Кубиц Г.В. Риторика для юристов. Учебное пособие для студентов всех форм обучения специальности 030900 "Юриспруденция" Челябинск 2012 ббк я7 Учебное пособие по учебному курсу Риторика для юристов Автор составитель канд филолог наук

• Название: Учебное пособие для студентов всех форм обучения специальности 030900 "Юриспруденция" Челябинск 2012 ббк я7 Учебное пособие по учебному курсу Риторика для юристов Автор составитель канд филолог наук
• Анкор: Кубиц Г.В. Риторика для юристов.doc
• Дата: 19.05.2017
• Размер: 2.98 Mb.
• Имя файла: Кубиц Г.В. Риторика для юристов.doc
• Тип: Учебное пособие; #7912
• страница: 25 из 28

13. Спасович В.Д. Речь в защиту Дементьева
Господа судьи! Хотя судьба, а может быть, и жизнь трех людей висит на конце пера, которым суд подпишет свой при­говор, защита не станет обращаться к чувству судей, играть на нервах, как на струнах. Она считает себя не вправе при­бегнуть к такого рода приему, потому что настоящее дело похоже на палку, которая имеет два конца. Один только ко­нец рассматривается теперь, другой еще впереди. В этом деле так слились два элемента: то, что сделал солдат, и то, что сделал офицер, что разделить их можно только мысленно, а в действительности оно и неразделимо: насколько смягчит­ся участь солдата, настолько отягчится участь офицера, на­сколько палка опустится для одного, настолько она подни­мется для другого. Подсудимый находится в очень трудном положении, вследствие особенностей военного судопроиз­водства, вследствие примечания к статье 769, в силу кото­рого ввиду соображений высшего порядка поручик Дагаев не может быть вызван в суд. Его отсутствие чрезвычайно затрудняет работу разоблачения истины, разбирания, кто го­ворит правду, кто говорит неправду. Если бы Дагаев был на суде, если бы он мог живым словом передать подробности происшествия, то как человек молодой, образованный, мо­жет быть, он и изменил бы отчасти показания, данные им на предварительном следствии, и, может быть, участь под­судимого была бы смягчена. Но если даже он и не изменил своих показаний, то из слов его, из образа действий на суде сквозила бы та истина, до которой приходится теперь до­бираться путем весьма трудным, окольным путем соображе­ний, сопоставлений, сравнений, заключений. Путь этот тре­бует большого хладнокровия, нужно приступить к делу со скальпелем в руках, с весами, как для химического анализа, и только таким образом, сказав сердцу, чтобы оно молчало, обуздав чувство, установить факт. Раз установив факт, мож­но будет дать чувству разыграться против того, кто окажется виновным, дать место состраданию к тому и другому, потому, что обе стороны одинаково нуждаются в нем, потому что офицер, если не оклеветал, то ввел в искушение своим обра­зом действий солдата и виновен в том, что ему грозит те­перь тяжкое наказание. Тогда можно будет руководствовать­ся соображениями, почерпнутыми из сферы военного быта, из сознания глубокой необходимости строгой дисциплины. Но до установления самого факта нельзя руководствоваться этими соображениями; до установления факта для суда не существует офицера и нижнего чина, а существует только Дагаев и Дементьев.

Приступая к установлению факта, защита не может дер­жаться того порядка, которого держалась обвинительная власть, которая начала с конца. Все дело развивалось весьма логически с первого шага; с первого шага события, логически развивавшиеся, довели до последнего результата.

Следует начать сначала с Даниловой и ее собаки.

На улице Малой Дворянской есть большой дом, занимае­мый внизу простонародьем; бельэтаж занимает Данилова и другие жильцы, затем в мезонине живет Дементьев с женой и дочерью. У Даниловой есть собака, большая и злая. Из при­говора мирового судьи видно, что она бросалась на детей и пугала их. 5 апреля настоящего года эта собака ужаснейшим образом испугала малолетнюю дочь Дементьева, которую отец страстно любит, ради которой он променял свою свобо­ду на военную дисциплину. Девочка шла с лестницы по пору­чению родителей; собака напала на нее, стала хватать ее за пятки. Малолетка испугалась, закусила губу в кровь и с кри­ком бросилась бежать. На крик дочери отец выбежал в чем был, в рубашке, в панталонах, в сапогах, не было только сюр­тука. Он простой человек, он нижний чин, ему часто случа­лось ходить таким образом и на дворе, и в лавочку. А тут рас­суждать некогда, собака могла быть бешеная. Собаку втаски­вают в квартиру, он идет за ней, входит в переднюю и заявляет: «Как вам не стыдно держать такую собаку». Чтобы он сказал что-нибудь оскорбительное, из дела не видно; Данилова на это не жаловалась. Все неприличие заключалось в том, что он вошел без сюртука, в рубашке и с палкой; Данилова говорит, что он ударил собаку, он говорит, что собака сама на него лая­ла и бросилась. Насчет неприличия существуют понятия весь­ма различные. К человеку своего круга относишься иначе, чем к человеку низшего круга. Если человек своего круга войдет в гостиную без сюртука, на него можно обидеться. Но Демен­тьев, хотя и кандидат, нижний чин, он знал свое место в доме вдовы надворного советника и не пошел дальше передней. Данилова оскорбилась тем, что простой человек вошел в ее переднюю без сюртука, и это неудовольствие увеличилось до того, что из-за него ее пригласили к мировому судье. С дама­ми пожилыми, воспитанными в старых понятиях, чрезвычай­но трудно бывает рассуждать об обстоятельствах, касающихся их лично. Дама, может быть, очень благородная, очень сер­добольная, но ей трудно втолковать, что право, что не право, трудно заставить ее стать на объективную точку зрения по личному вопросу, трудно дать почувствовать, что то, что не больно ей, другим может быть больно. В семействе Данило­вой сложились, вероятно, такого рода представления: собака нас не кусает, на нас не лает; невероятно, чтобы она могла кусаться и пугать кого-нибудь. Собака невинна, а люди, кото­рые возводят все это на нее, кляузники. Данилова никого не зовет к мировому судье, почему же ее зовут? Это кровная оби­да. По всей вероятности, тут и образовалось такое представ­ление, что не жильцы - жертвы собаки, а сама владелица ее -жертва людской злобы, она, надворная советница, страдает от какого-то нижнего чина, от солдата! Все эти соображения, конечно, были переданы Дагаеву, когда он пришел 7 числа с тещей, служанкой и женой. Жена передавала, что они страда­ют от нахала, жильца мезонина. По всей вероятности, тут яви­лись внушения такого рода: «Ведь это солдат, ведь вы офицер, покажите, что вы офицер, проявите свою власть, призовите, распеките солдата, ему нужно дать острастку». Нужно извест­ного рода мужество, известного рода твердость характера, чтобы противостоять этим внушениям, когда внушают люди весьма близкие, весьма любимые. Должно явиться сильное желание показаться героем. Вот почему Дагаев, не рассуждая, поверив вполне тому, что ему передавали, приказал позвать к себе солдата. Это была с его стороны чрезвычайно важная ошибка, которая положила основание всему делу. Он не имел ни малейшего права звать к себе кандидата. Скорее, между Дементьевым и Даниловой был спор гражданский, который должен был разрешить мировой судья. Всякий офицер мо­жет требовать от нижнего чина почтения не только для себя, но и для своего семейства, когда солдат знает, что это семей­ство офицера, и образом своих действий относительно это­го семейства сознательно оскорбляет офицера. Но Дементь­ев даже не знал о существовании Даниловой до 5 апреля; что в семье были офицеры, он узнал только 7 числа, когда его стали звать к офицеру. При таких обстоятельствах заяв­лять превосходство своего офицерского звания над челове­ком, который связан по рукам и по ногам военной дисцип­линой, звать его по этому частному делу в квартиру Данило­вой было действием совершенно неправильным. Дементьев не пошел, и вследствие этого его обвиняют по статье 113 за неисполнение приказания начальника. Применить эту ста­тью к человеку в положении Дементьева, на взгляд защиты, чрезвычайно трудно. Было ли здесь приказание начальни­ка? Нет, потому что Дагаев не командовал в той команде, в которой состоял подсудимый. По статье ПО оскорбление нижним чином всякого офицера приравнивается к оскор­блению начальника. Но это дело совершенно другого рода, оно основано на других соображениях. В законе есть целый ряд преступлений: неповиновение, неисполнение требова­ний и т.п. Кто бы ни был нижний чин и кто бы ни был офи­цер, если нижний чин оскорбил его, то он наказывается как оскорбивший начальника. Но статья 113 говорит только о неповиновении начальнику, о неисполнении приказания подчиненным. Давать ей более широкое толкование значи­ло бы ставить всех солдат в такую страшную зависимость от всех офицеров, которая едва ли согласна с пользами и требо­ваниями дисциплины. Затем самое слово приказание очень неопределенно в законе. При сравнении этой статьи закона с подобными же статьями в других законодательствах ока­зывается, что в прусском, например, употреблен термин «служебное приказание», и это весьма понятно. Точно так же и у нас нельзя понимать это слово в неограниченном смысле, подразумевать под ним всякое приказание. В самом законе есть постановление, что если нижний чин совершит по тре­бованию начальника деяние явно преступное, то он все-таки отвечает. Следовательно, из общего понятия о приказании исключаются приказания явно преступные. То же самое мож­но сказать и о приказаниях явно безнравственных, как если бы, например, офицер, приказал солдату привести к себе его жену или дочь. Вообще законность или незаконность прика­зания имеют гораздо более значения, чем предполагает пред­ставитель обвинительной власти. По прусскому кодексу, ко­торый считается лучшим, нижний чин, получивший неза­конное приказание, может сделать представление начальнику, он должен исполнить приказание, но имеет право жаловать­ся, и во всяком случае эта незаконность приказания значи­тельно ослабляет и смягчает его вину. Поэтому никак нельзя подводить действие Дементьева, то, что, он не отправился в квартиру Даниловой, под неповиновение. Если же суд, вопреки доводам защиты, признает подсудимого виновным в неповиновении, то он должен будет в весьма значитель­ной степени смягчить размер ответственности Дементьева, потому что приказание было незаконное, и если бы оно было исполнено, бог знает, в каком положении был бы теперь подсудимый. Его зовут в дом, где против него вооружены и где нет ни одной души, которая могла бы свидетельствовать за него. Если на улице его чуть не зарубили, то то же могло произойти и в квартире. На улице, по крайней мере, нашлись свидетели, которые подтверждают, что и того и этого не было. Дементьев боялся столкновения с офицером, он предвидел сцену, в которой ему, человеку почти равному, который к пас­хе, может быть, получит производство в офицеры, грозит, что его могут съездить по физиономии, он боялся этого и потому не пошел.

С двух часов квартира Дементьева была почти постоян­но в осаде до шестого часу, когда произошла катастрофа. В продолжение трех часов Дагаев, решившись вызвать Дементьева и распечь, употребляет все меры, чтобы поставить на своем, причем каждая неудачная попытка увеличивает его раздражение, усиливает его гнев.

Напомнив показание самого Дагаева о посылке сначала кухарки, затем двух городовых, наконец, дворника, принес­шего ответ, что «если офицеру угодно выйти, то я готов с ним объясниться», ответ, вследствие которого, по словам Дагаева, у него явилась мысль жаловаться по начальству на солдата, почему он и вышел из квартиры Даниловой.

Чтобы жаловаться начальнику, нужно знать, кто этот на­чальник; Дагаев этого не знал; ему известно было только, что Дементьев кандидат; для того чтобы узнать, кому жало­ваться, он послал дворника за домовой книгой; но дворник еще не возвращался, когда Дагаев вышел из квартиры Дани­ловой. Значит, офицер пошел совсем не для того, чтобы жа­ловаться начальнику Дементьева. Это можно доказать и дру­гим путем. По словам самого Дагаева, прошло пять-шесть минут между тем временем, как он сошел, и тем временем, как вышел Дементьев; по показанию Даниловой, прошло четверть часа между его уходом и возвращением. Если при­нять, что все последующее совершилось чрезвычайно быст­ро, почти мгновенно, то следует предположить, что не ме­нее двенадцати минут прошло между тем временем, когда Дагаев вышел от Даниловой, и тем временем, когда совер­шилась катастрофа. Что же он делал это время? Шел к на­чальнику Дементьева? Начальник Дементьева живет в кре­пости, и за это время можно было бы дойти почти до Тро­ицкого моста. Итак, он не шел, он поджидал Дементьева, который, как ему было известно, часто выходит из дому. Можно себе представить, насколько разгорячило это ожида­ние его гнев. Наконец, Дементьев вышел, катастрофа про­изошла. В этой катастрофе есть множество существенных вопросов, которых не выяснило следствие, как, например, вопрос о шинели, о ссадине на подбородке Дементьева, об оторвании его уса. Дементьев не помнит, когда он потерял этот ус, как быстро шли события. Но как ни быстро они шли, их можно разделить на два момента: один - до обнажения сабли офицером и другой - после обнажения. До обнажения сабли происходил только крупный разговор у подъезда на улице. Увидев офицера, Дементьев делает ему под козырек; при этом движении, так как шинель его была в накидку, Дагаев не мог не увидеть нашивок, которые находятся у него на рукаве и которые должны бы были установить некоторое отличие между Дементьевым и простым, нижним чином; он не мог не увидеть георгиевского креста, который так уважа­ется всеми военными людьми. Но Дагаев говорит, что орде­нов не было. Откуда же взялись ордена, лежавшие на земле, которые видели в первую минуту схватки два свидетеля: мальчик Лопатин и Круглов? Не могли же они быть подбро­шены до события, когда неизвестно было, чем оно разре­шится; не могли они быть подброшены и после, потому что в то время, когда катастрофа еще не была окончена, в кори­дор вошли люди и видели эти ордена лежащими.

Начинается разговор; по мнению представителя обвини­тельной власти, вопрос относительно этого разговора может быть разрешен только безусловным принятием одного из двух показаний: показания офицера или подсудимого. Но защита полагает, что в этом деле весьма важно показание свидетеля, в котором не сомневается сам прокурор, мальчика Лопатина. Мальчик рассказал вещи весьма ценные: о шинели, о волосах и пр. Это все такие обстоятельства, которые приходилось слы­шать в первый раз. Из показаний мальчика видно, что офице­ру не было нанесено оскорбление солдатом. Но если даже не дать веры показанию мальчика, то из простого сопоставле­ния двух рассказов - рассказа офицера и рассказа солдата -для всякого непредупрежденного человека станет ясно, что правда находится не на стороне Дагаева.

Если принимать за достоверное показание офицерское только потому, что оно офицерское, независимо от всяких дру­гих причин, то защищать Дементьева невозможно. Но стран­но, что это офицерское показание находится в несомненном, решительном противоречии с тремя генеральскими отзыва­ми, которые заслуживают внимания. Есть люди, о которых, не зная, как они поступили в данном случае, можно сказать наверное: «Я знаю этого человека, он честен; он не мог ук­расть». То же самое можно сказать относительно Дементьева: если по отзывам одного из генералов, Осипова, он характера тихого, смирного, если по отзыву генерала Платова, он строго исполняет свои служебные обязанности, если по отзыву ге­нерала Фриде - это такой человек, в котором военная дис­циплина въелась до мозга костей, то решительно невероятно, как такой человек мог совершить то, что ему приписывают. Это идет вразрез со всем его прошедшим.

Дементьев, сходя, держит руку под козырек; сам офицер признает это, он говорит только, что он то поднимал руку, то дерзко опускал. Если он решился явно грубить, то ему неза­чем было держать руку под козырек. Прокурор ставит в вину подсудимому, что после первого столкновения он бежал в дом, а не на улицу, где легче мог укрыться. Но Дементьев не знал, что его будут рубить, он знал только, что с ним грубо обращаются, что офицер его может ударить в лицо, и потому движение его назад весьма характерно; оно может быть объяснено только стыдливостью, нежеланием, чтобы люди видели, как с ним обращается офицер. Ввиду всех этих сооб­ражений защита считает совершенно доказанным, что рас­сказ солдата верен и что оскорбления словами офицера со стороны Дементьева не было.

Затем является обнажение сабли. Тут, в этой сцене в коридоре, есть два вопроса довольно загадочные: первый вопрос о шинели; была ли она застегнута или нет, и когда она была сброшена; второй - о ссадине на подбородке и об отсутствии правого уса. От сабли раны имеют форму ли­нейную, а эта ссадина имеет вид кругловатый, следо­вательно, она произошла не от сабли; точно так же не саб­лей мог быть отрезан ус, она слишком тупа для этого. Что­бы вырвать ус, нужно было выдернуть его рукою. Чтобы объяснить факт исчезновения этого уса, нужно обратиться к тому порядку, в котором были нанесены раны, и по ним проследить ход событий. Первая рана, которую Дементьев получил еще на лестнице, была рана на правом глазу, пересекающая верхнее веко правого глаза, идущая через висок и теряющаяся в волосах. Если допустить, что эта рана была нанесена в то время, когда офицер с солдатом стояли лицом к лицу, то, значит, офицер держал свою правую руку наискосок, так что конец шпаги задел сначала веко правого глаза и, разрезав кожу, прошел через висок. Другая рана -на макушке головы, следующая к левому уху; это опять рана, которая должна была быть нанесена наискосок от полови­ны головы и затем скользнула по голове. Затем есть две сса­дины на внутренней поверхности левого предплечья у кон­ца локтевой кости. По этим ссадинам можно заключить, что Дементьев защищал себя локтем, а не руками, как показы­вали свидетели. Вот порядок ран по рассказам свидетелей и даже по рассказу самого Дагаева.

Спрашивается, к какому же моменту следует отнести сры­вание погон, самый важный, самый существенный вопрос в деле. По словам Дагаева, он вынул шпагу еще на улице и на улице ударил Дементьева в спину. Удар по плечу в шинели мог быть не почувствован солдатом, но, вероятно, этот удар и согнул шпагу. Затем, говорит Дагаев, когда они уже были в коридоре, «я хотел нанести, а может быть, и нанес удар сол­дату, когда он вцепился в мои погоны и оторвал их». Значит, по показанию самого Дагаева, срывание погон произошло после того, как он стегнул Дементьева шпагой по глазу и эта шпага произвела тот рубец, который проходил до волос. Если принять в соображение показание мальчика, который видел, как офицер сталкивал солдата с лестницы, то легко предста­вить, что офицер сначала сбросил шинель и левой рукой схва­тился за ус, а правой нанес удар, после чего, по его словам, солдат вцепился в его погоны. Можно ли допустить нечто подобное со стороны Дементьева? Такой сильный удар по глазу, рассекающий веко, удар, от которого не могло не забо­леть яблоко глаза, должен был на 30, 40 секунд совершенно лишить человека способности относиться сознательно к тому, что происходит вокруг него; у него движения могли быть только рефлекторные. Обыкновенно между получаемым впе­чатлением и движением человека становится целая область размышлений, соображений, привычек, то, что составляет характер человека. Но здесь этого быть не могло, здесь был такой беспромежуточный переход от удара к рефлексу, что если бы в ту минуту, как Дементьев получил этот удар, он раздробил офицеру голову, ударил его в лицо, он должен бы быть признан сделавшим это в бессознательном состоянии. Прокурор доказывал, что суд не вправе признать бессозна­тельности, потому что не было экспертизы. Экспертиза нуж­на только для определения болезненного состояния; но, кроме болезни, есть еще целая громадная область того, что называ­ется аффектами, сильными душевными волнениями, вызван­ными внезапным событием. Всякому известно, какое силь­ное впечатление производит испуг на организм не только людей, но и животных. Известно, что делается с медведем, когда он чего-нибудь испугается. Для такого рода явлений нет экспертов. Следовательно, есть основание допустить у Дементьева после полученного им удара такое бессознатель­ное состояние, при котором ему не может быть вменено в вину, что бы он ни сделал.

Но если даже допустить, что он не лишился сознания, защита не понимает, почему прокурор отрицает, что было со­стояние необходимой обороны. При всей строгости воинско­го устава, ограничивающего необходимую оборону, он все-таки допускает ее в отношении начальника, если действия этого начальника угрожают подчиненному явной опасностью. А тут разве не было явной опасности? Ведь смертью могло угро­жать нападение на человека безоружного, которому наносят удары в голову, а бежать некуда. Он хотел бежать к себе в квартиру, но его стащили вниз, мало того, оторвали ус. Опас­ность была неминуемая, неотвратимая.

Но, несмотря на такую возможность защищать подсу­димого на основании состояния необходимой обороны, за­щита не прибегла к ней вследствие глубокого убеждения, что не Дементьев сорвал погоны с офицера. В каком бы по­ложении человек ни был, у него не может быть двух идей в одно и то же время. Очевидно, что в ту минуту, когда Де­ментьеву нанесли удар по глазу, в нем прежде всего должно было заговорить чувство самосохранения и не было места другим размышлениям. Между тем предполагают, что в ту минуту, когда Дементьев получил удар, за которым грозили последовать другие, он совершил в уме следующий ряд сил­логизмов: «Офицер меня обидел, надо отомстить офицеру. Как ему отомстить почувствительнее? Что у полка знамя, то у офицера эполет, погоны - символ чести. Сорвать пого­ны - самое чувствительное оскорбление; дай-ка я сорву с него погоны, а потом подумаю, как спастись, если до того времени меня не зарубит мой противник, который может искрошить меня, как кочан капусты». Вот какие соображе­ния должны бы были быть у него, если бы он решился со­рвать погоны и привел в исполнение свое намерение. Но это психологическая невозможность. Если бы элемент ме­сти примешивался к чувству самосохранения, то он попы­тался бы ударить по той руке, которая наносила удары, выр­вать шпагу, нанести удар в лицо, сделать, одним словом, что-нибудь, чтобы защититься. Между тем ничего этого не было. Мало того, есть еще другие обстоятельства, которые наводят на мысль, что обвинять Дементьева в срывании погонов с Дагаева невозможно. Одно из таких важных об­стоятельств - это тот погон, с которым Дементьев пошел к начальству. Если бы Дементьев проделал в сознательном состоянии то, что ему приписывают, сорвал погоны, что­бы отомстить, то это движение должно было оставить след в его сознании и первым его делом, когда ему подсовывали этот погон, было бы отбросить его, чтобы не установить никакой связи между собой и этим погоном. Он же, напро­тив, берет его самым наивным образом и заявляет, что вот по этому погону можно узнать офицера, и в участке только узнаёт, что его обвиняют в срывании погон.

Но, спрашивается, кто же сорвал эти погоны? Кто-нибудь должен же был их сорвать. Если не Дементьев, то необходи­мо предположить, что Дагаев. Защита могла бы не касаться этого предположения, с нее довольно, если суд будет внут­ренне убежден, что Дементьев не мог совершить этого сры­вания; но чтобы досказать свою мысль до конца, она должна сознаться, что выйти из дилеммы нельзя иначе, как предположив, что погоны сорваны офицером. Для этого нет необходимости делать обводного предположения, которое было высказано прокурором, что офицер, видя, что увлекся, понимая, что ему грозит большая ответственность, хотел под­готовить средство к защите, хотя защита не может согласиться с опровержением, представленным на это предположение прокурором, а именно, что Дагаев был в состоянии сильно­го гнева, при котором невозможен такой холодный расчет. Нужно отличать гнев как аффект от гнева как страсти. Гнев, который разжигался в течение трех последовательных часов, был уже не аффектом, а страстью, под влиянием которой че­ловек может действовать с полным сознанием последствий. Но во всяком случае нет надобности в этом предположении, возможно и другое. Очень может быть, что Дагаев не был в таком хладнокровном состоянии, когда влетел со шпагой в руке в коридор. Он, кажется, из тифлисских дворян, он уро­женец юга, где люди раздражаются скорее, чувствуют жи­вее, чем люди северного климата, более сдержанные, более флегматичные. Очень может быть, что такой человек, придя в ярость, теряет сознание, готов сам себя бить, способен сам себя ранить. Он мог сорвать один погон, когда сбрасывал шинель, другой после и забыть об этом. Против этого при­водят то, что он сейчас же заявил о срывании погона. Но в том-то и дело, что первый человек, которого он увидел пос­ле этого события, была Данилова, и ей он ничего об этом не сказал. Он заявил о срывании у него погонов в первый раз в участке, через четверть часа или двадцать минут после того, как виделся с Даниловой. Этого времени было совершенно достаточно, чтобы пораздумать, сообразить, не зная, как он потерял погоны, он мог прийти к заключению, что, вероят­но, их сорвал солдат и занес об этом обстоятельстве в про­токол, видя в нем средство защиты себя. Самое показание Дагаева подтверждает мысль, что он мог сорвать погоны с себя и не заметить этого. В этом показании Дагаев отрицает такие факты, которые были совершены при многочисленной публике. Так, он говорит, что не бил на улице Дементьева, когда люди видели, что он бил; говорит, что не вынимал шпаги, когда люди видели, что он вынимал ее. Поэтому мож­но утверждать, что он был в таком же разгоряченном состо­янии, как Дементьев, хотя стал в него по доброй воле, и что он мог действительно многого не помнить.

Подводя итоги всему сказанному, я не могу прийти к другому заключению, как то, что Дементьев не виновен, и прошу его оправдать, оправдать вполне еще и потому, что это событие особого рода, это такая палка, которая действи­тельно должна кого-нибудь поразить. Его она поражает не­справедливо. Она должна обратиться на кого-нибудь дру­гого. Я полагаю, что к военной дисциплине совершенно применимо то, что говорили средневековые мыслители о справедливости - основа царства есть правосу­дие. Я полагаю, что правосудие есть основание всякого ус­тройства, будет ли то политическое общество, будет ли то строй военный. Дисциплина, если брать это слово в эти­мологическом значении, есть выправка, обучение началь­ников их правам, подчиненных - их обязанностям. Дис­циплина нарушается одинаково, когда подчиненные бунту­ют и волнуются, и совершенно в равной степени, когда начальник совершает то, что ему не подобает, когда челове­ку заслуженному приходится труднее в мирное время пе­ред офицером своей же армии, нежели под выстрела митурок, когда георгиевскому кавалеру, который изъят по за­кону от телесного наказания, наносят оскорбление по лицу, отрывают ус, когда лицо его покрывается бесславными руб­цами. Я вас прошу о правосудии.

Речи современных судебных ораторов

СВИРИН ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ Адвокат Московской городской коллегии адвокатов.     Родился 12 апреля 1963 года в Рязанской области. В 1988 году окончил с отличием судебно-прокурорский факультет Саратовского юридического института. Затем работал в прокуратуре Москвы, Международной организации по защите прав человека, Правительстве Москвы.     С 1994 года – член Межреспубликанской коллегии адвокатов, затем – Московской городской коллегии адвокатов. Был заведующим ЮК № 33 МГКА. Член Международного Союза адвокатов и Международного Союза журналистов.     Является соавтором книг: Юридическая энциклопедия – том "Работа", "Тюрьмы и колонии России", "100 современных афер". Имеет ряд публикаций в журналах "Российская юстиция", "Юрист".     Специализация: имущественные споры, защита прав потребителя, корпоративное право, арбитражный процесс.     Кавалер ордена Почета.     Кандидат юридических наук.     Хобби: литературное творчество, журналистика.

№ 1. Речь адвоката Свирина Ю.А. в защиту Землянского Андрея Павловича
УВАЖАЕМЫЙ СУД!
Мой подзащитный, Землянский А.П. обвиняется в совершении преступлений предусмотренных ст. ст. 169-1 ч.3 УК РСФСР (в редакции ФЗ от 01.07.1994 г.) и 194 ч.2 УК РФ. А именно в том, что он в сентябре-декабре 1996 г. систематически нарушал таможенное законодательство и уклонялся от уплаты таможенных платежей.
Данное уголовное дело в отношении Землянского, Юсилевича, Власова и Иванова было выделено из дела № 569 16.01.2001 г. Московской транспортной прокуратурой. Собственно говоря, само постановление о выделении уголовного дела и явилось основанием для дальнейшего уголовного преследования вышеперечисленных лиц, в т.ч. и Землянского. В материалах отсутствует постановление о возбуждении уголовного дела в отношении Землянского. В то время как судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ в своем постановлении отметила: «По смыслу ст. ст. 232,345 УПК РСФСР, проведение предварительного следствия по материалам, выделенным из дела в отдельное производство в отношении иного лица по новому обвинению без возбуждения уголовного дела, является существенным нарушением уголовно процессуального законодательства» (Бюллетень ВС РФ № 4 2002г. стр.13). Уголовное дело № 569 было возбуждено не в отношении Землянского, следовательно, в отношении него, прежде чем выделять дело в отдельное производство, необходимо было возбудить уголовное преследование и только потом выполнять необходимые следственные действия, в т.ч. и привлекать его в качестве обвиняемого. Исходя из вышесказанного, следует, что к настоящему времени уголовного дела в отношении Землянского не возбуждено, все следственные действия следует признать не допустимыми, т.к. они выполнены с нарушением уголовно-процессуального законодательства. А при таких обстоятельствах напрашивается сам по себе вывод о том, что в отношении Землянского следует вынести оправдательный приговор. (Это позиция защиты с процессуальной стороны).
Однако вина моего подзащитного не доказана и в ходе проведения недопустимых следственных действий. На чем же строит свое доказательство вины государственное обвинение? В первую очередь, на материалах ревизий, и, прежде всего ст. лейтенанта таможенной инспекции Журавлевой.

Хотелось бы отметить, что в соответствии с п.5 Приказа Минфина РФ, МВД РФ, ФСБ РФ от 7 декабря 1999 г. № 89н/1033/17, которым было утверждено «Положение о порядке взаимодействия контрольно-ревизионных органов… при назначении и проведении ревизий» под ревизией понимается «система контрольных действий по документальной и фактической проверке обоснованности совершенных организацией хозяйственных и финансовых операций в ревизуемом периоде или достигнутых результатов ее финансово-хозяйственной деятельности». А какие же задачи ставит перед ревизорами следователь Крючков? Он просит дать оценку правомерности деятельности Фонда по получению в льготном таможенном режиме поставок кофе в определенный период. И просит определить, допущены ли нарушения таможенного законодательства. Исходя из вышеупомянутого Положения, следователь не может ставить перед ревизорами правовые вопросы. А Журавлева, отвечая на них, выходит за рамки своей компетенции и превышает полномочия.
Далее. В соответствии с п. 17 вышеназванного Положения при проведении ревизии должны присутствовать должностные органы, материально- ответственные лица ревизуемой организации и необходимо получение от них объяснений. Однако как мы видим из многочисленных актов ревизий, по настоящему уголовному делу, ни в одной из них не принимали участие должностные органы и иные лица, и от них не бралось объяснений. Да и сама Журавлева в судебном заседании показала, что при проведении ревизии должностные лица ревизуемых организаций ею не привлекались. Предполагается, что и по этому основанию заключения ревизора по настоящему уголовному делу следует признать не допустимыми, и они не могут быть положены в основу обвинения, т.к. они выполнены с нарушением Закона.
А теперь перейдем конкретно к каждому акту ревизий. Акт ревизии от 31.08.2000 г. (л.д.167 т.1) также следует признать незаконным и не допустимым. Данная ревизии, как следует из самого акта выполнялась Журавлевой с 01.04.99 г. по 31.08.2000 г. А постановление следователя о назначении ревизии (л.д. 166 т.1) датировано 01.06.2000г. Как могла ревизор Журавлева начать ревизию без постановления следователя? В судебном заседании она вразумительного ответа на этот вопрос не дала.
В своем акте от 31.08.2000 г. Журавлева говорит о руководителях АОЗТ «РАУТ-Р», ООО «Компания РАУТ», ТПФ «РАУТ-Р», «РАУТ-Холдинг» и др. (т.1 стр.167) как об обвиняемых. А обвинение им было предъявлено после 01.09.2000 г. Это свидетельствует о необъективном и предвзятом отношении таможенного инспектора Журавлевой к данному делу. Данную ревизию необходимо было поручать независимым ревизорам. Кроме того, в этом же акте Журавлева утверждает, что грузы (имеется в виду кофе) были оплачены. Данный вывод основывается лишь на документах, большей частью представленных в ксерокопиях, имеющих различное происхождение и наименования: письма от АО РАУТ, ООО Компании РАУТ, письма СЕПН НЕСТЛЕ, ООО НЕСТЛЕ ФУД и др. В материалах дела отсутствуют подлинные банковские документы, свидетельствующие об оплате в валюте грузов. Непонятно как по ксерокопиям писем имеющим неизвестное происхождение делается однозначный вывод об оплате грузов ООО «РАУТ». При допросе же в зале судебного заседания Журавлева сказала, что она подготовила такой акт, какой нужен был следователю. Поэтому об объективности данного акта говорить не приходиться.
В своем постановлении о назначении дополнительной ревизии (л.д.384 т.1) следователь установил границы исследуемого периода — по декабрь 1996 г. А Журавлева по непонятным причинам исследует материалы по февраль 1997 г.(т.1 стр. 386-393) акт от 09.11.2000 г. И опять в зале судебного заседания все та же Журавлева пояснила, что она вышла за рамки постановления следователя только потому, что ей было так удобно для подсчета. В этой связи хотелось бы отметить, что в обвинении говориться о неправомерной деятельности подсудимых с сентября по декабрь 1996 г. с перечислением товара якобы ввезенного в Россию без уплаты таможенных платежей, с указанием объемов и сумм, с перечислением ГТД, инвойсов и т.д. А по акту Журавлевой, если исходить из сроков, которые она исследовала, товар ввозили в Россию с нарушением таможенного законодательства с сентября 1996 по февраль 1997 г. Тогда либо следователь не прав, т.к. за более короткий период, по логике, должно быть завезено меньше товара, либо Журавлева ошибается.
Другим своим постановлением о назначении дополнительной ревизии следователь устанавливает верхнюю границу исследуемого периода по январь 1997 г. (т.16 стр.280). Однако все та же Журавлева проводит исследование по март1997 г. (т.16 л.д. 281-284) акт от 10 января 2001 г. И в постановлении следователя ставится задача выяснить движение валютных средств. В акте же говориться о движении рублевых средств. В самом же акте нет списка исследуемых документов. В этом случае непонятно, какими же документами оперировала Журавлева, какие документы ею были исследованы. Ни следователь, ни государственное обвинение как будто этого всего не замечают и на основании вышеупомянутых актов делают вывод о том, что подсудимые ввозили в Россию кофе с уклонением от уплаты таможенных платежей, причем все это сопровождается цифрами неизвестно откуда взявшимися.
В актах ревизии также есть ссылки на неизвестные и отсутствующие в деле документы:
1. По акту дополнительной ревизии от 10 января 2001 г. не приложены банковские выписки. Поэтому проверить правильность и полноту исследования не представляется возможным.
2. В этом же акте Журавлева ссылается на электронные копии ГТД. Никаких распечаток, подтверждающих ее анализ в деле нет (т.16 л.д.281 и далее).
3. По акту ревизии от 31 августа 2000 г. в каждом эпизоде ревизор ссылается на некую инструкцию водителю (т.1 л.д.171 эпизода 1). В материалах дела данный документ отсутствует. Происхождение, местонахождение и назначение данной инструкции неизвестно.
4. По акту ревизии от 31 августа 2000 г. ревизор в эпизодах 10-12, 17-19, 25-27 ссылается на некие доверенности, выписанные для сопровождения определенными лицами автомашин с грузом с терминала СОФИ до места их таможенной очистки. Однако в материалах дела указанные документы отсутствуют.
В своих актах Журавлева утверждает, что весь так называемый «контрабандный» кофе по 53-м эпизодам обвинения реализовывался фирмами «Роланда» и «Гарольд-96». Но данный вывод опровергается отсутствием каких-либо подтверждающих документов и актами ревизий названных фирм. Такими домыслами проникнуты все акты ревизора Журавлевой. Приведу примеры:
1. Журавлева делает вывод о том, что груз был доставлен заказчику на основании доверенности на получение машины на представителя фирмы «РАУТ». И здесь неизвестно какую фирму имеет в виду Журавлева. Фирм с созвучным названием «РАУТ» было четыре. С вышеуказанными доверенностями товар следовал с транспортной стоянки СОФИ на таможню (стоянку при таможне). Кто же забирал товар после таможенной очистки и куда он дальше следовал, неизвестно, так как в материалах дела нет документального соответствующего подтверждения.
2. Журавлева утверждает, что окончательным получателем товара была фирма ООО «Компания РАУТ»,которая в дальнейшем реализовала данный товар на рынке без уплаты таможенных платежей и налогов. В этой связи представляется, что по каждому эпизоду в материалах дела должны быть документальные подтверждения получения товара и его реализации. Поскольку таких документальных подтверждений нет, то данный вывод ревизора следует признать голословным.
3. При каждом упоминании фирмы «ГАРЛАНД МЭНЕДЖМЕНТ ЛТД» Журавлева сопровождает ее определением «подставная». Непонятно, на основании каких доказательств ревизор пришла к такому выводу. В материалах дела доказательств такого вывода нет. И наоборот есть письмо № 0897 таможенного атташе Великобритании (т.1 л.д.21-22) что такая оффшорная фирма существует, и претензий к ней с английской стороны нет.
В самих же актах ревизора Журавлевой много путаницы, ошибок. Вот характерные примеры.
1. В первом эпизоде номер автомашины, упоминаемый ревизором, не соответствует ни одному документу, приведенному в т. 2.
2. т.1.л.д.169 -доверенность на имя Нудельмана от БФСЭЗСМ на получение с СВХ СОФИ автомашины с № В580 АМ47-(оригинал). В материалах эпизода указываются разные номера доверенности, но никак не № в580АМ47.
3. В описании 2-го и 3-го эпизода Журавлева приводит номер автомашины из 1-го эпизода. (т. 2 л.д. 175).
4. При анализе документов 2-го эпизода № исследуемого ей сертификата соответствия качества не соответствует № сертификата, находящемуся в материалах эпизода. В этой связи непонятно что же исследует ревизор.
5. т.1 л.д.272, п.2 выводы по эпизоду 28. Ревизором упоминается фамилия Борисов, в то время как по документам значится Нудельман. И таких ошибок много.
6. В ряде эпизодов, например 36 и 37, ревизор ссылается на доверенность, находящуюся в материалах и указывает ее номер. Однако такого документа нет. В л.д. 310 т.1 п. 4 и 7 ревизор ссылается на доверенность в материалах эпизода 31. Однако такой доверенности там тоже нет.
7. т.1 л.д.301-302 эпизод 35: «23) Подтверждение об оплате 10.12.96 фирмой РАУТ через фирму GMLtd суммы 894223,10 долл. Поступившей на счет,1622307 фирмы NWTC-копия(изъято в фирме НЕСТЛЕ) на 2-х листах с печатью фирмы Нестле, подтверждающий перевод денег 10.12.96 в CITIBANK LONDON для фирмы Нестле--NWTC--VeVey от клиента под номером 081576 фирмы GM по заказу 358122.01 с номером распечатки 566025,выставленного платежа по Formatted memo.»
Несоответствия:
а) сумма –235526,40 долл. США;
б) нет там слова РАУТ, а только GARLAND MANAGEMENT;
в) нет слова CITIBANK LONDON;
г) не 358122,01, а 358120,01;
д) не 566025, а 566929.
Все эти ошибки оказывают прямое влияние на выводы ревизора, в связи с чем данные выводы нельзя признать правильными и объективными. Все вышесказанное относилось только к ревизиям, проводимым таможенным инспектором Журавлевой, в которых, как уже выше упоминалось, указывалось, что все кофе реализовывалось через фирму РАУТ. Но в деле есть и другие документальные ревизии, выводы которых противоречат выводам Журавлевой.
Так в постановлении о назначении дополнительной документальной ревизии от 01.02.99 (т.16 л.д. 1) были поставлены следующие вопросы:
1. Установить получение АОЗТ «РАУТ»… кофе… от ПОО Бюро Фонда СЭЗСМ с 1996г. по март 1997г.
2. Установить фирмы, которым поступал кофе… от «РАУТ»
3. Установить фирмы, которым перечислялись денежные средства от АОЗТ «РАУТ» за кофе.
Согласно выводам ревизора Болдыревой от 28.05.99 (т.16 л.д.17-19) «Денежные средства от реализации кофе за период с 1.09.96 по 01.04.97 в АОЗТ «РАУТ» не поступали и другим фирмам не перечислялись». Мы видим явное несоответствие в выводах двух ревизий. Однако следователь и, следовательно, обвинение упор делают только на выводы Журавлевой, и на основании этих выводов строится само обвинение и доказательство вины.
07.04.99 следователь выносит постановление о назначении дополнительной ревизии и поручает ее сотрудникам Департамента государственного и финансового контроля и аудита Минфина РФ (л.д. 34 т.16). Из акта ревизора Янишевской от 09.07.99 (т.16 л.д.35-81) следует, что «За период с 09.96 по 12.96 был получен товар от ООО «Компания РАУТ» на сумму 4804,6 тыс.рубл. из которых кофе на сумму 4166,7 тыс. руб. (45911,4 кг), в том числе марки «НЕСТЛЕ» на сумму 1896,7 тыс. руб. (18419,3 кг) После реализации ООО «РОЛАНДА» перечислила в ООО «Компания РАУТ» 4600,7 тыс. руб.
В тоже время, согласно вынесенным постановлениям о привлечении в качестве обвиняемых, ООО «КОМПАНИЯ РАУТ» реализовала через ООО «РОЛАНДА» по 53-м эпизодам кофе марки «НЕСТЛЕ» на сумму 31871,79 тыс. руб. (418425 кг), что явно противоречит выводам ревизора. Создается такое впечатление, что следователь брал эти цифра «с потолка». Без всякого обоснования.
Далее. При проведении ревизии по ООО «Компания РАУТ» (л.д.96-134 т.16) акт от 18.08.99, ревизору Саенко были предоставлены учредительные документы, банковские выписки, платежные документы по все счетам, справки ГНИ, отчеты за проверяемый период, контракты на поставку товара, копии ГТД. Из этих документов усматривается, что ООО «Компания РАУТ» заключила 6 контрактов с иностранными фирмами на поставку кофе. «Общее количество кофе 215334 кг. Фактурная стоимость 1116852 дол.(5528900 руб.). Оплата за него произведена в полном объеме. В период с сентября по декабрь 1996 г.(согласно копиям ГТД) поставлено кофе – 75909 кг. Фактурной стоимостью 377218 дол. (2017062 руб.). Кроме того, ООО «Компания РАУТ» приобретало товар на Российском рынке. За период с января 96 г. по март 97 г. ООО «Компания РАУТ» перечислило различным фирмам 50507352 руб., в том числе в ООО «НЕСТЛЕ ФУД» А за период с сентября по декабрь 1996 г. на счета ООО «Компания РАУТ» поступили денежные средства от 25 фирм в сумме 17591185 руб. И наличная выручка в размере 4792750 руб.». Из данного заключения можно сделать вывод (согласно копиям ГТД), что ООО «Компания РАУТ» только за сентябрь-декабрь 1996г. завезла с уплатой все таможенных платежей кофе на сумму около 2 млн руб. Далее из акта следует, что ООО «Компания РАУТ» приобрело товар:
– завезло с уплатой все таможенных платежей на 2017062 руб.
– купила за рубли у ООО «НЕСТЛЕ ФУД» на 6863212 руб.
– купила за рубли у других фирм на 9030643 руб.
Итого 17910917 руб.
Продало товар:
– получило от ООО «РОЛАНДА» 4600630 руб.
– от других покупателей 12990555 руб.
– наличная выручка 4792750 руб.
Итого 22383935 руб.
В тоже время в постановлениях о привлечении в качестве обвиняемых стоимость кофе составляет 31871789 руб.
Из этого можно также сделать вывод, что если бы ООО «Компания РАУТ» реализовала товар через ООО «РОЛАНДА» и ООО «Гарольд 96», как сказано в обвинении, то выручка составила бы, как минимум стоимость товара приобретенного —17910917 плюс стоимость контрабанды 31871789, что равняется сумме около 50 млн. руб., а не 22383935 руб. Кстати, в акте от 09.07.99 сказано, что ООО «Гарольд-96» в указанный период вообще не платило в ООО «Компания РАУТ». А в акте Журавлевой говорится, что ООО «Компания РАУТ» в указанный период продавало кофе через ООО «Гарольд 96».
В соответствии с актом ревизии от 20.08.99 (ревизор Каюмова) (л.д.200 т.16) в исследуемом периоде ЗАО «РАУТ-Холдинг» приобретало товар только на Российском рынке.
В соответствии с актом ревизии от 25.08.99 (т.16 л.д.246) ревизором Ивановой сделан вывод о том, что ЗАО «ТПФ РАУТ-Р» в исследуемый период операций не проводила.
Из вышеперечисленных актов ревизии следует, что АОЗТ «РАУТ» и ЗАО ТПФ «РАУТ-Р» в 1996г. не работали, а ООО «Компания РАУТ» и ЗАО «РАУТ-Холдинг» получили продукцию «НЕСТЛЕ» за рубли от ООО «НЕСТЛЕ ФУД» Актов ревизий ООО «ГАРОЛЬД-96», ООО «Торговая компания РАУТ» и других в деле нет.
Анализ документальных ревизий, приведенный мною выше, дает однозначный ответ, что выводы, содержащиеся в этих ревизиях, не объективны, не точны и было бы грубейшей ошибкой ссылаться на них в приговоре, как на доказательство вины подсудимых. Да и сами акты ревизий являются недопустимыми доказательствами, поскольку ревизии выполнены с нарушением процессуального закона, о чем я также говорил выше.
А в чем же собственно обвиняется Землянский? Согласно обвинительному заключению: «В том, что являясь менеджером четырех коммерческих фирм в Москве ЗАО «РАУТ», ООО «Компания РАУТ», ЗАО «РАУТ-Холдинг», ТПФ «Раут-Р», вступил в преступный сговор с учредителями данных фирм и другими сообщниками в сентябре-декабре 1996 г. организовавшись в устойчивую преступную группу, систематически нарушал таможенное законодательство. В этих целях он направлял в Московское представительство Швейцарской фирмы «NESTLE…» и ООО «НЕСТЛЕ ФУД» письма для финской компании «WILSON» о переадресовки поступающих из Индии и Франции кофе по контрактам ООО «Компания РАУТ» в адрес предприятия общественной организации «Бюро фонда социально-экономической защиты сотрудников милиции».
Хотелось бы остановиться подробнее, какими же доказательствами оперирует обвинение в доказывании вины Землянского.
1. Землянский якобы является менеджером 4-х компаний. Подробно изучая материалы уголовного дела я не нашел ни одной бумаги, ни одного документа из которых бы было видно, что Землянский работал на 4-х фирмах. При допросе в качестве обвиняемого (т.17 л.д. 217) Землянский просит следователя исследовать его трудовую книжку, в которой абсолютно четко написано где он работает. Однако следователь игнорирует это, упорно утверждая, что Землянский работает на 4-х фирмах «Раут». Каких-либо свидетельских показаний о том, что Землянский работает в 4-х компаниях с похожим названием в ходе судебного заседания мы не услышали. В этой связи я совершенно ответственно заявляю, что данная позиция следователя, а в последствии и обвинения является голым вымыслом, абсолютно не подтвержденная никакими доказательствами. К тому же суд приобщил к материалам дела копию трудовой книжки Землянского, в которой видно, что Землянский работает только в ООО «РАУТ».
2. Что касается устойчивой преступной группы и преступного сговора. В ходе судебного заседания мы слушали многочисленных свидетелей, исследовали письменные материалы уголовного дела и нигде ни разу мы не услышали и не увидели ни одного доказательства существования данной преступной группы или о том, что был сговор между подсудимыми. Чем же обвинение подтверждает сговор и преступную группу. Ответ прост — ничем. Ничем, кроме своей фантазии, неудержимым желанием довести дело до суда, придать ему большое значение, якобы это не простое преступление, а устойчивая организованная преступная группа. Да и привлечь лиц, сидящих на скамье подсудимых, в том числе и Землянского к уголовной ответственности по ст.194 УК РФ можно лишь, вменив им всем квалифицирующий признак – устойчивая преступная группа, где роль каждого исполнителя не имеет значения. В противном случае Землянский не является субъектом преступления ни по одному из двух вмененных ему составов преступления. Как менеджер фирмы он не имеет даже опосредованного значения к уплате таможенных платежей и не должен уплачивать никаких таможенных сборов и налоговых платежей.
3. Что же касается рассылки неких писем, якобы Землянским в адрес Швейцарской и Российской фирм НЕСТЛЕ, то здесь следователь имеет в виду 13 ксерокопий документов (10 факсимильных сообщений и 3 письма), их же упоминает и свидетель Иванова в своих показаниях (т.8 л.д. 414-425). На некоторых из них действительно есть подпись, похожая на подпись Землянского, причем на одних его фамилия напечатана печатными буквами, а на других стоит просто непонятный росчерк. А на некоторых вообще нет ни подписи, ни фамилии. Ни одной оригинальной подписи Землянского на этих документах нет. В этой связи по делу не проводилась подчерковедческая экспертиза подписи Землянского. Более того, на ряде писем стоит факсовая отбивка с номером исходящего факса, свидетельствующим о том, что факс был отправлен вовсе не из офиса фирмы, в которой Землянский работал. Однако следователь утверждает, что это подпись Землянского. На чем основана такая уверенность? И опять вопрос остается без ответа. Таких доказательств нет. Землянский же говорит, что некоторые подписи похожи на его, но выполнены не им. Что же касается возможной рассылки факсов, то Землянский не отрицает, что данное могло иметь место. Поскольку он работал менеджером транспортного отдела и в соответствии с его должностной инструкцией ему в обязанности и было вменено регулировать транспортные потоки, составлять маршрут движения автомашин, заказ автомашин для перевозки кофе в зависимости от того куда и откуда перевозить и в каком объеме. В чем же здесь криминал? Должностная инструкция на Землянского также приобщена судом к материалам уголовного дела. Мой подзащитный был рядовым сотрудником среди десятков других штатных сотрудников фирмы. И привлекать его к уголовной ответственности за то, что он исполнял свои должностные обязанности (даже если он и посылал вышеуказанные факсы) является полным абсурдом.
4. И наконец как отмечают сами эксперты в заключении финансово-экономической экспертизы назначенной определением суда «В материалах дела,представленных к экспертизе имеются письма от АО «РАУТ» и АО «РАУТ-ХОЛДИНГ»,где сообщается,что данные фирмы подтверждают оплату по № № инвойсов. Письма представляют собой ксерокопии,переданные фирме «Нестле» по факсу(печати АО «РАУТ» и АО «Раут-Холдинг» отсутствуют. Что естественно исключает утверждение того,что письма действительно исходили от фирм с созвучным названием «РАУТ» Далее эксперты в своих выводах (п.2) указывают, что на письмах стоит подпись от имени Землянского, а не самого Землянского. И самый главный вывод (п.6): «Факты получения товара (кофе) АОЗТ «Раут», ООО «Роланда», ООО «Гарольд 96», ООО «Компания Раут», ТПФ «Раут-Р», ЗАО «Раут-Холдинг» по представленным материалам не выявлены.
Исходя из вышеизложенного, я считаю, что вина моего подзащитного абсолютно не доказана, и прошу СУД вынести в отношении Землянского оправдательный приговор.

№ 2.

Из книги «Речи судебные и не только» :: Костанов Ю.А., председатель Президиума Московской коллегии адвокатов «Адвокатская палата»