стихи. Романтизм. У. Блейк. Тигр
 Скачать 24.57 Kb.
|
|
Романтизм. У. Блейк. Тигр Тигр, о Тигр, во мгле ночной Страшный сполох огневой! Кто бессмертный мастер сей Соразмерности твоей? Где глаза твои зажглись, – Что за бездна? что за высь? Чьи парили там крыла? Чья рука огонь взяла? Как дерзнула та ладонь В сердце превратить огонь? Как забилось сердце вдруг В мощной хватке грозных рук? Молот чей? из кузни чьей? В пламени каких печей? Кто ковал и закалял Мозга яростный металл? Звёзд лучистый хоровод, Влагу слёз на небо льёт; А творец твой, рад ли он? Им ли Агнец сотворён? Тигр, о Тигр, во мгле ночной Страшный сполох огневой! Кто бесстрашный мастер сей Соразмерности твоей? У. Вордеворот. Кукушка. С восторгом слышу голос твой, Кукушка, гость весны! О, кто ты? — птица, иль пустой Лишь голос с вышины? Я слышу твой двухзвучный стон, Здесь лежа на траве; Вблизи, вдали — повсюду он В воздушной синеве. Долинам весть приносит он О солнце, о цветах, А мне — волшебный сладкий сон О прошлых чудных днях. Пленяй, как некогда, мне слух! Доныне, гость долин, Ты мне не птица; нет, ты дух, Загадка, звук один, — Тот звук, который в прежни дни, Как школьник, я искал, Везде, и в небе, и в тени Дерев, и в недрах скал. Бывало, целый день везде В лесах, лугах брожу; Ищу повсюду, но нигде Тебя не нахожу. Так и теперь я слушать рад Твой крик в лесной тени. Я жду: не придут ли назад Давно минувши дни. И снова кажется мне мир Каким-то царством снов, Куда принесся, как на пир, Ты, вешний гость лесов! Р. Саути. Суд божий над епископом. (от «Были и осень и лето дождливы…» до «…Край наш голодный от жадных мышей»). Были и лето и осень дождливы; Были потоплены пажити, нивы; Хлеб на полях не созрел и пропал; Сделался голод; народ умирал. Но у епископа милостью Неба Полны амбары огромные хлеба; Жито сберег прошлогоднее он: Был осторожен епископ Гаттон. Рвутся толпой и голодный и нищий В двери епископа, требуя пищи; Скуп и жесток был епископ Гаттон: Общей бедою не тронулся он. Слушать их вопли ему надоело; Вот он решился на страшное дело: Бедных из ближних и дальних сторон, Слышно, скликает епископ Гаттон. «Дожили мы до нежданного чуда: Вынул епископ добро из-под спуда; Бедных к себе на пирушку зовет», — Так говорил изумленный народ. К сроку собралися званые гости, Бледные, чахлые, кожа да кости; Старый, огромный сарай отворён: В нем угостит их епископ Гаттон. Вот уж столпились под кровлей сарая Все пришлецы из окружного края… Как же их принял епископ Гаттон? Был им сарай и с гостями сожжен. Глядя епископ на пепел пожарный Думает: «Будут мне все благодарны; Разом избавил я шуткой моей Край наш голодный от жадных мышей» П.Б. Шелли. К луне. Бледна ли ты оттого, что устала Взбираться на небеса и смотреть на землю, Бродя в одиночестве Среди звезды, рожденных иначе, — Всегда меняющаяся, как безрадостный глаз, Не находящий предмета, достойного постоянства? А. де Ламартин. Одиночество. (от «В горах, под сенью сосен вековых…» до «Твержу: О! Господи! И здесь мне счастья нет…») В горах, под сенью сосен вековых Гляжу печально на изменчивость картины- Игру лучей закатных в глубине долины, Что расстилается внизу у ног моих. Река, взбешённая до пены, как гроза Грохочет, резво в скалы убегая. И озёро умыло сонные глаза, Вечернюю звезду в лазурь свою пуская. Короной царскою из золота венчает Вершины гор прощальный солнца луч. Царица тьмы в свои владения, вступает, Укрыв весь горизонт периною из туч Вершины сосен, их готический покой О бренности земной напоминают, И как последний свой концерт дневной, Часы на деревенской ратуше играют К картине этой холодна душа моя, Восторга трепетного огонек не тлеет Как тень бродячая всё созерцаю я, Живое солнце мертвых не согреет … С холма на холм напрасно бродит взор, У Рока моего давно готов ответ. Я, обегая мысленно вершины этих гор, Твержу: О! Господи! и здесь мне счастья нет. А. де Мюссе. Песня. *** Я любопытства не терплю И даже Вам Я не скажу – кого люблю, Увы, Мадам! Скажу лишь – локоны у ней Светлей, чем рожь Не угадать в округе всей Красотку всё ж! Любой каприз её готов Я выполнять, Ей жизнь мою без лишних слов Могу отдать! Но слеп Амур- наставник мой- Коварен он, И жить с истерзанной душой Я обречён. Пусть сердце ранено моё, Но никому, Умру, но имени её Не назову! А. де Виньи. Смерть волка. Как над пожарищем клубится дым летучий, Над раскаленною луною плыли тучи. Мы просекою шли. Недвижно мрачный лес, Чернея, достигал верхушками небес. Мы шли внимательно - и вдруг у старой ели Глубокие следы когтей мы разглядели; Переглянулись все, все затаили дух, И все остановясь, мы навострили слух. - Всё замерло кругом. Деревья не дышали; Лишь с замка старого, из непроглядной дали, Звук резкий флюгера к нам ветер доносил, Но, не спускаясь вниз, листвой не шелестил, - И дубы дольние, как будто бы локтями На скалы опершись, дремали перед нами. На свежие следы пошел один из нас - Охотник опытный: слух чуткий, верный глаз Не изменял ему, когда он шел на зверя, - И ждали молча мы, в его уменье веря. К земле нагнулся он, потом на землю лег, Смотрел внимательно и вдоль и поперек, Встал и, значительно качая головою, Нам объявил, что здесь мы видим пред собою След малых двух волчат и двух волков больших. Мы взялись за ножи, стараясь ловко их Скрывать с блестящими стволами наших ружей, И тихо двинулись. Как вдруг, в минуту ту же, Ступая медленно, цепляясь за сучки, Уж мы заметили - как будто огоньки - Сверканье волчьих глаз. Мы дальше всё стремились, И вот передние из нас остановились. За ними стали все. Уж ясно видел взгляд Перед волчицею резвившихся волчат, И прыгали они, как псы с их громким лаем, Когда, придя домой, мы лаской их встречаем; Но шуму не было: враг-человек зверям Повсюду грезится, как призрак смерти нам. Их мать-красавица лежала перед ними, Как изваяние волчицы, славной в Риме, Вскормившей молоком живительным своим Младенцев, призванных построить вечный Рим. Спокойно волк стоял. Вдруг, с молнией во взгляде, Взглянув кругом себя, поняв, что он в засаде, Что некуда бежать, что он со всех сторон Людьми с рабами их борзыми окружен, Он к своре бросился, и, землю взрыв когтями, С минуту поискал, кто злее между псами... Мы только видели, как белые клыки Сверкнули с жертвою, попавшею в тиски. Казалось, не было такой могучей власти, Чтоб он разжал клыки огнем дышавшей пасти: Когда внутри его скрещался нож об нож, Мы замечали в нем минутную лишь дрожь; Одна вслед за другой в него влетая, пули В тот только миг его значительно шатнули, Когда задавленный, из челюстей стальных, Свалился наземь пёс в конвульсиях немых. Тогда, измерив нас уж мутными глазами, В груди и в животе с вонзенными ножами, Увидев в близости стволов грозящих круг, - До выстрела еще, он на кровавый луг Лег сам - перед людьми и перед смертью гордый - Облизывая кровь, струившуюся с морды. Потом закрыл глаза. И не единый звук Не выдал пред людьми его предсмертных мук. II Не слыша более ни выстрела, ни шума, Опершись на ружье, я увлечен был думой. Охотники давно преследовать пошли Волчицу и волчат - и были уж вдали. Я думал о вдове красивой и суровой. Смерть мужа разделить она была б готова, Но воспитать детей повелевал ей долг, Чтобы из каждого хороший вышел волк; Чтобы не шел с людьми в их городах на стачки, Чтоб голод выносил, но чтоб не брал подачки, - Как пес, который гнать из-за куска готов Владельцев истинных из их родных лесов. III О, если б человек был также духом твёрд, Как званием своим "царя зверей" он горд! Бесстрашно умирать умеют звери эти; А мы - гордимся тем, что перед ними дети! Когда приходит смерть, нам трудно перенять Величие зверей - умение молчать. Волк серый! Ты погиб, но смерть твоя прекрасна. Я понял мысль твою в предсмертном взгляде ясно. Он говорил, твой взгляд: "Работай над собой, И дух свой укрепляй суровою борьбой До непреклонности и твердости могучей, Которую внушил мне с детства лес дремучий. Ныть, плакать, вопиять - всё подло, всё равно. Иди бестрепетно; всех в мире ждет одно. Когда ж окрепнешь ты, всей жизни смысл проникнув, - Тогда терпи, как я, и умирай, не пикнув". Реализм. Ш. Бодлер. Альбатрос. Когда в морском пути тоска грызет матросов, Они, досужий час желая скоротать, Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов, Которые суда так любят провожать. И вот, когда царя любимого лазури На палубе кладут, он снежных два крыла, Умевших так легко парить навстречу бури, Застенчиво влачит, как два больших весла Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает! Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон! Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает, Тот веселит толпу, хромая, как и он. Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья Летаешь в облаках, средь молний и громов, Но исполинские тебе мешают крылья Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов. П. Ж. де Беранже. Маркиз де Караба. Задумал старый Караба Народ наш превратить в раба. На отощавшем скакуне Примчался он к родной стране, И в старый замок родовой, Тряся упрямой головой, Летит сей рыцарь прямиком, Бряцая ржавым тесаком. Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! — Внимайте! — молвит наш храбрец, — Аббат, мужик, вассал, купец! Я твердо охранял закон, Я возвратил монарху трон, Но если, клятвы все поправ, Мне не вернет он древних прав, Тогда держись! Я не шучу! Я беспощадно отплачу! Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! Идет молва, что род мой гол, Что прадед мой был мукомол… Клянусь, по линии прямой Пипин Короткий предок мой, И этот герб — свидетель в том, Насколько стар наш славный дом. Пускай узнает вся земля: Я благородней короля. Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! Мне не грозит ни в чем запрет, Есть у маркизы табурет. Сынишку сам король пригрел: В епископы идет пострел. Мой сын барон, хотя и трус — Но у него к наградам вкус. Кресты на грудь — его мечта. Получит сразу три креста. Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! Итак, дворяне, с нами бог! Кто смеет с нас тянуть налог? Все блага свыше нам даны, Мы государству не должны. Укрывшись в замок родовой, Одеты броней боевой, Префекту мы даем наказ, Чтоб смерд не бунтовал у нас. Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! Попы! Стригите свой приход! Разделим братски ваш доход! Крестьян — под феодальный кнут! Свинье-народу — рабский труд, А дочерям его — почет: Всем до одной, наперечет, В день свадьбы право мы даем С сеньором лечь в постель вдвоем. Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! Кюре, блюди свой долг земной: Делись доходами со мной. Вперед, холопы и пажи, Бей мужика и не тужи! Давить и грабить мужичье — Вот право древнее мое; Так пусть оно из рода в род К моим потомкам перейдет. Встречай владыку, голытьба! Ура, маркиз де Караба! Т. Готье Анакреотическая песенка. Ты хочешь чтоб была я смелой? Так не пугай, поэт, тогда Моей любви, голубки белой На небе розовом стыда. Идёт голубка по аллее И в каждом чудится ей враг, Моя любовь ещё нежнее, Бежит, коль к ней направить шаг. Немой, как статуя Гермеса, Остановись, и вздрогнет бук, — Смотри, к тебе из чащи леса Уже летит крылатый друг. И ты почувствуешь дыханье Какой-то ласковой волны И лёгких, лёгких крыл дрожанье В сверканьи сладком белизны. И на плечо твоё голубка Слетит, уже приручена, Чтобы из розового кубка Вкусил ты сладкого вина. |