Риторика Теория и практика речевой коммуникации - Зарецкая Е. Н.. Теория и практика

• Название: Теория и практика
• Анкор: Риторика Теория и практика речевой коммуникации - Зарецкая Е. Н..doc
• Дата: 16.03.2017
• Размер: 2.7 Mb.
• Имя файла: Риторика Теория и практика речевой коммуникации - Зарецкая Е. Н..doc
• Тип: Книга; #3857
• Категория: Языки. Языкознание
• страница: 27 из 42

стол и письменный стол с помощью особого оператора такой сложный знак, которым можно обозначить как столы, так и письменные столы. Этот знак будет тождествен по значению знаку письменный стол.

Но, например, сложный знак, построенный с помощью того же оператора из знаков ученый и спортсмен, не будет тождествен по значению ни одному из них.

Знак Z₁ зависит по значению от знака Z₂, если для установления значения Z₁, необходимо знать значение Z₂.

Означаемое (или означающее) Xзнака называется представимым через означаемые (или означающие) других знаков (Х´, ..., X"), если Xможет быть записан как результат применения операции объединения (логической суммы) к объектам X', ..., X".

ЗнакZ квазипредставим через знаки Z', ..., Z", если: 1) его означае­мое представимо через означаемые этих знаков, а его означающее непредставимо через означающие этих знаков (при одновременном соблюдении следующих условий: а) хотя бы одно из означаемых знаков Z', ..., Z" является регулярным в данном языке; б) в этом языке не существует знака Z^p представимого через знаки Z', ..., Z") или 2) его означаемое непредставимо через означаемые этих знаков, а его означающее представимо через означающие этих знаков.

Знак называется элементарным, если он непредставим и неквазипредставим через другие знаки.

Примером элементарного знака может служить морф.

Неэлементарный знак может быть одного из трех типов:

а) знак, представимый через другие знаки, — свободный знаковый комплекс (множество знаков, на котором задана иерархия отношений, т.е. множество знаков, имеющее определенную организацию), например, неидиоматичная производная основа; словоформа, состоящая более чем из одного морфа;

б) знак, квазипредставимый по означающему через другие знаки, —идиоматичный знаковый комплекс;

в) знак, квазипредставимый по означаемому через другие знаки (И.А. Мельчук).

Наиболее распространенная точка зрения относит значение к категории языковой, определяемой как явление отражения сознанием объективной действительности. Эта концепция вытекает из определения язы­ка как средства выражения мысли, что и дает логическое основание для включения значения в природу знака. Знак представляется оболочкой значения, смысла, содержания. Соотношение между знаком и значением формулируется как неразрывное единство.

Одним из вариантов этой концепции является представление о том, что язык должен определяться как имманентная система, существую­щая в себе и для себя; знак принципиально отграничивается от своего материального эквивалента (звука, т.е. упругой звуковой волны, бук­вы, т.е. светового кванта) только тем, что знак по самой своей природе и функционированию в системе выступает как объективный носитель значения. Знак характеризуется значением, и его природа целиком ис­черпывается семиотическим аспектом. Семантика определяется как независимая (но языковая) система, т.е. "система в системе". Эта точка зрения идет от Ф. Соссюра, определявшего значение в качестве особой и чистой "ценности" ("значимости"), принадлежащей не материальной речи, а психическому языку, в котором естественные данные вовсе не имеют места и который не определяется ничем, кроме входящих в систему языка "чистых ценностей" (значимостей).

Соссюр находил аналогию между категорией значения в семиотических системах и идеей двух видов стоимости А. Смита. Как известно, товар может иметь конкретную потребительскую стоимость, заключа­ющуюся в неповторимом материальном качестве данного товара, в том, что его можно потребить (съесть, выпить, надеть и т.п.), и абстрактную меновую стоимость, определяемую отношением данного товара к дру­гим товарам.

По аналогии с этим в знаке могут быть выделены два значения:

а) конкретное, определяемое неповторимыми качествами данного знака как отдельного явления (например, таковы значения слов, запи­санные в толковых словарях; как бы ни были абстрактны эти значения сами по себе, они являются конкретными значениями слов-знаков, так как их можно описать обычными словарными способами);

б) абстрактное, определяемое относительно, т.е. отношением дан­ного слова ко всем другим словам языка (практически ко всем словам той же языковой группы). Описывая язык как знаковую систему, сначала устанавливают "относительное значение" каждого элемента (называя его "значимостью", "ценностью", "десигнатом" или "концептом"), а уже потом определяют, к какому явлению внешнего мира вне языка (денотату) относится этот элемент нашим сознанием.

Например, у русского слова зеленый концепт: "один из семи цветов солнечного спектра между желтым и синим", чтобы разъяснить "денотат", надо указать какой-нибудь предмет зеленого цвета. Любопытно, что в толковых словарях так обычно и делается: "зеленый — цвет тра­вы, листвы, зелени" (Д.Н. Ушаков).

Проблема значения играет ведущую роль в теории перевода, по­скольку значение всякого языкового знака может пониматься и как его перевод в другой альтернативный знак.

Перевод бывает трех видов:

1) внутриязыковой, т.е. истолкование словесных знаков посредством других знаков того же языка;

2) межъязыковой — перевод в собственном смысле слова, т.е. истолкование словесных знаков посредством словесных знаков другого языка:

3) интерсемиотический, т.е. истолкование словесных знаков знака­ми несловесных знаковых систем (текст ® киноискусство).

Возможен ли перевод текста одной знаковой системы в текст дру­гой знаковой системы, и будет ли такой перевод адекватен, например, переложению текста художественного произведения на язык кино? Однозначного ответа на вопрос об адекватности интерсемиотического, перевода нет (см. выше). Однако в этом отношении могут быть намече­ны пути решения, если рассматривать перевод как последовательность двух процедур: 1) анализ исходного текста с целью выделения смысла; 2) передача этого смысла средствами другой семиотической системы.

Большинством ученых знак Z рассматривается в неразрывном един­стве двух его сторон: плана содержания (означаемого signifié «X») и пла­на выражения (означающего signifiant «X»), где первая означает смысл, т.е. все, что сообщается знаком, любая информация, им передаваемая, или то, что переводится; а вторая — внешнюю, доступную человеку в восприятии через анализаторы субстанцию.

Две стороны знака нельзя разделить точно так же, как нельзя раз­делить лицевую и оборотную стороны листа бумаги. Схема знака — круг с чертой, проведенной по диаметру.






Естественные языки в отношении определения знака отличаются от всех прочих знаковых систем тем, что знак в них определяется не как двойка: означаемое — означающее, а как упорядоченная тройка:

Z = X, “X”, x,

где под x понимается синтактика — совокупность таких сведений о возможных сочетаниях пары означающее — означаемое со всеми други­ми подобными парами и о "поведении" означающих в этих сочетаниях, которые не могут быть полностью выведены из означающего или из означаемого. Иначе говоря, синтактикой описывается нестандартная сочетаемость (И.А. Мельчук). Примеры типических компонентов синтактики: часть речи, грамматический род существительных или управ­ление глагола (в таком языке, как русский), тип склонения или спряже­ния, указание о чередовании.

Между синтактикой, с одной стороны, и означающим и означае­мым, с другой, существуют очевидные корреляции. Так, во французс­ком языке род существительного зависит от фонемного состава осно­вы: основы с исходом на шумный согласный относятся преимуществен­но к женскому роду. В то же время во многих языках род существитель­ного зависит и от смысла: в частности, названия существительных жен­ского пола обычно бывают женского рода и т.п. Тем не менее подобные корреляции носят, как правило, не абсолютный, а статистический ха­рактер. Сравним хотя бы общеизвестные немецкие слова "das Weib" (женщина) и "das Mädchen" (девушка), которые относятся к среднему роду. Такие примеры не препятствуют принципиальному отграничению синтактики как совокупности сведений о нестандартной, непредсказуе­мой сочетаемости.

Примеры основных типов языковых знаков: морфы, словоформы, синтагмы.

Примеры основных типов языковых не-знаков: звуки и фонемы, так как они не имеют означаемого; семы, так как они не имеют означающе­го. Л. Ельмслев называл звуки, фонемы и семы фигурами.

Морфемы и лексемы — не знаки, а множества знаков.

Искусственные формальные знаковые системы — вроде языков математической логики или языков программирования — практически не имеют синтактик. Правила комбинирования символов в этих языках, т.е. образования правильных выражений, формулируются исключитель­но на основе смыслового содержания этих символов. Тем самым в ис­кусственных формальных языках вся сочетаемость является стандарт­ной, т.е. семантически обусловленной.

Семиотика как наука развивается по нескольким направлениям. Первое направление исследует системы, основанные на знаках натуральных, т.е. важных для самого существования организма, биологически релевантных (биосемиотика). Отправной точкой биосемиотики являет­ся изучение систем коммуникации животных. Она опирается на биоло­гию вообще (Хокетт, Жинкин и др.). Второе направление ориентирует­ся на антропологию и этнографию, т.е. изучение примитивных и высо­коразвитых обществ, на социальную психологию, философию и лите­ратуру (этносемиотика; Леви-Стросс, Лотман, Фуко и др.). Третье на­правление изучает естественный язык и исследует другие знаковые сис­темы постольку, поскольку они: а) функционируют параллельно с ре­чью (паралингвистика, т.е. Body Language; см. выше); б) компенсируют речь (выразительная стилистическая интонация, типографские шриф­ты); в) видоизменяют ее функции и ее знаковый характер (например, художественная речь). Также это направление изучает различные семьи искусственных языков (информационных, информационно-логических, языков программирования и др.) и занимается проблемами моделиро­вания естественных языков (лингвосемиотика). Четвертое направление изучает лишь наиболее общие свойства и отношения, характеризующие таковые системы, независимо от их материального воплощения. В рам­ках этого направления создается наиболее абстрактная, логико-мате­матическая теория знаковых систем, и поэтому ее можно назвать абст­рактной семиотикой (Карнап, Горский и др.).

В принципе можно было бы выделить пятое направление, которое занимается семиотикой в связи с кибернетикой и теорией информации. Этот раздел можно было бы назвать кибернетической семиотикой, но скорее это раздел самой кибернетики (Клаус, Земан, Моль, Вяч.Вс. Ива­нов и др.)

Мы будем рассматривать преимущественно положения четвертого и третьего направлений в развитии семиотики, т.е. общей семиотики и лингвосемиотики как наиболее важные для понимания основ речевой коммуникации.

Однако в область исследования семиотики как науки входят любые таковые системы, имеющие самую разную материальную природу и воздействующие на разные анализаторы в восприятии:

1) звук (устная речь, музыка, азбука Морзе и т.д.); воспринимаю­щий анализатор — слуховой;

2) графика (алфавит, живопись, фотография, стенография, общенаучные символы, ноты, топографические карты, иероглифы и т.д.); вос­принимающий анализатор — зрительный;

3) движение (танец, BL, язык глухонемых, положение рук регулировщика и т.д.); воспринимающий анализатор — зрительный;

4) запах (духи и др.); воспринимающий анализатор — обонятель­ный;

5) цвет (белый цвет у мусульман — символ смерти, у христиан ту же функцию выполняет черный цвет; светофор и др.); воспринимающий анализатор — зрительный;

6) форма (соотношение выпуклостей и впадин в алфавите слепых и др.); воспринимающий анализатор — тактильный, осязательный;

7) предметность (елка в европейском доме в декабре как символ Рождества, обручальное кольцо как символ верности и др.); воспринимающий анализатор — зрительный;

8) материал (золото как символ богатства, одежда из черной кожи с заклепками, так называемая "косуха", — как символ принадлежности к клану любителей hard rock или heavy metal и др.); воспринимающий анализатор — зрительный;

9) поступок (обряд помолвки как знак обещания вступить в брак и т.д.); воспринимающие анализаторы могут быть разные, но, как прави­ло, зрительный.

Сделаем несколько комментариев.

1. Что является означаемым произведения искусства (в частности, изобразительного) как знака? Глядя на живописное полотно, выпол­ненное в реалистической манере, становится понятно, что оно, как пра­вило, похоже на изображаемый объект, на натуру. Абстрактное искус­ство в минимальной степени напоминает объекты, которые переданы. Однако очевидно, что любое искусство — знаковая система.

Следовательно, признак подобия не входит в определение изобразительного искусства. Человек, нарисовавший очень похоже слона, ху­дожественного произведения не создал. Фотография, если она передает натуру и больше ничего, искусством не является (например, фотогра­фия на паспорт). Материальным выражением живописного полотна яв­ляется набор красок и линий, но они символизируют не конкретный предмет, а внутренний мир человека, который создает произведение ис­кусства, а точнее, образ в сознании этого человека, ассоциативно связанный с конкретным предметом, событием и т.д. Например, на картине изображен дом — он символизирует ассоциативное представление о доме: может быть, воспоминание детства, ностальгические ощущения и т.д., т.е. то состояние души, которое испытывал художник, работая над полотном. Это становится совершенно очевидным, скажем, в националь­ном музее живописи и скульптуры "Прадо" в Мадриде, где экспониру­ется крупнейшая в мире коллекция произведений великого испанского художника, больного шизофренией, — Ф. Гойи, расположенная очень продуманно: на первом этаже картины придворного художника, рес­пектабельного, спокойного, уверенного в себе, а в подвале — больного человека с "перевернутым" сознанием, символизируемым фразой: "сон разума порождает чудовищ". Даже не вглядываясь в сюжет картин, зри­тель понимает, что эти две экспозиции представляют собой два разных состояния психики, два разных внутренних мира, как бы двух разных людей — здорового и больного (психическое заболевание проявлялось у Гойи в середине жизни, когда он уже был зрелым и признанным ху­дожником). Сам художник, его личность, система интеллектуальных и чувственных ассоциаций этого человека и есть смысл его картин.

Сравним двух художников, которые писали с натуры, — И.И. Шишкина и Ван Гога. Когда смотришь на произведения Шишкина, становится понятно, что они символизируют лес, это конкретные карти­ны лесного бора (ассоциативно связанные со светом, звуками и запа­хами, которые ощущает человек, находясь в лесу). Если же посмот­реть на букет цветов, написанный Ван Гогом, становится очевидным, что это полотно символизирует не конкретный букет цветов, а символизирует состояние, которое навеяно (возможно, цветами, но необязательно) художнику и которое он передал в этом полотне. Поэтому произведения Шишкина канонически не считаются живописью, а са­мого автора называют "рисовальщиком" или фотографом, а произведения Ван Гога никто не рискнет назвать нехудожественными (сегодня Ван Гог — самый "дорогой" художник в мире: его произведе­ния оцениваются в баснословные суммы денег).

Планом содержания любого произведения искусства является определенный блок сознания (или бессознательного) автора.

Музыка, например, выражает настроение, т.е. значением музыкаль­ной фразы является настроение, психологическое состояние автора в то время, когда он писал эту фразу. Это состояние может быть выражено лучше или хуже, т.е. с разной степенью адекватности, и, таким образом, лучше или хуже понимается слушателем, давая ему простор для интер­претации. Тем не менее бравурная, парадная музыка мало кем интер­претируется как траурная и печальная. Психическое состояние человека, который писал музыку, обычно бывает передано в ней музыкаль­ным рядом достаточно адекватно.

Важно понять, что планом содержания знаков в искусстве являются не денотаты, а сознательные и бессознательные образы в мозгу конк­ретного человека как отражение индивидуального мировосприятия, т.е. эманация психической деятельности индивида.

Коль скоро это так, нет никаких оснований считать, что искусство должно быть реалистичным, т.е. адресовывать к тому конкретному (вещи, человеку, предмету, событию и т.д.), что навеяло настроение. Это конкретное совсем необязательно должно быть изображено для выра­жения внутреннего состояния. Могут быть изображены только линии и пятна — разницы нет. В этом отношении произведения Ван Гога не от­личаются от полностью абстрактных произведений В.В. Кандинского: и те, и другие выражают внутреннее состояние художника. В первом случае дана как бы переадресация через денотат, причем у Ван Гога — сознательно неверная: художник как бы "запутывает" своего зрителя; ощущается, что реальные цветы совсем "ни при чем"; у других худож­ников переадресация может быть более адекватной (например у О. Ре­нуара), в этом случае художник как бы помогает зрителю, дает ему под­сказку, поэтому чем полотно более реалистично, тем легче оно воспри­нимается, особенно неподготовленным зрителем. У Кандинского такой переадресации нет.

Ценность произведения искусства зависит от глубины внутреннего мира автора и от того, как этот внутренний мир выражен: можно его понять или это сделать затруднительно.

Конечно, в случае абстрактного искусства зрителю необходимо зна­ние того, как трактуются конкретным художником определенные ли­нии или цвета (т.е. "словаря" художника). Иногда такой словарь со­ставляет основу меморандума целой группы художников (например, ху­дожников, относившихся к авангардному направлению супрематизма во главе с К.С. Малевичем).

Разложить живописное полотно на элементарные знаки невозмож­но. Таким образом, картина — это не текст или текст, состоящий из одного знака.

Итак, семиотические системы делятся еще по возможности/невозможности передачи информации с помощью линейно упорядоченных в тексте знаков.

Если проанализировать собрание сочинений одного автора (напри­мер, все полотна художника или все музыкальные произведения, создан­ные композитором), то есть ли основания предполагать, что означае­мым этого совокупного знака является весь внутренний мир автора? Является ли последовательность вывешенных в галерее картин одного художника текстом, состоящим из многих знаков, — это вопрос, требующий анализа. С одной стороны, кажется, что каждое следующее полотно передает нечто новое в психологическом состоянии и внутрен­нем мире художника, и этот мир в полной мере выражается только в совокупности полотен, им созданных. Тогда выставка картин — это текст, членимый на знаки. Но есть другая точка зрения: художник все­гда пишет одно и то же состояние, типичное для него как для личности (А.К. Жолковский). Тогда, переходя от одной картины к другой, вы не получаете новой информации, вы можете только получить ту же ин­формацию более эффективным способом. При такой трактовке выстав­ка картин не является членораздельным текстом.

2. Что является означаемым запаха как знака? Здесь есть известные тонкости, не всеми понимаемые. Например, запах духов. Конечно, это знак. Какой смысл может нести запах, и в частности, запах духов? На­строение, состояние души. Отсюда делается вывод, что духи существу­ют для воздействия не столько на других людей (как принято думать), сколько на себя самого: они формируют то состояние души, которое человек хочет испытать. Разные духи формируют разные состояния. Один класс духов способствует эротическому состоянию. Есть духи, которые стимулируют агрессивность (человек, надушенный такими ду­хами, начинает испытывать эту эмоцию, которая ему необходима, ска­жем, для особого разговора с другим человеком). Существуют духи, сти­мулирующие релаксацию, размышления и раздумья. Большая группа духов является допингом для нервной системы (человек, надушенный такими духами, испытывает "боевой задор", в нем появляется особая энергетика, позволяющая ему активно функционировать). Этот запах как бы стимулирует "пружинящую походку" в течение дня.

Человек выбирает себе духи по-разному:

1) он может их менять в зависимости от состояния, которое хочет в себе вызвать; тогда он их меняет в течение дня и душится слабо, чтобы никто, кроме него, не ощущал запаха; 2) он может через духи раскрывать главное свойство своей личности или ее типичное состояние; с этой точки зрения духи символизируют его внутренний мир и создают опре­деленный имидж. Во втором случае подбираются такие духи, которые провоцируют самореализацию, окружающие воспринимают эти духи как знак личности и получают информацию о том, что это за личность или чем она хочет казаться. Такие духи более коммуникативно оформ­лены. Следует еще раз подчеркнуть, что запах не просто знак психофизиологического состояния — он сам вводит человека в то состояние, которое символизирует. Знак в этом случае провоцирует состояние, а не состояние определяет знак. В этом смысле запахи напоминают знаки ВL, которые при сознательной их реализации также вводят самого человека в определенную эмоцию (см. ниже).

Есть запахи, которые являются следствием конкретных событий, например дым — знак костра (см. ниже).

3. Что является означаемым обряда или ритуала как культурологического знака? Частично ответ на этот вопрос был дан в главе "Риту­альная речь". Культура народа есть упорядоченная знаковая система, в известной мере аналогичная системе языка.

Фиксируя общее в различных знаковых системах, семиотика устанавливает всеобщую связь между принципами организации:

а) языка;

б) материальной культуры;

в) духовной культуры.

Однако следует подчеркнуть одну особенность культурологических знаков. Значение многих из них носителями сегодня не распознается, потому что знаки сложились исторически. Например, не каждая девуш­ка знает, что фата есть символ невинности невесты. Тем не менее прак­тически всегда, вступая в брак (иногда — не первый!), фату надевают. Это означает, что люди могут пользоваться знаками, не понимая их зна­чения.

Исполняя ритуал, современные люди достаточно часто не понима­ют его значения целиком или частично. На примере, скажем, религиоз­ных православных ритуалов (причастие, миропомазание и т.д.), ис­полняемых в церкви всеми верующими, становится понятным, что от­сутствие эрудиции в богословской сфере сегодня носит почти тоталь­ный характер. Словосочетание таинство причастия или таинство по­каяния перестает быть метафорой, его уже можно понимать в прямом значении. Это свойство культурологических знаков, это семиотика особого порядка, связанная с необходимостью совместного бытия в рам­ках определенной культуры. Использовать же знаки других семиоти­ческих систем, например естественного языка (слов), значение кото­рых неизвестно, говорящему очень трудно.

4. В качестве означаемого знака может выступать другой знак.

Ноты — графическая система, выражающая звуки: это музыкаль­ный алфавит. Алфавит слепых так же, как и обычный графический ал­фавит и часть знаков языка глухонемых, символизирует звуки речи.

Некоторые знаки речи глухонемых означают целое понятие, т.е. являются аналогом иероглифа. Таким образом, язык глухонемых — комбинированный. Комбинированным является и такой знак, как часы. Часы обозначают время через изменение положения стрелок: движущаяся картинка символизирует течение времени, что напоминает кинема­тограф, символизирующий развитие событий или изменение состояния души героев.

Разумеется, разные типы знаков для того и возникли, чтобы специализировать способ коммуникации в различных сферах деятельности человека.

Из определения знака следует, что если некоторый предмет счита­ется знаком (т.е. его называют знаком), то должна иметься возможность выбрать другой предмет, обозначаемый им. Без обозначаемого нет зна­ка, как нет обозначаемого без знака, подобно тому, как один человек может считаться начальником лишь при условии, что другой может быть назван его подчиненным.

Кроме того, что знаки находятся в соответствии с обозначаемыми предметами, они имеют и другие свойства, но в качестве знаков они берутся исключительно с точки зрения их места в соответствии. На роль знаков отбираются удобные для этой цели предметы, а не любые (в ча­стности, легко воспроизводимые, дешевые и т.д.). Каждый знает, что вос­производить слово — дело довольно простое, а дешевизна слов превос­ходит дешевизну всего на свете.

Обозначаемые предметы могут не существовать и быть недоступ­ными непосредственному восприятию. Но знаки должны быть предме­тами, которые могут непосредственно восприниматься теми, для кого они предназначены, т.е. должны существовать имперически и быть до­ступными слуху, зрению, осязанию, обонянию.

Предметы становятся знаками не в силу каких-то обстоятельств, заложенных в них самих, а по воле и желанию исследователя. При этом, чтобы предмет считался знаком, необходимо согласие многих людей, а не произвол одного человека. Знаки, как и все на свете, не вечны. В изменившихся условиях принятый знак может быть отменен или заменен более удобным. Чтобы знак существовал, необходима объективная потребность в нем людей.

Знаки отличаются от чувственных образов предметов: последние суть состояние исследователя, а первые существуют сами по себе. Сово­купность знаков и правил оперирования ими образует знаковый (или искусственный) аппарат отражения, но, вероятно, он невозможен без естественного аппарата отражения.

Из определения знака и понимания того, что есть соответствие, следует, что предмет не может быть знаком самого себя. Но имеются случаи, когда различение обозначаемых предметов и их знаков является деломдовольно тонким, однако различие их во всех случаях может быть установлено.

Всякая знаковая система, как уже было сказано, включает три уров­ня: синтаксический, семантический и прагматический.

1. Синтаксический уровень (синтактика) — отношение знаков друг к другу, т.е. внутренняя структура знаковой системы безотносительно к выполняемым ею функциям. На синтаксическом уровне мы не знаем значения знаков, но знаем, что делать со знаками. Например, у нас есть правила построения сложных знаков из простых.

2. Семантический уровень — отношение знаков к тому, что ими обозначается; на этом уровне знаковые системы рассматриваются как средство выражения смысла, дается их семантическая интерпретация.

3. Прагматический уровень — отношение знаков к тем, кто ими пользуется. Это уровень рассмотрения знаковой системы в отношении говорящего и слушающего; семиотика на этом уровне занимается зако­нами, зависящими от позиции наблюдателя, например рассматривает модальные аспекты языка, которые выражают отношение говорящего к высказываниям (может, должен и т.д.), а также императивную логи­ку, связанную с приказаниями (повелительное наклонение).

Следует уточнить, что язык как система знаков знает только две координаты — синтактику и семантику. Третье измерение — прагмати­ку — добавляет речь как коммуникативная структура.

Основной вопрос лингвистики формулируется как необходимость через посредство познания структуры языка проникнуть в структуру мышления (т.е. смоделировать его; см. выше). Надо построить такую теорию языка и мышления, чтобы положения, касающиеся обоих этих объектов, были доступны экспериментальной проверке. Лингвистика — существенная часть современной психологии познания, которая пыта­ется опереться на экспериментальные данные. Ж. Пиаже писал: "Интел­лект есть система операций, в результате которых строится внутренняя модель внешнего мира. Эта система операций имеет определенную целенаправленность, которая диктуется ситуацией в окружающей среде". В речи эта целенаправленность получает свое максимальное эксплицит­ное выражение.

Развитие человеческого мышления и языка есть развитие их операционных структур. Существует точка зрения, что внутренняя модель мира, которую каждый из нас строит, есть отражение тех закономерно­стей и явлений, с которыми человек встречается в своей жизни. Тогда человеческий разум, мысль — более или менее полное отражение закономерностей, с которыми мы встречаемся в мире.

В соответствии с противоположной точкой зрения, не познание ве­щей ведет к развитию логики, а развитие логики ведет к познанию ве­щей. Опыт — лишь условие развития мышления, которое, однако, раз­вивается по собственным законам.

Анализируя, мы всегда должны идти от речи, так как речевая последовательность — это первое, с чем мы имеем дело. Только из речевых последовательностей мы вычленяем те сегменты, которые следует отне­сти к языку. А к нему следует отнести все то общее, что мы обнаружива­ем среди множества конкретных случаев. Язык отвлечен от конкретных языковых задач, от конкретной ситуации произнесения речи. Процеду­ра вычленения общего из конкретного происходит на двух уровнях:

1. Построение некоторой абстрактной системы. При этом могут быть использованы разные степени абстракции, поэтому существуют различные грамматические системы: фонетические, морфологические и т.д. Можно учитывать отношения между единицами, или только харак­тер отношений, или (в предельном случае) только системы абстракт­ных операций (см. выше модель Н. Хомского).

2. Вычленение самих единиц языка. Иногда говорят даже не о сис­теме, а о совокупности единиц. Основными при этом являются принци­пы сегментации (синтагматика) — о чем уже говорилось в связи с чле­нением текста — и классификации (парадигматика). Сама процедура использования этих принципов осуществляется разными учеными по-разному.

Язык — это построенная на дискретном принципе абстрактная система, служащая целям упорядочивания фактов, наблюдаемых в речи; система, построенная из разных уровней, базирующаяся на определен­ном иерархическом принципе, т.е. система соподчиненных уровней. (Это определение можно рассматривать как рабочее, поскольку язык принадлежит к категории неопределяемых понятий — известно более 200 оп­ределений языка.)

Сегментация идет иерархически сверху вниз: от более крупного к более мелкому, построение — в обратном направлении: от более мелкого к более крупному. Принцип иерархии действует в большинстве зна­ковых систем. Классы в парадигматике и длины в синтагматике связа­ны соответственно одними и теми же внутренними отношениями, сводящимися к трем типам зависимостей (Л. Ельмслев):

1) детерминация — зависимость между постоянной и переменной (®);

2) интердепенденция (взаимозависимость) — зависимость между двумя постоянными (↔).

3) констелляция — зависимость между двумя переменными (>-<).

К одному из этих типов могут быть сведены разнообразные част­ные случаи языковых отношений.

Отношения детерминации, интердепенденции и констелляции могут быть представлены каждое как комбинация двух более общих зависимостей математической логики:

1) транзитивность:

если А ® В & В ® С, то А ® С;

2) симметричность:

если А ® В, то В ® А,

где «®» общий знак любой операции. Детерминация равна транзитивности и несимметричности, интердепенденция — транзитивности и симметричности, констелляция — нетранзитивности и симметрично­сти.

В знаковых системах, как правило, нет взаимнооднозначного соответствия между означающим и означаемым. То есть одному плану выражения может быть поставлено в соответствие несколько планов содержания (омонимия), а одному плану содержания — несколько пла­нов выражения (синонимия) (см. выше закон "асимметрического дуа­лизма языкового знака" С.О. Карцевского).

В речи этот закон требует от говорящего снятия многозначности в тексте с целью адекватного понимания (снятие омонимии) путем уточ­нения или каким-либо другим способом, а также выбора из всех сино­нимичных вариантов наиболее эффективного в конкретном коммуни­кативном акте. Последнее имеет большое значение для понимания сти­листики как науки о синонимии: о различных средствах выражения одного содержания, в частности в разных функциональных стилях речи.

Остановимся подробнее на проблеме синонимии, играющей в речи важную роль. Синонимы могут быть симметричными и несиммет­ричными. Рассмотрим, например, набор значений слова номер:

1) порядковое число предмета (номер билета);

2) ярлык (бляха) с изображением цифры (номер от гардероба);

3) предмет, обозначенный определенным номером (Я живу в девя­том номере);

4) отдельная часть сборного концерта;

5) затея, поступок, выходка.

Слово номер многозначно (5 значений). Свойство многозначности (полисемии) очень распространено в естественных языках. Симметрич­ными будут синонимы: номер в пятом значении и слово выходка (они взаимозаменяемы). Несимметричными будут синонимы: слово номер в первом значении и слово число, так как номер в первом значении может быть заменим, т.е. описан словом число, но не наоборот (номер есть чис­ло, но число не есть номер).

Симметричная синонимия есть частный случай интердепенденции (номер ↔ выходка).

Несимметричная синонимия есть частный случай детерминации (номер  число). Детерминация признается главнейшим типом языковых отношений.

Пример констелляции дают синтаксические связи в сложных числительных в русском языке: (сто >—< двадцать >—< четыре).

Одним из примеров детерминации может служить так называемая контекстная синонимия, явившаяся основой выделения в языке лекси­ческих функций, идиоматически связывающих слова в словосочетания (см. работы И.А. Мельчука, А.К. Жолковского, Ю.Д. Апресяна).

Замечено, что одно и то же значение может выражаться в языке разными словами (которые в классическом словаре синонимов никогда не попадают в один синонимический ряд) в зависимости от того, с каким словом они сочетаются в тексте. Набор значений, связывающий словосочетания в таких случаях, и назван лексическими функциями, которые сведены в специальный автоматический словарь семантического синтеза.

Приведем примеры.

i	Figur*
сатира	жало
совесть	голос
сон	объятья
брак	узы
туман	пелена
заговор	нити
тайна	покров
рабство	ярмо
блокада	кольцо

* Figur — фигуральное, образное обозначение, принятая метафора.

i	Magn**
дождь	проливной
брюнетка	жгучая
дурак	круглый
истина	абсолютная
ноль	полный
ученый	гениальный

** Magn — высшая степень.

(См. подробнее в главе "Словари".)

Во всех рассмотренных примерах полной контекстной синонимии одно слово (i) определяет, детерминирует выбор другого.

Синонимия в языке подчиняется закону иерархии.

В самом общем виде закон иерархии проявляется в том, что со вся­кой семиотической системой могут быть сопоставлены две другие системы — одна низшего порядка, другая — высшего по отношению к данной. Гамма классификаций иллюстрирует этот общий закон. Сле­дует отличать, например, звуковой язык, детерминируемый артику­ляцией, от буквенного языка, являющегося следствием более высоко­го уровня сознания, которое оказалось в состоянии исследовать свои собственные понятия (на этой способности человека основано созда­ние метаязыков; см. выше).

Закон иерархии, в частности, проявляется в том, что всякий класс семиотических элементов (знаков), в свою очередь, составляет элемент высшего класса. При описании знаковой системы это свойство отража­ется как свойство саморасширяемости описания: правила построения описания для одного яруса применимы и ко всем другим ярусам. Нако­нец, совершенно в другом отношении иерархия проявляется в виде за­кона эквивалентности. Закон эквивалентности в общем случае форму­лируется просто: один знак может быть эквивалентен другому. Про каж­дые два знака можно сказать, различаются или не различаются они фи­зически по их видимому, слышимому и т.д. (воспринимаемому) виду. Если знаки считаются физически тождественными, они суть экземпля­ры (повторения) одного и того же знака. Например, два разных упот­ребления в тексте слова стол суть экземпляры одного и того же знака.

Действие закона эквивалентности связано с проблемой тождества: два знака должны быть различны и в то же время тождественны в том или ином отношении. Все дело в том, чтобы установить различные ли­нии отношений, в которых имеет смысл семиотически изучать эквивален­тности знаков. Рассмотрим здесь только две такие линии: 1) вверх — вниз по семиотической иерархии (в парадигматическом отношении) и 2) вширь — в пределах одной ступени иерархии (в синтагматическом отношении).

1. В парадигматических отношениях, чем абстрактнее знак, тем меньше у него ограничений в позиции при употреблении, тем большая у него свобода встречаемости. При движении вверх-вниз по ярусам семиотических систем отношения эквивалентности носят характер модели: знак одного яруса является моделью знаков другого яруса, моделирует те или иные его свойства.

2. В синтагматических отношениях эквивалентность проявляется иначе. Тут возможно несколько основных случаев эквивалентности:

А. Оба элемента встречаются в одном и том же окружении, в одной и той же позиции:

а) элементы взаимозаменяемы, при этом и они, и их окружения остаются тождественными: между бревен — между бревнами;

б) элементы взаимозаменяемы, но общего тождества не сохраняет­ся: на стол — на столе.

Б. Оба элемента не встречаются в одной позиции. Таким образом их непосредственное сравнение невозможно: я иду — мы идем. В этом случае нужно рассматривать как элемент все сочетание в целом и даль­ше поступать, как в случае А.

Случай Б представляет наибольший интерес для семиотики, так как он часто встречается в семиотических системах типа символичес­кой логики, значительная часть правил которой сводится к правилам установления эквивалентности в тех случаях, когда она неочевидна с первого взгляда, т.е. к выявлению скрытой эквивалентности.

Итак, язык есть не просто система знаков, а система соподчинен­ных уровней знаков: все, что остается за пределами этих уровней, не относится к языку. Установить верхний и нижний уровни иерархии в языке достаточно сложно, так как язык не имеет четкого ограничения, он открыт. Уровневый характер языка принадлежит лингвистической теории.

Нижним уровнем признается обычно членение на морфемы (минимальные знаки). Однако последние фонетические исследования показа­ли, что слог является носителем определенной ритмической характери­стики, и поэтому возможно выделение слога в уровень.

Одной из центральных проблем лингвистики является осознание того, какая структура является верхним уровнем языка. В этом контек­сте основное внимание сосредоточено на изучении предложения.

Отношения между нижележащим и вышележащим уровнями равно отношению средства к цели.

Вся иерархия уровней языка покоится на линейном признаке. Принимая линейный характер и соподчинение уровней, следует признать еще одно положение: у каждого языка есть строго ограниченные правила построения синтагматических и парадигматических рядов, в кото­рые входят единицы разных уровней языка. Эти ряды в конечном счете подчиняются смысловым критериям. Лингвистические единицы не существуют вне синтагматических и парадигматических отношений с дру­гими единицами языка. Каждая единица любого уровня есть точка пе­ресечения функций и средств.

Субзнаковый уровень дает средства для построения знакового уров­ня, элементы которого, в свою очередь, являются основой для построе­ния суперзнакового уровня. Л. Ельмслев под языком понимал систему отношений, которая накладывается на континуум действительности.

Предложение, ограничивая систему уровней языка сверху, рассматривается учеными двояко. Наиболее распространенная точка зрения утверждает принадлежность предложения не к языку, а к речи. "Предложение — образование неопределенное, неограниченно варьирующееся, сама жизнь языка в действии. С предложением мы покидаем область языка как системы знаков и попадаем в другой мир, мир языка как сред­ства общения, выражением которого является сама речь", — писал из­вестный французский лингвист Э. Бенвенист. "Группа предложений не образует единицу высшего уровня, нежели само предложение" (А.Х. Гардинер).

Но ведь предложение конструируется из языкового материала низ­ших уровней. Из единиц языка получается образование, принадлежа­щее уже не языку, а речи. Любопытно, что из любой единицы низшего уровня можно образовать предложение, даже из морфемы. Американс­кий лингвист Ф. Боас в качестве примера приводит диалоги типа: ,

• 
  Не dances well ("Он хорошо танцует").
  
• 
  -ed(«танцевал»).
  

«Условием для перехода слова или словосочетания в предложение является законченность мысли (наличие сочетавшихся субъекта и предиката) и законченность словесного выражения, что "требует особой инто­нации"» (А.А. Шахматов). По определению Аристотеля, "слово или сочетание слов, выражающее законченную мысль, есть предложение".

Н. Хомский относит предложение к единицам языка — это противоположная точка зрения.

Всего существует более 150 определений предложения, но все они содержат общие установки:

1) предложение — это точка, в которой происходит превращение явлений языка в явления речи;

2) признание соотнесенности предложения с действительностью;

3) предложение связано с мыслью;

4) предложение выражает законченную мысль.

Предложение обладает законченностью и целостностью.

У предложения легко выделяется синтагматический уровень. А мож­но ли выделить предложение на парадигматическом уровне как отдель­ную лингвистическую единицу для формирования структуры более вы­сокого порядка?

Выше предложения можно возвести уровень текста, связной речи (или дискурса). Дискурс характеризуется единой модальностью и еди­ной стилистической окраской. Если выделен более высокий уровень, то можно установить парадигматические отношения на уровне предложе­ния, и предложение, таким образом, становится цельной единицей, подчиняющейся всем правилам единиц низших уровней.

Разграничение языка и речи должно носить абсолютный характер. Речь от языка отличается качеством ситуативной привязанности (речь определяется ситуацией). На ситуативности построено понимание речи, а направленность речи ориентирована на понимание.

Ситуативность включает в себя:

а) экстралингвистические обстоятельства;

б) широкий лингвистический контекст;

в) эмоционально-психологический контекст произнесения речи.

Таким образом, становится понятно, что речь не может изучаться собственно формальными лингвистическими методами (ее изучение использует методы самых разных наук; см. "Введение"), так как количе­ство ситуаций не поддается исчислению даже в своем наиболее типич­ном выражении. И, видимо, не надо ставить перед собой цель такого перечисления. Ситуативность надо понимать в ее абстрактном харак­тере, т.е. как неотъемлемость речи, и изучать то, как ситуативность вли­яет на ее структуру. В терминах семиотики ситуативность определяется именно через прагматический компонент. Различие языка и речи по ко­личеству измерений (два — у языка, три — у речи) хорошо демонстри­руется драматургией абсурда (С. Беккет, Э. Ионеско и др.), где прагма­тика сдвинута, и функции речи возлагаются на язык. Диалог оказыва­ется абсурдным именно потому, что строится на прагматической пус­тоте. А так как речь невозможна без прагматики, то она задается сред­ствами языка. Рассмотрим диалог:

— Я люблю яблоки.

— Любить можно что угодно.

— Кому угодно, кому не угодно и т.д.

Каждая следующая реплика "цепляется" за слово, т.е. внешнее обстоятельство. За такими диалогами не стоит никакой ситуации.

Действующие лица не используют осмысленную речь. Авторская задача требует, чтобы они говорили без цели коммуникации и без учета ситуации. Такие диалоги связаны не внутренними связями, а внешним образом (чем напоминают словесные игры Л. Витгенштейна), при этом они могут быть настолько содержательны, что представляют интерес для публики. Рассмотрим два текста:

1. Он остался дома. Катя любит наряжаться. Заходи, если будет свободное время, за мной. Скажи ему хоть одно слово. Мы помогли выкормить жеребенка-сосунка. А вдали в тумане виднелись горы. На здоровье! Я потерял книгу и очень жалею об этом. Не дразни собаку!

2. Лосенок Мишка за три года превратился в большого сильного лося. Он был совсем ручным и ходил без привязи по лесу. Как-то с ним произош­ла история. Забавная и поучительная. Однажды Даша пустила теленка гулять па поляну, а сама села под дерево читать книгу. Вдруг из кустов выбежал волк и прямо к теленку. Беда! Что делать? Откуда ни возьмись — Мишка. Он бросился на волка и изо всех сил ударил его ногой. Волк так и покатился по траве. Мишка за ним. Набросился на волка и ударил еще раз. Из того и дух вон.

Первый текст не является принадлежностью нашей речевой деятельности. Это не дискурс, так как между отдельными предложениями не устанавливается никакой связи. Дискурс в обязательном порядке предполагает наличие внутренней смысловой связи. Вне дискурса предложение существовать не может: только в пределах дискурса мож­но выделить синтагматические и парадигматические отношения. Внут­ренние связи внутри дискурса не ограничены смысловыми связями, хотя последние — наиболее важны; еще есть формальные связи, на­пример видо-временные (в дискурсе в одном видовременном ключе построены все предложения), согласование по модальности, по лич­ной соотнесенности (точка зрения, с которой излагаются предложе­ния), по стилистико-экспрессивным параметрам (это диктуется худо­жественным заданием). Виды дискурса очень многообразны: моноло­гическое повествование, диалог и др.

Рассмотрим особенности предложения как члена дискурса.

1. Ситуативная привязанность. Это речь всегда по поводу какого-то конкретного обстоятельства. Сам дискурс указывает на ситуатив­ную привязанность — основную тему. Если мы будем рассматривать предложения вне дискурса, то в них не будет ситуативной привязаннос­ти. Ситуативная привязанность не дает никаким машинам справиться с языком. В этом — главная причина провала (хотя и не единственная; см. выше) машинного перевода. Как перевести на чешский язык назва­ние цикла стихов Б. Пастернака "Сестра моя — жизнь", если по-чешски слово "жизнь" мужского рода? (Пример Р. Якобсона).

2. Наличие смысла. Как определить смысл? Можно дать следующее рабочее определение: согласование мыслительного содержания предложения с ситуативными потребностями речевого акта образует смысл предложения. Это предполагает ситуативную привязанность предложе­ния, следовательно, 2) вытекает из 1) и является его развитием.

3) Смысл предложения как члена дискурса всегда закончен. Цель­ность смысла проявляется в предложении в том, что он способен всту­пать в смысловые отношения с другими единицами того же порядка в пределах дискурса. Эти отношения определяются как синтагматичес­кие.

В отличие от единиц других уровней языка предложение как отдель­ная единица обладает целым рядом особенностей:

1) творческий продуктивный характер, который позволяет любое словосочетание превратить в предложение; это иногда идет вразрез с буквально понимаемым смыслом (например, в стихах В. Хлебникова);

2) границы законченных смыслов в дискурсе подвижны.

Расстановка знаков препинания есть понимание границ смысла. Во втором тексте можно менять знаки препинания. В первом тексте расстановка знаков препинания диктуется чисто формальными правила­ми. Их замена невозможна. «Чтобы осмыслить некоторые предложения (аномальные), надо их "окунуть" в дискурс» (В.А. Звегинцев).

Определений понятия смысла существует, видимо, столько, сколь­ко существует лингвистов. Иногда удобно бывает воспользоваться определением И.А. Мельчука и А.К. Жолковского: смысл — то общее, что есть у разных выражений, признаваемых синонимичными, т.е. смысл — инвариант синонимичных преобразований (см. выше). В этом опреде­лении предполагается, что смысл предложения носит автономный ха­рактер. Однако многие предложения не допускают перефразирования. Смысл предложения все же уточняется, а возможно, и определяется дис­курсом. Это положение сопоставимо с известной точкой зрения, в соот­ветствии с которой языковой знак получает свое значение только в кон­тексте (древнеиндийская лингвистическая школа).

Предложение — это речевая единица, способная образовывать дискурс. Изъятое из дискурса предложение уже не есть предложение в собственном смысле слова. Оно в этом случае перестает быть единицей речи, а становится единицей языка (псевдопредложением), теряя тот смысл, который получает в дискурсе. Именно поэтому вырванная из контекста цитата может восприниматься в значении, не имеющем никакого отно­шения к тому, что хотел сказать автор. Очень многие люди были пуб­лично дискредитированы таким лжецитированием, которое сродни клевете.

Разумно разделить понятия значения и значимости. Иметь значение — это иметь смысловое содержание, логически правильно организован­ное. Быть значимым — выполнять то назначение, которое предписыва­ется коммуникацией. Предложения, изъятые из дискурса, имеют значе­ния, но они незначимы. Они получают тот же статус, что и слова в толковом словаре (с набором возможных значений). Их значение абст­рактно, конкретизируется же оно только в дискурсе. Псевдопредложе­ния подвергаются сегментации и классификации, что приводит к выделению единиц низших уровней с помощью формальных и смысловых правил. На основе этих же правил можно синтезировать правильные предложения, которые будут никому не нужны, так как не будут выпол­нять коммуникативную функцию.

Значение слова надо искать в его связи с другими словами, а не с денотатом. Отношение слова и вещи лежит вне системы языка, оно осуществляется через предложение.

Предложения от псевдопредложений отличаются пресуппозици­ей. Понятие пресуппозиции возникло в философии логики (Г. Фреге, П.Ф. Стросон), где обозначает семантический компонент предложения (суждения — Р), который должен быть истинным, чтобы предложение (S) имело в данной ситуации истинностное значение, т.е. было бы либо истинным, либо ложным. Предложение Филипп знает, что столица США — Вашингтон является истинным или ложным в зависимости от географических познаний Филиппа, а предложение Нью-Йорк — сто­лица США, с ложной пресуппозицией, не может быть ни истинным, ни ложным, поскольку оно бессмысленно.

Кроме пресуппозиции как условия осмысленности и наличия истинного значения (семантические пресуппозиции), существуют прагматические пресуппозиции. Предложение 5 имеет прагматическую пресуп­позицию Р, если при любом нейтральном (т.е. не демагогическом, не ироническом и пр.) употреблении Sв высказывании говорящий счита­ет Р само собой разумеющимся или просто известным слушателю. Семантическая пресуппозиция предложения может не дублироваться соответствующей прагматической. Прагматические пресуппозиции используются при описании семантики актуального членения предложе­ния. Наличие пресуппозиции дает основу согласования предложений в дискурсе на неощущаемой нами основе.

Рассмотрим предложение Врач бегло говорила по-немецки. Здесь нет никакой бессмыслицы, так как это предложение удовлетворяет всем тем правилам, которые необходимы, чтобы оно было понято. Пресуппози­ция может быть подвергнута исчислению:

врач — ж. р.;

немецкий — иностранный язык для нее;

бегло говорила — но неизвестно, говорит ли теперь, и т.д.

Таким образом, пресуппозиция — это весь подтекст данного текста.

Когда происходит согласование предложений в дискурсе, осуществляется согласование пресуппозиций. Пресуппозиции связывают пред­ложения в единицы дискурса. Поэтому в речевой коммуникации так важ­но понять, являются ли знания, стоящие за текстом, общими для всех собеседников. Фраза Сегодня у Галины Андреевны день рождения — надо сделать ей подарок имеет смысл только при обращении к человеку, знающему, о ком идет речь. В противном случае фраза становится бессмысленной, а речь говорящего неинформативной и даже подозрительной в восприятии слушающего.

Пример построения знаковой системы (на искусственном языке). Пусть у нас задано три знака: а, b, с. Построим из них знаковую систему. Все знаки, которые мы будем строить, разобьем на три класса. Опре­деление: всякая знаковая система есть некоторый объект (класс выра­жений), который строится так:

1) задается некоторое количество исходных знаков (семиотических атомов); эти знаки называются простыми;

2) задаются правила конструирования сложных знаков из исход­ных знаков; результатом применения правил будет несколько классов знаков;

3) совокупность построенных знаков есть знаковая система.

Мы будем строить три класса знаков из наших исходных.

Правила:

1. Знак а (принадлежит) 1-му классу знаков.

2. Если знак X 1-му классу знаков, то Хb 1-му классу знаков.

В результате применения этих двух правил можем получить бесконечное количество знаков вида: a, ab, abb, abbbи т.д. (это знаки первого класса).

3. Если X & ("и") Y  1-му классу, то XcY2-му классу.
aca
acab

знаки 2-го класса

abcab
abbca
4. Знак аса есть знак 3-го класса. Таким образом, 3-й класс есть подкласс 2-го, так как из него мы выделили подкласс ХсХ и назва­ли его 3-м классом (другое определение).

5. Если XcY3-му классу, то XbcYbтакже есть знак 3-го класса.

аса
abcabзнаки 3-го класса
abbcabb
Значения этих знаков мы не знаем, но строим определенного вида выражения (синтаксический уровень).

Сейчас нам надо перейти на уровень интерпретации. Мы нашей системе можем по желанию дать три различные интерпретации (т.е. три вида семантики в широком смысле):

1) грамматическая интерпретация;

2) логическая интерпретация;

3) арифметическая интерпретация.

1. Грамматическая интерпретация.

Выражения 1-го класса можно интерпретировать как существительные и как определения к существительным.

Правила:

1) а — (дом) — существительное;

2) b — (маленький) — прилагательное;

ab — дом маленький

3) с — глагол;

4) всякое выражение 2-го и 3-го класса — предложение

авса мальчик маленький читает книгу

аввса пес большой красивый кусает хозяина

2. Логическая интерпретация.

Если грамматическая интерпретация различает правильные и неправильные предложения (например, bа — неправильное предложение, так как не вытекает из наших правил), то логическая интерпретация различает истинные и ложные предложения. Пусть С интерпретируется как знак равенства. Тогда предложение abcaбудет правильным, но лож­ным, а предложение аса будет и правильным, и истинным (как весь тре­тий класс): а = a (ab = ab; abb = abbи т.д.).

Грамматически правильные предложения, таким образом, с логи­ческой точки зрения, могут быть истинными и ложными:

1) с — предикат;

2) всякое выражение 1-го класса — аргумент предиката;

3) всякое выражение 2-го и 3-го класса — предложение;

4) всякое выражение 3-го класса — истинное;

5) если выражение не принадлежит 3-му классу, то оно ложное.

3. Арифметическая интерпретация.

Интерпретируем эту систему как класс натуральных чисел:

а есть 0 (ноль);

bесть 1;

с есть "=" (как и в логической интерпретации).

Тогда abb = 011;ab— 01; а — 0 и т.д.

Семантика включает в себя правила интерпретации, которые, естественно, задаются отдельно от правил построения. В этом контексте очень интересным является пример великого немецкого математика Г. Кантора.

Если у нас есть ряд натуральных чисел, то мы ему в соответствие можем поставить ряд четных чисел. Ряды будут равны, хотя 2-й ряд 1-муряду, т.е. оказывается, что часть равна целому;

1 2 3 4 5 6 7 ...

2 4 6 8 10 12 14 …

Для каждого натурального числа существует четное число, которое может быть поставлено ему в соответствие. Оба класса оказываются равными при условии, что они бесконечны.

Таким образом, истинность — ложность в математике есть вопрос вывода, а не реальности.

Мы можем построить алгебру (например, Булева алгебра), где а + а =а (закон идемпотентности).

Истинность — ложность выражения определяется только правилами (интерпретацией) и больше ничем. Вопрос интерпретации связан с тем, что мы хотим получить. Интерпретация должна быть задана эксплицитно с помощью строгих правил дедукции.

Прагматический аспект в нашем примере заключается в выборе интерпретации.

Семиотическая система нужна для познания реальной действительности, а не сама по себе. Выбор интерпретации зависит от наших целей (и этот выбор есть прагматический уровень системы).

Правила образования (т.е. синтаксические правила) первичны. Если задан синтаксис семиотической системы, уже задана система. Синтак­сис — скелет системы.

Любая знаковая система отличается от математической системы тем, что в первой нет аксиом, а во второй есть аксиома.

Очень важно подчеркнуть, что знак является материальным объек­том. Что же делает данную материальную субстанцию знаком (без предполагаемых догадок о том, что за восприятием данного объекта в качестве знака "помимо восприятия существует нечто иное")? Это иное может быть вскрыто в самой сути знака на основе следующего универсального семиотического принципа, выдвинутого Н. Винером: "Организм противоположен хаосу, разрушению и смерти, как сигнал противоположен шуму". Эта метафора, на основе которой определяется материальное отличие знака от шума, и является завоеванием научной мысли нового времени. Знак есть слышимый результат правильного действия мускулов и нервов.

В материальной характеристике знака существенным является правильное или регулярное отношение любого знака к другим знакам, предшествующим и последующим.

Будучи противопоставлен шуму как специфически организованный элемент, знак обладает свойствами повторяемости и условности.

Реальное существование речевого знака ограничено временем его произведения и восприятия. Как определенная мера энергии знак существует ограниченное время. Шум имеет тенденцию возрастать, а организация знака уменьшаться! На известном пределе знак превращается и шум или воспринимается говорящим и слушающим только в качестве шума. Поэтому каждый акт коммуникации соответствует одному набо­ру знаков. Уже говорилось, что функционирование естественного язы­ка — это повторяемость знаков и их последовательностей. Язык как коммуникативный материальный объект отличается от живого орга­низма именно воспроизведением материальных элементов не в рамках "языка" в целом, но лишь в качестве отдельных комбинаций знаков, связанных отношением предшествования и последования.

Признак повторяемости (или воспроизведения) знака по условиям его материальной природы является наиболее существенным для пони­мания структуры естественного языка.

Признак условности является самым "старшим" в определяющем наборе признаков языкового знака и обычно признается ведущим и определяющим. Ф. Соссюр определил в качестве произвольной связь меж­ду понятием и акустическим образом в рамках индивидуальной психи­ки или коллективного сознания. Произвольное отношение между озна­чающим и означаемым выступает у Соссюра в качестве знака. Услов­ность (немотивированность) знака, по определению, является отноше­нием, связью между элементами одного и того же объекта сознания. Иными словами, одна часть сознания (означающее) выступает недетер­минированно по отношению к другой (означаемому). Соссюр указы­вал, что обнаружение произвольности означаемого не дается с первого взгляда, а достигается после многих блужданий.

Рассматриваемые основные свойства языкового знака не исчерпы­вают его сложной природы, однако вполне достаточны для того, чтобы выделить знак вообще в отдельный объект действительности.

Знаковая система есть материальный посредник, служащий обмену информацией между двумя другими материальными системами. Необходимо указать ту более широкую материальную систему, в которую как звено-посредник включается данная знаковая система. Перебрав достаточно большое количество таких систем, мы убеждаемся в том, что их можно разложить в определенной последовательности. Конста­тация этого факта есть семиотический закон.

Итак, знаковые системы в совокупности образуют непрерывный ряд явлений в объективной действительности, континуум. В этой связи Ю.С. Степанов дает следующее толкование понятия информация, кото­рое входит в определение знаковой системы: "Информация всегда есть энергия меньшая, чем та, которая необходима для вещественного существования указанных материальных систем. Энергетические затраты на существование самой знаковой системы пропорциональны энергетичес­кому объему передаваемой информации. Чем более высоко организована знаковая система, тем меньшую часть общей энергии составляет передаваемая ею информация и тем меньше энергия, необходимая для существования самой знаковой системы". В этом смысле знак понима­ется как "состояние знаковой системы в каждый данный момент време­ни, если это состояние отлично от предыдущего и последующего. На­пример, изгиб стебля цветка под воздействием солнечного света есть знак, мы отличаем его от положения стебля до и после этого".

Если знаковая система есть материальный посредник между двумя другими материальными системами, то таков же и знак в простейшем случае:






Система 1 Знак Система 2
Однако в развитых знаковых системах — языках — знак имеет бо­лее сложное устройство. Усложнение заключается в том, что те части обеих систем, которые непосредственно контактируют со знаком, в свою очередь, контактируют друг с другом, и все три системы образуют своеобразное триединство (знаменитый треугольник Г. Фреге). Треуголь­ник Фреге, получивший в дальнейшем развитие в работах Олдина, Рича, Штерна, Ульмана, представляет собой систему противопоставлений зна­ка, понятия и денотата (вещи).