перевод с английского. Тальжевская Настасья Олеговна Из Подвижного праздника
 Скачать 18.64 Kb.
|
|
Тальжевская Настасья Олеговна Из «Подвижного праздника» Эрнест Хемингуэй С того дня, как я нашел библиотеку Сильвии Бич, я прочитал всего Тургенева, то, что Гоголь был опубликован на английском языке, переводы Толстого Констанс Гарнетт и английские переводы Чехова. В Торонто, до нашего приезда в Париж, мне говорили, что Кэтрин Мэнсфилд - хороший рассказчик, даже великий писатель, но пытаться читать ее после Чехова было все равно, что слушать подлинно искусственные сказки молодой старой девы по сравнению с красноречивым и понимающим врачом, который был хорошим и простым писателем. Мэнсфилд была почти что пивом. Уж лучше было пить воду. Но Чехов не был водой, кроме ясности. Было несколько рассказов, казавшиеся только журналистскими. Но были и замечательные тоже. У Достоевского были правдоподобные вещи, в которые нельзя верить, но некоторые из них настолько правдивые, что меняют тебя, пока ты читаешь их; немощность и безумие, порочность и святость и помешательство на азартных играх были здесь, чтобы знать, как вы знали пейзаж и дороги в Тургеневе, и движение войск, местность, офицеров и солдат, и битвы у Толстого. Толстой написал произведение о Стивене Крейн на Гражданской войне похожим на блестящее воображение больного мальчика, который никогда не видел войны, но лишь читал о битвах и хрониках и видел фотографии Брейди, которые я читал и видел в доме своих бабушек и дедушек. До моего прочтения «Шартрез де Парм» Стендаля, я никогда не читал о войне, как она была, за исключением Толстого, но удивительный рассказ Стендаля о Ватерлоо был случайной деталью в книге, в которой много уныния. Прийти в этот новый мир писательства, со временем, чтобы читать в таком городе, как Париж, где можно хорошо жить и работать, независимо от того, как вы бедны, это было все равно, что получить великое сокровище, данное тебе. Ты мог бы взять это сокровище с собой, когда путешествуешь, и в горах, где мы жили в Швейцарии и Италии, до тех пор, пока мы не нашли Шрунс в высокой долине в Форарльберге в Австрии, всегда были книги, поэтому вы жили в новом мире, который нашел: снег, леса, ледники и их зимние проблемы, и твое высотное укрытие или пансионат в отеле Таубе в деревне ночью; и ты мог жить в другом замечательном мире, который давали русские писатели. Сначала были русские; потом были все остальные. Но долго были русские. Я помню, что спрашивал Эзру однажды, когда мы прогуливались до дома после игры в теннис на Бульваре Араго, и он позвал меня к себе в студию, что он действительно думает о Достоевском. «По правде говоря», - сказал Эзра, «я никогда не читал Русских». Тальжевская Настасья Олеговна Это был прямой ответ, и Эзра больше не давал никаких ответов на словах, но я чувствовал себя очень плохо, потому что это был человек, который мне нравился которому больше всех доверял как критику и как человеку, который верил в нужные слова – единственный и уникальный, точнее – человек, который научил меня не доверять прилагательным так, как я позже научился не доверять некоторым людям в определенных ситуациях; и я хотел узнать его мнение о человеке, который почти никогда не использовал нужные слова и все же сделал так, что его люди ожили со временем, как почти никто другой. «Держись французов», - сказал Эзра, «Тебе много чему у них учиться». «Я знаю это», - сказал я. «Мне повсюду есть, чему учиться». Позже, после ухода из студии Эзры, я шел вдоль улицы туда, где мы сейчас жили, во дворе лесопилки, глядя на высокую улицу, проем в конце, где виднелись голые деревья, а за ними - дальний фасад Бала Буллиера по ширине бульвара Сен-Мишель, я открыл ворота лесопилки, прошел мимо свежеспиленных пиломатериалов и оставил свой грохот в прессе у лестницы, ведущей на верхний этаж павильона. Я позвал наверх, но дома никого не было. |