рубежный контроль (1) история. Российский государственный социальный университет Итоговый контроль по дисциплине история
 Скачать 36.54 Kb.
|
Итоговый контроль по дисциплине «история»
Москва Вариант 20 ѿ сав покланѧнее къ братьи и дрꙋжине оста‐ вили мѧ бли людье да остать дани испра‐ вити бло имъ досени а по первомꙋ пꙋти послати и отъбти проче и заславъ заха‐ рьѧ въ в[ѣ]ре ꙋроклъ не даите савѣ ни одино‐ го песцѧ хотѧ на нихъ емати самъ въ томь а въ [т]омь ми сѧ не исправилъ въ борзѣ ни къ вамъ ни [т]ꙋ ти блъ а въ томь есмь осталъ по томь пришли смерди ѿ аньдрѣѧ мꙋжь при‐ ѧли и дане ѿѧли людье и осьмь всѧгла что о тꙋдоре порозꙋмѣите братье емꙋ да‐ че что въ с[е] (-)емꙋ състане тѧгота тамъ и съ дрꙋжиною егъ Внутренняя сторона а се[л]ечѧномъ свомъ къ[н]ѧз[ь] самъ отъ [в]олокꙋ [и] отъ [м]ъс(т)ѣ ꙋчѧстокѣ водале а[ч]е ли ти брат[ь]е вин л[ю]дье на мѧ не ищꙋ[ть] а до[вѣд]ок[а] бꙋд[е] то же ннеца радъ бхъ послале [грам]о[тꙋ] От Саввы поклон братьям и дружине. Покинули меня люди; а надлежало им остаток дани собрать до осени, по первопутку послать и отбыть прочь. А Захарья, прислав [человека, через него] клятвенно заявил: «Не давайте Савве ни единого песца с них собрать. [Я] сам за это отвечаю (или: [Он] сам за это взялся, т. е. он самозванец)». А со мною по этому поводу сразу вслед за тем не рассчитался и не побывал ни у вас, ни здесь. Поэтому я остался. Потом пришли смерды, от Андрея мужа приняли, и [его] люди отняли дань. А восемь [человек], что под началом Тудора, вырвались (или: вышли из повиновения). Отнеситесь же с пониманием, братья, к нему, если там из-за этого приключится тягота ему и дружине его’. Далее на обороте: ‘А сельчанам своим князь сам от Волока и от Мсты (т. е. примыкающие к ним [?]) участки дал. Если же, братья, вины люди на мне не ищут и будет дознание, то я сейчас с радостью послал бы грамоту’. Примечание: «Андрей» упоминаемый в письме, скорее всего князь Андрей Боголюбский. Березовая кора как письменный материал широкое распространение получила в начале XI века и использовалась вплоть до середины XV века. С распространением бумаги использование данного материала для письма сошло на нет. Бумага была дешевле, да и писать на бересте становилось не престижно. Поэтому обнаруженные археологами грамоты – это не сложенные в архивах документы, а выброшенные и попавшие в землю в связи с ненадобностью. При написании грамот очень редко использовались чернила, так как они были очень нестойкие, и авторы просто выцарапывали на бересте буквы, которые хорошо читались. Бо́льшая часть найденных грамот – это бытовые частные письма на тему взыскания долгов, торговли и пр. Имеют место и черновики официальных актов на бересте: это завещания, расписки, купчие, судебные протоколы. Были найдены и церковные тексты (молитвы), школьные шутки, заговоры, загадки. В 1956 году археологи обнаружили учебные записки новгородского мальчика Онфима, которые в дальнейшем получили широкую известность. В большинстве своем грамоты лаконичны и прагматичны. В них сосредоточена только важная информация, а все, что и так известно адресату, не упоминается. Характер берестяных грамот – послания незнатных людей – является ярким свидетельством распространения грамотности среди населения Древней Руси. Горожане обучались азбуке с детства, сами писали свои письма, женщины также знали грамоту. То, что в Новгороде была широко представлена семейная переписка, говорит о высоком положении женщины, которая посылала мужу наказы и самостоятельно вступала в денежные отношения. Значение найденных берестяных грамот огромно как для изучения отечественной истории, так и для русского языкознания. Они – важнейший источник для изучения повседневной жизни наших предков, развития торговли, политической и общественной жизни Древней Руси. Грамота № 724 — письмо “к братии и дружине” с описанием обстоятельств, в которых его автор, Савва, оказался, собирая дань в Заволочье, — общепризнанно принадлежит к числу наиболее важных в историческом и лингвистическом отношении берестяных документов. По характеристике А. А. Зализняка [ДНД2: 353], это “самый ранний нецерковный нарративный текст, описывающий не одно-два события, а более длинную их последовательность”. Найденная на Михаилоархангельском раскопе в 1990 г. и не имеющая надежной стратиграфической даты, грамота, на основе анализа содержания, была датирована В. Л. Яниным и А. А. Зализняком 1161–1167 гг. Текст, расположенный на двух сторонах берестяного листа, неоднократно воспроизводился и комментировался; ниже он приводится вместе с переводом по 2-му изданию книги А. А. Зализняка “Древненовгородский диалект”. Комментарии к грамоте в [НГБ, 10; ДНД1; ДНД2] едины в понимании существа отраженной ею ситуации. Контуры этой ситуации, а с ними и датировка грамоты, задаются отождествлением упоминаемых в тексте Захарии и Андрея с посадником Захарией, занимавшим этот пост в 1161– 1167 гг., и суздальским князем Андреем Боголюбским. Соответственно, не названный по имени князь определяется как Святослав Ростиславич, в 1161 г. во второй раз занявший новгородский стол и оставивший его в 1167 г. Ситуацию, описанную Саввой в его письме, В. Л. Янин и А. А. Зализняк рассматривают как “один из эпизодов новгородско-суздальского конфликта из-за северных даней”, ставя ее в ряд с другими аналогичными эпизодами, описанными в [НПЛ] под 1149, 1169 и 1219 гг. В деталях предложенной издателями исторической интерпретации грамоты имеются расхождения. В частности, А. А. Зализняк рассматривает конфликт между Захарией и Саввой как проявление противоборства князя и посадника, считая Савву, ссылающегося в своем письме на князя (князь самъ. . .), княжеским человеком [ДНД2: 351]. В. Л. Янин об этом не упоминает, зато подчеркивает связь Саввы с Прусской улицей как центром оппозиции посаднику Захарии и князю Святославу Ростиславичу, вступившему в политический союз с Андреем Боголюбским [НГБ, 10: 25]. “Рычагом” для пересмотра устоявшейся интерпретации стало новое прочтение ключевого фрагмента грамоты: по томь пришли смерди ѿ аньдрѣѧ мꙋжь приѧли и дане ѿѧли людье. Согласно переводу и комментариям в изданиях [ДНД1; ДНД2], пришедшие смерды “приняли” “мужа” Андрея Боголюбского, то есть признали за ним право сбора дани, после чего его люди эту дань собрали, отняв у новгородского “данника” Саввы1 . Полемизируя с такой трактовкой, П. В. Петрухин предлагает считать, что глагол прияти выступает в данном контексте в специальном значении ‘арестовать’, тогда как мужь является формой В=Р. мн. а не 1 Слово данник мы употребляем здесь в том значении, какое оно имеет в древнерусских текстах: ‘сборщик дани’. | 115 2015 №1 Slověne Aleksey A. Gippius В. ед. Фрагмент, таким образом, приобретает вид: По томь пришли смерди ѿ Аньдрѣя, мꙋжь приѧли, и дане ѿѧли людье ‘Потом пришли смерды от Андрея, задержали мужей и отняли дань’ [Петрухин 2009: 119]. В целом ситуация грамоты представляется П. В. Петрухину следующей: “Люди”, которым следовало собрать остаток дани, по какой-то причине этого не сделали. Затем некто Захария через своего посланника дезавуировал полномочия Саввы как сборщика дани. Не вполне ясно, кому было адресовано это послание: это могли быть местные землевладельцы, старейшины общины или администраторы. Как бы то ни было, распоряжение Захарии дошло до адресатов слишком поздно: Савва уже собрал основную часть дани. В этой ситуации (возможно, из опасений, что им придется повторно платить уже уплаченную дань) местные плательщики дани решили действовать: Андрей — по-видимому, один из людей, получивших послание Захарии, — послал к Савве смердов, которые взяли под стражу подчинявшихся ему дружинников и отобрали собранную ими дань. Далее Савва сообщает, что восьмерым из его людей — отряду под началом Тудора — удалось бежать, и просит отнестись к ним с пониманием. Упомянутый в грамоте Андрей — либо местный администратор, либо землевладелец (боярин, вотчинник), либо местный старейшина; вопрос о том, был ли Захария посадником или просто высокопоставленным администратором, остается открытым [Петрухин 2009: 119]. Не видя оснований связывать грамоту с событиями 1160-х гг., П. В. Петрухин склонен датировать ее более поздним временем (началом XIII в.), с чем лучше согласуется последовательно позднедревнерусское состояние редуцированных в основном тексте письма. Сохранение слабых редуцированных в приписке исследователь считает иллюзией, создаваемой эффектом скандирования. Языковые и орфографические различия между основным текстом грамоты и припиской объясняются им не сменой установки писца, а тем, что текст на обороте написан другим почерком. Разбор этого построения начнем с последнего тезиса. По мысли П. В. Петрухина, основной текст письма был записан профессиональным писцом (возможно, даже не новгородцем), тогда как постскриптум Савва писал собственноручно. Согласиться с этим можно было бы, лишь допустив, что Савва и его писец обучались грамоте у одного и того же учителя, в деталях усвоив от него не только все основные буквенные начерки (в том числе и очень редкие и специфичные, вроде не встречающегося более в грамотах раннего периода у-образного ч), но также общую манеру, размер и ритм письма. Это допущение кажется совершенно искусственным, и необходимость в нем отсутствует, так как мелкие отличия палеографического характера, которые П. В. Петрухин отмечает между двумя частями грамоты, вполне объяснимы в рамках гипотезы об изменившейся установке писца. П. В. Петрухин не видит причин для 116 | Slověne 2015 №1 Once Again on the Novgorod Birchbark Letter No. 724 такого изменения: “ведь не изменились ни адресат письма, ни тема”. Но как раз в этом отношении грамота №724 находит важнейшую параллель в виде грамоты № 854, которой П. В. Петрухин не упоминает: и здесь часть письма, представляющая собой дополнение к основному тексту (при сохранении адресата и темы), обнаруживает как палеографическую, так и орфографическую специфику (cм. [ДНД2: 323–324]). Объяснение эффектом скандирования сохранения слабых редуцированных в постскриптуме также выглядит надуманным: в отсутствие примеров, которые иначе, как скандированием, объяснить невозможно, предполагать в тексте наличие этого эффекта в принципе не имеет смысла: в противном случае скандирующим можно признать любой раннедревнерусский текст. Существенно также, что в свете находок последнего времени основной текст грамоты № 724 перестает быть белой вороной с точки зрения состояния редуцированных: еще более последовательно древнерусский облик имеет орфография грамот из блока Якима, написанных в интервале с 60-х по середину 90-х гг. XII в. [Зализняк, Янин 2013: 3–9]2. Загадочным остается в рамках гипотезы П. В. Петрухина и статус Андрея. Сам П. В. Петрухин оставляет его непроясненным: “либо местный администратор, либо землевладелец (боярин, вотчинник), либо местный старейшина” [2009: 119]. Однако по отдельности каждая из этих возможностей либо противоречит тому, что известно о социальноадминистративной организации Новгородской земли, либо заставляет предполагать такие черты этой организации, которые не подтверждаются никакими другими фактами и представляют собой чистые догадки. Представителем новгородской администрации на отдаленных окраинах Новгорода, по идее, и должен был выступать человек, осуществлявший сбор дани в соответствующем районе, каковым в нашем случае — официально или нет — является Савва. Новгородские вотчинники-бояре, как известно, не жили в своих отдаленных вотчинах, но постоянно проживали в Новгороде, и это обстоятельство лежало в самой основе экономического устройства Новгородской земли; да и предполагать существование боярских вотчин за полярным кругом (где, как показывает упоминание о песцах, разворачивались события грамоты) нет никаких оснований. О “местных старейшинах”, с которыми приходилось иметь дело новгородским данникам на таких территориях, мы знаем разве что по рассказу статьи НПЛ под 1193 г. о походе новгородцев на Югру, упоминающей “югорского князя”, но совсем не похоже, чтобы такой “старейшина” мог носить имя Андрей. Как видим, трактовка грамоты № 724, предложенная П. В. Петрухиным, вызывает не меньше вопросов, чем критикуемая им — во многом справедливо — интерпретация издателей. Это заставляет искать такого объяснения ситуации грамоты, которое было бы свободно от противоречий и натяжек, свойственных двум конкурирующим гипотезам. Такое объяснение, на наш взгляд, может быть предложено. Ключ к нему дает еще одна, до сих пор не учитывавшаяся возможность истолкования глагола прияти в наиболее сложном для интерпретации фрагменте грамоты. | 121 2015 №1 Slověne Aleksey A. Gippius Значение, которое мы имеем в виду, может быть определено как ‘взять с собой (в качестве официального лица)’. Оно со всей определенностью выступает в грамоте № 615 [ДНД2: 498–499]: + покланѧние ѿ лѧ{хѧ}ха къ ѳлареви исправи‐ лъ ли еси десѧть гривенъ : на русилѣ съ микулою посли семо или еси не исправилъ а исправи и кланѧюсѧ а дьцьскии приима Можно думать, что произошло следующее: когда приведенные смердами люди Андрея потребовали от Саввы отдать собранную им дань, “восьмерка” Тудора не подчинилась, выступила против этого. В таком случае становится ясен как характер обвинения, которое, как считает Савва, может ожидать Тудора в Новгороде (он оказал сопротивление Андрееву мужу, действовавшему в интересах новгородской власти), так и то, почему Савва так радеет о нем: Тудор и его люди не просто не изменили Савве — именно они-то и сохранили ему верность, оставшись со своим предводителем, когда его покинула большая часть дружины, и в критический момент встав на его защиту. Предлагаемая трактовка объясняет и еще одно немаловажное обстоятельство: она позволяет думать, что именно Тудор, который никуда не бежал и находился с Саввой в момент написания им письма, и привез это письмо в Новгород, “к братии и дружине”. С точки зрения прагматики, грамота входит таким образом в круг документов, содержащих просьбу о содействии доставившему письмо лицу. |
