Spiritus Аnimalis, или Как человеческая психология управляет экономикой
 Скачать 318.85 Kb.
|
|
economics Джордж Акерлоф Роберт Шиллер Spiritus Аnimalis, или Как человеческая психология управляет экономикой В книге нобелевского лауреата по экономике Джорджа Акерлофа и профессора Йельского университета Роберта Шиллера рассказывается об особенностях человеческого поведения, которые влияют на макроэкономические процессы. Эти особенности до сих пор недостаточно учитывались теми, кто определяет экономическую политику государств, в результате чего периодически происходят более или менее серьезные финансовые сбои - депрессии, перегрев рынков и т.д. Хотя авторы описывают ряд сложных макроэкономических механизмов, в целом книга будет понятна самому широкому кругу читателей, потому что с этими свойствами человеческой психики каждый неоднократно сталкивался в повседневной жизни. 2010 ru en Д. Прияткин skomoroh emacs 31.10.2011 c86795fedf1e3ef52c02e0b658dde653 1.0 1.0 — создание файла Spiritus Аnimalis, или Как человеческая психология управляет экономикой ООО «Юнайтед Пресс» Москва 2010 978-5-904522-33-9 Spiritus Animalis, или Как человеческая психология управляет экономикой и почему это важно для мирового капитализма Скромность и компетентность Эта книга открывает новую серию совместных изданий Российской экономической школы и издательства «Альпина Бизнес Букс». Цель серии — познакомить массового российского читателя с последними достижениями экономической науки, изложенными доступным языком. Именно поэтому в качестве первой книги мы выбрали именно Spiritus Animalis. Эта книга как нельзя лучше соответствует идее серии. С одной стороны, в ней излагаются недавние достижения экономической науки. С другой — в ней нет формул и таблиц (без которых не обходится ни одна современная научная работа по экономике); при этом изложение основных идей — не только доступное, но и интересное. Эту книгу надо было бы издать и без кризиса. Она и задумывалась авторами раньше — еще в 2003 г., когда только что лопнул доткомовский пузырь и отшумели корпоративные скандалы, связанные с Enron, WorldCom и другими компаниями. Скорее всего, она и тогда стала бы бестселлером. Но во время глобального кризиса 2007—2009 гг. она стала не просто известной, а самой известной книгой экономистов-исследователей. Это не случайно. Во время кризиса принято цитировать Кейнса. Вот и название этой книги — отсылает нас к его работам. Впрочем, мне больше всего нравится другое высказывание Кейнса: «Если бы экономистам удалось создать о себе впечатление скромных и компетентных людей — например, таких как дантисты, — это было бы замечательно». Именно к такой категории «дантистов» и относятся Акерлоф и Шиллер. Оба они — звезды экономической науки первой величины, их работы изучают студенты по всему миру, и тем не менее они остаются скромными и спокойными специалистами, верными своей профессии. Книга не о прежних достижениях Акерлофа и Шиллера — хотя, например, именно Акерлоф написал классическую работу о рынке подержанных автомобилей, которая положила начало всей современной теории рынков с информационной асимметрией, а Шиллер был одним из первых экономистов, заметивших пузырь и на рынке акций (в книге Irrational Exuberance — в 2000 г., еще до краха на рынке NASDAQ), и на рынке недвижимости (еще в 2003 г.). Книга не об этом; в этой книге с академическим педантизмом обсуждается именно заявленная тема — как последние достижения поведенческой экономики могут и должны использоваться при анализе макроэкономических процессов. Сначала документируются пять конкретных отклонений от рациональности, про которые нам хорошо известно из недавних исследований. Затем авторы используют эти отклонения для ответа на ключевые вопросы экономической политики. Казалось бы, обсуждение поведения нерациональных агентов бессмысленно — ведь нерациональность должна быть временным, неравновесным явлением. Если бы люди были не до конца рациональными, то они могли бы — например, прослушав курс по экономике или хотя бы прочитав эту книгу — быстро «поумнеть» и заработать много денег. Если на рынке много нерациональных игроков, то каждый рациональный участник рынка может воспользоваться этим фактом и получить огромные доходы. Например, если по каким-то причинам весь рынок нерационально переоценивает риски российской экономики, то можно занять денег и купить российские ценные бумаги — ведь рано или поздно они подорожают. И, напротив, если иррациональное начало приводит к буму, то надо продать акции в короткую. Впрочем, для того чтобы этот аргумент работал, необходимо, чтобы другие финансовые рынки — заемных средств или коротких продаж — всегда работали эффективно. Но это — такое же идеалистическое предположение, как и то, что все люди рациональны — ведь на каждом финансовом рынке есть нерациональные игроки и время от времени возникают мании и паники. Заработать гарантированный выигрыш на нерациональности других игроков не так просто — ведь «рынки могут оставаться иррациональными дольше, чем вы сохраните платежеспособность» (как сказал тот же Кейнс). Поэтому надо смириться с тем, что рынки могут существовать в «нерациональном» состоянии достаточно долго для того, чтобы такое состояние имело значение с практической точки зрения — в том числе и с точки зрения макроэкономической политики. Главное достижение поведенческой экономики последних лет — как раз в том, что иррациональность тоже имеет свои систематические закономерности. Поэтому поведение реальных, иррациональных людей тоже можно изучать и измерять. Экономисты могут и должны учитывать эти систематические закономерности в своих моделях — в том числе и в макроэкономических. Тогда эти модели будут лучше приспособлены для анализа не только равновесных, но и кризисных процессов в экономике. Скромность и компетентность Акерлофа и Шиллера выражаются и в том, что они не претендуют на обладание окончательными, простыми и подробными ответами. Они не конструируют очередную красивую интеллектуальную историю, а честно говорят о том, что их аргументы — это всего лишь один шаг в реформе макроэкономической науки. С другой стороны, они настаивают на том, что количество доказательств в пользу необходимости такой реформы огромно. Макроэкономика должна учитывать несовершенства рационального поведения. Впрочем, и в исследованиях, цитируемых авторами, и в прочих недавних экономических работах такая революция уже происходит. Можно ли надеяться на то, что эта революция вооружит нас надежной защитой от последствий лопнувших пузырей уже к следующему кризису? Верить в это — значит поддаться иррациональному началу сверхоптимизма и самоуверенности. Но одно можно сказать точно: «скромный и компетентный» не означает «скучный». Читателям, которые впервые открывают эту книгу, остается только позавидовать. Сергей Гуриев, доктор экономических наук, ректор Российской экономической школы Предисловие к русскому изданию Сегодня в России широко распространено мнение, что финансовый кризис проник в эту страну из США. И действительно, хронологически нынешний экономический спад начался в США летом 2007 г. с краха рынка высокорисковой ипотеки для заемщиков с плохой кредитной историей. Однако ошибочно считать, что своими корнями кризис уходит в Америку или любую другую страну. В этой книге мы доказываем, что истинной причиной бума и последующего обвала послужило неустойчивое иррациональное начало, которое стимулирует или, наоборот, подавляет экономическую деятельность и для которого не существует преград в виде государственных границ. Реальные истоки мирового финансового кризиса следует искать в безудержном экономическом росте предшествующих лет. Эпидемия чрезмерного энтузиазма (наподобие той, что породила бум, предшествовавший мировому финансовому кризису) — явление отнюдь не сугубо американское. Феномены, описываемые в нашей книге, для России столь же характерны, как и для Соединенных Штатов. В марте 2008 г., незадолго до того, как финансовый кризис взял в тиски и Россию, я посетил Российскую экономическую школу и увидел, что в Москве имеют место те же проявления иррационального начала, которые, словно вирус, поразили американскую экономику. Многие говорили об ажиотаже вокруг цен на недвижимость. Например, мой шофер, проезжая мимо жилого комплекса, возводимого в двух шагах от Красной площади, с недоумением рассказывал, что незадолго до этого там продали квартиру по цене $150 000 за квадратный метр. Мне довелось отобедать в роскошном китайском ресторане с председателем совета директоров российского филиала одной крупной международной компании. Тот рассказывал множество историй про бешеный спрос на московскую недвижимость — и истории эти были как две капли воды похожи на те, что мы слышали в Америке. По словам бизнесмена, в 1992 г. или около того участок земли, расположенный сразу за МКАДом, стоил $500 долларов за сотку. К 2000 г. цена выросла до $10 000 за сотку, и его дочь, несмотря на все уговоры не делать этого, купила целый гектар за миллион долларов. Он сказал, что в 2008 г. стоимость земли достигла $20 миллионов. Такие речи и такую возбужденно-восторженную интонацию нам доводилось слышать неоднократно и в США. При этом в обеих странах цены продолжали увеличиваться, несмотря на бурный рост объемов строительства, — и уже это должно было послужить своего рода предупреждением о том, что цены могут обвалиться. Один факт, что экономика находится на подъеме и люди настроены оптимистично, нельзя считать достаточным основанием для того, чтобы ожидать устойчивого роста цен на недвижимость. Это азы экономики, но, похоже, во время бума люди склонны забывать и о них. В 2008 г. под Москвой полным ходом шло строительство сразу нескольких небольших городов, которые должны были увеличить предложение жилья и обуздать цены на рынке недвижимости. Один из руководителей девелоперской компании «Евразия-Сиги» много и в восторженных тонах говорил об одном из них, Константиново, расположенном вблизи аэропорта Домодедово. Концепция его застройки изначально предусматривала все необходимое для самодостаточной жизни — школы, магазины, центры досуга. Планировалось организовать в городе производство и рабочие места, в частности, создать центр киноиндустрии, чтобы добавить городу гламурного блеска. Это должен был быть полноценный город площадью тридцать квадратных километров, большинству жителей которого не нужно было выезжать в Москву и подвергать себя мукам передвижения по столичным дорогам. Это был бы прямо-таки райский остров. До этого мы уже встречались с подобными проектами. В одной из пустынь штата Нью-Мексико до сих пор ведется строительство похожего города под названием Меса-дель-Соль. Это тоже будет большой, тщательно продуманный населенный пункт с крупным собственным производством. По удивительному совпадению, проектировщики Меса-дель-Соль тоже планируют сделать свой город центром киноиндустрии. Хотя российский девелопер, по его словам, никогда не слышал про проект в штате Нью-Мексико, у этих городов много общего. Стремясь получить прибыль в изменчивых экономических условиях, разные люди в разных странах приходят к одним и тем же решениям. Мы привели в пример лишь два наиболее амбициозных проекта, но во времена бума было великое множество более мелких, и это, в конечном счете, привело к тому, что пузырь на рынке недвижимости лопнул, повлияв на всю экономику. Это правило работает для любой страны: когда под влиянием иррационального начала цены взлетают и на рынке возникает пузырь, экономика приспосабливается к этим изменениям, чего никто не ожидает, а затем пузырь лопается, и экономический бум сменяется спадом. Такая логика свойственна всем рынкам, в частности, фондовому и энергетическому. Под влиянием того же иррационального начала цена на нефть во время бума взлетела, а затем резко упала. И утверждать, что причины этого резкого взлета и последующего падения цен на нефть находятся исключительно за пределами России — это все равно, что доказывать, что жителям России не свойственно иррациональное начало, двигающее экономику во всем остальном мире. Еще одна важная тема этой книги — как постоянно изменяющиеся истории про людей определяют дух времени, влияют на мотивацию, иррациональное начало и порождают экономические бумы. Психологи установили, что, когда нужно принять решение, человеческое сознание особенно восприимчиво к таким историям, или нарративам. Истории распространяются от человека к человеку подобно вирусу свиного гриппа. Теперь свиной грипп обнаружен в каждой стране то же произошло с историями, породившими чрезмерный энтузиазм и бум, за которым последовал финансовый кризис, а также с историями про финансовый крах и несправедливость. Бум, предшествовавший финансовому кризису, зародился не в какой-то одной стране, он был частью всемирной эпидемии, поразившей общество. Можно даже утверждать, что он начался в России (или Индии и Китае), а оттуда перекинулся на Соединенные Штаты и другие страны. И действительно, ни один американец не обошел своим вниманием историю про новую капиталистическую революцию, происходившую в последние лет двадцать в этих странах. Именно эти истории стали основной причиной экономического энтузиазма в США. Будет справедливо сказать, что «настрой на бум», воцарившийся в США в 1990-х, был во многом обусловлен ощущением стремительного роста мировой экономики и возникшего у американцев страха, что их страна отстает и рискует оказаться за бортом. Истории про невероятные экономические успехи, достигнутые Россией, Китаем и Индией, вдохновили американцев, подтвердив их давнюю веру в капитализм как лучшую из систем. Истории про богатых русских, скупающих дома в Нью-Йорке и Лондоне, отчасти стимулировали ажиотажный спрос на недвижимость в этих городах. А истории про состояния, нажитые в странах «нового капитализма», оказались в центре внимания и стали примером для жителей любой страны мира, где есть возможность заниматься бизнесом. И наконец, истории про крах некоторых капиталистических предприятий во время мирового финансового кризиса привели к повсеместному спаду энтузиазма. Истории про то, как одни люди быстро накапливали богатства, а миллионы других оставались ни с чем за бортом капитализма не вызывали чувства протеста, пока существовало ощущение экономической перспективы и того, что мы все обязательно рано или поздно станем частью этого процесса. Но сейчас, когда произошел обвал экономики, чувство несправедливости и мнение о неверном устройстве экономической системы обостряется практически у всех, поскольку причина кризиса, по существу, везде одинакова. В этой книге мы говорим о том, что чувство справедливости — один из важных факторов функционирования рыночной экономики. Когда это ощущение пропадает, меняется и характер иррационального начала. Приводимые в этой книге рекомендации по борьбе с кризисом применимы и к России. Сейчас и здесь, и в США обсуждают, насколько сильным должно быть вмешательство государства в экономику и как долго центробанки должны массово выдавать кредиты под сомнительные гарантии. Ответы на эти вопросы мы получим не сразу — для этого необходимо следить за тем, как будет меняться экономика. Но наше исследование, как нам видится, говорит в пользу того, что каждая страна должна быть готова продолжать стимулирование и кредитование столь долго, сколь это необходимо — пока в наших историях и в самом деле не начнет преобладать чувство уверенности и ощущение того, что экономическая ситуация складывается в пользу реального предпринимательства и инноваций. В более долгосрочном плане наша книга указывает на фундаментальную нестабильность капиталистической экономики, вызванную постоянно меняющимся влиянием человеческого фактора, т.е. иррационального начала. Эта нестабильность никуда от нас не денется, и в будущем повторятся времена, когда обостренное чувство несправедливости отвратит многих от рыночной экономики в чистом виде. Это случалось и раньше. Именно такое чувство сейчас доминирует во всем мире. Мы убеждены: хотя свободная рыночная экономика далека от совершенства, в спокойные времена в нее не обязательно активно вмешиваться. Но, когда происходит экономический кризис, подобный тому, что мы переживаем сейчас, необходимо полностью задействовать программы экономической стабилизации. Возможно, их придется проводить до тех пор, пока терпение людей, обозленных кризисом, не начнет истощаться. В этот сложный период нам придется уделять особое внимание вопросам экономической справедливости. И если удастся избежать серьезных спадов и вопиющей несправедливости, рыночная экономика, благодаря которой добились процветания многие миллионы и даже миллиарды, будет развиваться и дальше, во благо еще большего числа людей. Роберт Шиллер Предисловие В жизни иногда случаются моменты откровений. Один беглый взгляд — и богатая наследница, героиня романа Генри Джеймса «Золотая чаша» понимает, что все ее подозрения верны: ее муж и мачеха состоят в интимной связи [1] . Подобным моментом истины для мировой экономики стало 29 сентября 2008 г. Конгресс США отклонил (хотя впоследствии и пересмотрел свое решение) $700-миллиардный план спасения экономики, предложенный министром финансов США Генри Полсоном. Индекс Доу-Джонса упал на 778 пунктов. По всему миру обрушились фондовые рынки. И внезапно перспектива повторения Великой депрессии, казавшаяся весьма маловероятной и отдаленной, стала вполне реальной [2] . Великая депрессия была одной из величайших трагедий прошлого века. В 1930-е она породила безработицу во всем мире. А затем — как будто этих страданий было недостаточно — порожденный ею вакуум власти привел ко Второй мировой войне, унесшей более 50 миллионов жизней [3] . В наши дни повторение Великой депрессии стало возможным потому, что за последние годы экономисты, правительство и общество в целом сделались излишне самодовольными и спокойными, забыв уроки 1930-х. В те трудные времена стало очевидно, как работает экономика на самом деле и как государство должно ее регулировать. В этой книге мы заново открываем для себя старые истины, переосмысливая их в современном ключе. Чтобы выяснить, каким образом современная экономика загнала себя в нынешнюю западню, необходимо усвоить уроки Великой депрессии. Это позволит понять, что нам всем делать здесь и сейчас. В 1936 г., в разгар Великой депрессии, Джон Мейнард Кейнс опубликовал «Общую теорию занятости, процента и денег». В этом выдающемся труде он объяснил, как кредитоспособные правительства (в частности, американское и британское) могут заимствовать и тратить средства и таким образом ликвидировать безработицу. Во времена самой Депрессии метод Кейнса систематически не применялся, и лишь по ее завершении экономисты стали давать политикам четкие указания в этом направлении. Сами же национальные лидеры действовали по собственному разумению, с грехом пополам. Скажем, в Соединенных Штатах и Герберт Гувер, и Франклин Рузвельт допускали небольшой бюджетный дефицит. В основном, руководствуясь интуицией, они действовали в правильном направлении, хотя и крайне непоследовательно. Не имея целостной стратегии, они попросту не могли проводить свою политику систематически и уверенно. Когда кейнсианская концепция заимствований и расходов обрела, наконец, свое воплощение — чему способствовала необходимость вести войну, — безработица исчезла. В 1940-х рекомендации Кейнса получили такое признание, что их взяли на вооружение во многих странах мира и даже включили в законы. Например, американский «Закон о занятости» 1946 г. провозгласил полную занятость задачей федерального правительства. Кейнсианские представления о роли налоговой и монетарной политики в борьбе с экономическими спадами стали привычными для экономистов и политиков, ученых и большой части общества. Сообщалось даже, что сам покойный лауреат Нобелевской премии в области экономики Милтон Фридмен заявил: «Теперь мы все — кейнсианцы» (правда, сам он это опровергал) [4] . Макроэкономические методы Кейнса в целом подтвердили свою состоятельность. Да, были взлеты и падения. Да, имели место и весьма значительные пертурбации, скажем, в Японии 1990-х, Индонезии после 1998-го, в Аргентине после 2001 г. Но общий взгляд на мировую экономику не позволяет не признать, что весь послевоенный период был — да и остается — весьма благополучным. Множеству стран удавалось поддерживать занятость практически на уровне полной. А сейчас, когда Китай и Индия несколько умерили свои социалистические наклонности, и эти страны с их колоссальным населением начали проявлять признаки экономического процветания и роста. Но признанием дефицитного финансирования как действенного инструмента выхода из рецессий все и ограничилось. Другая, более существенная идея «Общей теории» осталась без внимания. Речь идет о глубинном анализе того, как работает экономика и какова в ней роль государства. В 1936 г., когда «Общая теория» вышла в свет, часть политиков и экономистов считали, что положения старой докейнсианской теории не нуждаются в пересмотре. Согласно бытовавшим до Кейнса экономическим представлениям, частные рынки без вмешательства государства способны обеспечить полную занятость «как бы по мановению невидимой руки». В упрощенном виде эта логика выглядит так: если рабочий готов получать за свой труд меньше, чем способен произвести прибыли, работодателю выгодно нанять его. Сторонники этих взглядов настаивали на сбалансированном бюджете и минимальном государственном регулировании. Другую крайность в то время представляли социалисты. Они полагали, что от безработицы можно избавиться лишь путем национализации бизнеса: государство, став основным работодателем, обеспечит полную занятость. Кейнс избрал не столь радикальный путь. С его точки зрения, экономика определяется не только рациональными действиями участников, которые «как бы по мановению невидимой руки» вступают во взаимовыгодные экономические отношения. Кейнс признавал, что экономическая деятельность имеет по большей части рациональную мотивацию, — но также и то, что значительная часть этой деятельности обусловлена так называемым «иррациональным началом» [5] , или иррациональными побудительными импульсами. Даже преследуя свои экономические интересы, люди не всегда рациональны. По мнению Кейнса, это самое иррациональное начало и является главной причиной как экономических колебаний, так и вынужденной безработицы. Следовательно, чтобы понять экономику, надо выяснить, как ею движет иррациональное начало. Подобно тому, как «невидимая рука» Адама Смита является ключевым понятием классической экономической теории, иррациональное начало Кейнса — это основа иного взгляда на экономику, объясняющего неустойчивость, свойственную капитализму [6] . Утверждение Кейнса приводит нас к мысли об особой роли государства, очень похожей на то, что советуют делать родителям в руководствах по воспитанию детей [7] . С одной стороны, нам рекомендуют избегать чрезмерной авторитарности: иначе дети будут сначала демонстрировать послушание, но, став подростками, непременно взбунтуются. С другой стороны, нас убеждают не скатываться во вседозволенность. В противном случае они никогда не научатся устанавливать для себя надлежащие рамки поведения. Словом, авторы пособий советуют в вопросах воспитания ребенка придерживаться некоего среднего пути между этими двумя крайностями. Задача хорошего родителя — установить четкие рамки дозволенного, чтобы ребенок не потакал своему иррациональному началу сверх меры. Однако эти рамки должны предоставлять отпрыску достаточно независимости, чтобы он мог учиться и творить. Назначение родителя создать счастливую семью, т.е. условия, при которых ребенку была бы предоставлена свобода, и в то же время — защита от его собственного иррационального начала. Это полностью соответствует взглядам Кейнса (да и нашим тоже) на роль государства в экономике. Экономисты классической школы совершенно справедливо указывают на колоссальный потенциал капиталистического строя, советуя государству как можно меньше вмешиваться в его творческую кухню. С другой стороны, будучи предоставлена сама себе, капиталистическая экономика всегда будет стремиться к перекосам и излишествам, свидетелями чему мы с вами являемся прямо сейчас. Всплески маниакального ажиотажа будут сменяться периодами паники [8] . Безработица будет расти. Население будет потреблять слишком много и сберегать слишком мало. Положение меньшинств и отношение к ним будет только ухудшаться. Биржевые курсы, цены на жилье и даже на нефть будут то расти, то резко падать. Поэтому миссия государства, как и родителей, заключается в создании таких условий, при которых творческому потенциалу капитализма не создается препятствий, но при этом сглаживаются все крайности, порожденные нашим иррациональным началом. Кстати о крайностях: Джордж Буш-младший весьма метко охарактеризовал нынешний экономический кризис фразой: «Уолл-стрит упилась до чертиков». Однако объяснить, почему это произошло и почему государство, создав все условия для подобной пьянки, уселось в сторонке и тихо наблюдало за затянувшимся банкетом, способна лишь верная экономическая теория. Между тем «Общую теорию» Кейнса целенаправленно выхолащивали, и этот процесс начался вскоре после ее публикации и заметно усилился в 1960-1970 гг. Последователи Кейнса убрали из его концепции все, что касается иррационального начала — т.е. неэкономических мотивов и нелогичного поведения, — на котором, в первую очередь, и основывалась кейнсианская трактовка Великой депрессии. От spiritus animalis осталась самая малость — лишь наименьшие общие знаменатели, сближающие теорию Кейнса с политэкономической «классикой», распространенной в то время. Согласно этой «классике» никакого иррационального начала вообще не существует: люди руководствуются только экономическими мотивами и действуют исключительно рационально. Последователи Кейнса скатились до этой «банальности», как охарактеризовал ее Хайман Мински, потому что Депрессия была еще в разгаре и им необходимо было как можно быстрее завоевать сторонников, разделяющих взгляды Кейнса на финансово-бюджетную политику. А единственным возможным способом они видели приближение своей теории к господствующей. Благодаря этому незначительному отступлению тогдашние экономисты смогли осмыслить новую теорию через старую. Этот небольшой компромисс имел серьезные последствия. В 1950 1960 гг. «разбавленная» версия «Общей теории» получила практически повсеместное признание. Но уже в 1970-е она обрела серьезных противников в лице экономистов нового поколения. Приверженцы неоклассической экономической школы утверждали, что то немногое, что осталось от кейнсианского иррационального начала, никакого влияния на экономику не имеет. Они считали, что последователи Кейнса оставили от изначальной теории непозволительно много. В современной макроэкономике их точка зрения господствует: экономисты вообще не должны принимать иррациональное начало в расчет. Вот таким парадоксальным путем произошла реабилитация классической докейнснанской экономики, а иррациональное начало отправилось на свалку истории мысли. Неоклассическая экономическая теория покорила государственных и частных аналитиков, политические элиты, интеллектуальных лидеров и, наконец, — средства массовой информации. Она стала своего рода политическим заклинанием: «Я верю в свободный рынок». Убежденность в том, что государство не должно вмешиваться в действия людей, преследующих свои корыстные интересы, стала определять государственную политику. В Англии это явление получило название тэтчеризма, в Америке стало рейганизмом. А из этих двух стран распространилось по всему миру. Так что вместо кейнсианской счастливой семьи мы получили государство в роли потакающего родителя. Спустя три десятилетия после победы Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана на выборах мы видим, какими неприятностями это может быть чревато. Буйству Уолл-стрит не было поставлено никаких преград, и она впала в дикий, безудержный запой. А теперь весь мир вынужден маяться тяжелым похмельем. А ведь давным-давно известно, что государство может противостоять периодически сотрясающим капиталистическую экономику бурям — как рациональной, так и иррациональной природы. Но по мере того как учение Кейнса и роль государства в экономике все больше подвергались сомнению, система предохранительных мер, выработанная на основе опыта Великой депрессии, пришла в негодность. Поэтому жизненно необходимо обновить наши представления о том, как же на самом деле работает капиталистическая экономика, в которой людьми движут не только рациональные мотивы, но и всевозможные проявления иррационального начала. Эта книга, во многом опираясь на недавно возникшую поведенческую экономическую теорию, дает новый взгляд на то, как устроена экономика. Речь в ней пойдет об экономике, в которой человек — это существо, наделенное неотъемлемым иррациональным началом. Она объясняет, как непонимание экономических механизмов привело к нынешнему состоянию мировой экономики, обвалу кредитных рынков и угрозе коллапса всего реального сектора. Опираясь на результаты исследований в области общественных наук, начатых более семидесяти лет назад, мы можем описать роль иррационального начала в макроэкономике так, как не могли ранние кейнсианцы. А поскольку мы отводим иррациональному началу главное место, а не стараемся игнорировать его, наша теория защищена от нападок. Особенно актуальными наши идеи будут в связи с происходящей сейчас рецессией: те, кто находится у власти, должны узнать, что делать дальше. Нужны они и тем, кто интуитивно уже принимает верные решения, например председателю Федеральной резервной системы США Бену Бернанке. Лишь эта концепция даст таким деятелям должную уверенность и необходимую теоретическую базу, чтобы предпринять решительные меры, которые обуздают нынешний экономический кризис. Благодарности Первые слова благодарности мы адресуем Питеру Догерти, директору издательства Princeton University Press, не оставлявшему нас без поддержки и ценных советов на протяжении всех тех лет, что мы работали над книгой. Неоценимую пользу нам принесли также его суждения об экономической литературе и ее значении для общества. Мы выражаем особую благодарность всем экономистам, принимавшим участие в семинарах по поведенческой макроэкономике (позже переименованных в семинары по макроэкономике и теории принятия индивидуальных решений), которые мы ведем с 1994 г. на базе Национального совета по экономическим исследованиям. До 2004 г. эти семинары проходили в рамках программы изучения поведенческой экономики Фонда Рассела Сейджа, а после — при поддержке бостонского подразделения Федерального резервного банка. Многие положения этой книги были впервые опубликованы в статьях, которые мы писали по отдельности с разными соавторами. В их числе Джон Кемпбелл (о волатильности стоимости активов), Карл Кейс и Алан Вайс (о жилой недвижимости), Уильям Диккенс и Джордж Перри (об обратной зависимости между инфляцией и безработицей), Рэчел Крэнтон (о бедности среди меньшинств), Пол Ромер (о банкротстве и рейдерстве) и Джанет Иеллен (о справедливости в вопросах заработной платы и занятости). Также мы весьма многим обязаны авторам трех рецензий на первый вариант книги, написанный в 2003 г., заставивших нас взяться за более масштабную работу. Многое мы почерпнули из четырех отзывов на почти окончательный вариант рукописи 2008 г. Мы благодарим за неоценимую помощь наших научных ассистентов Сантоша Анагола, Диего Гарайкочеа, Джессику Джефферс, Хасана Сейхана, Энди Ди У, Ронит Уолни, Стефани Финнел, Джошуа Хаусмена, Пола Чена, Марка Шнайдера, а также Кэрол Коупленд, нашего верного помощника по административной части. Благодарим студентов — слушателей курса Роберта Шиллера по экономике, юриспруденции и менеджменту, являющегося частью учебного плана по специальности «Макроэкономика» в Иельском университете, за их многочисленные комментарии. На протяжении пяти лет черновые варианты нашей книги служили им учебным пособием. Жена Роберта, Вирджиния Шиллер, клинический психолог, повлияла на своего мужа, внушив ему, что психология имеет важное значение для экономики, и сдерживала его горячность, чтобы тот оставался в рамках экономических реалий. Сыновья обоих авторов, молодые ученые, также высказали ряд соображений по поводу книги. Джордж Акерлоф благодарит Канадский институт передовых научных исследований и Национальный фонд науки (грант SES 0417871) за щедрую финансовую поддержку. Введение Чтобы понять, как функционирует экономика и как ею эффективно управлять, следует обратить внимание на иррациональное начало, которое стоит за нашими мыслями и чувствами. Мы никогда не научимся понимать значительные экономические события, если не осознаем, что их причины во многом в наших головах. К сожалению, большинство специалистов по экономике и бизнесу явно не склонны придавать значение этому фактору и поэтому часто прибегают к самым вымученным, неестественным интерпретациям происходящего. Они исходят из того, что перемены в чувствах, впечатлениях и настроениях людей в целом ни на что не влияют, а в экономике все определяют загадочные технические факторы или действия правительства. На самом деле, как мы покажем в этой книге, причины экономических событий всем хорошо знакомы: их можно обнаружить в том, как мы привыкли мыслить. События, произошедшие в экономике с тех пор, как весной 2003 г. мы начали писать эту книгу, иначе как действием иррационального начала не объяснить. Произошедшее можно уподобить катанию на «американских горках»: сначала был подъем, потом (примерно год назад) начался резкий спуск. Но, в отличие от посетителей парка развлечений, пассажиры экономических горок осознали, что их ждут весьма острые ощущения, лишь когда экономика уже начала падение. А владельцы аттракциона, воспользовавшись беспечностью пассажиров, не озаботились установить ограничитель высоты подъема и не предусмотрели никаких механизмов, чтобы уменьшить скорость и остановить падение. Почему никто ничего не замечал до того, как все беды — крах банков, увольнения, взыскания на купленные в ипотеку дома — не накрыли нас с головой? Ответ прост. Экономическая теория, утверждавшая, что нам ничего не угрожает, попросту ввела население и правительство с большинством экономистов в приятное заблуждение. Но это ущербная теория: она не учитывает субъективный фактор в экономическом поведении и роль иррационального начала. А заодно и тот факт, что люди могли не знать, что угодили на «американские горки». О чем же все думали? Традиционная экономическая наука преподносит нам свободный рынок как безусловное благо. Это убеждение закрепилось не только в таких бастионах капитализма, как Соединенные Штаты и Великобритания, но и по всему миру, даже в странах с укоренившимися социалистическими традициями — Китае, Индии и России. Согласно традиционному учению, капитализм свободного рынка совершенен и устойчив по своей сути и в государственном вмешательстве необходимости мало — а то и вовсе никакой. Наоборот, единственная угроза масштабного экономического кризиса сейчас или в будущем исходит как раз от вмешательства государства. Эта доктрина уходит своими корнями в труды Адама Смита. В ее основе лежит следующее рассуждение. Участники идеального свободного рынка стремятся рационально удовлетворить свои экономические интересы, максимально используя все взаимовыгодные возможности, чтобы производить товары и обмениваться ими друг с другом, и это, в свою очередь, приводит к полной занятости. Человек, который руководствуется рациональными соображениями и готов получать меньше, чем производимая им прибавочная стоимость, получит работу. Потому что он может рассчитывать на взаимовыгодный обмен: работодатель наймет его за запрашиваемую им плату и все равно получит часть его труда бесплатно, тем самым увеличив собственную прибыль. Конечно, безработные не исчезнут. Но это будут те, кто либо ищет рабочее место, либо требует несоразмерно высокую — т.е. превышающую стоимость произведенной продукции — плату за свой труд. Такую безработицу нельзя назвать вынужденной. В определенном смысле эта теория экономической устойчивости оказалась чрезвычайно удачной. Например, она объясняет, почему большинство людей, ищущих работу, даже в условиях тяжелого экономического спада, оказываются более или менее трудоустроенными. Возможно, она и не объяснит, почему, скажем, в 1933 г., в разгар Великой депрессии, 25% рабочей силы США были безработными, зато становится ясно, почему даже в этих условиях 75% имели работу: ведь они участвовали во взаимовыгодном производстве и обмене, о котором писал Адам Смит. Так что даже в своем наихудшем варианте эта теория заслуживает высокой оценки — по крайней мере, в рамках критериев, которые использовал один подслушанный нами в кафе школьник. Он жаловался, что получил тройку за тест по правописанию, хотя набрал целых 70% правильных ответов. Теория, о которой мы говорим, выдерживает этот уровень даже в самые сложные для прогнозов периоды последних двухсот лет. Практически всегда — например, сейчас, когда уровень безработицы в США достигает 6,7% (с тенденцией к увеличению), — она остается на удивление точной. Все же давайте вновь обратимся к Великой депрессии. Мало кто задается вопросом, почему в 1933 г. уровень занятости составлял целых 75%. Куда чаще интересуются, почему безработица достигала 25%. Мы считаем, что для макроэкономики важно отсутствие полной занятости. Следовательно, неполный уровень занятости объясняется отклонением от классической модели Адама Смита. Как и множество наших коллег, мы полагаем, что в вопросе о том, почему большинство людей все-таки имеет работу, Адам Смит по существу был прав. Мы также готовы с некоторыми оговорками признать верность его умозаключений по поводу экономических преимуществ капитализма. Но считаем, что его теория неспособна описать причины экономических колебаний. Труд Адама Смита не объясняет, почему экономику мотает вверх-вниз, как на «американских горках». Да и главный его постулат (для вмешательства государства в экономику нет или почти нет необходимости) не выглядит обоснованным [9] . Spiritus Animalis Адам Смит справедливо исходит из того, что люди осознанно преследуют свои экономические интересы. Но теория Смита упускает из виду то, что они могут руководствоваться и неэкономическими мотивами, вести себя нерационально и упорствовать в своих заблуждениях. То есть не принимает в расчет иррациональное начало. Джон Мейнард Кейнс, напротив, стремился объяснить причины неполной занятости и подчеркивал значение этого начала. Он говорил о его основополагающей роли в расчетах любого бизнесмена: «Говоря откровенно, приходится признать, что крут сведений, используемых нами для оценки дохода от железной дороги, медного рудника, текстильной фабрики, патентованного лекарства, атлантического лайнера или дома в лондонском Сити, который может быть получен спустя, скажем, десять лет (или даже пять лет), стоит мало, а иногда и вовсе ничего не стоит» [10] . Если люди пребывают в такой неопределенности, то на основании чего они принимают решения? На основании иррационального начала, «этой спонтанно возникающей решимости действовать». Вопреки тому, что утверждает рациональная экономическая теория, решения принимаются «отнюдь не в результате определения среднего арифметического тех или иных количественно измеренных выгод, оцененных по вероятности каждой из них» [11] . Изначально в словосочетании spiritus animalis, употреблявшемся в классической и средневековой латыни, слово animalis имело значение «животворящий» или «присущий душе», а все сочетание означало духовную энергию и жизненную силу [12] , [13] . Но в современной экономической науке это понятие приобрело несколько иной смысл. Оно используется для обозначения всего неупорядоченного и нелогичного в экономике и одновременно характеризует то, как мы ведем себя в неоднозначных или неопределенных условиях: впадаем в ступор или энергично преодолеваем свой страх и нерешительность. Как и семейная жизнь (которая включает в себя периоды согласия и споров, счастья и подавленности), экономика отдельных стран тоже переживает и хорошие, и плохие времена. Меняется общество, меняется степень нашего доверия друг к другу. И наша готовность прикладывать какие-то усилия и идти на жертвы — тоже величина отнюдь не постоянная. Представление о том, что, подобные нынешнему, экономические кризисы вызваны по преимуществу изменениями в нашем мышлении, противоречит общепринятым экономическим теориям. Но происходящий сейчас спад в области финансов и недвижимости определенно связан с такими сдвигами. Он случился именно из-за того, что у нас изменилось отношение к будущему, появились новые соблазны, объекты зависти или обиды, а также иллюзии — и прежде всего представления о состоянии дел в экономике. Именно из-за этого одни платили целые состояния за домики, затерявшиеся посреди кукурузных полей, а другие ссужали им деньги на такие покупки; индекс Доу-Джонса взлетал до 14 000 пунктов, а через год с небольшим опускался ниже 7 500; уровень безработицы в США за последние два года повысился на 2,5%, и конца этому повышению не видно; Bear Stearns, один из крупнейших мировых инвестиционных банков, сумел спастись (да и то довольно условно) лишь благодаря срочной помощи Федеральной резервной системы, а компания Lehman Brothers и вовсе рухнула; значительная часть банков во всем мире испытывает дефицит фондирования, а некоторые из них сейчас, когда мы пишем эти строки, даже получив солидные государственные вливания, по-прежнему балансируют на грани краха. А что будет дальше, нам знать и вовсе не дано. Макроэкономика с иррациональным началом и без Существует, разумеется, внушительный корпус трудов по макроэкономике, объясняющих причину экономических флуктуаций. Скажем больше — этому в основном и посвящены макроэкономические трактаты. Приведем лишь два примера. В период после Второй мировой войны экономисты думали, что феномен неполной занятости можно объяснить одним-единственным проявлением иррационального начала: работники очень не любят сокращения заработной платы, и поэтому работодатели неохотно прибегают к этой мере [14] . Позднее появились чуть более тонкие интерпретации. Флуктуации уровня занятости объяснялись колебанием спроса, которое, в свою очередь, обусловлено тем, что заработная плата и цены меняются не синхронно. Эта макроэкономическая концепция получила название «ступенчатые контракты» (staggered contracts) [15] . В книгах по макроэкономике содержится много других примеров отхода от идеи Адама Смита о том, что все всегда понимают друг друга и контракты всегда заключаются между «рациональными» людьми, которыми движут исключительно экономические интересы [16] . Здесь мы вплотную подходим к вопросу о фундаментальном отличии нашей книги от стандартных учебников по экономике. Мы предлагаем качественно иной взгляд. Та экономика, которую нам преподносят в учебниках, стремится преуменьшить все отклонения от чисто экономических рациональных мотиваций. Это легко усвоить — мы и сами долго оставались в рамках этой традиции. Теория Адама Смита проста и понятна. А интерпретации, основанные на незначительных отклонениях от его идеальной системы, просты и понятны уже потому, что в целом не выходят за рамки этой общеизвестной теории. Но такие отклонения, увы, не объясняют, как же на самом деле устроена экономика. Мы порываем с традицией. На наш взгляд, экономическая теория должна строиться не на минимальных отклонениях от системы Адама Смита, а отталкиваться от тех реальных, наблюдаемых нами отклонений. Поскольку иррациональное начало — неотъемлемая часть повседневной экономической жизни, не учитывать его нельзя. Доказать это — цель нашей книги. Мы считаем, что способны ответить на интересовавший всех вопрос и описать, как работает экономика. Он особенно актуален сейчас, зимой 2008—2009 гг., когда мы пишем эту книгу, потому что в ней рассказывается и о причинах, которые завели нас в нынешнюю ситуацию, и о том, что делать, чтобы из нее выбраться. Так как же устроена экономика и какова в ней роль иррационального начала? В первой части этой книги рассматриваются пять проявлений иррационального начала и то влияние, которое они оказывают на экономические решения, — доверие, представление о справедливости, злоупотребления и недобросовестность, денежная иллюзия и восприимчивость к историям. • Краеугольный камень нашей теории — доверие и то, как оно влияет на экономику, усиливая общую неустойчивость системы. • Образование цен и зарплат в значительной степени зависит от наших представлений о справедливости. • Мы принимаем в расчет соблазны, порождающие злоупотребления и недобросовестность, и их роль в экономике. • Еще одно базовое положение нашей теории — денежная иллюзия. Инфляция и дефляция сбивают людей с толку, и в своих суждениях о деньгах они не делают поправку на эти процессы. • И, наконец, наши представления о действительности, о том, кто мы и что делаем, переплетены с историями из нашей жизни и жизни окружающих. Совокупность таких историй образует национальный или мировой сюжет, играющий важную роль в экономике. Вторая часть этой книги посвящена тому, как эти пять проявлений иррационального начала влияют на экономические решения и насколько важную роль они играют в ответах на восемь следующих вопросов: 1. Почему экономика впадает в депрессию? 2. Почему (в той мере, в какой им это удается) центробанки имеют власть над экономикой? 3. Почему некоторые не могут найти работу? 4. Почему в долгосрочном плане существует выбор между инфляцией и безработицей? 5. Почему мы так легкомысленно относимся к сбережениям? 6. Почему цены на финансовых рынках и объем корпоративных инвестиций так неустойчивы? 7. Почему рынки недвижимости подвержены цикличности? 8. В чем специфика бедности у определенных национальных меньшинств? На каждый из этих вопросов легко ответить, прибегнув к категориям иррационального начала. Но они останутся неразрешенными, если исходить из того, что нами движут сугубо экономические и рациональные интересы, а экономика действует по мановению «невидимой руки» Адама Смита. С этими важнейшими проблемами сталкивались все, кто интересуется экономикой. Теория иррационального начала позволяет просто и логично их разрешить. В отличие от нынешней экономической науки, наша концепция предлагает всеобъемлющее объяснение причин нынешнего кризиса. Кроме того, она проливает свет на то, что делать, чтобы преодолеть происходящий сейчас спад. (Свои рекомендации мы даем в послесловии к главе 7, посвященной полномочиям Федеральной резервной системы.) Часть первая Иррациональное начало, или Spiritus Animalis |