Сан Тери Отпусти это всего лишь слово
 Скачать 6.72 Mb.
|
|
так . Когда легчайшее прикосновение чутких пальцев, прошивает насквозь, пронзает до самого основания позвоночника. Господи, я знаю, что я был плохим мальчиком, что я пил, курил и трахаюсь с другим мальчиком, но боже...Если ты не в состоянии сделать так, что бы он меня трахнул, отвееернииииииись пожалуйста. Походу, я реально начал всхлипывать Сашка трепетно держал в ладонях мою ступню и бережно выцеловывал каждый поджимающийся от щекотки палец, ласково водил подушечками, а я блядь кончал от одной мысли, что он твою мать делает со мной. Из члена смазка не выделялась, лилась вёдрами. А этот скот привязал мои руки к спинке кровати собственной футболкой и продолжал издеваться. Смерти моей, хочет бля . - Саня, я сейчас орать буду! - я уже просто тихо хрипел, у меня член прыгал и рвался за его пальцами как озверевший голодный тигр за увёртливой сцуко антилопой, пытаясь поймать прикосновение. Бля я никогда не думал, что можно довести человека до такого состояния, что бы он был способен думать исключительно хуем. Мой хуй как радар реагировал на Санькины движения и плакал, требуя, чтобы Санька вспомнил о его существовании, приласкал, и мы не гордые, мы абсолютно бля уже не гордые, но если он сейчас что нибудь не сделает, не знаю, реально завою бля, собственный хуй зубами отгрызу. Всё буду орать. И похеру мне на его родителей. Нельзя так издеваться. - Мммифффф Сашка чутко уловив моё желание закрыл рот поцелуем, лёг сверху и я кончил просто от того что наши тела соприкоснулись, в бесконечном движении. Всё бля. Ему не жить. - Рррраааазззвяжи руки скот, и я тебя ттрахнууу!!! - сообщил я и понял, что у меня по прежнему стоит, стоит и падать не собирается. Всё спасите меня, кто нибудь. Юля, Юля не спи, блядь, меня тут мучают!!!! Ты хотела посмотреть яой, приди и смотри. Только учти это не яой, это извращение, потому что настоящие яойные мальчики любят друг друга в разные яойные места, а твой сволота братец надо мной издеваааааааеееее ааааа. Нет Юля, вот в ближайшие ещё минут десять можешь не приходить. Вообще не приходи! Всё! Свободна на сегодняяаа, мамаааа дорогааааая бляяяя аааа - Саааааняяяя, твою мать, пожалуйста! - Сан крепко держал меня за бёдра, садируя головку губами. - Пожалуйста! О боже, пожалуйста! Да! Я рвался ему навстречу, рыдая от сладкого острого, тянущего спазма в поджимающихся яйцах. - Бляяяя, ну трахнммммммфффффф Сашка выпрямился и зажал мне ладонью рот, потому что я реально начал орать. Посмотрел абсолютно пьяным взглядом. Садист, Мазохист, твою мать, сволочь. Не знаю, как он держится, а я больше не могу . Я рванулся и забился стоном, потому что Сан вогнал в меня пальцы, резко безжалостно, задвигал и я задвигался на нём, тихо ненавидя его в душе, за то, что он не понимает, что это не просто секс, хочу я не секса, блядь, не его пальцы, его твою мать. Я хочу ощутить его. Быть заполненным им. Футболка треснула, а потом разлетелась сорванная Сашкиной рукой, и я вцепился в его каменный член, впиваясь в него как подыхающая от жажды пиявка, прокатываясь вместе с ним по кровати, сталкиваясь, тихо матерясь, всхлипывая. Я даже не знаю, как очутился вниз головой вбирая Сашку ртом. Мы слишком неудобные друг для друга, но мы единственно существующий вариант из всех любых других возможных вариаций, не будет никогда ничего более идеального, попадающего, подходящего под меня, настолько чётко, слаженно, уверенно. Мы песня Сашка. Мы с тобой песня. Давай споём друг друга Сашка всхлипнул, забился подо мной, и я глотал его сперму, как ребёнок, молоко любимой матери ... Пошлое сравнение, да. Но вот настолько я его любил, и не было для меня в этом, ничего неправильного, грязного, омерзительного или запретного. Это было очень трепетно. Важно. И нельзя это передать словами, можно только пережить, а вот словами нельзя. Нет таких слов, не существует их. Обидно, правда? You're my obsession My fetish, my religion My confusion, my obsession Ктоназваллюбовьгрехом? Разве можно назвать грехом любовь? Я расслабленно лежал на Сашкиных коленях, откинувшись затылком на его грудь, а он целовал мои волосы и ресницы, и слизывал капельки самого себя с моего лица. Я понял, что завидую женщинам. Завидую им, по доброму, по настоящему, но завидую, потому что во мне, на мне, на моём языке были тысячи маленьких Сашек. Я бы так хотел иметь возможность быть настоящей женщиной, женщиной, которая сможет подарить ему ребёнка. Я хочу выйти за него замуж, хочу, что мы с ним были всегда, хочу, что бы у нас была семья, настоящая семья. Глупые мысли. Вот надо же лезет всякая ерунда в голову в такой момент. У нас была семья. Были мои родители, которых я простил, были его родители которых я любил, была наша Юлька, которую, мы все обожали . Мы были. Я впервые понял, что такое по настоящему быть. Быть живым, счастливым в каждой секунде своего естества. - Что с тобой, Ники? - ласково шепнул Сашка. А я лежал на нём, раскинув руки, а затем, прикрыв глаза, тихо запел. - Ты моё наваждение, моя религия, только ты, только ты. Ты только ты. И развернулся к нему. - Это будет наша песня Сан. Твоя и моя. - Я для тебя спою тысячи песен, Ники, - нежно шепнул Сашка сияя глазами. - Это особенная, - ответил я, проводя пальцем по его щеке. Она вот здесь. Я положил ладонь на его грудь. - Чувствуешь? - Только ты, только ты! - тихонько прошептал Сашка. - Чувствую. Мы сидели на смятых простынях, в хрупком мирке нашей кровати. Это было очередное НАШЕ мгновение. Я знал, пройдут года. Но оно, как и десятки, точно так же как и множество других НАШИХ мгновений, не будет забыто или разрушено. Никогда. Дни летели с сумасшедшей скоростью, до этого невидимый часовщик прижимал пружинку, превратив эти весенние месяцы в растянутый кисель событий, а теперь он нажал ногтем, подтолкнул пальцем. И дни взорвавшись полетели вперёд. С космической скоростью до макушки зелёного мая. Нам осталось совсем немного. Мы планировали сдать экзамены, а затем собирались уехать в Англию. Родители Сашки ходили радостные и одновременно торжественные, и всё было так здорово, что иногда казалось невероятным. - А всё таки замечательно, что у вас с Сашей всё так - сказала мне тётя Наташа - Я иногда думаю, Никита, что на самом деле, то, что вы вместе, это очень правильно. Она вязала шарфик, а я подавал ей нитки. Юлька и Саня ушли в магазин, а мы сидели с тётей Наташей на диване в гостиной и болтали ни о чём. Стремительно мелькали тонкие спицы, умиротворяющее тикали старинные часы на стене. Я скрестив ноги сидел на ковре листая журналы "Вокруг света", и периодически подавал нужные клубки из корзинки и заодно цитировал интересные выдержки. В этот раз я читал про Англию, спрашивал всё интересующее, и она охотно рассказывала об этой стране, о нашем университете, о некоторых обычаях и особенностях, к которым нам стоило привыкнуть изначально. - Тёть Наташ, - я засопел и покраснел, и так происходило каждый раз, когда она затрагивала нашу с Сашкой историю. - Ничего, Никита, - Тётя Наташа улыбнулась и спрятала улыбку за спицами. - Не слушай. Надеюсь, он тебя не обижает? - Тёть Наташ. Женщина рассмеялась. - Маме трудно удержаться от советов, да и про Сашку поговорить хочется. Он же такой манипулятор, что мы с отцом постоянно переживаем, как бы он тебя не запрессовал. Ты с ним пожёстче, Никит. Не позволяй собой командовать. От этих слов, я чуть журналы не уронил. Надеюсь мою обильную степень покраснения, тётя Наташа приняла за смущение. Я конечно согласен, что Саня манипулятор, но очевидно я оказался гораздо худшим манипулятором, потому что понятие Сашка голова, а я шея, которая вертит головой, как хочет, как - то очень удачно под нас подходило. А ещё я заметил, что все стали, какие - то загадочные, ходили с таинственным видом и окольными путями пытались выяснить, что мне нравиться. - Что тебе нравиться Никита? - нависая надо мной замогильным голосом вещала Юлька. - Сашка! -честно ответил я, за что заработал немедленный поцелуй от Сани, и попытку придушить со стороны Юльки. - А ты вообще, чем интересуешься Никит, что бы тебе хотелось? - между делом поинтересовался, дядя Вова объясняя мне как правильно обращаться с удочкой. На выходных мы планировали свалить всей семьёй на рыбалку. Сашины родители предлагали вытащить моих. Но я пока не был готов. Честно говоря, не был готов абсолютно. Благой порыв любви к ближнему, прошёл, стоило мне заявиться домой, вместе с Сашкой и пять минут провести в обществе отчима. Сан с каменным лицом мило улыбался и вежливо пытался общаться, с моей мамой. И даже вроде бы нашёл общий язык, но я видел, что глаза у него в этот момент абсолютно выгоревшие, а когда на какой - то мой не слишком остроумный ответ, отчим замахнулся, Сан вошедший в эту секунду в комнату, жёстко перехватил его запястье. - Ты собрал вещи, Никит? - безмятежно поинтересовался он удерживая матерящегося отчима стальной хваткой. - Ну и ладушки. Нам пора, - очень вежливо и изыскано объяснился он. - Мы ещё придём в гости попозже. - А где живёте то? - тоскливо спросила мама, пряча глаза. - У меня живём, - спокойно ответил Саша. - Я сдаю Никите комнату. Объяснять подоплёку наших отношений, он слава богу не стал. И когда мы уходили домой, настроение у меня было безнадёжно изгажено. - Это твоя семья, Ники. Положив руку на плечо и внимательно посмотрев в глаза мягко сказал Сашка. - Какой бы она ни была, никогда не забывай о том, что это твоя семья. Идеалист бля . Я кивнул, понимая, что Сашка прав. Впрочем, я и сам всё это знал, но возможно из - за того, что рядом со мной был Сан, всё это легче было понять и осознать. Лёд моей застарелой и тщательно запрятанной ненависти треснул и тронулся. Чернота постепенно начинала выходить наружу и истаивать, капля за каплей. Господи, как же я был благодарен ему, Саньке, моему любимому, чудесному, светлому человечеку. Человечку, который делал меня живым, который словно очищал меня, приподнямил над всем миром заставляя становиться, выше, лучше, добрее. В таким моменты, мне остро хотелось его обнять, прижаться, уткнуться носом и постоять так посреди залитого солнцем двора. - Никитушка, а что ты у нас любишь? - деликатно осведомилась Сашкина мама. - А куда бы хотел пойти на следующие выходные? - А какой у тебя любимый цвет? - вставилась Юлька. - На море порыбачить не хочешь? - мечтательно выдал Санькин отец. - Там такие русалки, во! - Он обрисовал руками песочные часы и получил от тёти Наташи полотенцем. - Правильно, - загребая меня в охапку, и попутно утаскивая огурец со стола, на котором готовила тётя Наташа, сообщил Санька, обнимая двумя руками и обдавая запахом одеколона. - Зачем ему русалки, у него есть русал! И поцеловав в висок, активно захрумкал над ухом. - Вот, а ты меня полотенцем, - немедленно пожалился папа. - Заведу себе русала и уйду в море. - Юля доченька, подай маме воооон ту скалочку, - медовым голосом попросила тётя Наташа. Сказать, что мы проводили время очень весело, значит, ничего не сказать. Иногда от хохота стены просто тряслись. Сашкина семья отличалась остроумием. Я не мог понять причину, по которой вокруг все так интересуются моими предпочтениями, пока до меня не допёрло. Днюха. Завтра у меня днюха. Чёрт, и как я мог о ней забыть. Хотя если честно я вполне мог о ней забыть, потому что мы её никогда не отмечали. Ну, то есть иногда отмечали, если родители об этом вспоминали вовремя, то мне даже давали денег, а они шумно праздновали моё день рождение, давая мне возможность слинять из дома. Вообще то я всегда поздравлял себя сам. У меня на крыше было любимое место. Где я постоянно просиживал часами, когда дома были проблемы и когда погода на улице распологала. Крыши и подвалы, места обитания детей. Я бы мог сказать, что я вырос на этой крыше, потому что в детстве постоянно приходил туда, а потом как - то стал приходить реже. Но я знал, как отмечать день рождение. Я покупал себе пирожное, пиво, зажигал свечку, вставлял её в крем, садился и говорил себе. - С днём рождения, Ник, ну и потом как полагалось, задувал и загадывал желание. На самом деле это был грустный момент и часто я сидел и поедая пирожное плакал, давясь кремом и слезами, потом торопливо запивал пивом, вытирал слёзы и ещё некоторое время так сидел себя жалеючи. Ну никто же об этом не знал, и я никому не говорил, так что вполне себе имел право это позволить. Потом у меня был школьный друг, которого я однажды привёл на крышу, но он так и не понял, что в этом прикольного. Сидеть на крыше было скучно, а мне было неловко сказать ему, что это моё особенное место. Я был общительным, но во всём, что касалось меня, предпочитал оставлять себя самому себе. И вот сейчас мысль о том, что возможно кто - то хочет отпраздновать мою днюху, она была... потрясающей. Я сидел на детской площадке и ждал Сашку. Санька сказал, что ему надо заехать по делам на фирму, и мы договорились встретиться, как только он освободиться. А так как место было обоим знакомое, всё, что мне оставалось это дождаться его машину. Мимо бегали детишки, на лавочках чинно сидели мамашками с колясками. Погода стояла замечательная. Солнышко уже припекало вовсю, мир улыбался яркой зеленью и пышно цветущей травой. Мы находились на пороге лета. Обожаю весну. Обожаю май, обожаю эту хрупкую границу, между пробуждением природы и её расцветом. Весной воздух по особенному свеж и напоён ароматами, а в мае он становится тёплым, и это почти удивительно. Я с удовольствием отталкивался от земли, и раскачивал сам себя, рассматривая донную крапивку под ногами, пока меня не согнали с места закономерным возмущением. - Такой здоровый оболтус, а детям играть не даёт. Оболтус торопливо освободил занимаемое посадочное место и отправился шкваркаться по близлежайшим переулкам, оставляя детский гомон за спиной, купаясь в энергетике города, людей, прохожих. Завернул в парк. В океане липовых аллей, народ постепенно начинал рассасываться, сдаваясь подступающему вечеру. Освобождались скамейки. По асфальту стремясь к выходу, пролетели пацаны на скейтборде, впугивая стаю голубей. Мобила в кармане возвестила о том, что мы с Сашкой вспоминаем друг о друге одновременно. - Куда пропал? - деловито осведомился Сан. - В парке. - Ок, скоро подъеду. У фонтанов жди. Голос Сашки показался подозрительным. Я убрал трубу, неспеша лавируя между клумбами в направлении заданного маршрута. Жди, как же, заняться мне больше нечем. Фонтаны ещё не открылись, но место представлялось красивое, как раз для прогулок. Вечерело, солнце постепенно окуналось в закат, растворяясь в фиолетовой прохладе. Прикинув, что Сашка должен по идее подъехать, я ускорился спеша к назначенному месту, и впечатался в вынырнувшего навстречу Сашку, который не долго думая, подхватил меня и закружил. - Попался. - Саня, блин, сдурел? - Я рассмеялся, приземляясь на ноги, и шутливо стукнул его в плечо. - Мррр. - Сашка наклонился подставляя физиономию и чёрт, я потянулся и поцеловал его. А затем, схватив за руку, потащил на цветущие дорожки. Зачем шокировать общественность? Это у нас с ним любовь, а для всех остальных окружающих, мы просто пидоры. Сейчас, совершенно не хотелось об этом думать. - Заяц, заставляешь за собой бегать, - пожурил Сашка обнимая, снял очки убирая в карман. - Я по тебе скучал, - жалостливо признался я, начиная лыбится совершенно непроизвольно, просто потому, что увидел Сашку. - Я по тебе каждую секунду скучаю, - абсолютно серьёзно отозвался Сан, и дрогнул уголками губ, когда я, крепко обхватив его за торс, уткнулся щекой в хлястик серого плаща, распахнутого на весеннюю теплынь. Иногда Сашка выглядел таким непривычно взрослым, гораздо старше меня. Странно казалось представлять, что мы когда - то были одноклассниками. Порой разница между нами воспринималась космической. - Ники, твоя пылкость меня пугает. У нас всё нормально? - Ага! - Я радостно выдохнул и прижался крепче, зарываясь в белый блейзер, вдыхая запах, купаясь в нём, в его теплоте, удивительной энергетике. Сан хмыкнув, завернул меня полами плаща, пряча в домик. - Мммм? Я только головой замотал, совсем не желал выныривать. Хочу быть маленьким, хочу стать брелоком в его кармане, и что бы он забрал меня с собой и никогда не отпускал. Но игры это хорошо, а реальность имеет свойство напоминать о себе косыми взглядами. Я нехотя отстранился, высвобождаясь. - У тебя завтра днюха, Никит. Сашка осторожно убрал чёлку с моего лба. - Решай, как будем отмечать. - С тобой! - не задумываясь, ляпнул я, ловя его за руку, начиная отстёгивать чужие часики. Сашка рассмеялся, мягко высвобождая руку, для того, чтобы приземлить на плечо. - Со мной, это и ёжику понятно. - Мы двинулись по дорожке. - Тебе самому чего хочется, малыш? Мама голосует за ресторан, Юлька предлагает организовать тебе прыжки с парашютом, батя...с батей отдельно поговорим. - Банька и девочки? - предположил я, начиная ржать. - Почти в точку. - Мы с Сашкой расхохотались. А мне стало так хорошо. Как будто я уже разом побывал в ресторане, прыгнул с парашютом, помылся в баньке с Сашкой в роли девочки и ещё кучу всего. Я прижался к Сашке, не давая ему идти. Мы застыли посреди аллеи, слушая как над головой, шумят берёзы и лиственницы. В воздухе пахло цветами. В такие минуты мне кажется, что я становлюсь воздушным шариком, который готов оторваться от земли и полететь, но я не улечу, моя ниточка навсегда привязана к Сашке. - Хочу на крышу, - сказал я. - Прямо сейчас. Пошли. Я дёрнул его за руку. - Ты чего? - Сашка рассмеялся неуверенно. - Ты там случайно не прыгать собрался, любовь моя? Я замотал головой. - Здесь рядом, Саш. Пошли, чёрт, побежали. Я дёрнул его за собой, и мы побежали. Сашка не спрашивал, не задавал вопросов, просто залепил мне по заднице и мы с хохотом помчались на перегонки, держась за руки, и не выпуская друг друга. - Остановились перед ларьком со сладостями. Я обшарил себя по карманам, пихнул Сашку в бок. - Два пирожных, свечку и ...Саш, а что пьют к пирожным, с пивом невкусно ужасно. Поверь. Сашка смотрел на меня во все глаза, затем кивнул. - Подожди, я быстро, Ники. Вручил мне коробку, залетел в гипер - маркет и вылетел через пять минут таща в руках пакет в котором булькало. - Куда теперь? - Туда! - Я указал рукой на возвышающуюся двенадцатиэтажку. - На крышу. К богу !- добавил я мысленно. Мы с Сашкой вошли в лифт. Сашка смотрел на меня, я на него. В его глазах разливалось восторжённое обалдение. В моих - всепонимающая улыбка... - Ты светишься, Ник, сияешь... - сказал Сашка тихо, почти благоговейно. - Люди светятся, когда счастливы, Саш. Сашка только прерывисто вздохнул, словно задохнулся. Разъехались тяжёлые створки, мы поднялись по лестнице, крышка люка была выломана и поэтому здесь, никогда не запирали. - Держи! - Я вручил Сашке пакет с коробкой, первым взялся за железные перекладины и взобрался наверх, протянул ему руку, забирая поклажу, и помог вылезти следом. Мы оказались на огромном пространстве заставленном маленькими домиками и неровными сплетениями антенн. Прошагали по прогибающемуся толю, навстречу розовому опускающемуся на город вечеру. - Красиво! - Сашка вздохнул полной грудью и уставился на меня с удивлением. - Чёрт, как же здесь красиво, Никит. - Эгееей! - Он заорал и пробежал по крыше, сделав несколько стремительных шагов, и у меня испуганно ёкнуло сердце, при мысли о том, что вдруг он не дай бог свалиться. А здесь действительно было потрясающе. Открывался незабываемый вид на город, на раскинувшиеся под нами огни, только ещё начавшие зажигаться, на полыхающую в облаках полоску солнца. Мы вытащили еду, прикупленную запасливым Сашкой, разложили на пакет, сели на свои куртки, разливая вино по пластиковым стаканчикам. Посмотрели на солнце, и вместе дождались, когда оно сгорит. А потом переплели руки, и выпили вино в торжественном молчании. Нам с Сашкой не требовались слова, мы понимали друг друга, просто чувствовали, и вот сейчас тоже был такой момент, когда всё что происходило, происходило без слов, но иногда слова бывают нужны; вроде важной мелочи, которая способна пролить свет на некоторые вещи, объяснить. - Это моё особенно место, - сказал я Сашке и глаза Сашки превратились в огромные сияющие серым асфальтом небеса. - Это место, где я всегда был один, но сейчас, хочу быть здесь с тобой, Саша. Я принялся зажигать свечку, терпеливо, трепетно, воткнув её в пирожное. - Отпраздновать с тобой своё день рождение. Ты знаешь, мне больше ничего от жизни не надо. Наверное, всё, что я хочу, это просто быть с тобой рядом, и ты рядом. И завтра можно пойти в ресторан и прыгнуть с парашютом, и помыться в баньке, а сегодня... - голос мой прервался... - В общем, наливай, я сейчас загадаю желание. Сашка разлил. Он не отрываясь смотрел на меня, огромными внимательными глазами, очень понимающими, очень знающими глазами, глазами которыми на тебя может смотреть только любимый человек. Свечка загорелась, я посмотрел на неё. - Можно вслух, Никит, - попросил Сашка - Вслух нельзя, оно же тогда никогда не исполниться. - Фигня . Я исполню, - голос Сашки упал до завораживающего шёпота. - Тогда... - Я смущаясь улыбнулся. В эту секунду во мне улыбалось всё, улыбался рот, улыбались зубы, улыбались ямочки на щеках, улыбались глаза, даже волосы в которых отражались золотые искорки от свечи, тоже улыбались. - Я хочу.... чтобы на мне женился гыы... Я прыснул и покраснел. Это не было моим желанием, просто я посмотрел на Саню и ляпнул, прежде, чем подумал, что ляпаю, это вырвалось непроизвольно. Я хотел перезагадать, сказать ему, что это шутка, но в эту секунду дунул порыв ветра и погасил мою свечу. - Блин! - ляпнул, я смеясь. - Бог говорит, что голимое у меня желание, подожди, сейчас перезагадаю. Лицо было красным от смущения, я торопливо потянулся к валяющейся на пакете зажигалке, но ладонь, Сашки неожиданно перехватила моё запястье. - Не надо перзагадывать, - попросил он и глаза его блеснули в темноте. - Это было очень правильное желание, Ник. Бог тебя услышал. Он ухмыльнулся - Значит, мне уже можно съесть мою пирожнку? - Можно, только свечку не проглоти. Сашка внезапно поднялся, зачем - то порылся по карманам. - Знаешь, иногда рядом с тобой, я совершенно не отличаюсь терпением, - пробормотал он и я замолк, не успев отшутить в ответ. - Хотел подождать дня рождения, но мне кажется, что именно сейчас самый подходящий момент. Раз мы празднуем. - И праздновать мы будем долго. Я выразительно потряс полной бутылкой. А Сашка взял и встал на колено, и бутылка едва не выскользнула из моих ослабевших разом пальцев. - Саша? - испуганно прошептал я. Санька наклонил голову, прикрыл глаза, а затем улыбнувшись своей невероятной улыбкой с озорным выражением посмотрел на меня. - Ники, мне сейчас хочется сказать очень много слов, но, наверное, ты их и знаешь. Да и не могу. Волнуюсь очень. Он протянул мне руку, двинул пальцем, и услышав лёгкий щелчок, я не сразу понял, что на его ладони находиться бархатная коробочка с широким играющем в лёгком отблеске фонарей кольцом. - Ты выйдешь за меня, Ник? - тихо спросил Сашка. - Давай поженимся, по правде, по - настоящему. Я покачнулся, и бутылка скользнула вниз, не упала, просто встала ровно так на своё донышко. В глазах защипало, горло не перехватило, просто свет фонарей внезапно размазался, а зажмурился, запрокидывая голову наверх, навстречу начавшим выступать звёздам, делая вздох, и не желая больше дышать, выпустить из себя это мгновение, волшебные несколько секунд. Я стоял на крыше дома и мечтал сброситься вниз, и просил у господа бога послать мне ангела небесного, который меня спасёт и заберёт. У бога нет ответа, но абонент был услышан. Он был услышан много лет назад, в тот день, когда мы впервые встретились с моим ангелом, а я не знал, для чего нам дана была эта встреча. И бог не даёт нам немедленные ответы на наши вопросы, но это не обозначает, что он нас не слышит и не видит. И не знает про нас. И если бы я тогда в тот день поддался настроению, сиганул с крыши вниз... Просто бездарно умер... Я бы никогда не смог пережить этого мгновения. Этих тридцати секунд вечности, секунд, когда я внезапно... увидел БОГА! - Да!- сказал я хрипло и закрыл лицо руками. - Саша... я.... Я тебя люблю! - Ник!- Сашка застонал и плюхнулся рядом - НИКИ! Ища мои губы, руки, находя их, прижимая нас друг к другу. Я уткнулся носом в его плечо - Ники, от счастья умру! - тихо пробормотал Сашка, сидя с коробкой в руках, обнимая меня. - Дурак, а кто на мне тогда жениться будет? Я шмыгнул носом и провёл локтем по лицу, стирая покатившиеся слёзы. Вот же бля, опять я разревелся. Оказывается это правда, люди плачут от счастья. - Ники, ну что ты маленький, не плачь. Сашка ткнулся, в меня мокрым носом и тоже шмыгнул - А сам - то. Мы поцеловались нежно, в коротком поцелуе. - Давай кольцо мерить, - предложил Саша. Кажется, ему тоже было чуть - чуть неловко, но кажется, нам обоим на это было абсолютно наплевать. - Я сам надену! - Он взял меня за руку, завозился, я сидел и улыбался. Сашка небрежно откинул коробку вниз. Подошло идеально. На безымянный. И Сан притянул мою ладонь к губам и поцеловал пальцы. - С днём рождения, сердце моё. Люблю тебя. Мы переплелись пальцами, сжали в замок. Я смотрел на свою руку, на которой золотистым отблеском отсвечивал маленький кружок метала. Хотелось зажечь свет, рассмотреть его, а ещё хотелось начать целовать Сашку, что я собственно и сделал захлёбываясь бурей сопливых эмоций. Мы целовались сидя на крыше, посреди ночного города окружённые россыпью фонарей и светом начинающих просыпаться звёзд. Сначала нежно, трепетно, сдерживая нетерпение, а потом жадно, исследуя друг друга пальцами, ладонями. Сашка стянул с меня куртку, с себя плащ, бросая вниз и опрокидываясь на одежду спиной, утягивая меня на себя, расстёгивая ремень - Ники, прости, не хочу, чтобы наша первая ночь была здесь и вот так, но я тебя так долго ждал. Ты... - Молчи! - Я закрыл его рот губами, словно ища приюта. - Именно здесь и именно так, Саша. Это место важно для меня. - Не обидишься? - шепнул Санька сминая мою задницу - На что? - я уже вытаскивал его блейзер из ремня, расстёгивал ширинку штанов. - Ник, ждать не могу, - простонал Сашка, и поднявшись накинулся на меня стремительным ураганом. В эту ночь, мы любили друг друга, на майской ледяной крыше, согреваясь теплом наших пылающих тел и вином. Мы не трахались.... Мы...мы ... ЛЮБИЛИ На самом деле, эти слова просто стали формальностью, но эта формальность была важна для Сашки. Услышать три самых главных на земле слова, получить признание, которого он так долго ждал. Зачем спрашивается было ждать? Очевидность для меня, неочевидность для него. И он оказался прав. Для того, что бы почувствовать разницу, стоило подождать, момента, когда я смог сказать это не только для него, но в первую очередь для себя и получить удовольствие, произнося: - Люблю тебя. По настоящему. Без страха. Готовый отвечать, нести ответственность, разделить её с другим человеком. Ответственность и жизнь. И всё что у меня есть, я готов был отдать ему. Моему единственному. САШКЕ! - Я люблю тебя, Саня, я тебя люблю, люблю, люблю. Я повторял раз за разом, пробуя на вкус, проталкивая языком в Сашкин рот; облизывал как конфету, получая удовольствие от возможности говорить это вот так легко, свободно, по - настоящему. Признание жило в глубине моего сердца и ждало своего часа, и вот вырвалось на свободу и не хотело больше исчезать, забираться назад. Рвалось из горла, всхлипами, стонами, спятившей лавиной тончайших, горячих прикосновений. Кипело в крови разбуженной музыкой: неровной, испуганной, неуверенно - срывающейся. Мы раздеваемся, раздеваем друг друга и наши рваные движения рождают Джаз. Чистейший джаз, в элементах струнной лирики, когда партия саксофона только начинает звучать, но срывается и испуганно замолкает, а в ход вступают ударные. Пальцы Сана пробегают по клавишам фортепиано моего тела, нервно, неловко, испуганно. Получается стонущий звук. Пальцы замолкают, ждут. А потом раздаётся настоящий надрывный выверт сакса, ладонь стремительно летит вниз и сжимается на раструбе, сжигая клапанами игривый режущий ритм, и вдруг замолкает, и в ход вступает глубокая виолончель с аккомпанементом флейты. Сан начинает входить. Чистейший звук заполняющий мою вселенную... Хочется ругаться от невозможности выбора, потому что в тебе звучит целый оркестр, вырывается из тебя на свободу, а всё на что ты способен, это поднести к губам, свою маленькую жалкую гармошку... Зажать начинающийся крик ладонью и выдохнуть. Выдохнуть - вдохнуть -задохнуться теряясь в сумасшедших ощущениях. - Сааааня!! Саааааняяяяяя Мотив смолкает, разорванным всхлипом. Инструмент летит на пол, и только барабаны пульса уверенно, по нарастающей выстукивают ритм. Всё громче и громче, а солист дрожит, потерявшись на сцене, под взглядом миллиардов небесных зрителей. Звёзды не смеются, они начинают вставать со своих мест и ссыпаются с небес. - Сааааан! - Я не могу говорить, просто не могу говорить, только дышать, всхлипывая, вскрикивая от каждого острого прикосновения. - Санннн... Сааааашшше...ччкка Саааняяаа Сан не вымучивает, он просто сводит с ума, распаляя настолько, что я хриплю, сгорая в его пламени. Мне мало его, мало его сейчас, а меня так много, что я просто не могу двигаться, не в состоянии шевелиться. У Сашки глаза мерцают. Светятся в темноте, словно у древнего колдуна, загадочного мудрого существа, которое знает все тайны тысячелетий. Пожелает ли он рассказать их мне? Мы замираем друг в друге. Сначала накинулись как сумасшедшие, а сейчас оказалось, что мы не можем двигаться. Дрожим. Дрожим оба, но это не холод. Пьянящий прилив, и мы позволяем себе утонуть в нём, прочувствовать до конца на всю глубину первого ощущения, иначе захлебнёмся, не выдержим, а мы должны научиться плавать - пережить космическую волну, нарастающего экстатического сумасшествия. Сверкающее звёздами и туманами цунами рождающееся из глубины живота. Божественная змея кундалини поднимающаяся вверх по позвоночнику ... Мы сливаемся, сплетаемся изнутри корнями, словно деревья, прорастая, друг в друге, чтобы распуститься десятками цветов. Это так остро, пронзительно сладко, настолько безумно, что наслаждение становится невыносимым, превращаясь в срывающийся скулёж. Губы Сана спасением накрывают мой рот, утешая, умоляя вытерпеть, руки сжимаются. Он держит меня, держит на самом пике. Не двигается, не делает ни одного движения. Но мы дрожим, вибрируем приливами захлёстывающей энергии на самой вершине сверкающего удовольствия. Не могу сорваться, он не даёт упасть, заставляя балансировать на острие точечного ощущения... А затем его бёдра резко срываются вниз, вверх, вбиваются со всего размаха, начиная судорожно двигаться. Мне кажется, я умру. Умру в этот момент, понимая, что это всё, это больше чем всё. Мир сжимается до размеров Сана, мир становится им, он заполняет меня настолько, что по лицу текут слёзы. Это так хорошо, что мучительно выдержать. Я не знаю, от чего хочу умереть, ничего не понимаю. Безостановочно выкрикиваю его имя, плывя в спасительном мареве, чистейшего человеческого кислорода, Сан вонзается в меня, я вонзаюсь в него, и мы пьём друг друга, словно пчёлы, взломавшие чужие соты и сладкий мёд наслаждения льётся потоком. Губы впиваются друг в друга, языки скользят выцеловывая и вылизывая кожу на шее, выкусывают, садируют, толкают, облизывают. Я кусаю Сашку за мочку, он в ответ впивается зубами в плечо, и в ту же секунду нежит губами. Мы словно восхитительное торнадо двоих, текущее реальностями. В какой - то момент мы переворачиваемся, меняясь местами, не прекращая движения. Наша одежда под Сашкиной спиной, его пальцы плавят мой позвоночник и царапают поясницу, скользят вниз, сжимают задницу до синяков, задавая ритм. Дорываясь до его груди, живота. Скольжу на нём, скольжу по нему, скольжу в его руках, мокрый от пота, горячий. Сашка точно такой же. Расплавленный ртутью кипяток, бог асфальта. Это не секс, чистейшее безумие, апофеоз оргазма, совершенство нескольких часов длиною в вечность. Сашкины руки акробатируют меня, с лёгкостью поднимая, разворачивая, укладывая, словно мы не на татами одного метра куртки, а на огромной кровати, где можно всё. Всюду, везде. Сашка не даст свалиться. Он ловит меня собой, раскладывая на себя, продолжением мозаики собственной кожи, выгибая дугой, заставляя согнуться так, что кажется, я никогда не разогнусь обратно, сломаю позвоночник. Сашкины пальцы дотягиваются, вальсируют из любого положения, стаскивают последние остатки одежды, раздевая до нитки, отбирая всё, даже носки. Давно стемнело. Становится холодно. Я замерзаю, хочу сказать об этом Сане, но понимаю, ему наверное ещё хуже. Это я на нём, а он спиной на стремительно остывающей поверхности. Лето коснулось её своим жаром и безжалостно ушло, холодный воздух и космические звёзды напоминают о том, что на утро мы оба проснёмся с воспалением лёгких. Но здоровый рационализм не уместен. Не в эту секунду. Мы пьём согреваемся вином, вливая его в себя, и друг в друга. Ладони Сашки закутывают меня собой, растирают, не дают воздуху ни шанса добраться до тела. Сан всюду, везде, разом, во всех местах, и я точно также, теку в нём, на нём. Мороз убирается в ахуе. Он не готов к такому. От нашего жара идущего изнутри, крыша скорее просто воспламениться. Ещё немножко и на мне можно будет жарить колбаски. Озвучиваю это вслух и слышу каламбур, но из уст Сани пошлятина бесподобна, тонкий юмор иронии, в сочетании слов. А я отзываюсь весь, отзываюсь на звуки его голоса, вибрируя камертоном, вспыхиваю, кончаю с хриплым криком. Но безжалостный Сан и не думает остановиться, отправляя на второй заход без передышки. Он не кончил, сдерживается, продолжает держаться, не желая это прекращать. Не желая разрывать нас. Мы двигаемся, плывём в потоке времени, кувыркаемся на проводах вселенной ( пля, додвигайтесь уже - простонал афтар и быстро зачирикал, решив, что стрелятцо пойдёт в другое место, эээм потом затерялись между нулём и бесконечностью. Он сеть, а я запутавшийся в нём дельфин, жадно умирающий в бесчисленных прикосновениях. Люблю тебя. Пальцы зарываются в волосы, трепещут дрожат, дёргают на себя, тянут вниз, танцуют встречаясь с его пальцами, соединяются, умирают от нежности. - Я люблю тебя. Держи меня, держи меня крепче. Воздух кипит, он не в состоянии этого вместить. Вместить наше чувство, оно режет пространство электрическими проводами. Губы - распахнувшиеся створки мира, ведущие на луну дорогой души. Взлетаем луной, всасываемся, толкаясь самыми кончиками языков, вырисовывая тончайшие пируэты и жадно впиваемся вновь, смешиваясь слюной, глотая её чужую, свою, дрожа от легчайшей вибрации. |