Доклад по работе Т.Скочпол «Государства и социальные революции. М.,2017.. Доклад ТСРИС. Теории революции исторической социологии. По работе Т. Скочпол Государства и социальные революции. М.,2017. Об
 Скачать 46.83 Kb.
|
|
Теории революции исторической социологии. По работе Т.Скочпол «Государства и социальные революции. М.,2017. Об авторе: Теда Скочпол — американский социолог, политолог. Член Национальной академии наук США. Она является одним из крупнейших исторических социологов и специалистов в области теории революций и государственных распадов. Самый известный труд — «Государства и социальные революции», вышедший в 1979 году, который мы сегодня и представим. В 1969 году получила бакалавра гуманитарных наук в Университете штата Мичиган. В 1972 году получила магистра гуманитарных наук, а в 1975 году доктора философии в Гарвардском университете. Её научным руководителем был Баррингтон Мур. В 1975—1981 годах — старший преподаватель и адъюнкт-профессор социологии в Гарвардском университете. В 1981—1986 годах — старший преподаватель социологии, политологии и общественных наук, профессор социологии и политологии Чикагского университета и директор Центра изучения индустриальных обществ. С 1986 года — профессор социологии; директор Центра американских политических исследований; декан Школы искусств и наук; профессор государственного управления и социологии, профессор государственного управления и социологии им Виктора С. Томаса Гарвардского университета. О работе: Работа Скочпол вышла в 1979 году и быстро стала классикой не только в исследованиях революции, но и в теории государства, а также в сравнительной истории в целом. Причина такого успеха состоит в том, что Скочпол удалось совершить своего рода идеологический прорыв, преодолев узость всех господствовавших в тот момент в США взглядов на революцию (а также на общественный конфликт в широком смысле). Глава 1. Объяснение социальных революций: альтернативы существующим теориям. В самом начале работы Скочпол отмечает, что социальные революции были редкими, но исключительно важными моментами в мировой истории Нового времени. Они заслуживают особого внимания, не только из-за их чрезвычайной важности для истории государств и всего мира, но также из-за их особой модели социально-политических изменений. В социальных науках между основными типами теорий имеют место широкие разногласия не только относительно объяснения революций, но даже в том, что касается их определения. В работе Скочпол отметает, что концепция социальной революции, представленная в ней, в большой степени базируется на марксистском подходе, придающем большое значение социально-структурным изменениям и классовым конфликтам. Таким образом, Скочпол дает свое определение социальным революциям: «Социальные революции — это быстрые, фундаментальные трансформации государственных и классовых структур общества; они сопровождаются и отчасти осуществляются низовыми восстаниями на классовой основе». От другого рода конфликтов и процессов трансформации социальные революции отличаются прежде всего комбинацией двух обстоятельств: совпадением структурных социальных изменений с классовыми восстаниями и совпадением политических трансформаций с социальными. Уникальной особенностью социальных революций является то, что фундаментальные изменения в социальной структуре и в политической структуре происходят одновременно, взаимно усиливая друг друга. И эти изменения происходят посредством интенсивных социально-политических конфликтов, в которых ключевую роль играет борьба классов. Социальные революции, по ее мнению, должны анализироваться на основе структурной перспективы, уделяющей особое внимание международным контекстам и внутренним и зарубежным процессам, влияющим на распад государственных организаций старых порядков и построение новых, революционных государственных организаций. Скочпол выделяет основные типы теорий революции в социальных науках: Марксистские теории (К.Маркс, В.Ленин, Н.Бухарин, Л.Троцкий, Мао Цзе-Дун, Г.Лукач, А.Грамши, Л.Альтуссер) Тут революции понимаются не как изолированные эпизоды насилия или конфликтов, но как классовые движения, вырастающие из объективных структурных противоречий внутри исторически развивающихся и по своей сути пронизанных конфликтами обществ. Основным источником революционных противоречий в обществе, согласно наиболее общей теоретической формулировке Маркса, является появление разрыва внутри способа производства между социальными силами и социальными отношениями производства. Сама революция совершается путем классового действия, возглавляемого обладающим самосознанием, растущим революционным классом. В случае успеха революция знаменует собой переход от предшествующего способа производства и формы классового господства к новому способу производства, в котором новые общественные отношения производства, новые политические и идеологические формы и, в целом, господство нового революционного класса-триумфатора создают подходящие условия для дальнейшего развития общества. Общепсихологические теории (Дж.Гешвендер, Г.Экштайн, Д.Шварц, Дж.Дэвис, Т.Гурр) Данные теории пытаются объяснить революции в категориях психологических мотиваций людей для участия в политическом насилии или присоединения к оппозиционным движениям. Теории системного/ценностного консенсуса (Т.Парсонс, Ф.Уоллэйс, Н.Смелсер, Э.Тирякян, Ч.Джонсон) Такие теории стараются дать объяснение революциям как ожесточенной реакции идеологических движений на острый дисбаланс в социальных системах. Теории политического конфликта (А. Обершелл, В.Оверхольт, Д.Рассел, Ч.Тилли) Эти теории утверждают, что конфликт между властями и различными организованными группами, борющимися за власть, должен быть помещен в центр внимания, чтобы объяснить коллективное насилие и революции. Согласно общему образу социальной революции, вначале изменения в социальных системах или обществах порождают поводы для недовольства, социальную дезориентацию или новые классовые или групповые интересы и потенциал для коллективной мобилизации. Затем развивается целенаправленное, массовое движение (объединенное с помощью идеологии и организации), которое затем сознательно пытается опрокинуть существующее правительство, а возможно и весь социальный порядок. В заключение, революционное движение вступает в схватку с властями или господствующим классом и, в случае победы, принимается за установление собственной власти и реализацию своей программы. В качестве альтернативы общим чертам ныне доминирующих теорий революции Скочпол обозначает три основных принципа анализа. Во-первых, адекватное понимание социальных революций требует, чтобы исследователь придерживался не волюнтаристской (волюнтаризм – (от слова воля) стремление реализовать желаемые цели без учета объективных обстоятельств и возможных последствий), а структурной перспективы исследования ее причин и следствий. Во-вторых, социальные революции не могут быть объяснены без систематического обращения к международным структурам и всемирно- историческим процессам. В-третьих, для объяснения причин и следствий социальных революций государства необходимо рассматривать как организации контроля и принуждения, потенциально автономные от социально-экономических интересов и структур. Автор считает, что приверженность целенаправленному образу процесса развития революций приводит к социально-психологическим объяснениям даже тех теоретиков, которые намеревались давать социально-структурные объяснения. Согласно этому образу, революционные кризисы происходят только (или преимущественно) в силу появления людей, которые недовольны или дезориентированы, или групп, которые можно мобилизовать для целей революции. Она задается вопросом: что неправильно в «целенаправленном» образе развития революций? Во-первых, он явно предполагает, что социальный порядок основывается, фундаментально или непосредственно, на консенсусе большинства (или низших классов) относительно того, что их потребности должны быть удовлетворены. Он предполагает, что предельным и достаточным условием для революции выступает исчезновение этой консенсусной поддержки и, наоборот, что никакой режим не может устоять, если массы раздражены. Что более важно, «целенаправленный» образ весьма обманчив относительно и причин, и хода социальных революций, как они реально имели место в истории. Что касается причин, безотносительно того, какие формы социальные революции могут принять в будущем, факт состоит в том, что исторически ни одна успешная социальная революция не была «сделана» мобилизующим массы, открыто революционным движением. Кроме того, революционные конфликты неизменно приводили к результатам, которых полностью никто не мог предвидеть, которые не могли служить интересам какой-либо из вовлеченных групп. Поэтому просто бессмысленно пытаться расшифровать логику процессов или результатов социальной революции, принимая волюнтаристическую перспективу или прослеживая действия отдельного класса, элиты или организации—вне зависимости от того, насколько значима ее роль как участника. Чтобы объяснить социальные революции, нужно, во-первых, рассматривать в качестве проблемы возникновение (а не «создание») революционной ситуации в рамках Старого порядка. Затем нужно уметь выявлять сложное и объективно обусловленное переплетение различных действий групп, находящихся в разном положении, — переплетение, которое оформляет революционный процесс и дает начало новому порядку. Начать осмысление этой сложности можно, только сосредоточив внимание одновременно и на институционально детерминированных ситуациях и отношениях групп в обществе, и на взаимодействии обществ в рамках развивающихся всемирно-исторических структур. Занять такую безличную и несубъективную перспективу (подчеркивающую паттерны взаимоотношений между группами и обществами) означает действовать исходя из того, что в самом общем смысле можно назвать структурной перспективой исследования социально-исторической реальности. Т. Скочпол уделяет особое внимание рассмотрению государства. По ее мнению, социально-революционные трансформации можно понять, только всерьез рассматривая государство в качестве макроструктуры. Правильно понятое, государство более не является всего лишь ареной, на которой происходит социально-экономическая борьба. Напротив, оно представляет собой ряд административных, полицейских и военных организаций, возглавляемых и более или менее координируемых исполнительной властью. Любое государство прежде всего и по сути своей извлекает ресурсы из общества и направляет их на создание и обеспечение организаций управления и принуждения. Конечно, эти базовые государственные организации выстраиваются и должны осуществлять свою деятельность в контексте социально-экономических отношений разделения на классы, а также в контексте национальной и международной экономической динамик. Государственные организации с необходимостью соперничают, до определенной степени, с господствующим классом (классами) в присвоении ресурсов экономики и общества. И цели, на которые эти ресурсы после присвоения направляются, вполне могут отличаться от интересов существующего господствующего класса. Хотя и государство, и господствующие классы в широком плане разделяют заинтересованность в том, чтобы удерживать подчиненные классы на отведенном им месте в обществе и на работе в существующей экономике, собственные фундаментальные интересы государства в поддержании элементарного порядка и политического мира могут привести его (особенно в периоды кризиса) к уступкам в пользу подчиненных классов. Исследователь революций должен изучать не только классовые отношения, но и отношения государств друг к другу и отношения государств к господствующим и подчиненным классам. Исследование противоречий Старого порядка и возникновения революционных кризисов в рамках исторических примеров социальных революций, рассмотренных в ключевых главах этой книги, будет сосредоточено прежде всего на отношениях государств с их зарубежными военными соперниками, а также с господствующими классами и существующими социально-экономическими структурами внутри страны. Метод: (Миль) Наиболее подходящим методом анализа для объяснений социальных революций для Т. Скочпол выступает сравнительно-исторический метод. Его необходимость объясняется следующим замечанием: в связи с "отсутствием общения между историками и узкими специалистами, с одной стороны, и социальными теоретиками, с другой", мы имеем "размножение вроде бы общих теорий о революции которые на самом деле не освещают действительных революций и увеличение материалов от специалистов об отдельных случаях которые не освещены сознательно более общими принципами анализа и объяснения." Другими словами, с одной стороны, налицо масса общих теорий революции которые лишь поверхностно соответствуют тем или иным действительным историческим событиям; с другой стороны, налицо масса специализированных исследований по различным конкретным революциям (Французской например), которые однако не освещены знанием других подобных случаев, и следовательно не могут выявить тех общих закономерностей которые присутствуют в каждой революции; более того, не могут выявить общего хода в развитии мировой Революции. Скочпол предлагает внимательно изучить историю нескольких основных революций современности и отсюда черпать детали для обобщений основанного на этом историческом материале. В ее работе Франция, Россия и Китай будут служить тремя позитивными примерами успешной социальной революции, и я буду утверждать, что эти случаи демонстрируют сходные причины, несмотря на множество прочих различий. Вдобавок к этому она обращается к негативным примерам для обоснования отдельных частей причинно-следственной аргументации. Есть несколько важных практических причин, почему эти, а не другие социальные революции были отобраны для анализа: Во-первых, все они произошли в странах, чьи государственные и классовые структуры не были недавно созданы или трансформированы в своей основе посредством колониального господства. Это соображение устраняет многие сложности, которые пришлось бы систематически рассматривать в ходе любого анализа революций в постколониальных или неоколониальных условиях. Более того, французская, русская и китайская революция все вспыхнули и (после более или менее продолжительной классовой и политической борьбы) завершились консолидацией революционной государственной власти достаточно давно, чтобы можно было исследовать и сравнивать все три именно в качестве революционных трансформаций. Иными словами, возможно проследить ход каждой революции от гибели Старого порядка до возникновения иным образом структурированного нового порядка. Все три революции произошли в богатых и политически амбициозных аграрных государствах, ни одно из которых никогда не испытывало колониальной зависимости. Эти старые порядки являлись протобюрократическми автократиями, которым внезапно пришлось в военном порядке противостоять экономически более развитым соперникам. Во всех трех революциях опосредованные внешние кризисы совпали с внутренними структурными условиями и тенденциями таким образом, что породили стечение следующих обстоятельств: (ι) выход из строя центрального государственного аппарата старых порядков; (2) широкий размах восстаний низших классов, в первую очередь крестьянства; (з) попытки мобилизующих массы политических лидеров консолидировать власть революционного государства. Результатом революции в каждом случае выступало централизованное, бюрократическое и национальное государство с массовым политическим участием и с возросшим великодержавным потенциалом на международной арене. Препятствия к социальному изменению в национальном масштабе, связанные с дореволюционным положением высшего землевладельческого класса, были устранены (или значительно сокращены), а новый потенциал развития был создан благодаря большей централизации государства и массовому политическому участию при новых режимах. Глава 2. Государства Старого порядка в состоянии кризиса. В рамках метода, предложенного выше, она начинает рассмотрение событий в выбранных странах с рассмотрения структур старых порядков и конфликтов, которым они были подвержены во времена, предшествующие вспышкам революций. События 1787—1789 гг в о Франции, первой половины 1917 г. в России и 1911-1916 гг. в Китае не толь ко подорвали самодержавные монархические режимы, но и дезорганизовали централизованный административный и принудительный контроль над потенциально мятежными низшими классами. Дореволюционные Франция, Россия и Китай были странами, единство которых поддерживалось самодержавными монархиями, сосредоточенными на задачах, не связанных с поддержанием внутреннего порядка и борьбы с внешними врагами. Во всех трех примерах во времена Старого порядка существовали вполне устойчивые имперские государства — то есть дифференцированные, координируемые из центра административные и военные иерархии, функционирующие под эгидой абсолютных монархий. Эти имперские государства были протобюрократическими: некоторые государственные должности, особенно на высших уровнях, были функционально специализированными; некоторые государственные служащие или аспекты должностных обязанностей регулировались с помощью точно определенных правил и иерархического руководства; и отделение государственных должностей и обязанностей от частной собственности и частных целей было частично институционализировано (хотя и различными способами) в рамках каждого режима. Однако ни одно из этих имперских государств не было полностью бюрократическим. Соответственно, ни одно их них не было столь же централизованным и могущественным по отношению к обществу, как современные национальные государства. В частности, стоит подчеркнуть, что имперские государства Франции, России и Китая при Старом порядке не могли непосредственно контролировать, не говоря уже о том, чтобы основательно перестраивать, местные аграрные социально-экономические отношения. Ограниченным скорее было само разнообразие или разброс тех функций, ради выполнения которых протобюрократические государства, так сказать, и создавались: ведение войн за рубежом; надзор над обществом внутри страны для поддержания некоей видимости общего порядка; присвоение социально-экономических ресурсов через рекрутирование на военную службу и налоги на землю, население или торговлю (но не через налоги на что-либо столь трудно измеряемое, как индивидуальный доход). Имперские государства Франции Бурбонов, России Романовых и Китая при маньчжурах базировались на крупномасштабных, преимущественно аграрных экономиках, в которых земля и (негосударственные) права на продукты сельскохозяйственного производства делились между массой крестьянских семей и высшим классом землевладельцев. В каждом из этих старых порядков важнейшим господствующим (то есть присваивающим прибавочный продукт) классом был в основном высший класс землевладельцев. Монархи были заинтересованы во все большем присвоении общественных ресурсов и эффективном их направлении на усиление военной мощи или на организуемое государством и контролируемое из центра экономическое развитие. Поэтому экономические интересы землевладельческих высших классов отчасти являлись препятствием, которое следовало преодолеть, поскольку землевладельческие классы были преимущественно заинтересованы либо в предотвращении роста государственного присвоения, либо в использовании государственных должностей для выкачивания доходов такими путями, которые подкрепляли бы социально-экономический статус-кво внутри страны Ни одно из этих государств ни в одном из возможных смыслов не было парламентским режимом, который предоставлял бы представителям господствующего класса на повседневной основе определенную роль в осуществлении государственной политики. Но они также не были и полностью бюрократическими государствами. Различными путями члены господствующего класса получали привилегированный доступ к государственным должностям. Сам по себе этот факт был недостаточен для того, чтобы обеспечить контроль господствующего класса над деятельностью государства. Но в той мере, в какой члены этого класса обретали способность к осознанной коллективной самоорганизации на высших уровнях существующих структур имперского государства, они были в состоянии препятствовать тем предприятиям монархов, которые шли вразрез с экономическими интересами господствующего класса. Такая обструкция могла доходить до намеренных вызовов автократической политической власти — и в то же время могла иметь непреднамеренные последствия в виде разрушения административной и военной целостности самой империи. Революционные политические кризисы возникли во всех трех старых порядках потому, что аграрные структуры пришли в столкновение с самодержавными и протобюрократическими государственными организациями таким образом, что блокировали или сковывали инициативы монархий, направленные на то, чтобы справиться с усиливающимся международным военным соперничеством в мире, неравномерно трансформируемом капитализмом. Во Франции и Китае процветающие и политически могущественные высшие землевладельческие классы блокировали даже первичный прогресс модернизационных реформ. В России слабое земельное дворянство не могло блокировать реформы сверху. Но аграрная экономика и классовая структура служили тормозами для направляемой государством индустриализации, тем самым делая невозможным для царской России догнать в экономическом и военном отношении имперскую Германию, ее главного потенциального противника в европейской системе государств. Более того, во всех трех случаях итоговым следствием препятствий на пути инициируемых государством реформ стало падение самодержавной монархии и распад централизованных административных и военных организаций государства. Низовые восстания могли вспыхивать и распространяться, а господствующие классы не имели возможности прибегнуть к привычной поддержке со стороны само державно-имперских государств. Социальные революции были не за горами. В качестве противопоставления и для подтверждения выводов, описанных выше, Скочпол рассматривает Пруссию и Японию, которые адаптировались к трудностям международного положения относительно быстро и без препятствий, с помощью реформ сверху, проведенных самодержаной политической властью. Различные судьбы этих аграрных монархических режимов, столкнувшихся с вызовами в виде необходимости приспосабливаться к трудностям неравномерного развития стран, могут быть объяснены, по большей части, при рассмотрении того, каким образом аграрные производственные отношения и господствующие землевладельческие классы приходили в столкновение с государственными организациями, хотя также важно оценивать остроту давления извне, с которым должен был справляться каждый режим. Социальные революции во Франции, Китае и России были запущены, как утверждалось в этой главе, кризисами, центром которых были структуры государств старых порядков, и положением, в котором эти государства оказались. Тем не менее реальные вспышки социальных революций во всех этих трех странах зависели не только от возникновения революционных политических кризисов, но также и от того, насколько аграрные социально-политические структуры этих старых порядков способствовали крестьянским восстаниям. Франция (1787-1789); Россия (первая половина 1917); Китай (1911-1916) Франция при Старом порядке: противоречия абсолютизма Бурбонов Государство: Абсолютная монархия становится преобладающей реальностью во Франции только в период правления Людовика XIV (1643-1715 гг). Победившее самодержавие было склонно замораживать и даже обеспечивать гарантию тем самым социально-политическим институциональным формам (сеньориальным, корпоративным, провинциальным), чьи изначальные функции она замещала или вытесняла. В период правления Людовика XIV первоначальные военные успехи Франции в Деволюционной войне стимулировали формирование альянса держав, обязавшихся остановить ее экспансию. В результате французы по терпели серьезные неудачи в последующих кампаниях: войне Аугсбургской лиги (1688-1697 гг.) и войне за Испанское наследство (1701-1714гг·) Более того, между 1715 и 1789 гг. Франция оказалась неспособна не только доминировать в Европе, но даже сохранить свои позиции державы первого ранга. Экономика: в 17 столетии и на протяжении всего 18 века оставалась преимущественно аграрным обществом, с экономикой, обремененной сложной сетью собственнических интересов, которые препятствовали сколько- нибудь быстрому прорыву к капиталистическому сельскому хозяйству или промышленности. На пороге революции, после 50 лет экономического роста, крестьяне по-прежнему составляли 85% примерно 26-миллионного населения; к тому же продукция сельского хозяйства составляла по меньшей мере 6о% валового национального продукта. Торговля и некоторые еще не механизированные отрасли промышленности, несомненно, развивались во Франции XVIII в. На этой стадии мировой истории прогресс промышленности с необходимостью опирался в основном на процветание в сельском хозяйстве. Но французское сельское хозяйство, хотя и продвинутое по континентальным стандартам, оставалось «отсталым» по сравнению и с английским сельским хозяйством, и с французской торговлей и промышленностью. Господствующий класс: к 18 в. во Франции сложился особый господствующий класс. Он более не являлся «феодальным» в политическом или юридическом смысле. Но он также не был и «капиталистическим» — ни в смысле «предпринимателей», ни в марксистском смысле класса, который присваивает прибавочный продукт наемного труда и рыночные ренты, а затем реинвестирует их в целях расширения капиталистических производственных от ношений и индустриализации. Тем не менее это был единый в своей основе господствующий класс — тот, что прямо или косвенно присваивал прибавочный продукт преимущественно крестьянского сельского хозяйства. Франция XVIII в. не была обществом, реально разделенным на сословия (то есть церковь, дворянство, «третье сословие»). Богатство и государственные должности, а не просто членство в сословии, были ключом к успеху во Франции при Старом порядке. Ситуация зависимости от государства делала господствующий класс заинтересованным в старых институциональных формах, таких как сеньориальные права и собственнические государственные должности, а также в новых абсолютистских функциях, особенно связанных со способностью государства обеспечивать военные успехи и облагать налогами экономическое развитие страны. Войны и фискальная дилемма: Военные победы, необходимые для защиты чести Франции на мировой арене, не говоря уже о защите морской торговли, оказались для нее недостижимы. Франция воевала на море и на суше в двух общеевропейских войнах XVIII в. — войне за Австрийское наследство (1740-1748 гг.) и Семилетней войне (1756-1763 гг.). В каждом из этих конфликтов ресурсы страны были напряжены до предела и жизненно важная для нее колониальная торговля была подорвана британским военным флотом. Взамен этого не было сделано никаких приобретений; напротив, Франция по теряла большие куски своей империи в Северной Америке и Индии, которые перешли к Британии. Основное затруднение – стратегическое. Еще более фундаментальной проблемой для Франции была недостаточность финансовых ресурсов государства. Отчасти из-за более низкого уровня национального богатства на душу населения во Франции по сравнению с Англией, а отчасти из-за того, что система налогообложения изобиловала освобождениями от налогов или налоговыми льготами для бесчисленных элит, включая должностных лиц, откупщиков, торговые и промышленные группы, а также духовенство и дворянство, французской короне было трудно собирать достаточно средств для поддержания длительных и возобновляющихся военных действий, особенно против враждебных коалиций, включающих Англию. Вместо того, чтобы поступиться своими военными амбициями, монархия Бурбонов просто занимала под высокие проценты у частных финансистов — и даже с большей регулярностью у собственных чиновников, состоящих на службе монархии. Революционный политический кризис: В 1787 г. новости об угрожающем финансовом состоянии монархии спровоцировали общий кризис доверия среди господствующего класса. В 1788 г. и начале 1789 г. господствующий класс Франции был практически един в стремлении добиться менее абсолютистского, более представительного национального правительства. Но не все были согласны относительно принципов, которые должны были точно определять, кто именно будет представлен и с какими институциональными полномочиями. Созыв Генеральных штатов с неизбежностью выдвинул на первый план именно эти вопросы, относительно которых в господствующем классе потенциально были самые большие разногласия. К лету 1789 г. результатом этого стала «муниципальная революция, приобретавшая национальный размах волна политических революций в больших и малых го родах по всей Франции, включая, разумеется, и прославленное «взятие Бастилии в Париже». В условиях одновременного политического и экономического кризиса 1788-1789 гг толпы ремесленников, лавочников, поденщиков и рабочих скитались по городам в поисках оружия и зерна, требуя хлеба и свободы. Муниципальная революция оказалась лишь началом революционного процесса во Франции, который вскоре пошел вглубь: от антиабсолютистских конституционных реформ к более фундаментальным социальным и политическим трансформациям. Поэтому борьба низших классов (и прежде всего крестьянства, которое никто из господствующего класса не приглашал ввязываться в перепалку) получила свою собственную динамику и логику. (Что будет рассмотрено дальше) Китай под властью маньчжуров: от Поднебесной империи до падения имперской системы До XIX в. Китай был центром богатой цивилизации, истоки которой уходили в прошлое более чем на два тысячелетия — цивилизации, воплощенной в социально-политической структуре с более чем шестивековой историей почти полной преемственности. Вплоть до XIX в. в Поднебесной империи преобладали мир и порядок, экономическое развитие и культурное совершенствование. Затем агрессивная, экспансионистская, индустриализующаяся Европа вытолкнула Китай из его блистательной автономии в мир конкурирующих национальных государств и империалистических вторжений. Социально-политическая структура позднеимперского Китая может быть представлена как взаимное проникновение двух «миров»: ι) аграрной экономики и общества деревень, вовлеченных в рыночные сети местного масштаба; 2) имперской государственной администрации, которая рекрутировала и нанимала образованных индивидов, знания которых подтверждались с помощью сложной экзаменационной системы. Каждая из этих сфер в аналитических целях может быть представлена самостоятельно, хотя важно с самого начала иметь в виду, что ни одна из них не функционировала изолированно от другой. В действительности их взаимопроникновение создало и поддерживало особый господствующий класс — китайских джентри. Аграрная экономика и общество: В позднеимперские времена китайское сельское хозяйство ни в каком смысле не было «феодальным». Напротив, земля была во владении, сдавалась в аренду, покупалась и продавалась почти всегда небольшими участками. Подавляющее большинство китайцев, по меньшей мере 8о%, были крестьянами и занимались сельским хозяйством, жили в деревнях из нескольких сотен семей, каждая из которых обрабатывала участки земли, которыми владела, или брала в аренду, или и то и другое. Эономическое неравенство в Китае в значительной степени выражалось в различиях во владении землей. В масштабах всей страны примерно 40% сельскохозяйственных земель сдавалось в аренду помещиками. Около 30% занимавшихся сельским хозяйством семей были исключительно арендаторами, и 20% сдавали в аренду часть своих земель, оставляя 50% участков разных размеров для собственного пользования. Но большую роль играли региональные различия: в центральной части и на юге Китая доля арендуемых земель была выше, тогда как на севере и северо-западе — значительно ниже. Была заметно развита торговля, но она была несбалансированной и фрагментированной на тысячи местных рынков, где большинство продаж сельскохозяйственной продукции было ограничено «несколькими десятками миль в диаметре». Государство: Династия была главным элементом централизованной, автократической и протобюрократической административной структуры, на службе у которой состояло (при Цин) около 40 000 чиновников. Император правил как абсолютный и самовластный монарх, с окружением из различных членов императорской фамилии. Господствующий класс (джентри): господствующий класс джентри в имперском Китае одновременно опирался и на государственные должности, и на владение землей и движимым имуществом. Материальные ценности, передаваемые при поддержке государства взаймы или в аренду крестьянам, способствовали культивированию конфуцианского статусного стиля жизни. Имперское государство официально поддерживало конфуцианское образование с помощью экзаменационной системы и принимало некоторое меньшинство посвященных в чиновники. Доходы чиновников, так же как и плата, собираемая ими за организацию и управление делами местного сообщества, давали большие поступления по сравнению с теми, что можно было получить, просто владея землей. Масса споров ведется вокруг вопроса о том, кто именно составлял «джентри» в дореволюционном Китае. Некоторые утверждают, что ими были те индивиды, которые занимали государственные должности и/или обладали конфуцианскими учеными степенями. Другие доказывают, что ими по сути были богатые семьи, особенно помещики. В той мере, в какой спор ведется не просто о терминах, исследователи различаются, по крайней мере имплицитно, в своем понимании сущностной структуры Старого порядка. Было ли это в основе своей имперское государство с уникальной конфуцианской культурой и образовательной системой? Или же это было прежде всего разделенное на классы аграрное общество? Мое мнение заключается в том, что Китай Старого порядка был неразрывным сплавом того и другого. Внешние вторжения и внутренние восстания: Китай столкнулся с экстраординарным давлением зарубежных империалистических промышленных держав. Это случилось как раз когда долго вызревавшие внутренние процессы так расшатали систему изнутри, что становилось маловероятным, будто имперские власти станут или смогут эффективно отвечать на внешние угрозы. В течение XIX в. Китай подвергался постоянно возрастающему давлению извне, беспрецедентному давлению. Повышалась также вероятность сельских беспорядков, особенно в тех регионах, где ход производства или торговли по тем или иным причинам нарушался. Имперские власти становились слабее в финансовом и административном отношении. Ослабление контроля государственной администрации над страной было тесно связано с финансовой статичностью Пекина. Имперская бюрократия не поспевала за ростом экономики и населения, предоставляя окружным магистратам управлять все большими объемами местного населения. В результате магистраты были вынуждены все больше опираться на местные силы и неформальных лидеров. И они вытягивали свое вознаграждение в виде растущих неофициальных сборов и доли от налоговых поступлений, выжимаемых из все более обремененного и малоземельного крестьянства. С конца XVIII в. династия Цин сталкивалась с крестьянскими восстаниями. Реформы и революция: Неотвратимость проблем Китая стала наконец осознаваться в результате унизительного поражения Китая в войне 1895 г· с Японией. Поражение встряхнуло многих китайцев и привело их к выводу, что только существенные структурные реформы, осуществляемые центральной властью, могут спасти Китай от постоянного унижения на международной арене или даже от превращения в колонию. Между 1901 и 1911 гг. с поразительной скоростью принимались декреты о разнообразных реформах. Новые меры еще больше подорвали уже ослабленную центральную власть и усугубили трения между джентри и маньчжурской автократией. Предпринятые на фоне процессов, развивавшихся в ходе восстаний и после них, реформы только послужили усилению региональных сил в противостоянии с центром. Прямым толчком к революции 1911 г. послужила еще одна попытка реформ, предпринятая центральной властью. Это были реформы, которые весьма серьезно угрожали финансовым интересам провинциальных группировок джентри. Чтобы обеспечить координацию планирования и контроля над медленно развивающейся национальной системой железных дорог, Пекин в 1911 г. решил выкупить все железнодорожные проекты у провинциальных групп, которые инвестировали в них. В ответ на это возникло движение в «защиту железных дорог», особенно в Сычуани [одной из западных провинций], с массовыми митингами и слезными петициями в Пекин, но все впустую. Сычуаньское движение набрало обороты. Имперская Россия: отсталая великая держава В царской России революционные кризисы развились только под непосредственным воздействием военных поражений. Перед своей гибелью Российская империя выдерживала усилившуюся конкуренцию со стороны более развитых наций европейской системы государств и даже провела ряд серьезных модернизационных реформ. Имперское государство и крепостническая экономика: Что касается социально-экономического базиса, на котором было построено и держалось имперское государство, то в течение всего срока доминирования в Европе Россия оставалась аграрным обществом, основанным на крепостничестве. К середине XIX в. только 8-10% примерно 60-миллионного населения империи жило в городах. В обширной сельской местности миллионы крепостных крестьян, прикрепленных к своим деревням и поместьям, принадлежавшим дворянам или государству, трудились преимущественно на выращивании зерновых культур. Преобладали две системы помещичье-крестьянских отношений, часто совмещавшиеся в одном поместье или перемешанные в пределах одной местности, но также в некоторой степени регионально дифференцированные. В плодородных черноземных губерниях крепостные отрабатывали барщину или трудовые повинности в поместье в течение половины недели или более. В менее плодородных провинциях более распространенной была уплата оброка, так как это позволяло помещикам получать долю несельскохозяйственных доходов крепостных от ремесла или промышленного труда. Экстенсивный рост сельскохозяйственного производства шел в ногу с ростом численности населения России, которое между 1719 и 1858 гг. увеличилось почти вчетверо (16-60). Крымское фиаско и реформы сверху: Но индустриализация уже трансформировала экономики Западной Европы в начале XIX в., и ее последствия вскоре заставили имперскую Россию перейти к обороне на жизненно важных международных аренах войны и дипломатии. Учитывая геополитическое положение России, сохранение выхода к Черному морю было основным ее интересом. Цепь событий, которые привели имперскую Россию от доминирования в Европе после революций 1848 г. к дезинтеграции и революции 1917 г., началась именно с поражения империи в ограниченной по своим масштабам Крымской войне 1854-1855 гг. Но поражение России в Крымской войне имело еще более важные последствия для внутренней политики, поскольку оно подчеркнуло недостатки имперской системы, основанной на крепостническом, доиндустриальном обществе. Была поставлена осознанная цель изменить —либерализировать —русское общество настолько, чтобы оно могло оказывать лучшую поддержку великодержавной миссии государства, но не настолько, чтобы эта либерализация вызвала сколько-нибудь опасную политическую нестабильность. Слабость земельного дворянства: российский господствующий класс присваивал прибавочный продукт и напрямую у крестьянства, и косвенно — через вознаграждения за службу государству. Но, что резко контрастировало с господствующими классами Франции и Китая, российское земельное дворянство было экономически слабым и политически зависимым от властей империи. Все более ориентированные на стиль жизни западноевропейского высшего класса, российские дворяне по-прежнему тяготели к занятости в госаппарате как единственно надежной возможности жить в больших городах, получать жалованье и дополнительные денежные вознаграждения вдобавок к очень низким доходам, которые большинство из них получало от крепостнических имений, дробившихся с каждым поколением. И в борьбе за поддержание минимально соответствующего образа жизни помещики не только стекались на государственные должности, но и погружались во все большие долги — отчасти были должны частным финансистам, но в основном государству. Таким образом, к 1860 г. 66% всех крепостных были «заложены» их владельцами-дворянами в специальных государственных кредитных учреждениях Неуправляемая государством индустриализация: Россия была широко открыта для зарубежной торговли и инвестиций согласно теории о том, что она сможет получить современные промышленные и транспортные материалы и технологии в обмен на увеличенный экспорт сельскохозяйственной продукции. Последовательно, хотя и медленно, росла протяженность железных дорог, по большей части благодаря усилиям частных предпринимателей, зарубежных и отечественных. Но используемая для этого сталь делалась из им портных материалов, так что «российские горное дело и металлургия получали мало поддержки». Влияние войн: Революционный политический кризис 1917: По мере того как масштабы российских поражений (начиная с весны 1915 г.) стали очевидны, господствующий класс постепенно терял веру в царя и самодержавие. И так как тяготы бесконечной войны продолжались, низшие классы, терпя ужасные страдания, устали от войны и приобрели бунтарские настроения. |