Сима, и Юрка Селиверстов, и Валька, и, главное, Коля Лыков! Толкаясь и смеясь, они вошли в прихожую. Последним вошёл Юрка Селиверстов. Он тащил что-то очень большое, очень тяжёлое, всё завёрнутое в бумагу и перевязанное верёвками. Я даже испугалась. Неужели сразу так много книг? Да тут же целая библиотека! Коля взмахнул рукой, и они все сразу закричали: — Поздравляем тебя с днём рождения! Потом они бросились развязывать верёвки и снимать бумагу. Это оказался... стул. — Вот тебе стул, — сказал Коля, — от всего нашего третьего звена. Сиди на нём на здоровье! — Большое спасибо, — сказала я. — Очень хорошенький стульчик! Тут в прихожую вышли мои родители. — Зачем вы притащили эту махину? — удивилась мама. — Ведь у нас есть на чём сидеть! — Это подарок, — стали наперебой объяснять все. — Это мы дарим Люсе на день рождения. — Какой миленький стульчик! — воскликнула мама. — Как это трогательно! У нас как раз не хватало одного стула! — Что же вы стоите? — закричал папа. — А ну, давайте со своим стулом к нашему столу! И мы все потащили стул в комнату. Мы поставили его на середину комнаты и все по очереди на нём посидели. Он был очень мягкий и удобный. — Понимаешь, сначала мы решили купить тебе коньки с ботинками, — объяснял Коля. — И вот мы пошли в магазин «Спорттовары». А по дороге нам встретился магазин «Мебель». А там на витрине этот стул стоит. Он нам всем сразу очень понравился! И мы тогда подумали — ты же не станешь на коньках до ста лет кататься! А на стуле можно хоть всю жизнь сидеть! Представляешь, вот будет тебе сто лет, и ты будешь сидеть на этом стуле и вспоминать всё наше третье звено! — А если я только до девяноста лет доживу? — спросила я. Но тут мама внесла горячие пирожки и велела нам всем садиться за стол. Сначала мы ели салат. Потом холодец с хреном. Потом пирожки с капустой. А потом мы пили чай. К чаю нам дали пирог с вареньем и торт «Ленинград». А ещё были конфеты «Стратосфера», «Лето», «Осенний сад» и карамель «Взлётная». А потом мы пели песни и играли в прятки, и в фанты, и в цветы, в «жарко» и в «холодно». А папа мой постелил газету, встал на мой стул и, как маленький, прочёл стихи про петушка: Петушок, петушок, Золотой гребешок, Что так рано встаёшь, Деткам спать не даёшь? А братья Кармановы кукарекали, а Коля Лыков показывал гимнастику, а мама показывала всем мои новые книжки. А я сидела на моём стуле и потихоньку его гладила. Он мне очень понравился! Такой коричневый, гладенький... Он на витрине стоял. Значит, он из всех стульев самый лучший! А потом день рождения кончился. Все разошлись, и я стала ложиться спать. Я придвинула стул к кровати и аккуратно разложила на нём свои вещи. Как всё-таки замечательно иметь свой собственный стул! А потом я заснула. Мне приснилось, как будто я уже бабушка. И мне сто лет. И я сижу на моём стуле и вспоминаю всё наше третье звено. В. Голявкин «Коньки купили не напрасно» Я не умел на коньках кататься. И они лежали на чердаке. И наверное, ржавели. Я очень хотел научиться кататься. У нас во дворе все умеют кататься. Даже маленький Шурик умеет. Мне было стыдно выйти с коньками. Все смеяться будут. Пусть уж лучше коньки ржавеют! Однажды папа сказал мне: — Коньки я тебе купил напрасно! И это было справедливо. Я взял коньки, надел их и вышел во двор. Каток был полон. Кто-то смеялся. «Начинается!» — подумал я. Но ничего не начиналось. Меня пока не замечали. Я вышел на лёд и упал на спину. «Сейчас начнётся», — подумал я. С трудом поднялся. Мне было трудно стоять на льду. Я не двигался с места. Но самое удивительное было то, что никто, абсолютно никто не смеялся, не показывал на меня пальцем, а, наоборот, Маша Кошкина подбежала ко мне и сказала: — Дай руку! И хотя я упал ещё два раза, а всё равно был доволен. И я сказал Маше Кошкиной: — Спасибо, Маша! Ты научила меня кататься. А она сказала: — Ой, что ты, что ты, я только тебя держала за руку. В. Драгунский «Он живой и светится...» Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы всё ещё не было... И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались тёмные облака — они были похожи на бородатых стариков... И мне захотелось есть, а мамы всё не было, и я подумал, что, если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждёт меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял её сидеть на песке и скучать. И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал: — Здорово! И я сказал: — Здорово! Мишка сел со мной и взял в руки самосвал. — Ого! — сказал Мишка. — Где достал? А он сам набирает песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Её можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой? Я сказал: — Нет, не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом. Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало ещё темнее. Я смотрел на ворота, чтоб не пропустить, когда придёт мама. Но она всё не шла. Видно, встретила тётю Розу, и они стоят и разговаривают и даже не думают про меня. Я лёг на песок. Тут Мишка говорит: — Не дашь самосвал? — Отвяжись, Мишка. Тогда Мишка говорит: — Я тебе за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса! Я говорю: — Сравнил Барбадос с самосвалом... А Мишка: — Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг? Я говорю: — Он у тебя лопнутый. А Мишка: — Ты его заклеишь! Я даже рассердился: — А плавать где? В ванной? По вторникам? И Мишка опять надулся. А потом говорит: — Ну, была не была! Знай мою доброту! На! И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял её в руки. — Ты открой её, — сказал Мишка, — тогда увидишь! Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом увидел маленький светло-зелёный огонек, как будто где-то далеко-далеко от меня горела крошечная звёздочка, и в то же время я сам держал её сейчас в руках. — Что это, Мишка, — сказал я шёпотом, — что это такое? — Это светлячок, — сказал Мишка. — Что, хорош? Он живой, не думай. — Мишка, — сказал я, — бери мой самосвал, хочешь? Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звёздочку, я её домой возьму... И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался со своим светлячком, глядел на него, глядел и никак не мог наглядеться: какой он зелёный, словно в сказке, и как он хоть и близко, на ладони, а светит, словно издалека... И я не мог ровно дышать, и я слышал, как стучит моё сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать. И я долго так сидел, очень долго. И никого не было вокруг. И я забыл про всех на белом свете. Но тут пришла мама, и я очень обрадовался, и мы пошли домой. А когда стали пить чай с бубликами и брынзой, мама спросила: — Ну, как твой самосвал? А я сказал: — Я, мама, променял его. Мама сказала: — Интересно! А на что? Я ответил: — На светлячка! Вот он, в коробочке живёт. Погаси-ка свет! И мама погасила свет, и в комнате стало темно, и мы стали вдвоём смотреть на бледно-зелёную звёздочку. Потом мама зажгла свет. — Да, — сказала она, — это волшебство! Но всё-таки как ты решился отдать такую ценную вещь, как самосвал, за этого червячка? — Я так долго ждал тебя, — сказал я, — и мне было так скучно, а этот светлячок, он оказался лучше любого самосвала на свете. Мама пристально посмотрела на меня и спросила: — А чем же, чем же именно он лучше? Я сказал: — Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!.. В. Драгунский «Что я люблю Я очень люблю лечь животом на папино колено, опустить руки и ноги и вот так висеть на колене, как бельё на заборе. Ещё я очень люблю играть в шашки, шахматы и домино, только чтобы обязательно выигрывать. Если не выигрывать, тогда не надо. Я люблю слушать, как жук копается в коробочке. И люблю в выходной день утром залезать к папе в кровать, чтобы поговорить с ним о собаке: как мы будем жить просторней, и купим собаку, и будем с ней заниматься, и будем её кормить, и какая она будет потешная и умная, и как она будет воровать сахар, а я буду за нею сам вытирать лужицы, и она будет ходить за мной, как верный пёс. Я люблю также смотреть телевизор: всё равно, что показывают, пусть даже только одни таблицы. Я люблю дышать носом маме в ушко. Особенно я люблю петь и всегда пою очень громко. Ужасно люблю рассказы про красных кавалеристов, и чтобы они всегда побеждали. Люблю стоять перед зеркалом и гримасничать, как будто я Петрушка из кукольного театра. Шпроты я тоже очень люблю. Люблю читать сказки про Канчиля. Это такая маленькая, умная и озорная лань. У неё весёлые глазки, и маленькие рожки, и розовые отполированные копытца. Когда мы будем жить просторней, мы купим себе Канчиля, он будет жить в ванной. Ещё я люблю плавать там, где мелко, чтобы можно было держаться руками за песчаное дно. Я люблю на демонстрациях махать красным флажком и дудеть в «уйди-уйди!». Очень люблю звонить по телефону. Я люблю строгать, пилить, я умею лепить головы древних воинов и бизонов, и я слепил глухаря и царь-пушку. Всё это я люблю дарить. Когда я читаю, я люблю грызть сухарь или ещё что-нибудь. Я люблю гостей. Ещё очень люблю ужей, ящериц и лягушек. Они такие ловкие. Я ношу их в карманах. Я люблю, чтобы ужик лежал на столе, когда я обедаю. Люблю, когда бабушка кричит про лягушонка: «Уберите эту гадость!» — и убегает из комнаты. Я люблю посмеяться... Иногда мне нисколько не хочется смеяться, но я себя заставляю, выдавливаю из себя смех — смотришь, через пять минут и вправду становится смешно. Когда у меня хорошее настроение, я люблю скакать. Однажды мы с папой пошли в зоопарк, и я скакал вокруг него на улице, и он спросил: — Ты что скачешь? А я сказал: — Я скачу, что ты мой папа! Он понял! Я люблю ходить в зоопарк! Там чудесные слоны. И есть один слонёнок. Когда мы будем жить просторней, мы купим слонёнка. Я выстрою ему гараж. Я очень люблю стоять позади автомобиля, когда он фырчит, и нюхать бензин. Люблю ходить в кафе — есть мороженое и запивать его газированной водой. От неё колет в носу и слёзы выступают на глазах. Когда я бегаю по коридору, то люблю изо всех сил топать ногами. Очень люблю лошадей, у них такие красивые и добрые лица. Я много чего люблю! В. Драгунский «...И чего не люблю!» Чего не люблю, так это лечить зубы. Как увижу зубное кресло, сразу хочется убежать на край света. Ещё не люблю, когда приходят гости, вставать на стул и читать стихи. Не люблю, когда папа с мамой уходят в театр. Терпеть не могу яйца всмятку, когда их взбалтывают в стакане, накрошат туда хлеба и заставляют есть. Ещё не люблю, когда мама идёт со мной погулять и вдруг встречает тётю Розу! Они тогда разговаривают только друг с дружкой, а я просто не знаю, чем бы заняться. Не люблю ходить в новом костюме — я в нём как деревянный. Когда мы играем в красных и белых, я не люблю быть белым. Тогда я выхожу из игры, и всё! А когда я бываю красным, не люблю попадать в плен. Я всё равно убегаю. Не люблю, когда у меня выигрывают. Не люблю, когда день рождения, играть в «каравай»: я не маленький. Не люблю, когда ребята задаются. И очень не люблю, когда порежусь, вдобавок — мазать палец йодом. Я не люблю, что у нас в коридоре тесно и взрослые каждую минуту снуют туда-сюда, кто со сковородкой, кто с чайником, и кричат: — Дети, не вертитесь под ногами! Осторожно, у меня горячая кастрюля! А когда я ложусь спать, не люблю, чтобы в соседней комнате пели хором: Ландыши, ландыши... Очень не люблю, что по радио мальчишки и девчонки говорят старушечьими голосами!.. В. Драгунский «Заколдованная буква» Недавно мы гуляли во дворе: Алёнка, Мишка и я. Вдруг во двор въехал грузовик. А на нём лежит ёлка. Мы побежали за машиной. Вот она подъехала к домоуправлению, остановилась, и шофёр с нашим дворником стали ёлку выгружать. Они кричали друг на друга: — Легче! Давай заноси! Правея! Левея! Становь её на попа! Легче, а то весь шпиц обломаешь. И когда выгрузили, шофёр сказал: — Теперь надо эту ёлку заактировать, — и ушёл. А мы остались возле ёлки. Она лежала большая, мохнатая и так вкусно пахла морозом, что мы стояли как дураки и улыбались. Потом Алёнка взялась за одну веточку и сказала: — Смотрите, а на ёлке сыски висят. «Сыски»! Это она неправильно сказала! Мы с Мишкой так и покатились. Мы смеялись с ним оба одинаково, но потом Мишка стал смеяться громче, чтоб меня пересмеять. Ну, я немножко поднажал, чтобы он не думал, что я сдаюсь. Мишка держался руками за живот, как будто ему очень больно, и кричал: — Ой, умру от смеха! Сыски! А я, конечно, поддавал жару: — Пять лет девчонке, а говорит «сыски»... Ха-ха-ха! Потом Мишка упал в обморок и застонал: — Ах, мне плохо! Сыски... И стал икать: — Ик!.. Сыски. Ик! Ик! Умру от смеха! Ик! Тогда я схватил горсть снега и стал прикладывать его себе ко лбу, как будто у меня началось уже воспаление мозга и я сошёл с ума. Я орал: — Девчонке пять лет, скоро замуж выдавать! А она — сыски. У Апёнки нижняя губа скривилась так, что полезла за ухо. — Я правильно сказала! Это у меня зуб вывалился и свистит. Я хочу сказать «сыски», а у меня высвистывается «сыски»... Мишка сказал: — Эка невидаль! У неё зуб вывалился! У меня целых три вывалилось да два шатаются, а я всё равно говорю правильно! Вот слушай: хыхки! Что? Правда, здорово — хыхх-кии! Вот как у меня легко выходит: хыхки! Я даже петь могу: Ох, хыхечка зелёная, Боюся уколюся я. Но Алёнка как закричит. Одна громче нас двоих: — Неправильно! Ура! Ты говоришь хых- ки, а надо сыски! А Мишка: — Именно, что не надо сыски, а надо хыхки. И оба давай реветь. Только и слышно: «Сыски!» — «Хыхки!» — «Сыски!». Глядя на них, я так хохотал, что даже проголодался. Я шёл домой и всё время думал: чего они так спорили, раз оба не правы? Ведь это очень простое слово. Я остановился и внятно сказал: — Никакие не сыски. Никакие не хыхки, а коротко и ясно: фыфки! Вот и всё! |