Национальные интересы РК. 2Национальные интересы России в мире-книга. С. В. Кортунов национальные интересы россии в мире научный рецензент профессор кафедры мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики гувшэ м. З. Шкундин Монография

• Название: С. В. Кортунов национальные интересы россии в мире научный рецензент профессор кафедры мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики гувшэ м. З. Шкундин Монография
• Анкор: Национальные интересы РК
• Дата: 09.05.2022
• Размер: 2.04 Mb.
• Имя файла: 2Национальные интересы России в мире-книга.doc
• Тип: Монография; #519200
• страница: 3 из 31

Национальное государство в контексте международных отношений и мировой политики

К идеям Н. Макиавелли, Т. Гоббса, а также Л. Фон Ранке (1795-1886 гг.), Э. де Ваттеля (1714-1767 гг.) и Л. Оппенгейма (1813-1985 гг.) восходит реалистическая школа международных отношений. В ней представление о суверенных государствах как о главных акторах международных отношений получило наиболее законченную форму. Представители этой школы рассматривают государства как идентичные по своей природе политические единицы, действующие исключительно в собственных национальных интересах. Эти интересы заключаются в конченом счете в обеспечении собственной безопасности и установлении власти над другими государствами⁵¹. Один из видных приверженцев этой школы А. Уолферс (1892-1968 гг.) сравнил государства с шарами на бильярдном столе, поскольку каждое из них представляет собой ««замкнутую, непроницаемую и суверенную величину»⁵².

Сторонники более современного направления этой школы – структурного реализма (К. Уолц) – полагают, что поведение государств все-таки регулируется международной структурой, состоящей из главных международных институтов и договоренностей между сильнейшими государствами. На современном, институциональном этапе международных отношений, борьба между государствами разворачивается уже в рамках этой структуры.

В существующей системе международного права действительно воплощены многие принципы, характеризующие национальное государство. Его эволюция, вызванная объективными политическими, экономическими и социальными процессами, будет также оказывать решающее влияние на становление национальных государств в будущем.

Принцип суверенного равенства государств (принцип равноправия государств) отражает основное качество международного права как права равных (par in paren not habet imperium) субъектов. Качество суверенитета уникальное по своему характеру, является основанием для классификации субъектов международного права, определения их юридической природы, объема их правосубъектности для установления только согласительной процедуры международного нормотворчества. В силу этого качества государства равны независимо от времени возникновения, величия территории, количества населения, наконец, от чьего-то признания и непризнания. Принцип равноправия закреплен в писаной форме в п. 1 с Устава ООН 1945 г.

Закрепляя формально-юридическое равенство участников правоотношений, баланс их взаимных прав и обязанностей, принцип препятствует достижению фактического равенства. Международное право поощряет создание режимов преференций для развивающихся государств оказание помощи жертвам катастроф, вооруженных конфликтов, что должно рассматриваться не как дискриминация и нарушение принципа равноправия, а как следование императивам общеправового принципа справедливости.

В качестве санкции за нарушение принципа могут применят соразмерные во времени, по объекту, степени тяжести меры ответственное гак называемые репрессалии, исключающие применение вооруженной сил.

Принцип невмешательства во внутренние дела государства тесно связан с наличием качества суверенитета и основывается на одном из его элементов - независимости государства при осуществлении внутренних функций. Принцип призван защищать внутреннюю функциональность государства, представляющую один из аспектов полной и суверенной власти осуществляемой им на своей территории в пределах своих границ.

Возникновение принципа во времени, как и обычно-правовая форма его выражения, может быть соотнесено с принципом равноправия. Устав ООН сформулировал в писаной форме только часть этого принципа (п. 7 ст. 2), касающуюся невмешательства международной организации в дела, «по существу входящие во внутреннюю компетенцию государства», оставив существенную его часть - взаимоотношения между самими государствами - в форме обычая. Таким образом, в полной формулировке принцип существует все же в обычно-правовой форме.

Обязанности государства в рамках принципа состоят в невмешательстве во внутренние дела другого государства, такие, как установление формы правления, проведение референдумов и плебисцитов, принятие законов, расходование займов и др.

Принцип территориальной целостности государств, защищающий право государства на целостность и неприкосновенность его территории, является важнейшим средством обеспечения суверенитета государства. Территория есть основное условие существования государства, сфера действия его суверенитета. Устав ООН запрещает применение силы против территориальной целостности государств в виде вторжения, аннексии, оккупации, любых попыток расчленения государственной территории, если это не связано с международными санкциями.

Принцип нерушимости государственных границ регламентирует отношения государств по поводу установления (делимитации, демаркации, ректификации) и охраны разделяющей их территории границы и решения спорных вопросов в связи с границей.

Содержание принципа и тенденции его развития можно отследить также по резолюциям, декларациям международных организаций. К ним относятся в первую очередь акты органов ООН, в частности Декларация принципов, касающихся дружественных отношений государств 1970 г., а также Декларация и Документ о мерах доверия Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинки 1975 г.), которые по­священы новому для рассматриваемого принципа институту мер доверия.

Принцип добросовестного выполнения международных обязательств - один из старейших функциональных принципов системы международного права. Можно сказать, что на нем держится весь международный правопорядок. Устав ООН (п. 5 ст. 2), на который ссылаются как на источник принципа, обеспечивает только часть его содержания, а именно предписывает государствам соблюдать обязательства, вытекающие из членства в ООН, а для государств-нечленов - только обязательства, обусловленные принципами Устава ООН.

Наиболее полное выражение принцип получил в Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. и в ст. 38 Статута Международного суда ООН, где говорится о равенстве писаных и обычных норм. В настоящее время практика и доктрина единодушны в том, что принцип защищает все нормы международного права независимо от формы их объективирования.

Принцип запрещения применения силы или угрозы силой в виде универсальной нормы, обязательной через положение п. 6 ст. 2 Устава ООН, сформулирован в п. 4 ст. 2 гл. I Устава ООН, дополняемой системой норм гл. V-VIII. Обязательства государств в соответствии с принципом состоят в неприменении друг против друга первыми вооруженной силы в нарушение положений Устава ООН независимо от того, выражается ли это во вторжении на территорию государства, или ее оккупации, или бомбардировке, или нападении вооруженными силами на военные сухопутные, морские или воздушные силы вне пределов государства, в формировании и засылке вооруженных банд и т.д.

К «уставным» принципам международного права относится принцип уважения прав и основных свобод человека. Сам принцип в универсальной форме впервые был закреплен в п. 3 ст. 1 Устава ООН в 1945 г. В 1946 г. Генеральная Ассамблея ООН поручила Комиссии международного права разработать и предложить государствам-членам проект универсального кодифицирующего международного договора, содержащего перечень прав и основных свобод человека, который бы соответствовал требованиям второй половины XX в. Важным, но не решающим этапом на этом пути была принятая на III сессии Генеральной Ас­самблеи ООН (в порядке реализации ст. 18 Устава ООН - голосованием, в виде морально-политической, а не юридической нормы) в 1948 г. Всеобщая декларация прав человека.

Документы, удовлетворяющие всем признакам источника основного принципа, - Пакты о гражданских, политических и экономических, социальных и культурных правах - были одобрены государствами только в 1966 г. и вступили в силу после сдачи 35 ратификационных грамот в 1976 г.

Из всех международных деклараций о правах, провозглашенных за послевоенные годы, особенно стоит отметить «Европейскую конвенцию по независимую политику, устанавливать дипломатические отношения с другими государствами, объявлять им войну и заключать мир.

Идея национального самоопределения получает значение «принципа» в п. 2 ст.1 Устава ООН, принятого в 1945 г. в Сан-Франциско, в ст. 55 самоопределение отнесено к одной из основ мирных и дружественных отношений между нациями, которые сами являются условиями стабильности и благополучия. На VII сессии Генеральной Ассамблеи 16 декабря 1952 года самоопределения получает статус «права», когда было принята резолюция 637 (VII) «Право народов и наций на самоопределение», в которой провозглашалось, что «право наций на самоопределение является предпосылкой для пользования во всей полноте правами человека… население несамоуправляющихся и подопечных территорий имеет право на самоопределение, а государства, отвечающие за управление этими территориями, должны применять практические меры для реализации этого права».

В другой Декларации – Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам (резолюция 1514 (XV) Генеральной Ассамблеи ООН от 14.12.1960) отмечается связь между правом народов на самоопределение и индивидуальными свободами, и возникает несколько иное толкование этого права. Статьей 2 провозглашается, что «все народы имеют право на самоопределение; в силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и осуществляют свое экономическое, социальное и культурное развитие». С другой стороны, в ст. 6 содержится важное ограничительное положение о том, что любая попытка разрушения национального единства и территориальной целостности страны несовместима с целями и принципами Устава ООН⁵³. Ю.А. Решетов отмечает, что «Хотя данный документ можно назвать историческим, его принятие положило начало явно расширительному толкованию права на самоопределение»⁵⁴. Дальнейшие резолюции, как, например, резолюция 3236 от 22 ноября 1974 «Вопрос о Палестине» подтверждали неотъемлемое право народов, находящихся под колониальным господством, на самоопределение.

В ходе принятие вышеуказанных актов неоднократно возникали жаркие дискуссии, связанные с проблемами толкований тех или иных терминов. Например, во время подготовки Устава ООН была отклонена поправка, в которой говорилось о «праве народов на самоопределение» на том основании, что термин «народы» мог толковаться двояко: непонятно, что имелось ввиду – национальные группы или группы, идентичные с населением государств. Это же относилось и к термину «нация». Некоторые эксперты полагали, что положение о праве народов на самоопределение может создать юридические основания для вмешательства извне. В ходе дискуссий выделялась двуаспектность самоопределения: внутренняя – дающая возможность самоуправлени, и внешняя – предоставляющая народу независимость.

«Декларацией о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций» от 24 октября 1970 г. уточнялись формы самоопределения: «Создание суверенного и независимого государства, свободное присоединение к независимому государству или объединении с ним, или установление любого другого политического статуса, свободно определенного народом, являются формами осуществления этим народом права на самоопределение».

В тексте указывается, что «ничто в приведенных выше пунктах не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства су­веренных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов, как этот принцип изло жен выше, и, вследствие этого, имеющих правительства, представляющие без различия расы, вероисповедания или цвета кожи весь народ, прожи­вающий на данной территории».

Иными словами, в тексте прямо и косвенно указывается, что право на самоопределение применимо к колониальным ситуациям и этим правом обладают народы, находящиеся в колониальной или иностранной зависи­мости. Кроме того, прямо признается, что часть народа той или иной неза­висимой страны может воспользоваться этим правом только в том случае, если отсутствуют демократические формы участия всех представителей народа, независимо от национальной, расовой или конфессиональной при­надлежности в органах власти, то есть участия в управлении государством наравне со всеми. Именно на таком понимании сходится большинство специалистов по международному праву и политологов, в том числе и за­падных. «Таким образом, - писал Э.Х. де Аречага, - независимое и суве­ренное государство, правительство которого представляет весь народ, ока­зывается защищенным этой предохранительной клаузулой от требований самоопределения со стороны части или группы населения...»⁵⁵.

В то же время в Заключительном акте совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года право на самоопределение признается за всеми народами и говорится: «Исходя из принципа равноправия и права народов распоряжаться своей судьбой, все народы всегда имеют право в условиях полной свободы определять, когда и как они желают, свой внут­ренний и внешний политический статус без вмешательства извне и осуществлять по своему усмотрению свое политическое, экономическое, соци­альное и культурное развитие». Этой формулировкой практически разде­ляется понятие внешнего и внутреннего самоопределения, что является еще одним аргументом в пользу понимания внешнего самоопределения народов как деколонизации. Кроме того, в акте постулируется принцип не­рушимости границ и территориальной целостности: «Государства-участники будут уважать территориальную целостность каждого из госу­дарств-участников. В соответствии с этим они будут воздерживаться от любых действий, несовместимых с целями и принципами Устава Органи­зации Объединенных Наций, против территориальной целостности, поли­тической независимости или единства любого государства-участника и, в частности, от любых таких действий, представляющих собой применение силы или угрозу силой».

Последний этап в истории права народов на самоопреде­ление начинается с крушением биполярного мира. Падение социалистиче­ских режимов и крах коммунистической идеологии сменился небывалым ростом национализма, оказавшегося движущей силой при образовании но­вых государств. Пятнадцать государств, бывшие республики СССР, возник­ли благодаря дискуссиям вокруг права народов на самоопределение. Правда следует отметить, что во многом это было вызвано конституционным за­креплением права на выход из состава СССР, а также дискуссиями вокруг Югославии.

В Докладе ООН о мировом социальном положении 1993 года дана следующая картина самоопределения в этот период; «После окончания «холодной войны» в мире произошло резкое увеличение числа кровопро­литных конфликтов - в бывшем Союзе Советских Социалистических Рес­публик, в Восточной Европе, в Азии и Африке. В 1989-1990 годах про­изошло 33 вооруженных конфликта, в каждом из которых было более 1000 погибших. Только один из них произошел между национальными государ­ствами. Все остальные представляли собой гражданские войны - конфлик­ты между этническими, религиозными или другими группами в одном и том же национальном государстве»⁵⁶.

Все вышесказанное позволяет сделать определенные выводы:

1. Национальное государство – особый исторический тип государства, сформировавшийся в ходе процессов модернизации, понимаемых как переход от традиционного общества к современному в социологическом понимании этого слова.

2. Национальное государство – системный феномен, который выражается через целый комплекс взаимосвязанных принципов внутриполитической и международной жизни, и позволяет соотносить эти принципы друг с другом.

3. Главным принципом, который лежит в основе национального государства, является политическое отождествление народа (нации), проживающего на территории определенного государства, с самим этим государством.

4. Главным условием отождествления государства и нации является реализация идеи народного (национального) суверенитета, воплощающаяся в рамках государственного устройства в принципе народного представительства.

5. В международной сфере принцип народного (национального) суверенитета отражается в принципе государственного суверенитета, реализующегося, в свою очередь, через ряд производных принципов международного права.

6. Существование национальных государств связано с существованием определенной международной среды, основанной на признании принципа государственного суверенитета и наличии реальных гарантий такого признания (в качестве таковых может выступать «баланс сил»).

7. Количество социальных общностей (культурных, этнических, национальных) на Земле значительно больше количества государств, что приводит к системному конфликту в рамках международного права двух принципов: принципа национального суверенитета, понимаемого как право народов на самоопределение, с принципом государственного суверенитета, понимаемого как принцип суверенного равенства государств.

8. Историческое движение различных народов к модели национального государства, закрепленной в международном праве в качестве основополагающей, зависит от специфических социальных особенностей существования этих народов и может быть связано, в зависимости от каждого конкретного случая, с действием факторов разного рода: социальных, экономических, политических, военных, международных и пр.
Национальное государство в условиях глобализации

В конце ХХ-начале ХХI в. национальное государство столкнулось с жесткими вызовами глобализации. Целый ряд процессов глобализации – демократизация, экономизация, информатизация, культурная стандартизация, ценностная универсализация и др. – непосредственно влияют на размывание самого понятия национального государства.

Так, демократизация современного мира, властно диктует необходимость перехода к общим правилам игры как во внутренней, так и во внешней политике, необратимо меняя иерархию основных элементов социума. На первое место в этой иерархии объективно выходит личность, на второе – общество, оттесняя государство на третье место и делая его в первую очередь инструментом защиты интересов личности и общества. Любая страна, претендующая на сколько-нибудь заметную роль в мировых делах, сегодня вынуждена строго соблюдать эту иерархию. Демократизация внешней среды, идущая пусть непоследовательно и противоречиво, никому не дает возможности безнаказанно попирать демократические нормы и процедуры, игнорировать интересы и права человека. Ни одно государство современного мира не может себе позволить одну политику внутри своих границ и принципиально другую – за ее пределами.⁵⁷ С другой стороны, если не учитывается внешняя ситуация, то какие бы не принимались усилия по формированию национальной стратегии развития, они легко опрокидываются всемирными глобальными потоками и процессами в финансовой, производственной, социальной, экономической, политической и т. д. сферах. Глобализация, таким образом, стирает грани между внешней и внутренней политикой. Собственно, уже одним этим обстоятельством национальная идентичность в начале ХХI века серьезно ограничивается, попадая в зависимость от демократических механизмов и институтов, которые к тому же также имеют тенденцию к глобализации.

Одновременно национальная идентичность попадает в жесткие тиски экономизации, неуклонно ведущей к формированию единого мирового экономического пространства, что делает нежизнеспособными модели национальной безопасности и национального развития, основанные на изоляционизме, а интеграцию в это формирующееся пространство - единственно возможным способом эффективной защиты национальных интересов. Отказаться от интеграции – значит отказаться от полноценного развития. Ни одно общество не может быть конкурентоспособным, не став частью мирового экономического пространства. Этот фактор помимо всего прочего определяет приоритетность геоэкономических механизмов обеспечения национального развития по сравнению с геополитическими и геостратегическими, поскольку именно геоэкономика становится основной парадигмой развития мирового. Однако такая интеграция в ряде случаев ведет к размыванию национальной идентичности, ее растворению в процессе экономизации.

Информатизация, формирующая единое мировое информационное пространство, создавая глобальное сетевое общество, открывает гражданам охваченных ею стран доступ ко всем материальным и духовным благам, умножает интеллектуальный ресурс, а следовательно и все другие ресурсы, способствуя устойчивому развитию, достижению благополучия и безопасности личности и общества. С другой стороны, информационные технологии не являются абсолютным благом: они создают новые возможности для контроля и манипуляции массовым сознанием во внутренней политике и новые эффективные средства воздействия на национальные сообщества со стороны наиболее оснащенных в этом отношении государств в рамках межгосударственного противоборства, а, следовательно, создают и новые угрозы национальной идентичности. Кроме того, глобальные информационные потоки объективно ведут к размыванию идентичности. Как справедливо подчеркивает известный социолог И.С.Семененко, «Как система социально значимых ориентиров «узнавания» себя идентичность постоянно находится в процессе становления и переосмысления своих характеристик. Но в информационном обществе, в мире многоуровневой взаимозависимости социальных субъектов и индивидов сами референтные ориентиры становятся все более неопределенными, размытыми и изменчивыми. Они подвержены влиянию стремительно растущих потоков информации и сами формируют пространство информации и коммуникации».⁵⁸

Культурная стандартизация, будучи в определенной степени следствием информационной открытости, взрывает некогда замкнутые культурные идентичности. При помощи сверхсовременных информационных технологий, сопротивление которым невозможно, глобализация взламывает казавшиеся ранее незыблемыми, как скала, барьеры между различными культурами.⁵⁹ При этом выживают лишь те культуры, которые оказываются способными к адаптации к стремительно меняющемуся миру, восприятию новейших достижений мировой цивилизации, при этом, не теряя своей самобытности. Яркий пример такой адаптации – японская культура. Впрочем, противоположных примеров гораздо больше. Менее устойчивыми в этом отношении оказались, например, испанская, турецкая, мексиканская, аргентинская и много других культур, не выдержавших столкновения с натиском культурной унификации, порожденной глобализацией. Массовая культура глобализации в этих случаях оказалась сильнее культурных ядер национальной идентичности, которые в условиях глобализации сохранились в значительной степени лишь как культуры фольклорные: испанская коррида, турецкий ислам, мексиканская кухня, аргентинское танго. Во всех этих случаях глобализация частично перемолола культурные ядра национальных идентичностей, сделав граждан этих стран «гражданами мира», и оставила от этих ядер видимый набор туристических курьезов. Очевидно, что вслед за этими странами уже идут все без исключения страны Восточной и Центральной Европы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария, Румыния), страны Балтии, в последнее время, похоже, Грузия, Украина и Молдавия (Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан пока находятся в орбите геокультурного притяжения России). Глобализация подвергает испытанию даже такие страны, как Великобритания, Франция, Германия. Они сопротивляются всерьез, поскольку имеют большую историческую и культурную глубину. Сами США испытывают мощный «испанский вызов» со стороны мексиканских эмигрантов, которые не желают растворяться в американском «плавильном котле».

И, наконец, самые «крепкие орешки» в этом отношении – это Китай, Индия и Россия, имеющие более чем тысячелетнюю культурную историческую традицию. Однако слишком уповать на это обстоятельство не стоит: глобализация перемелет и их, если культурные ядра национальных идентичностей этих стран не окажутся достаточно адаптивными к происходящим стремительным переменам в экономике, технологиях и социальной жизни. До нынешнего момента все эти три культуры – и это признают все серьезные наблюдатели – демонстрируют свои высокие адаптационные способности. Именно эти три культуры (и только они!) рационализировали свою национальную, а затем и политическую идентификацию, всегда, когда они сталкивались с чужеродными культурами, утверждающими иные культурные стандарты. Более того, вопрос об идентификации в этих трех культурах остро вставал именно в условиях давления чужих культурных стандартов, попыток других культур навязать им эти чужие стандарты. Отторжение чужих стандартов, т.е. инородной ткани, «чужой группы крови» и стимулировало в этих трех культурах процесс собственной культурной идентификации. В то же время во всех трех случаях были продемонстрированы поразительно высокий адаптационный потенциал: Индия «переварила» британскую культуру; Россия «переварила» западный коммунистический проект и сейчас «переваривает» либеральный. Китай «переварил» коммунизм в его советской интерпретации, а сейчас, похоже, «переваривает» не только западный экономический либерализм, но и американский культурный глобализм.

Сказанное, однако, не означает, что эти три страны абсолютно гарантированы от угрозы культурной стандартизации и обладают стопроцентно надежными культурными иммунными системами, способны противостоять вызову культурной стандартизации. Решающая битва за национальную идентичность еще впереди. И ее исход главным образом зависит от того, смогут ли эти три культуры противопоставить глобализации более мощные и убедительные национальные проекты. Очевидно также, что на данном этапе исторического развития самым слабым и уязвимым звеном в этой «тройке» является Россия.

Наконец, глобализация настаивает на универсализации ценностных ориентиров. При помощи тех же массовых информационных технологий (в первую очередь телевидения и Интернета) она наглядно демонстрирует преимущества западной модели развития и, соответственно, западных ценностей: индивидуальная свобода, права человека, демократические механизмы, рыночная экономика, правовое государство, гражданское общество, нанимающее это государство. Как бы то ни было, но именно те страны, которые следовали этим ценностям, добились успеха, а те, которые им не следовали, оказались неудачниками. Это, однако, означает, что многие ценности, которым традиционно следовали, например, Китай, Индия и Россия, а именно коллективизм, государственный патернализм, авторитарные механизмы управления, государственный дирижизм в экономической жизни и т.п. в условиях глобализации, как минимум, поставлены под сомнение. С другой стороны, пока остается далеко не ясным, будут ли традиционные западные ценности «работать» в условиях быстро наступающей постэкономической эпохи. Вполне возможно, что в этой эпохе будут более востребованы ценности не западного типа. Так что России, Индии и Китаю, возможно, не следует окончательно и бесповоротно отказываться от своих традиционных ценностей, которые еще, быть может, пригодятся не только им, но и всему человечеству.

Интересно, что подобной точки зрения придерживаются некоторые японские ученые. Так, профессор Промышленного университета К.С.Ито утверждает, что мировая система все более удаляется от ценностей индивидуализма и приближается к универсальным ценностям. А поскольку американцы – крайние индивидуалисты, - то последствия глобализации будут для них наиболее болезненными. В рамках этой теории провозглашается, что Япония как носитель универсалистских ценностей станет провозвестником новой универсалистской цивилизации.⁶⁰

Представляется, что в этом контексте на роль «новой универсалистской цивилизации» у России или Китая прав претендовать никак не меньше, чем у Японии, которая в политическом плане продолжает оставаться страной, полностью зависимой от США.

На сегодняшний день, а также в обозримом будущем, положение дел в мировой политике таково, что лидером глобализации являются США. Именно они оказывают наиболее сильное влияние на формирование нового мирового порядка. Какую бы проблему международной безопасности мы ни взяли, ее решение невозможно без активного участия США. Это обстоятельство делает для России сотрудничество с США жизненно необходимым, поскольку в условиях вышеупомянутой взаимозависимости международной и национальной безопасности, обеспечить последнюю без тесного взаимодействия с лидером глобализации едва ли возможно. Однако и США в одиночку справиться с вызовами и угрозами глобализации не в состоянии и остро нуждаются в таких партнерах, как Россия.

Таким образом, последствия глобализации для национальной идентичности весьма противоречивы. Она создает как новые, невиданные ранее возможности для развития и процветания различных стран, так и новые, крайне опасные вызовы и угрозы. Для России, находящейся в стадии социально-экономической трансформации, и одновременно сохраняющей по объективным причинам преемственность своих не только региональных, но и глобальных интересов, все эти положения являются особенно важными и актуальными.

С одной стороны, глобализация делает прозрачными границы между народами и государствами, ставит под вопрос прежнюю роль национального государства и связанную с ним национальную составляющую идентичности. С другой стороны, та же самая глобализация, способствуя сближению и интеграции различных социальных и этнических общностей, усиливает потребность в определении своей культурной и цивилизационной идентичности. На это обстоятельство, в частности, указывал С.Хантингтон: «Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается. Это ведет к росту цивилизационного самосознания, к углублению понимания различий между цивилизациями и общности в рамках цивилизации».⁶¹

С одной стороны, экономизация международных отношений, демократизация современного мира, бурная информационная революция создают мощные предпосылки для процессов глобализации, т.е. создания единого экономического, правового и информационного пространства, составляющих важнейшие предпосылки единого человечества. Это в свою очередь, ведет к возникновению совершенно нового типа человека, человека мира, которого условно можно назвать «хомо глобалис».

С другой стороны, мы видим, что все нации и народы, в том числе и малые, отчаянно борются за свою национальную идентичность. Как следствие это приводит к стремительному росту числа национальных государств. Если в начале ХХ века их было около 50, то в начале ХХI века – их уже 250, а к середине нашего столетия это число удвоится. Понятно, что стремительное увеличение национальных государств отражает понимание национальными элитами того, что глобальная культурная универсализация будет означать смерть национальных культур. Самоопределение малых народов – это своего рода протест против такой культурной глобализации, и в этом своем качестве он является позитивной тенденцией. Однако этот процесс порождает и национальные эгоизмы, что создает новые проблемы для мира ХХI века.

В условиях информационной открытости всего мира, повсеместной доступности СМИ, прежде всего телевизионных, появляется широкая возможность выбора, что бросает вызов как отдельным индивидам, так и целым национальным сообществам. В числе последних оказывается и национальное государство, культурное ядро которого размывается. Его подменяют глобально узнаваемые символы, которые рождает общее пространство информации и коммуникаций. Подъем национализма во всем мире, включая развитые страны Запада, оказывается одним из ответов на вызовы культурного глобализма через утверждение «осязаемых» этнокультурных ориентиров идентичности.⁶²

Таким образом, глобализация стремится перемолоть национальную идентичность, она хочет ее растворить в глобальных процессах экономизации, демократизации, информатизации, культурной стандартизации и ценностной универсализации. Национальная идентичность отвечает на этот вызов глобализации подъемом национализма в рамках национальных сообществ, а также дроблением этих сообществ на более мелкие, т.е. субнациональные. По мысли Р.Робертсона и Х.Хондкера, современная глобализация задает глобальную рамку, в которой цивилизации, регионы, национальные государства, этнические сообщества получают возможность реконструировать свою историю и идентичность.⁶³

Следует также отметить, что национальная идентичность в современном мире размывается не только процессами глобализации, но и мощнейшим натиском постмодернистской культуры. Утверждая «плюрализм смыслов», равнозначность (а следовательно, сомнительность) морально-нравственных ценностей, осмеивая национальные традиции, ставя под вопрос христианские и гуманистические идеи эпохи Просвещения, наконец, торжественно провозглашая конец проекта «Человек» и конец самой Всемирной истории, Постмодерн по существу пытается выхолостить национальную идентичность, убить ее содержание, вообще снять вопрос об идентичности с повестки дня. В этом смысле Постмодерн – самый лютый враг национальной идентичности. При этом глобализация, будучи как говорилось выше, противницей, борется против идентичности на стороне Постмодерна. Пример того, как Постмодерн разваливает национальную идентичность, приводит профессор Палермитанского университета К.Баймонте: «Культура отечества, если брать ее не в узко идеологическом смысле, а как прагматическое желание соотнестись с некоей единой констелляцией интересов, в нашей стране находится в бегах. Итальянская идентичность может быть футбольной, туристической, пляжной, гастрономической, «плейбойной» и т.д., но она останется отсоединенной от защиты общих интересов, от возможности получить легитимацию через самоотнесение с национальным коллективом».⁶⁴

Будет ли найден баланс между глобализацией и национальной идентичностью, когда произойдет «расцвет всех цветов»? Станет ли стабильной и бесконфликтной формирующаяся «цветущая сложность» современного мира? Как это повлияет на международные отношения? Как сложатся судьбы национального суверенитета? Будет ли он нуждаться в военной силе для своего существования, как это было в прошлом? Какие плюсы и минусы несет начавшаяся информационная революция?

Все эти вопросы пока остаются открытыми.
Национальное и транснациональное в ХХI веке
В условиях глобализации ни одна страна не может жить не только без товарообмена с другими странами, в том числе принадлежащими к разным регионам и культурам, но и без работы на заказ с учетом стандартов потребления этих стран, без передвижения между странами значительных масс людей, без обмена интеллектуальными достижениями. В силу этого сохранение в длительной перспективе традиционных цивилизаций в их традиционных ареалах, их “возвращение к истокам” и восстановление традиционалистской “чистоты” представляется невероятным. В этой связи вызывает сомнение, в частности, тезис С.Хантингтона, согласно которому будущее планеты “будет определяться взаимодействием семи или восьми главных цивилизаций - западной, конфуцианской, японской, исламской, индуистской, славяно-православной, латиноамериканской и, возможно, африканской.⁶⁵ Скорее в будущем выделятся несколько специфических цивилизационных пространств, не столь жестко связанных с конкретными традиционными культурами - атлантическое, тихоокеанское, евразийское, южное и особое - “транснациональное”.

Одной из важнейших перемен последних десятилетий в западном мире стала эрозия национального государства в том виде, в каком оно складывалось, начиная с ХV века и достигло наивысшего развития к концу века ХIХ. С одной стороны, в ходе интеграционных процессов государства передают ряд своих функций наднациональным органам. С другой, - эти процессы являются во многом отражением растущего могущества транснациональных экономических структур, влияние которых превосходит влияние любого отдельно взятого государственного ведомства. Регулирование деятельности таких структур в рамках отдельно взятого национального государства часто оказывается бессмысленным. Эрозия национального государства в ряде случаев оборачивается эрозией демократии, снижением способности общества воздействовать на условия своего развития. Сфера влияния выборных институтов власти сужается. Ограничиваются также и возможности взаимопонимания в обществе в условиях роста индивидуализации (которая ведет, например, к эрозии единой системы образования). Выработка форм демократии, соответствующих эпохе транснациональных структур, по-видимому, дело будущего. Если она не сложится, человек, включенный в такую структуру, окажется в гораздо большей зависимости от нее по сравнению с зависимостью от демократического государства ХХ века.

Конечно, вряд ли правильно предсказывать полное исчезновение национальных государств. Скорее следует ожидать, что они будут постепенно утрачивать функции носителей суверенитета и включаться в иерархическую вертикаль в качестве среднего звена (над ними - международные организации и наднациональные органы интеграционных группировок, под ними - органы регионального и муниципального управления с расширенными полномочиями). В этих условиях транснациональные корпорации, создавая собственные охранные и разведывательные службы, превращаются не просто в центры экономического влияния, но до известной степени в центры власти. Интересы связанных с ними социальных групп уже не совпадают более с интересами никакого государства вообще. При принципиально ином экономическом базисе политическая и социальная структура становится до некоторой степени сходной со средневековой Европой, объединенной авторитетом Папы, где короли лишь до определенной степени могли контролировать своих вассалов, а монашеские ордена действовали по всему континенту.

Развитие транснациональных структур и рост их могущества продолжаются. В то же время эти структуры распространяют свое влияние и на остальную часть мира - развивающееся и постсоциалистическое пространство. Идеологическим обоснованием этого процесса служит классический экономический либерализм, основные постулаты которого применяются уже в масштабах не отдельного национального хозяйства, но и всей планеты. Благотворность конкуренции, нерациональность постороннего вмешательства в нее, создающего помехи для оптимальных экономических связей, считаются аксиомами. Между тем подобное обоснование в пользу глобального дерегулирования выглядит по меньшей мере некорректно, ибо структура современного мирового рынка создает ситуацию равной конкуренции. Речь идет не только об олигополии (ограниченное число продавцов), но и о сложной системе производственно-технологических связей, опосредованных рыночными отношениями. Предприятия, включенные в цепочки этих связей, не “борются за рынки” с помощью конкуренции цен и качества, а работают на том уровне и в том ритме, который задан требованиями всей цепочки. Изменить структуру этих связей может не конкуренция производителей сходного товара, а технологический прорыв, который позволит удовлетворять данную потребность на более высоком уровне и/или с меньшими издержками. Технологический уровень предприятий (включая способность работников соответствовать этому уровню), их научный потенциал - обязательные условия успешной конкуренции в современной системе мирохозяйственных связей.

Этим и определяется принципиальное различие между деятельностью транснациональных экономических структур в развитом мире и за его пределами. В развитых странах существуют тесные экономические взаимосвязи на соответствующем уровне, в которые вовлечена большая часть населения. Поэтому возможности маневра для отдельных лиц, предприятий, производственных комплексов достаточно широки. Связанная с конкуренцией и транснационализацией, перестройка экономической и социальной структуры в этих странах, хотя и не обходится без известных издержек, как и любое крупное социально-экономическое преобразование, не ведет, однако, к разрушению самой этой структуры.

Иначе обстоит дело в развивающемся и постсоциалистическом мире. Здесь технологический уровень существенно ниже, а развитая система тесных и вместе с тем гибких рыночных связей пока отсутствует. В результате предприятия и их комплексы, способные к интеграции в международные производственные структуры, выделяются в относительно обособленные анклавы. При этом в ареалах ТНК используемая рабочая сила подчиняется господствующему здесь типу отношений, то есть “интернационализируется”. За пределами же этих ареалов интернационализация отсутствует. А вместе с ней отсутствует и развитие вообще. Более того, исключение из сложившейся внутринациональной воспроизводственной структуры наиболее эффективных звеньев нередко приводит к полному или частичному распаду этой структуры, к сокращению производства и занятости, к понижению технологического уровня экономики и жизненного уровня населения. В результате страны, не сумевшие обеспечить свое развитие, образуют “глубокий Юг”.

В сложившейся ситуации задачей национальной экономической политики стран среднего и низкого уровня развития является предотвращение распада наций на анклавы, интегрирующиеся в транснациональные структуры, и основную массу населения, выпадающую из всяких структур и переживающую стремительную маргинализацию. Главное оружие этих стран - национальное государство, которое может им помочь равноправно интегрироваться в мировое хозяйство, полноценно участвовать в процесс глобализации, но не сразу и не прямо, а через переходный период, в течение которого оно будет регулировать взаимосвязи с развитыми странами и ТНК, сдерживать негативные тенденции западного варианта глобализации.

Правомерен, однако, вопрос: возможна ли вообще в сегодняшних условиях национальная экономическая политика? Ведь ослабление национально-государственных институтов, наряду с массовым тяготением к транснациональным структурам, - объективные исторические закономерности. Производство товаров, услуг, информации уже не может ограничиваться пределами национальных государств. Страны и структуры, обеспечивающие высокие стандарты потребления, объективно превращаются в центр притяжения для людей, руководствующихся в своем поведении рыночными соображениями.

Рыночные стимулы объединяют людей различных наций и верований. По мере нарастания международных и межцивилизационных контактов усиливается критическое отношение к ценностям и стереотипу поведения традиционных цивилизаций, и универсальные рыночные стимулы постепенно вытесняют региональные. А потому можно сделать вывод, что действия, направленные на усиление регулирующей роли государства, на корректировку направлений развития, не только бесплодны, но и реакционны. Если мир стремится к транснационализации, то, препятствуя ей, можно только ухудшить условия будущего вступления в систему мирохозяйственных связей.

К настоящему времени в мире сложился “клуб” высокоразвитых государств, территория которых покрыта плотной сеткой геоэкономических связей, обеспечивающих производство товаров и услуг на современном уровне. В эту сетку включен и ряд экономических объектов, расположенных в менее развитых государствах. Однако большинство таких объектов занимает подчиненное положение в структуре сложившихся связей. В то же время большая часть населения данных стран выпадает из этой системы связей вообще. Она включена либо в традиционные общественные структуры, либо в структуры, соответствующие предыдущему этапу индустриализации, которые сегодня практически во всем мире находятся в состоянии кризиса. В этих условиях замена деления человечества на три “мира” делением на транснациональные геоэкономические структуры и выпадающий из них “внешний пролетариат” представляется вполне реальной. При этом границы “ядра” формирующейся высокотехнологичной цивилизации еще не вполне определились. Поэтому среди стран, не принадлежащих к числу наиболее развитых, идет конкурентная борьба за возможность включиться в это ядро. Выигрыш одной страны вовсе не означает здесь проигрыша другой - требуется лишь дополнительное усердие в поиске “ниш” мирового рынка, заполнение которых позволит построиться в геоэкономическую структуру.

Какую же роль в этой борьбе должна играть государственная политика? На этот вопрос обычно даются ответы в духе “или - или” - либо защищать экономические субъекты, страдающие от иностранной конкуренции (протекционизм), либо устранить препятствия на пути свободной торговли и ограничить госрегулирование контролем за соблюдением правил честной конкуренции (фритредерство). Неизбирательный протекционизм - простейшая, чисто “физиологическая” реакция недостаточно конкурентоспособного национального хозяйства на внешние раздражители. Это не ответ на вызов, а отказ от развития, стремление сохранить обособленность, которая все равно не может быть абсолютной, и в итоге превращается в одностороннюю зависимость. “Нам не до развития - нам выжить надо” - обычный аргумент его приверженцев. Но в динамичной системе, какой является рыночная экономика, нельзя выживать, не развиваясь.

Фритредерская позиция, в отличие от протекционистской, учитывает перспективу развития. Успехи экономической политики она оценивает по степени либерализации внешнеторгового, валютного, инвестиционного режима. Предполагается, что экономическое и технологическое развитие, повышение жизненного уровня станут ее естественным следствием. При этом не останавливаются перед радикальным разрушением существующих экономических структур. В результате фритредерская политика создает условия для интеграции в мирохозяйственные структуры лишь отдельных, наиболее конкурентоспособных в настоящий момент лиц, предприятий, производственных комплексов. “Фавориты мирового рынка” заранее объявляются лучшими и достойнейшими, прошедшими проверку конкуренцией. Судьба остальных уже считается вопросом не экономики, а благотворительности.

Для России важно избежать обеих этих крайностей в сфере экономики. Оптимальным вариантом для нее является ориентация на включение национальной экономики в систему мирохозяйственных связей в качестве единого комплекса. Отличительная черта такого курса - органическая увязка структурного регулирования и внешнеэкономической политики.

● На основе анализа национального потенциала и тенденций мирового рынка определяется место страны в мировом хозяйстве и отрасли, перспективные для экспорта.

● Всеми возможными в данной конкретной ситуации средствами экономической политики создаются условия для развития таких отраслей.

● Одновременно вырабатываются программы свертывания тех отраслей, которые оказались неспособными конкурировать с импортной продукцией.

● Таможенная защита национальной экономики в рамках такого курса осуществляется выборочно: защищаются отрасли, которые имеют хорошие перспективы, но еще не набрали силу, либо отрасли, быстрый крах которых резко обострил бы социальную ситуацию.

● В определенных случаях защита может потребоваться и тем отраслям, которые переживают интенсивную модернизацию.

В других случаях, однако, конкуренция импорта может послужить стимулом для модернизации.

● Развитие получают рынки тех товаров, которые в стране не производятся, либо их производство не имеет стратегических перспектив и важного социального значения, а также тех товаров, производство которых способно выдержать интенсивную иностранную конкуренцию.

● “Зеленая улица” открывается импорту товаров, необходимых для развития важных отраслей производства.

● При определении импортной политики в отношении каждого товара учитывается не только ситуация, сложившаяся в его производстве, но и место этого товара в структуре национальной экономики, его перспективы с точки зрения международного разделения труда.

● Протекционистский режим в отношении определенных товаров преследует конкретную цель и по мере достижения этой цели ослабляется.

● Инвестиционная политика государства поощряет развитие тех отраслей, которые способны стать “точками роста” и, в частности, локомотивами экспорта.

Подобная стратегия служит фундаментом успеха многих государств Восточной Азии. Предпосылками ее реализации стали общенациональная заинтересованность в повышении уровня экономического развития, способность государственных органов настойчиво осуществлять долгосрочные программы развития перспективных секторов и в то же время корректировать свои решения с учетом потребностей экономики, способность государства и бизнеса достигать взаимопонимания (хотя и без конфликтов не обходилось).

Такая политика может встречать определенное противодействие со стороны “клуба” развитых государств, так как в ряде случаев затрагивает их конкретные экономические интересы. Чтобы преодолеть это сопротивление, необходимо иметь четкую стратегию развития, ориентированную на установление баланса интересов с этими странами, на достижение консенсуса путем взаимных уступок. Ведь, в конце концов, обе стороны заинтересованы в сохранении и развитии структуры мирохозяйственных связей и для обеих добрососедские (но не обязательно союзнические) отношения с относительно стабильным государством предпочтительнее, чем конфронтация или хаос. В то же время важно располагать набором вариантов для маневра, а также рычагами давления в виде эффективных ответных мер. Имея соответствующую стратегию и политическую волю к ее реализации, страна может постепенно менять конфигурацию геоэкономических связей, подключаясь к ней не в качестве сырьевого или экологического резерва, на равноправной основе.

В перспективе снижение роли национально-государственных структур и возрастание роли транснациональных можно считать долговременной тенденцией. Соответственно поведение людей все в большей степени будет определяться стилем жизни, который складывается в формирующемся транснациональном мире. Вряд ли, однако, этот стиль жизни во всех структурах будет единым, а тем более, будет отражать стандарты западной цивилизации. Для наступившей внутри самой этой цивилизации эпохи Постмодерна характерно как раз смешение различных культур и стилей жизни - как старых, так и новых. В силу особенностей своего исторического развития, характеризующегося плюрализмом и сплавом практически всех существующих культур и стилей жизни, Россия, как представляется, как никакая другая страна мира, подготовлена к этой эпохе.