Тимоти Снайдер о тирании. 20 уроков xx века
 Скачать 0.52 Mb.
|
|
9. Будьте внимательны к своему языку ИЗБЕГАЙТЕ ФРАЗ, КОТОРЫЕ ПРОИЗНОСЯТ ВСЕ. ПРИДУМАЙТЕ СОБСТВЕННЫЙ СПОСОБ ИЗЪЯСНЯТЬСЯ И ПОЛЬЗУЙТЕСЬ ИМ, ДАЖЕ ЧТОБЫ СООБЩИТЬ ТО, О ЧЕМ ГОВОРЯТ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ. СДЕЛАЙТЕ УСИЛИЕ И ОГРАДИТЕ СЕБЯ ОТ ИНТЕРНЕТА. ЧИТАЙТЕ КНИГИ. Виктор Клемперер, литературовед еврейского происхождения, обратил свое филологическое образование против нацистской пропаганды. Он заметил, как язык Гитлера отрицает легитимную оппозицию: слово народ всегда означало одних людей в противоположность другим (американский президент употребляет это слово так же), встречи лицом к лицу всегда были противостоянием (по словам нашего президента, победой), а любые попытки свободных людей взглянуть на мир иначе становились очернением лидера (или, как это формулирует президент, клеветой). В наше время политики скармливают свои клише телевидению, где их повторяют даже те, кто хочет с ними поспорить. Телевидение стремится противостоять политической речи посредством передачи изображений, но смена кадров мешает сфокусироваться. Все происходит быстро, но на самом деле ничего не происходит. Каждый сюжет в телевизионных новостях – самый важный, пока его не замещает следующий. Волны бьются о нас одна за другой, но мы не видим океана. 13 Усилие, необходимое для осознания формы и смысла происходящего, требует слов и понятий, которые ускользают от нас, когда мы находимся под гипнозом визуальных стимулов. Потребление телевизионных новостей порой немногим отличается от наблюдения за человеком, рассматривающим картину. Мы считаем этот коллективный транс нормой. Мы постепенно поддались ему. Более полувека назад классические романы о тоталитаризме уже предупреждали о господстве телеэкранов, преследовании книг, сокращении словаря и связанных с этим трудностях мышления. В романе “451° по Фаренгейту” Рэя Брэдбери, опубликованном в 1953 году, пожарные ищут и сжигают книги, в то время как большинство граждан смотрит интерактивное телевидение. В “1984” Джорджа Оруэлла, вышедшем в 1949-м, книги находятся под запретом, а телевидение двустороннее, что позволяет правительству круглосуточно следить за гражданами. Язык визуальных медиа в “1984” крайне ограничен, он лишает людей понятий, необходимых им для осмысления настоящего, памяти о прошлом, предположений о будущем. Одной из задач режима становится дальнейшее обеднение языка путем постоянного удаления слов из каждого нового издания официального словаря. Вероятно, нельзя вовсе избежать экранов, но в двумерном мире мало смысла, если мы не можем защититься от него мысленным щитом, выкованным где-то за его пределами. Когда мы повторяем те же слова и фразы, что появляются в ежедневном медиапотоке, мы соглашаемся с отсутствием более широких рамок. Чтобы такие рамки возникли, нужно больше идей, а для того чтобы появилось больше идей, нужно читать. Поэтому изгоните экраны из своей комнаты и обложитесь книгами. Герои Оруэлла и Брэдбери не могли себе этого позволить – но мы пока еще можем. Что читать? Любой хороший роман оживляет нашу способность к осмыслению неоднозначных ситуаций и оценке намерений окружающих. “Братья Карамазовы” Достоевского и “Невыносимая легкость бытия” Милана Кундеры сегодня вполне подойдут. Роман Синклера Льюиса “У нас это невозможно”, пожалуй, не самое великое произведение искусства, “Заговор против Америки” Филипа Рота лучше. Повесть о тирании и сопротивлении, известная миллионам юных американцев, – “Гарри Поттер и дары смерти” Дж. К. Роулинг. Если вы, или ваши друзья, или ваши дети первый раз не прочли ее в этом ключе, то стоит перечитать. Вот некоторые тексты политической и исторической направленности, которые освещают затронутые нами темы: “Политика и английский язык” Джорджа Оруэлла (1946), “Язык Третьего рейха” Виктора Клемперера (1947), “Истоки тоталитаризма” Ханны Арендт (1951), “Бунтующий человек” Альбера Камю (1951), “Порабощенный разум” Чеслава Милоша (1953), “Сила бессильных” Вацлава Гавела (1978), “Как быть консерватором, либералом и социалистом одновременно” (How to Be a Conservative-Liberal-Socialist) Лешека Колаковского (1978), “О пользе бедствий” (The Uses of Adversity) Тимоти Гартона-Эша (1989), “Груз ответственности” (The Burden of Responsibility) Тони Джадта (1998), “Обычные люди” (Ordinary Men) Кристофера Браунинга (1992), “Все неправда и все возможно” (Nothing Is True and Everything Is Possible) Петра Померанцева (2014). Христиане же могут обратиться к главной книге, которая никогда не устаревает. Иисус проповедовал, что “легче верблюду сквозь игольное ушко пройти, чем богатому войти в Царство Божье”. Нам следует быть скромнее, “ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится”. И, конечно, нам следует позаботиться отличением правды от лжи: “и познаете истину, и истина сделает вас свободными”. 10. Верьте в истину ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ ФАКТАМИ ЕСТЬ ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ СВОБОДОЙ. ЕСЛИ ПРАВДЫ НЕТ, ТО НИКТО НЕ МОЖЕТ КРИТИКОВАТЬ ВЛАСТЬ, ПОТОМУ ЧТО ДЛЯ ЭТОГО НЕТ НИКАКОЙ ПОЧВЫ. ЕСЛИ ПРАВДЫ НЕТ, ЗНАЧИТ, ВСЕ – СПЕКТАКЛЬ. ЧЕМ БОЛЬШЕ КОШЕЛЕК, ТЕМ ОСЛЕПИТЕЛЬНЕЕ ЗРЕЛИЩЕ. Вы подчиняетесь тирании, когда отказываетесь делать различие между тем, что вы хотите услышать, и тем, что есть на самом деле. Этот отказ от реальности может казаться естественным и даже приятным, но его результат – ваше поражение как личности и, как следствие, коллапс любой политической системы, которая опирается на индивидуализм. Как замечали 14 исследователи тоталитаризма, такие как Виктор Клемперер, есть четыре вида смерти истины, и мы видели их все. Первый вид – это открытая враждебность проверяемой реальности, которая выражается в том, что выдумки и ложь выдаются за факты. Американский президент делает это очень часто и очень быстро. Во время избирательной кампании 2016 года была предпринята попытка проверить его высказывания, и она показала, что 78 % его заявлений, якобы основанных на фактах, были ложными. Доля лжи столь велика, что даже корректные утверждения на этом фоне кажутся случайными оплошностями на пути к абсолютному вымыслу. Обесценивание мира реального ведет к появлению выдуманного антимира. Второй вид смерти истины – это шаманские заклинания. Как отмечал Клемперер, фашистский стиль опирается на “бесконечное повторение”, призванное сделать выдуманное приемлемым, а преступное – желанным. Систематическое использование прозвищ вроде “врунишки Теда” и “подлой Хилари” переносит на других черты, которые с большим основанием можно было бы приписать самому президенту. Тем не менее, тупо повторяя одно и то же в твиттере, наш президент сумел превратить личности в стереотипы, которые теперь у всех на устах. Заклинания, которые выкрикивают на съездах: “Мы построим стену!” и “Запереть ее!” – не имеют отношения к реальным планам президента, но сама грандиозность этих замыслов выстраивает связь между оратором и его аудиторией. Следующий способ – магическое мышление, или полное приятие противоречий. Во время избирательной кампании президент обещал сократить для всех налоги, уменьшить внешний долг, увеличить расходы на социальную политику и оборону. Эти обещания находятся в состоянии взаимного противоречия. Как если бы фермер сказал, что он возьмет яйцо в курятнике, сварит его вкрутую для жены, потом приготовит яйцо пашот для детей, а после этого вернет его курице нетронутым, и из него вылупится цыпленок. Приятие настолько радикальной неправды требует явного отказа от рационального подхода. Истории Клемперера о том, как в Германии 1933 года он терял друзей на почве магического мышления, сегодня звучат пугающе правдоподобно. Один из его бывших студентов умолял его “отдаться своим чувствам, и [говорил, что] вы должны всегда думать о величии фюрера, а не о тех неудобствах, которые вы ощущаете сейчас”. Через двенадцать лет, после всех ужасов, в конце войны, очевидно проигранной Германией, солдат с ампутированными конечностями говорил Клемпереру, что Гитлер “еще никогда не лгал”. “Я верю в Гитлера,” – говорил он. Наконец, последний вид смерти истины – это необоснованная вера. К ней относятся высказывания в духе самообожествления – когда президент, к примеру, говорит: “Только я смогу это сделать” или “Я – ваш голос”. Когда вера спускается с небес на землю таким путем, уже не остается места для маленькой правды, основанной на личной интуиции и опыте. Клемперер ужасался тому, что это изменение казалось необратимым. Как только истина из области фактов переходила в область пророчеств, отпадала необходимость в доказательствах. В конце войны один рабочий сказал Клемпереру, что “от понимания нет пользы, нужно иметь веру. Я верю в фюрера”. Великий румынский драматург Эжен Ионеско в 1930-е годы наблюдал, как его друзья один за другим скатываются к языку фашизма. Этот опыт лег в основу его абсурдистской пьесы “Носорог” (1959), в которой жертвы пропаганды превращаются в огромных рогатых животных. О том, с чем столкнулся он сам, Ионеско писал: Профессора университетов, студенты, интеллигенты превращались в нацистов, один за другим вступая в “Железную гвардию”. Поначалу они, конечно, не были нацистами. Нас было около пятнадцати человек, мы собирались вместе, разговаривали, пытались найти контраргументы. Это было нелегко… Время от времени один из наших друзей говорил: “Я с ними, конечно же, не согласен, но по некоторым пунктам, тем не менее, следует признать, вот, например, евреи.” и т. д. Это уже был симптом. Недели три спустя этот человек уже был нацистом. Он был захвачен этим механизмом, он все принимал, он становился носорогом. Ближе к концу уже только трое-четверо из нас еще могли сопротивляться. Задачей Ионеско было показать, насколько дикой является пропаганда на самом деле и насколько нормальной она кажется тем, кто поддался ее воздействию. Используя абсурдный образ носорога, Ионеско пытался шоковым приемом заставить людей обратить внимание на странность происходящего. 15 Эти носороги бродят по саваннам нашего сознания. Сегодня мы крайне озабочены явлением под названием “постправда” и склонны думать, что пренебрежение к фактам жизни и создание альтернативных реальностей – это что-то новое, постмодернистское. Но здесь нет почти ничего, что бы Джордж Оруэлл не обозначил еще семьдесят лет назад в своем понятии “двоемыслия”. В своей философии постправда воссоздает абсолютно фашистское отношение к истине – именно поэтому ничто в нашем мире не удивило бы ни Клемперера, ни Ионеско. Фашисты презирали скромную правду повседневного опыта, они любили звонкие слоганы, звучавшие подобно новой религии, и предпочитали красочные мифы журналистике или истории. Они транслировали через новые медиа (которым в то время было радио) барабанный бой пропаганды, который возбуждал в людях чувства прежде, чем они успевали удостовериться в фактах. И сегодня, как и тогда, многие путают веру в отнюдь не безупречного лидера с правдой о мире вокруг нас. Постправда – это предфашизм. 11. Расследуйте РАЗБИРАЙТЕСЬ ВО ВСЕМ САМИ. ПРОВОДИТЕ БОЛЬШЕ ВРЕМЕНИ НАД ДЛИННЫМИ СТАТЬЯМИ. ПОДДЕРЖИВАЙТЕ ЖУРНАЛИСТИКУ РАССЛЕДОВАНИЙ, ПОДПИСЫВАЯСЬ НА ПЕЧАТНЫЕ ИЗДАНИЯ. ОТДАВАЙТЕ СЕБЕ ОТЧЕТ В ТОМ, ЧТО ЧАСТЬ ИНФОРМАЦИИ В ИНТЕРНЕТЕ РАЗМЕЩЕНА С НАМЕРЕНИЕМ НАВРЕДИТЬ ВАМ. НАХОДИТЕ САЙТЫ, КОТОРЫЕ РАССЛЕДУЮТ ПРОПАГАНДИСТСКИЕ КАМПАНИИ (В ТОМ ЧИСЛЕ И ВЕДУЩИЕСЯ ИЗ-ЗА РУБЕЖА). ОТНОСИТЕСЬ ОТВЕТСТВЕННО К ТОМУ, ЧТО ВЫ ОБСУЖДАЕТЕ С ДРУГИМИ. “Что есть истина?” Иногда люди задаются этим вопросом потому, что не хотят ничего предпринимать. Самый обычный цинизм позволяет нам ощущать себя модными и альтернативными даже в тех случаях, когда мы вместе со своими согражданами сползаем в болото безразличия. Именно способность распознавать факты делает человека личностью, а наше коллективное доверие общему знанию делает нас обществом. Личность, которая расследует, – это гражданин, который строит. Лидер, который недолюбливает расследователей, – это потенциальный тиран. Нынешний президент во время своей кампании заявил российскому пропагандистскому медиа, что американские “медиа отличаются невероятной нечестностью”. Он много раз выгонял журналистов со своих пресс-брифингов и регулярно провоцировал у публики ненависть к прессе. Подобно лидерам авторитарных режимов, он обещал подавить свободу слова законодательно, чтобы заглушить критику. Подобно Гитлеру, президент использовал слово “ложь” применительно к фактам, которые были ему не по нраву, и представлял работу прессы как кампанию против себя лично. Гораздо вольготнее он чувствует себя с интернетом, своим источником ошибочной информации, которую он транслирует миллионам людей. В 1971 году, наблюдая, как в Соединенных Штатах распространяется ложь о вьетнамской войне, политический мыслитель Ханна Арендт находила утешение в том, что в свободном обществе факты обладают способностью побеждать вымысел: “В обычных обстоятельствах лжеца опровергает действительность, для каковой нет замены; независимо от ширины того полотна вымысла, которое может соткать опытный лжец, его никогда не будет хватать, даже если он прибегнет к помощи компьютеров, чтобы прикрыть всю необъятность реальности”. В том, что касается компьютеров, это уже не так. На президентских выборах 2016 года двумерный мир интернета играл более важную роль, чем трехмерный мир человеческих контактов. Агитаторы, обходившие дома избирателей, встречали удивленные глаза американских граждан, столкнувшихся с тем, что им приходится обсуждать политику с человеком из плоти и крови вместо того, чтобы получать подтверждение своих взглядов из ленты фейсбука. В рамках двумерного интернет-мира возникают новые общности, невидимые при свете дня, – племена с определенными взглядами на мир, легко поддающиеся манипуляциям. Существует и сетевой заговор: его цель – заставить вас постоянно сидеть в интернете в поисках заговора. Необходима печатная пресса, где истории могут развиваться на странице и в наших головах. Что значат слова президента о том, что женщины должны сидеть дома, что беременность – это “неудобство”, что матери не выдают стопроцентный результат на работе, что женщин следует 16 наказывать за аборты, что женщины – “невежи”, “свиньи” или “собаки” и их можно подвергать сексуальным посягательствам? Что значит, что шесть из президентских компаний стали банкротами, а его предприятия финансировались таинственными денежными вливаниями от неких структур из России и Казахстана? Мы можем услышать об этих вещах из разных медиа. Однако, когда мы слышим об этом с экрана телевизора, мы склонны втянуться в логику спектакля. Когда мы узнаем об одном скандале, он пробуждает у нас жажду к следующему. Стоит подсознательно принять, что мы смотрим реалити-шоу, а не размышляем о реальной жизни, – и уже ни один кадр не сможет политически повредить президенту. Драматизм реалити-шоу должен нарастать с каждым новым эпизодом. Посмотрев видео с президентом, исполняющим казацкие танцы под аплодисменты Владимира Путина, в следующий раз мы, вероятно, захотим увидеть, как он делает то же самое уже в костюме медведя и с пачкой рублей в зубах. Лучшие представители бумажной прессы позволяют нам задуматься о том, что́ эти, казалось бы, разрозненные обрывки информации могут значить для нас и нашей страны. Но если поделиться статьей в социальных сетях легко может каждый, расследование и написание текста – это тяжелая работа, которая требует времени и денег. Прежде чем высмеивать “мейнстримные медиа”, обратите внимание, что они перестали быть мейнстримом. Напротив, высмеивание стало мейнстримом и легко дается, в то время как настоящая журналистика неудобна и трудна. Попробуйте сами написать достойную статью, которая требует работы в реальном мире: путешествий, интервью, общения с источниками, исследования бумажных документов, проверки фактов, написания и редактуры черновиков – и все это в сжатые и жесткие сроки. Если вам понравится это занятие – ведите блог. А тем временем больше доверяйте тем, кто зарабатывает этим на жизнь. Журналисты не более совершенны, чем люди других профессий. Но те, кто придерживается журналистской этики, работают на принципиально ином уровне, чем те, кто ее не придерживается. Нам кажется естественным, что мы платим водопроводчику или механику, но новости мы хотим получать бесплатно. Если бы мы не платили за ремонт кранов или машины, мы бы не рассчитывали на питьевую воду или исправный автомобиль. Отчего же тогда мы должны строить свои политические суждения на основе нулевых вложений? Мы получаем то, за что заплатили. Если мы действительно стремимся к фактам, интернет дает нам завидный инструмент для их передачи. У тех, кого я цитирую в этой книге, не было в распоряжении ничего подобного. Лешек Колаковский, великий польский философ и историк, эпиграфом из которого открывается эта книга, потерял свое место в Варшавском университете за то, что выступил против коммунистического режима, и был лишен возможности публиковаться. Первая цитата в этой книге взята из статьи Ханны Арендт “Мы беженцы” – поразительной работы, автору которой удалось спастись от ужасов нацизма. Блестящий ум Виктора Клемперера, которым мы сегодня так восхищаемся, сохраняется в памяти потомков только благодаря его тайному дневнику, который он упрямо вел в нацистские времена. Это помогало ему выжить: “Дневник был моим шестом канатоходца, без которого я бы уже тысячу раз свалился вниз”. Один из важнейших мыслителей среди антикоммунистических диссидентов 1970-х годов Вацлав Гавел посвятил свое главное эссе “Сила бессильных” философу, который умер вскоре после допроса чешской секретной полицией. В коммунистической Чехословакии это эссе ходило по рукам нелегально, в нескольких копиях – в Восточной Европе вслед за русскими диссидентами это называли “самиздатом”. “Если краеугольным камнем системы является «жизнь во лжи», – писал Гавел, – то ничего удивительного, что основной угрозой ей становится «жизнь по правде»”. Поскольку в интернет-эпоху мы все издатели, каждый из нас несет некоторую личную ответственность за всеобщее чувство правды. Если мы серьезно относимся к поиску фактов, каждый из нас сможет произвести небольшую революцию в работе интернета. Если вы сами проверяете информацию, вы не будете рассылать липовые новости другим. Если вы читаете тех журналистов, которым у вас есть основания доверять, вы можете передать другим то, что они узнали. Если вы делаете ретвиты только тех авторов, которые следуют журналистской этике, вы вряд ли опуститесь до общения с троллями и ботами. 17 Мы не видим тех, кому вредим публикацией фальшивок, но это не значит, что мы не вредим. Представьте, что вы за рулем автомобиля. Даже если другого водителя не видно, вы стараетесь не столкнуться с его автомобилем. Вы знаете, что ущерб будет обоюдным. Каждый день, раз за разом вы защищаете другого человека, не видя его. Точно так же, хотя мы и не видим другого человека за компьютером, мы несем свою долю ответственности за то, что он читает в интернете. Если мы научимся избегать насилия над разумом других невидимых обитателей интернета, то и они научатся поступать так же. А затем, возможно, и весь наш интернет-трафик перестанет выглядеть как одна большая кровавая авария. |