Рассказы Содержание Хитрая птица Лесное эхо Пушок Сиротка Кот Иваныч День рождения
 Скачать 172.44 Kb.
|
|
Георгий СКРЕБИЦКИЙ Рассказы Содержание: Хитрая птица Лесное эхо Пушок Сиротка Кот Иваныч День рождения Воришка Дружба Чир Чирыч Джек Ушан Барсучонок Заботливая мамаша Аистята Белая шубка Лесной голосок Редкая гостья Лесной прадедушка Тетерюк Смышленые птицы Маленький лесовод Товарищи по охоте Хитрая птица Пришла весна. Растаял снег. Из южных стран вернулись перелётные птицы. – Скорей, скорей домой! – кричали они на все лады, торопясь в родные края. С их прилётом поля и леса сразу ожили. Сколько повсюду песен, свиста, крика! Над полем высоко в небе, словно серебряные колокольчики, звенели жаворонки. В лесу заливались пеночки, зяблики, соловьи… Всех птенцов и не перечесть. У некоторых птиц и голоса-то для пения нет, но и они тоже от других не отстают, стараются кто как умеет. Длинноносый кулик-бекас взлетел над болотистой низиной, а оттуда – стрелою вниз. Несётся к земле, сам хвост веером растопырил. Перья в хвосте у него жёсткие, колеблет их ветер, будто на струнах играет. Здорово получается, словно барашек в небе заблеял: бе-э-э!.. Так бекас на собственном хвосте и разыгрывает в воздухе свою весеннюю песенку. А пёстрый дятел уселся на самый верх сухой, сломанной ёлки да как начнёт колотить клювом по дереву: трррр, трррр! Далеко разносится по лесу частая барабанная дробь. Так разные птицы, каждая по-своему, но все одинаково радостно приветствовали весну. Но, радуясь приходу весны, птицы не забывали и о другом, о самом главном: что настала пора вить гнёзда, нести в них яйца и выводить птенцов. Разлетелись птицы по рощам, садам и лесам, каждая присмотрела себе для гнезда подходящее место. Одни кукушки совсем и не думали об устройстве гнёзд. Прилетели они в наши края довольно поздно, уж почки на берёзах полопались. Но, возвратившись в родные леса, кукушки не торопились заняться делом. С утра до вечера они только и знали, что играть друг с другом в прятки. Одна спрячется в самую чащу и кричит оттуда: «Ку-ку, ку-ку!» А другая летает по лесу, ищет её. В таких играх и не заметили, как весна почти уж прошла; скоро пора детей выводить, а у них и гнёзд ещё нет. Как быть? Посоветовались кукушки между собой и решили: «К чему нам зря трудиться, гнёзда вить? Попросим лучше других птиц, чтобы те разрешили подложить яйца в их гнёзда. Не всё ли птицам равно, сколько яиц насиживать? Одним больше, одним меньше, никакой разницы нет». Вот одна из кукушек и полетела чужие гнёзда разыскивать. Подлетела к старой берёзе, глядит – на толстом суку возле ствола что-то темнеет, будто древесный нарост. Начала кукушка его разглядывать – да это вовсе и не нарост, а птичье гнездо. Ловко оно устроено: свито из тонких прутиков, из сухих прошлогодних стеблей. А чтобы кто-нибудь из врагов гнездо не заметил, в стенки его вплетены лишайники разные, те самые, что на деревьях растут; и ленточки берёзовой шкурки тоже в стенки гнезда вплетены. Хорошо замаскировано гнёздышко, не скоро его заметишь. «Чьё же это жилище?» – заинтересовалась кукушка и подлетела совсем близко к берёзе. – Тебе что здесь нужно? – недовольно спросила птичка зяблик, выглядывая из гнезда. – Мне надо яйцо снести, а гнезда нет, – ответила кукушка. – Разреши снести яйцо в твоё гнездо. Ты всё равно свои яйца высиживаешь, птенцов выводишь, заодно и моего вместе с другими выведешь. – Что ты, что ты! – запротестовала птичка зяблик. – У меня и так в гнезде много яиц. Я еле-еле с ними справляюсь, а ты ещё хочешь добавить. Нет, лети лучше подальше в лес, может, кого-нибудь из птиц и уговоришь вывести за тебя детей. Нечего делать, полетела кукушка дальше. Смотрит – на полянке густая липа стоит, а на концах ветвей у неё покачивается плетёная корзиночка. «Вот так находка! – обрадовалась кукушка. – Значит, и трудиться строить гнездо не нужно». И она уже хотела забраться внутрь. Вдруг из корзиночки показалась головка иволги. – Ты зачем к моему гнезду подбираешься? – рассердилась она. – А я и не знала, что это твоё гнездо, – отозвалась кукушка. – Не бойся, я не собираюсь у тебя его отнимать. Позволь мне только снести туда одно яичко. – Не позволю! – возмущённо ответила иволга. – Потрудись-ка лучше, сама устрой гнездо, тогда и неси в него свои яйца. – Нет, мне что-то не хочется своё гнездо устраивать, – покачала головкой кукушка и умчалась прочь. Летает она по лесу, каждое дерево, каждый кустик осматривает. Глядит – на склоне оврага растёт дикая яблоня, во все стороны сучья раскинула. А в самой развилке сучков темнеет птичье гнездо. Да так хорошо, прочно оно устроено, все стенки даже глиной промазаны. Хотела кукушка поближе к нему подобраться, но тут ей навстречу дрозд. Летит, а сам шумит, трещит на весь лес: – Уходи отсюда! Зачем прилетела? Разве не видишь, здесь наше гнездо! Стала просить кукушка дрозда разрешить ей снести в его гнездо своё яичко. Но дрозд и слушать не хочет. Знай кричит: – Почему ты сама гнездо не вьёшь, зачем по чужим шатаешься?! Так и прогнал. Не знает кукушка, куда же ей дальше лететь, кого ещё попросить. Уж очень не хочется ей самой за устройство гнезда приниматься. Полетела она ещё дальше по лесу да и присела слегка отдохнуть на сухую осину. Смотрит – в стволе круглая дырочка. Заглянула туда, а внутри ствола дупло выдолблено, а в нём тоже гнездо. Сидит в гнезде пёстрая птица дятел, сидит, яйца насиживает. – Здравствуй, дятел! – сказала кукушка. – Разреши мне в твоё гнездо яйцо подложить. – А почему ты сама дупло не выдолбишь? – спросил дятел. – Здесь много сухих деревьев. Хочешь, я тебе покажу? – Нет, я дупла долбить не умею, – недовольно ответила кукушка. – К чему мне трудиться? Я и так в чужие гнёзда свои яйца пристрою. – Ну, тогда убирайся отсюда, если ты такая лентяйка! – рассердился дятел. – А то я как вылечу из дупла, живо тебя прогоню! Но кукушка не стала этого дожидаться и быстро шмыгнула в кусты орешника. А под кустом, на земле, среди сухой травы и прошлогодних опавших листьев, тоже гнездо устроено, да такое уютное, аккуратненькое, свито оно их сухих стебельков. В гнезде сидит буроватая птичка. Прижалась, и не видать её, будто тёмный прошлогодний листок; рядом пройдёшь – не заметишь. Но зоркая кукушка вмиг разглядела затаившуюся в гнезде птичку и подлетела к ней. – Как тебя звать? – спросила она. – Меня зовут соловей, – ответила птичка. – А что тебе от меня нужно? – Совсем пустяки, – небрежно ответила ей кукушка. – Будь добра, слети на минутку с гнезда, а я туда своё яйцо положу. Яйцо у меня маленькое, никакого места в твоём гнезде не займёт, зато ты окажешь мне большую услугу – вместе со своими птенцами и моего кукушонка выведешь. – Но позволь, – удивилась птичка, – а почему же ты сама не вьёшь гнезда и не выводишь детей? – Я, знаешь, не очень люблю с этим делом возиться, – призналась кукушка. – Не любишь о детях заботиться? – возмутилась птичка. – Делай тогда как знаешь, а я и слушать тебя не хочу! – И она отвернулась прочь. «Куда же теперь лететь, кого же ещё просить? – даже растерялась кукушка. – Видно, никто из птиц добровольно не согласится насиживать мои яйца, выкармливать моих кукушат, придётся пуститься на хитрость». И вот кукушка начала осторожно перелетать с дерева на дерево, прячась за ветки. Перелетает, а сама выглядывает, нет ли такого гнезда, с которого птичка-хозяйка слетела, чтобы поесть или крылышки поразмять. Летала, летала и натолкнулась наконец на пустое гнездо. Оно было устроено в широком дупле старой ольхи. Кукушка воровато оглянулась по сторонам: птички – хозяйки гнезда – поблизости не было видно. «Ну, нечего время даром терять», – решила плутовка. Снесла яйцо и быстро подложила его в гнездо. В нём уже лежало несколько яичек. «Пускай выводит и моего птенца, – подумала кукушка, – а я тем временем поищу другие гнёзда и в них тоже положу по яичку». Так она и сделала. Выбрала удобное время, когда птицы отлучались от гнёзд, и разложила по ним свои яйца. Теперь всё было в порядке: яйца по чужим гнёздам разложены, значит, другие птицы выведут из них кукушат, будут кормить их, охранять от врагов, а кукушке не о чем и заботиться, может снова летать по всему лесу и ловить на завтрак и на обед мохнатых гусениц. Этих гусениц прочие птицы почти не ловят. Одни кукушки до них охотницы. Разбросав яйца по чужим гнёздам, кукушка ни разу и не подумала о том, что с ними будет дальше, ну хотя бы с самым первым из них, которое она отложила в дупло старой ольхи. А случилось с ним вот что. Хозяйка гнезда в дупле – серая мухоловка – вскоре вернулась насиживать яйца. Она, конечно, и не заметила, что у неё в гнезде прибавилось ещё одно яичко. Ведь кукушкины яйца маленькие, пёстренькие, очень похожи на яйца других мелких птиц. Много дней серая мухоловка упорно сидела в гнезде. Наконец из яиц вылупились голые, слепые птенцы. Сперва они только беспомощно копошились в гнезде, но потом чуточку поокрепли и начали поднимать головки, широко раскрывали рты и пищали, прося, чтобы родители их накормили. Немного позднее других из пёстренького яйца вылупился последний птенец. Он был крупнее других и ужасный непоседа: всё время ворочался в гнезде, расталкивая своих сестёр и братьев. – Ах, какой он бедовый! – говорила, любуясь птенцом, птичка-мать своему дружку, серому мухолову. – Очень шустрый! – одобрительно кивнул головкой папа-мухолов. – Вот посмотришь, он самый первый начнёт летать, ловить мошек и комаров. Но и другие детки тоже молодцы, – добавил он. – Видишь, как они поднимают головки и открывают рты! Однако любоваться птенцами родителям было некогда. Попробуй-ка накорми этих горластых обжор! С утра до ночи взрослые мухоловки летали по окрестным рощам, ловили мошек и кормили своих ненасытных птенцов. А в гнезде тем временем творилось что-то неладное – птенцов в нём оставалось всё меньше и меньше. Но птички-родители не умели считать и не примечали каждого птенчика, да и где тут приметить, успевай только подлетать к гнезду и совать в открытые рты комаров да мошек. А сколько открылось ртов – кто их знает. Но куда же девались птенцы из гнезда? Уж не повадился ли туда какой-нибудь хищный зверёк? Нет, в гнездо мухоловок никто из зверьков не лазил. Происходило в нём вот что. Шустрый птенец, тот, что вылупился из яйца самым последним, оказался отчаянный буян. Он всё время возился в гнезде и подлезал под других птенцов. Подлезет, а потом поднатужится, приподнимется да и выпихнет птенчика за край гнезда. Одного выпихнул, другого, третьего… Попадали они на землю в густую траву, а там их сразу же разыскал обжора ёж. Ему только подавай еду: лягушка ли попадётся, мышонок или птенец – всё равно съест. Вскоре непоседа птенец повытолкал из гнезда всех своих сестёр и братьев. Один остался. Но птички-родители и тут ничего не заметили. Подлетают к гнезду, а оттуда навстречу высовывается огромный рот птенца-великана. – Есть, есть, давайте еду! – кричит птенец. Птички из сил выбиваются, никак обжору своего не накормят. Сами диву даются: «Вот так сынок растёт! Богатырь, да и только». Уж он еле-еле один в гнезде умещается. Родителям даже сесть негде, чтобы птенца покормить. Приходится садиться ему прямо на спину. А он голову задерёт, рот разинет: «Корми, мол, меня, очень есть хочется». Прошла неделя, другая, оперился птенец-великан – да и марш из гнезда. Сел на ветку, опять есть просит. Кормят его птички-родители, кормят да радуются – какого сынка вырастили: втрое больше самих! Только однажды пролетал мимо зяблик, присел на веточку отдохнуть, мухоловки ему и хвастаются: – Взгляни-ка на нашего малыша, каков молодец! Взглянул на птенца зяблик и ахнул: – Да ведь это же кукушонок! Кормили-то вы не своего птенца, а подкидыша. – А ты почём знаешь? – заволновались мухоловки. – Как мне не знать – и со мною кукушка такую же штуку выкинула, и я вместо своих птенцов кукушонка кормил! Рассердились птички, бросились к дереву, где их птенец-великан сидел, а его и след простыл. Окреп он за эти дни, возмужал да и улетел себе в лес ловить страшных мохнатых гусениц. Собрались все птицы вместе и решили они: как увидят кукушку, гнать её прочь из леса. Только попробуй-ка прогони – кукушка ведь хитрая, заберётся в самую чащу да оттуда всё и дразнится: «Ку-ку, ку-ку!» Никак её птицы найти не могут. Георгий СКРЕБИЦКИЙ Лесное эхо Мне было тогда лет пять или шесть. Мы жили в деревне. Однажды мама пошла в лес за земляникой и взяла меня с собой. Земляники в тот год уродилось очень много. Она росла прямо за деревней, на старой лесной вырубке. Как сейчас, помню я этот день, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет. День был по-летнему солнечный, жаркий. Но только мы подошли к лесу, вдруг набежала синяя тучка, и из неё посыпался частый крупный дождь. А солнце всё продолжало светить. Дождевые капли падали на землю, тяжело шлёпались о листья. Они повисали на траве, на ветвях кустов и деревьев, и в каждой капле отражалось, играло солнце. Не успели мы с мамой стать под дерево, как солнечный дождик уже кончился. — Погляди-ка, Юра, как красиво, — сказала мама, выходя из-под веток. Я взглянул. Через всё небо разноцветной дугой протянулась радуга. Один её конец упирался в нашу деревню, а другой уходил далеко в заречные луга. — Ух, здорово! — сказал я. — Прямо как мост. Вот бы по нему пробежаться! — Ты лучше по земле бегай, — засмеялась мама, и мы пошли в лес собирать землянику. Мы бродили по полянам возле кочек и пней и всюду находили крупные спелые ягоды. От нагретой солнцем земли после дождя шёл лёгкий пар. В воздухе пахло цветами, мёдом и земляникой. Потянешь носом этот чудесный запах — будто какой-то душистый, сладкий напиток глотнёшь. А чтобы это ещё больше походило на правду, я срывал землянику и клал её не в корзиночку, а прямо в рот. Я бегал по кустам, стряхивая с них последние дождевые капли. Мама бродила тут же неподалёку, и поэтому мне было вовсе не страшно заблудиться в лесу. Большая жёлтая бабочка пролетела над полянкой. Я схватил с головы кепку и помчался за ней. Но бабочка то спускалась к самой траве, то поднималась вверх. Я гонялся, гонялся за ней, да так и не поймал — улетела куда-то в лес. Совсем запыхавшись, я остановился и огляделся кругом. «А где же мама?» Её нигде не было видно. — Ау! — закричал я, как, бывало, кричал возле дома, играя в прятки. И вдруг откуда-то издали, из глубины леса, послышалось ответное: «Ау!» Я даже вздрогнул. Неужели я так далеко убежал от мамы? Где она? Как же её найти? Весь лес, прежде такой весёлый, теперь показался мне таинственным, страшным. — Мама!.. Мама!.. — что было сил завопил я, уже готовый расплакаться. «А-ма-ма-ма-ма-а-а-а!» — будто передразнил меня кто-то вдали. И в ту же секунду из-за соседних кустов выбежала мама. — Что ты кричишь? Что случилось? — испуганно спросила она. — Я думал, ты далеко! — сразу успокоившись, ответил я. — Там в лесу кто-то дразнится. — Кто дразнится? — не поняла мама. — Не знаю. Я кричу — и он тоже. Вот послушай! — И я опять, но уже храбро крикнул: — Ау! Ау! «Ау! Ау! Ау!» — отозвалось из лесной дали. — Да ведь это эхо! — сказала мама. — Эхо? А что оно там делает? — Ничего не делает. Твой же голос отдаётся в лесу, а тебе кажется, что кто-то тебе отвечает. Я недоверчиво слушал маму: «Как же это так? Мой же голос — и мне отвечает, да ещё когда я уже сам молчу!» Я опять попробовал крикнуть: — Иди сюда! «Сюда-а-а-а!» — откликнулось в лесу. — Мама, а может, там всё-таки кто-нибудь дразнится? — нерешительно спросил я. — Пойдём-ка посмотрим. — Вот глупый какой! — засмеялась мама. — Ну пойдём, если хочешь, только никого мы с тобой не найдём. Я взял маму на всякий случай за руку: «Кто его знает, что это за эхо!», и мы пошли по дорожке в глубь леса. Изредка я покрикивал: — Ты здесь? «Зде-е-е-сь!» — отвечало впереди. Мы перебрались через лесной овраг и вышли в светлый берёзовый лесок. Тут было совсем не страшно. Я отпустил мамину руку и побежал вперёд. И вдруг я увидел «эхо». Оно сидело на пеньке спиной ко мне. Всё серое, в серой лохматой шапке, как леший с картинки из сказок. Я вскрикнул и бросился назад к маме: — Мама, мама, вон эхо на пеньке сидит! — Что ты всё глупости говоришь! — рассердилась мама. Она взяла меня за руку и храбро пошла вперёд. — А оно нас не тронет? — спрашивал я. — Не дури, пожалуйста, — ответила мама. Мы вышли на полянку. — Вон, вон! — зашептал я. — Да это же дедушка Кузьма коров пасёт! Услышав мамин голос, «эхо» обернулось, и я увидел знакомую белую бороду, усы и брови, тоже белые, как из ваты, будто их нарочно приклеили к загорелому, сморщенному, как печёное яблоко, лицу. — Дедушка, а я думал, ты — эхо! — закричал я, подбегая к старику. — Эхо? — удивился тот, опуская деревянную дудочку — жалейку, которую он выстругивал ножом. — Эхо — это, милый, не человек. Это лесной голос. — Как «лесной голос»? — не понял я. — А так. Ты крикнешь в лесу, а он тебе и откликнется. Каждое деревце, каждый кустик отзвук даёт. Вот послушай, как мы с ними переговариваемся. Дед поднял свою дудочку — жалейку — и заиграл нежно, протяжно. Он играл, словно напевал какую-то грустную песенку. А где-то далеко-далеко в лесу ему вторил другой такой же голос. Подошла мама и села на соседний пенёк. Дедушка кончил играть, и эхо тоже кончило. — Вот, сынок, слыхал теперь, как я с лесом перекликаюсь? — сказал старик. — Эхо — это самая душа леса. Что птица свистнет, что зверь закричит — всё тебе передаст, ничего не скроет. А ты ходи по лесу да слушай его. Оно тебе всю лесную тайну откроет. Так я тогда и не понял, что же такое эхо. Но зато на всю жизнь полюбил его, полюбил, как таинственный голос леса, как песню жалейки, как старую детскую сказку. И теперь, через много-много лет, только услышу эхо в лесу — сразу вспоминается мне: солнечный день, берёзы, полянка и посреди неё на старом пне что-то лохматое, серое. Может, это наш деревенский пастух сидит, а может, и не пастух, а сказочный дедушка-леший. Сидит он на пеньке, строгает кленовую дудочку — жалейку. А потом будет играть на ней в тихий вечерний час, когда засыпают деревья, трава и цветы и медленно из-за леса выбирается рогатый месяц и наступает летняя ночь. |