Реферат. Воспитание в семье и школе
 Скачать 180 Kb.
|
|
- Ну, как дела? - Добре. Вечером собираются ребята и смеются: - Чего смеетесь? - Довольно смешно было. - А что? - А он все так же, как вы, делает. Вы говорите: черт вас побери. Он тоже говорит "черт вас побери", только тихоньким голосом. - Ну, а вы слушались? - А как же, мы же видим, что он сердится. Человек не мог повысить голос, но в этом нежном "черт вас побери" он выражал предел своего гнева. Он стал настоящим мастером-воспитателем. А почему он таким сделался? Потому что он доверял мне как руководителю коллектива, потому что он работал в коллективе, потому что он не противопоставлял коллективу свой талант, свои какие-то единоличные достижения. Он жил интересами коллектива и жил в коллективе. Если в школе есть коллектив таких педагогов, для которых успех всей школы стоит на первом месте, а успех его класса стоит на втором месте и затем уже на третьем месте его личный успех как педагога, то в таком коллективе будет настоящая воспитательная работа. Развивая дальше эту мысль, я настаиваю на придании особого значения главе коллектива. У нас в школах есть директор, есть завуч, комсорг, старший пионервожатый... В некоторых школах все эти силы, исключая, конечно, и учителей, подчиняются руководству, доверяют ему и слушаются его, т.е. в тех случаях, когда есть расхождения, поступают все-таки так, как говорит старший. В некоторых же школах не разберешь, кто руководит: и директор руководит, и завуч руководит, и комсорг руководит, и старший пионервожатый руководит, и не разберешь, кто отвечает, кто кого учит, кто кем действительно руководит. Я у себя по штату имел завуча, но ни разу его не приглашал. Мне было очень трудно. Я должен был вести и свою работу, и работу завуча. Кроме того, у меня был еще завод с миллионным промфинпланом, кроме того, у меня было еще общежитие. Следовательно, я должен был заниматься вопросами быта, столовыми, костюмами и т.д. И все-таки я не имел помощника, а работал один. Все остальные были на одинаковых ролях, в одинаковых отношениях друг с другом. Я был руководством в единственном числе. И я от этого выигрывал. В тех случаях, когда есть единое руководство, скорее может быть и единый коллектив. Я не буду дальше рассказывать вам о едином педагогическом коллективе, потому что это увело бы нас очень далеко от темы нашей сегодняшней беседы, но это важнейшее условие правильной воспитательной работы в школе. Вторым важным условием я считаю единый коллектив учеников школы. Я уже писал в "Правде" о том, что у нас нет школьного коллектива, а есть классный коллектив#3. Школьный коллектив как-то не создается. Ученики старших классов не знают учеников младших классов. А если и знают, то относятся к этому так: я ученик 10 класса, я выделен пионервожатым в 5 класс, и я знаю, что делается в моем 5 классе. Это, товарищи, совсем не то. Это не единый школьный коллектив. Школа все-таки разбита на несколько коллективов, и каждый коллектив живет отдельно. Девятый класс знает только себя. Может быть, знает другие девятые классы, но не больше. Я не представляю себе такой работы. Я не сумел бы работать, если бы у меня не было единого школьного коллектива. Я не имею права что-нибудь рекомендовать вам, потому что я был в других условиях, может быть, в лучших условиях, чем вы. У меня был коллектив, который не только учился в школе, но и жил здесь же и работал на заводе же. Вы всегда были вместе. Но, товарищи, я наблюдал в других колониях такое положение, когда и живут вместе, и работают вместе, а все-таки единого коллектива нет, а есть отдельные коллективчики. Далеко не во всех колониях созданы единые коллективы. Очевидно, нельзя отговариваться тем, что это, мол, колония. И в школе можно создать единый коллектив. Во всяком случае, если бы мне сейчас дали школу, то я первой своей задачей поставил бы создание единого школьного коллектива. Что для этого нужно? Я уверен, что для этого нужны единые школьные интересы, единая школьная форма работы, единое школьное самоуправление и, наконец, общение, соприкосновение (членов) этого коллектива. Вопрос о первичном коллективе и общешкольным у нас в методике не разработан, но я считаю этот вопрос важнейшим. Мой отряд в колонии им. Горького, в коммуне им. Дзержинского был для меня главнейшей заботой. Я заботился о том, чтобы этот отряд всегда был цельным, чтобы он не распадался как можно дольше и чтобы этот отряд был обязательно органическим членом целого коллектива коммуны. Если эти две задачи разрешены, то разрешены все вопросы воспитания. Они все легко становятся на свои места. У вас есть такой инструмент, как коллектив школы и коллектив первичный - класс. Коллективы эти расположены близко друг от друга и должны находиться в нормальных взаимоотношениях друг с другом. Когда есть такой коллектив, тогда вопрос об отношении к семье разрешается легче. Конечно, школьный коллектив трудно представить себе без хорошей дисциплины. Возьмем такой чисто технический вопрос, как общее собрание. Общее собрание нужно прежде всего хорошо организовать. Что нужно прежде всего? Прежде всего нужна точность. Общее собрание назначается на 8 часов 30 минут. В 8 часов 29 минут (не 28 и не 30 минут, а точно в 29) дается сигнал, и ровно в 8 часов 30 минут общее собрание открывается. Когда это делается один день, это очень трудно, когда это делается месяц - уже легче, а когда это делается годами - это очень легко. Получается традиция. Каждый сознательный, а впоследствии и каждый коммунар смотрит на часы: 25 минут девятого. Он складывает книжки, инструменты и идет в зал, где будет общее собрание, чтобы потом, когда будет сигнал, не бежать бегом. Если сигнал застанет его за работой, ему придется бежать бегом, иначе он опоздает на собрание. Это входит в привычку. Секретарь совета командиров смотрит на часы и ровно в 8 часов 30 минут говорит: "Объявляю общее собрание открытым". Ни одной минуты мы не потеряли зря. Регламент определяется просто: одна минута по песочным часам. - Дай слово. - Получай. Перевернул песочные часы. Песок высыпался. Минутка кончилась. На общем собрании о деле нужно говорить одну минуту. Сначала было трудно, а потом привыкли, и получалось просто замечательно. Некоторые даже короче говорили. Этот, казалось бы, небольшой вопрос имеет огромное значение. Во-первых, мы могли сказать на общем собрании обо всем. Во-вторых, каждый приучался говорить только то, что необходимо. При таком жестком регламенте люди приучаются говорить очень коротко, не размазывать, не говорить лишних слов. Человек приучается к деловитости. В некоторых случаях, когда вопрос особо важный или когда вносится особо важное предложение, выступающий говорит: - Я не могу уложиться в одну минуту. - Сколько тебе надо? - Три минуты. - Много. - Ну, две минуты. - Получай две минуты. Такие собрания занимали у нас самое большее 20 минут. И никто не опаздывал, никто никого не ждал. Это очень простой и как будто даже не педагогический вопрос - расположение во времени, но он является решающим. Надо выдерживать время, выдерживать точность. Точность - это первый закон. Точность позволяет иметь и ежедневные общие собрания. А общие собрания - это постоянный контроль коллектива, постоянное знание друг друга, постоянное знание дел друг друга и первичного коллектива. Такие собрания я считаю полезным практиковать и в школе. Сначала будет скучно. Десятиклассники будут скучать. Почему? Да потому, что обсуждается поведение малыша и ученика среднего класса. Но когда этот малыш один раз промелькнет на собрании, другой раз, третий, десятиклассники его узнают и невольно заинтересуются им. А потом, глядишь, в коридоре увидят его за какой-нибудь шалостью и вспомнят. "А ведь ты вчера был на общем собрании, отдувался тем, а теперь опять летишь, как сумасшедший!" И малыш поймет, что этот старший был на общем собрании, заметил его и теперь узнал. Это техника, которая, может быть, кажется нелогичной, но которая возникает сама в том коллективе, где практикуются общие собрания. Не поймите меня превратно. Я являюсь сторонником некоторой "военизации". Это не муштровка, а та же экономия сил... Форм много: есть коллективные игры, которые очень увлекают ребят, и другие формы. При такой "военизации" очень легко руководить коллективом и легко ставить и разрешать вопросы вне общих тем. Коллектив - это единое коллективное мнение, это мнение 500 человек, которое выражается даже не в речах, а в репликах. А главное: что один сказал, то и все думают. Вы сами знаете, товарищи, что у ребят именно так бывает. У них удивительная общность взглядов. Один сказал, и все понимают: он не сказал бы так, если бы это противоречило общему мнению. Есть какое-то чутье, какое-то именное общее мнение. Такое коллективное воздействие дает в руки воспитателю, директору большую силу, и при этом силу чрезвычайно нежную, которая еле-еле заметна. Я могу вызвать к себе самых отчаянных "дезорганизаторов", как у вас говорят, и сказать: - Завтра ставлю вопрос на общем собрании. - Антон Семенович, что угодно, как угодно накажите, только не ставьте вопрос на общем собрании. А почему боялись общего собрания? Нужно выйти на середину комнаты, стать и отвечать на все стороны. Только и всего. Это не позор, а ответственность перед коллективом. Организация и воспитание чувства ответственности перед коллективом - это дается трудно, но зато, когда дается, - это очень сильное средство. При этом разрешается проклятый наболевший вопрос, о котором мы толкуем в наших школах, - не выдавать товарища. Это солидарность, обращенная обратной стороной к педагогу. Солидарность несоветская. И она не может быть уничтожена, если нет общественного мнения единого школьного коллектива, созданного единым педагогическим коллективом. Никогда не исчезнет это "геройство" - не выдавать товарища, если не будет общественного мнения. Я достаточно времени помучился над этим вопросом. И я увидел, как в правильно организованном, воспитанном коллективе без моих усилий, без педагогической инструментовки, без каких-то особых методов выросла и укрепилась традиция: никто никогда не приходил ко мне тихонько и не говорил шепотом: "Антон Семенович, я вам что-то скажу". Каждый знал, что, если он это сделает, я его с лестницы спущу. Никаких разговоров на ухо. Вечером на общем собрании кто-то поднимается и говорит: "Произошло то-то и то-то". И никто никакой обиды на товарища не имел за то, что он поднял тот или иной вопрос на общем собрании. Очень часто говорили так: "Такой-то - мой лучший друг, и тем не менее я заявляю протест в связи с его недостойным поведением". Никому из товарищей и в голову не приходило обвинять человека, который так прямо и открыто выступал. Но поведение его не пахнет и героизмом, он делает обычное дело - на общем собрании призывает к ответственности своего товарища. И тогда исчезает отрицательное движение коллектива, когда коллектив становится к педагогам спиной и делает что-то, чего педагоги не видят. В педагогической литературе не разработан самый важный вопрос: какие формы коллектива должны действовать? Почему-то ученые-педагоги считают, что форма не имеет значения. Я с этим не согласен. Форма имеет очень большое значение. У нас, например, был такой порядок. Если командир скажет мне что-нибудь о своем товарище в присутствии других товарищей, я могу ему не поверить, другой может сказать, что это неправда, что дело было не так, я могу вызвать свидетелей, допрашивать, расследовать и т.д. Но если этот командир говорит то же самое вечером, во время рапортов, когда все стояли смирно и когда я тоже стою смирно, когда все друг другу салютуют, я его не проверяю, я ему верю. Такой у нас был закон: рапорт не проверяется. Ребята говорили, что в рапорте командир соврать не может. Торжественная обстановка. Ты рапортуешь. Соврать может только последний мерзавец, последний негодяй. И мы отнеслись к этому делу так: лучше рискнем и не проверим рапорт, чем допустим, что у нас есть такой негодяй. Если он есть, он потом сам проявит себя. Следующий закон, который почему-то не используется в школе. У нас каждый коммунар, только пробыв некоторое время в коллективе, становился настоящим членом этого коллектива, получал значок ФД – Феликс Дзержинский, и с тех пор, как он получал этот значок, ему обязаны были верить на слово, если слово касалось его лично. Если говорил: я там не был, считалось неприличным проверять. Доверие - это первое право. Правда, в некоторых случаях доверия не оправдывали, обманывали. Тогда мы поднимали настоящий скандал. Товарищи требовали исключения из коммуны за нарушение доверия. Это преступление считалось более важным, более сильным, чем воровство, чем невыход на работу. Твоему слову верят, поэтому ты соврать не можешь. Это закон. Это тоже, товарищи, инструментовка. И таких форм инструментовки вы в ваших школах можете придумать множество. Но они будут эффективны только тогда, когда все они будут направлены к созданию единого общественного мнения, единой системы, единой традиции в коллективе. Тогда школьный коллектив делается исключительно мощным средством. Тогда проясняется и вопрос о семье. Я не могу представить себе, чтобы не было такого коллектива, чтобы его нельзя было создать. Возьмите, например, вопрос об отношениях старших и младших, десятиклассников и первоклассников. Надо добиться такого положения, чтобы 8-9-10 летний мальчик смотрел на старшего, на ученика десятого класса, как на свое заветное будущее, чтобы он его любил, чтобы он был в него влюблен, именно влюблен, чтобы он видел в нем что-то более высокое, чтобы старший был для него примером. Тема дружбы младших учеников со старшими - совершенно неизбежная тема, если только вы хотите организовать единый школьный коллектив. Для организации такой дружбы нужно опять-таки применять специальную инструментовку. Не буду сейчас говорить о ней, потому что это далеко заведет нас. Скажу только, что я на протяжении последних восьми лет добивался такой дружбы. У каждого старшего ученика обязательно был так называемый корешок. Это, пожалуй, термин беспризорных, но он у нас укоренился. Он был у нас официальным термином. Каждый имел своего корешка в другом классе, в другом цехе, в другом отряде. Тем не менее они всегда были вместе. Это неразлучная пара, это младший и старший братья, причем старший брат крепко держит в руках младшего. Если младший набедокурил, если он стоит перед общим собранием, то обязательно раздается голос: - А чей он корешок? - Володи Козыря. - Пусть Володя Козырь даст объяснение. И Володя Козырь - комсомолец, ученик 10 класса, семнадцатилетний парень, - вставал и говорил: - Прозевал, я его исправлю, не наказывайте. - Ну, иди, шеф за тебя поручился. Такая дружба старших с младшими создает удивительные отношения в коллективе, придает им такую прелесть, какая бывает только в семье, прелесть отношений младших и старших братьев. Корешки ходили всегда компаниями. Человек десять малышей, и около них столько же старших. Причем товарищи, надо отметить, что старшие умели любить этих пацанов. Отношения старших и младших ребят в наших школах, старшего пионервожатого к младшим, отношения часто официальные, они неестественны. Я добивался очень много. Например, идем мы в поход. Надо сказать, что я со своими ребятами совершил 8 летних походов. Во время походов все идут по взводам, по ротам, по возрасту. Какой-нибудь 14-й взвод далеко отстоит от первого. Там самые маленькие. У них командир. Пришли в лагерь. Разбили палатки. И не было такого случая, чтобы кто-нибудь из старших не сказал: "Антон Семенович, первый взвод займет палатку, а как же корешки будут. Отдельно? Мы хотим с ними вместе". И мы разрешили такую вещь: последние три взвода, т.е. самые маленькие, не имели отдельной палатки: там, где шефы, там и корешки. Они вместе купаются, вместе катаются на лодках, и в кино вместе, и играют вместе. Иногда старшие что-нибудь читают вслух. Никакой школьной воспитательной работы старшие не проводят. Но у них настоящее братство, настоящие братские отношения к малышам. И такое братство сохраняется на всю жизнь. Старшие уезжали потом в вуз, в Москву, и не забывали своих корешков, переписывались с ними. Если старший приезжал в отпуск из вуза, так корешок за три километра бежал встречать его. Без такой инструментовки не может быть коллектива. Вы заметили, товарищи, что здесь пахнет семьей? Если бы в школе была такая дружба, которую всегда легко организовать, этим можно было бы очень многого достигнуть. Такую дружбу можно создать не силами хорошего педагога, а силами хорошего педагогического коллектива и хорошего руководителя. Такую дружбу, товарищи, организовать очень легко, и об этом стоит подумать. Когда есть школьный коллектив, педагогический коллектив и детский коллектив, тогда все воспитательные вопросы становятся на свое место. И тогда высоко взвивается школьное знамя, встает вопрос о чести коллектива. Вопрос о чести коллектива поднимается у нас до сих пор либо очень редко, либо формально - на каких-нибудь заседаниях, во время торжественных заявлений - и не поднимается в быту. Для организации коллективной чести также нужна инструментовка, и очень важная инструментовка. Буду говорить об отдельных деталях. Прежде всего знамя. У нас знамя стояло в кабинете. Бархатный балдахин, под ним знамя. Если нужно было это знамя перенести из одной комнаты в другую, например, на время ремонта, мы делали это очень торжественно. Все надевали новые костюмы. Все 600 человек выстраивались общим строем. Выходил оркестр в 60 человек. Равнялись. Взводные командиры впереди. Затем раздавалась команда: "Смирно!" И знамя в чехле торжественно переносилось из одной комнаты в другую. Мы не могли допустить, чтобы знамя переносилось без отдания почестей. Когда мы шли в город, или в поход, или на прогулку, мы шли со знаменем. Совсем другое дело идти со знаменем. Идешь как-то иначе. А ведь знамя - это только одна из деталей. Но даже с помощью одного знамени сколько можно сделать хорошего, полезного, и как можно все это торжественно обставить. Например, выборы знаменщика. Знаменщик считался у нас самым почетным человеком в коллективе. Его нельзя наказывать, ему нельзя было объявить выговор. Он был неприкосновенен. Он был примером для остальных во всех отношениях. Как проходили у нас выборы знаменщиков? Казалось бы, пустяк выбрать человека, который будет носить знамя. Но мы выбирали лучшего из всего коллектива. Знаменщик - это самый симпатичный товарищ, это самый лучший ученик, это самый лучший стахановец. Знамя служило как бы предлогом для выдвижения человека. Все это, товарищи, основания для того, чтобы сбить коллектив в единое целое. И таких оснований много. Я не буду говорить обо всех. Упомяну об одном только, которое у нас забыто, но которое, может быть, когда-нибудь будет восстановлено, - это труд. Я часто встречаюсь с учениками разных классов, и все они жалуются: некогда учить уроки, нет времени. Я им всегда говорю: "А как же мои коммунары справлялись? У них ведь тоже была десятилетка, как и у вас. Они тоже поступали в вузы, причем для них это было обязательным, необходимым условием". Кроме учебы они 4 часа в день работали на заводе. Это ведь не шутка, а настоящая заводская работа с нормами, да еще со стахановскими методами работы, с двойной и тройной нормой, с определенным процентом брака, с большой ответственностью за порчу и т.д. Выпускали аппараты ФЭД типа "Лейка". Точность до 1 микрона. Шутить нельзя было. А кроме того, на них лежала уборка всего здания, ежедневное натирание полов, мытье стекол, стирание пыли, уборка всех помещений, не только спален, но и коридоров и кабинетов. Авральная работа ежедневно. Утром по сигналу все 600 человек принимаются за уборку. У каждого свой определенный участок. На уборку полагается 20 минут. А потом еще самоуправление, вечерние общие собрания, комсомольская работа, пионерская работа, спортивная работа, работа кружковая. Спортивной работе мы придавали большое значение. Она была поставлена у нас очень серьезно. Если ты в первом взводе, ты должен быть Ворошиловским стрелком. Если ты не имеешь Ворошиловского значка, переходи во второй взвод. А там ты будешь выше всех росто и тебе будет стыдно. Во втором взводе все должны иметь значок ГТО. Если ты не имеешь значка ГТО, переходи в третьий взвод. Обязательной была стрелковая работа, обязательными были прыжки с парашютом. Они должны были расти сильными девушками и мужчинами. Все это требовало времени, и все-таки ребята везде успевали, все делали и еще находили время для отдыха. Я думаю, что и в наших школах могут быть введены трудовые процессы. Спортивная работа должна быть поставлена обязательно. Труд для ребят полезен и необходим. Маркс говорил, что с девятилетнего возраста дети могут принимать участие в производительном труде. Я не понимаю, что такое ребенок десяти лет. Тебе десять лет, ты гражданин Советской республики, и к тебе можно предъявлять соответствующие требования. Если бы у меня была школа, я бы, кажется, на части разорвался, но что-нибудь стал бы делать. Я помню, как мы организовали дело в коммуне им. Дзержинского. Пришел ко мне как-то человек: |