Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей, 2001. Вузов и факультетов, научных работников, следователей, судей и других практикующих юристов. Удк 340. 6 Ббк 88. 4

• Название: Вузов и факультетов, научных работников, следователей, судей и других практикующих юристов. Удк 340. 6 Ббк 88. 4
• Дата: 10.04.2018
• Размер: 1.52 Mb.
• Имя файла: Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей, 2001.doc
• Тип: Реферат; #40786
• страница: 22 из 28

Ложь и борьба с ней.

В допросе обвиняемого одно из центральных мест принадлежит мероприятиям следователя по выявлению, разоблачению и предотвращению лжи. «Обычно принято думать, что нет ничего более случайного, капризного и неподчиняющегося никаким законам, чем ложь. Однако, такое представление неверно. Ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к определенным законам мышления, к определенным формам логики»⁷.

Существует много видов лжи. Есть ложь, целиком состоящая из вымысла. Она встречается редко, ибо легко разоблачается. Более распространена неполная ложь, когда лжец обрабатывает правду, по-своему ее искажая. При этом, стараясь внушить доверие к своим словам, он чаще всего отталкивается от подлинных событий, извращая их только в меру необходимости. Ложные показания в абсолютном большинстве случаев относятся к этому виду, бывают вымышленными лишь в той части, правдивое освещение которой нежелательно для допрашиваемого.

Лгать - всегда значит ставить на место действительности какой-нибудь предпочтительный для лгущего вымысел и заменять действительно происходившие факты такими, какими их хотелось бы представить лжецу. Ложь зачастую носит цепной характер: одна ложь порождает другую и требует согласования с ней ряда взаимосвязанных фактов.

При таком положении ложные утверждения обычно прямо или косвенно приходят в противоречие с той частью показаний, которая правильно отражает действительность. Поэтому нередко бывает целесообразно не прерывать ложь обвиняемого, допустить, чтобы он вошел в противоречие с собственными утверждениями или твердо установленными фактами, и таким путем лишить его возможности привести их в соответствие более удачным объяснением или приспособить к ним другую, труднее опровергаемую ложную версию. Однако следователь не должен провоцировать на ложь.

Излагая свою аргументацию в виде логической цепи суждений, обвиняемый, если он говорит неправду, исходит из ложных посылок либо делает ложные выводы. Зафиксировав эту систему доводов, легче показать ее порочность и убедить допрашиваемого в несостоятельности избранной позиции.

Следователю вообще надо избегать поспешного суждения о ложности показаний, спешить с их опровержением, выражать сомнение либо отрицать все сказанное на допросе без достаточных к тому оснований. Иногда бывает полезно создать впечатление полного доверия сказанному, чтобы не побудить заинтересованных лиц к созданию лжедоказательств, использовать их неподготовленность к новой лжи.

Сделав однажды ложное заявление, человек старается придерживаться своих слов и в дальнейшем. Но подробности рассказа могут быть забыты, они заменяются другими деталями и дополняются новыми подробностями. Поэтому несовпадение показаний как в существенных, так и во второстепенных деталях всегда должно настораживать следователя.

В сознании лгущего одновременно сосуществуют два параллельных события (или два его варианта). Одно из них действительно происшедшее, которое он хочет скрыть; другое вымышленное, о котором он, напротив, намерен рассказать. Таким образом, ему приходится как бы изгонять из памяти то, что произошло (и поэтому хорошо запомнилось), и запоминать то, что лишь придумано (и поэтому запоминается трудней); приходится лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно говорить, и ложью, которой надо заменять утаиваемую правду. При этом более бледное ложное представление тормозится более ярким конкурирующим истинным образом. Одновременно происходит борьба между намерением солгать и естественной правдивостью человека (говорить правду легче, чем измышлять небылицы)⁸.

Лгущий всегда рискует проговориться. Проговорка - это объективно правильная информация, в сокрытии которой может быть заинтересован допрашиваемый, попавшая в его показания вследствие непонимания им значения сообщаемых сведений, либо в результате незаторможенности реакции на поставленный вопрос (неосторожное, непроизвольно вырвавшееся замечание или заявление).

От проговорки нужно отличать оговорку. Случайная фактическая ошибка, оговорка, подлежит исправлению, а проговор-ка, содержащая косвенное признание определенных фактов и зафиксированная надлежащим образом, может иметь уликовое значение. Она бывает особенно важна в тактическом отношении для получения развернутых показаний по вопросам, которые сперва удалось выяснить косвенным путем.

В проговорках то и обнаруживается упоминавшаяся выше виновная осведомленность, то есть такие знания обстоятельств и хода расследуемого события, которыми допрашиваемый может располагать только при условии причастности к преступлению. Однако при оценке подобных высказываний должна быть исключена возможность получения информации из иных источников (участие в следственной деятельности, рассказы других лиц, слухи, сообщения печати и радио).

Для установления истины может иметь значение и обратное явление: незнание допрашиваемым тех обстоятельств и деталей, которые должны быть известны и не могли быть забыты, если показания верны.

Такого рода обстоятельства указывают на ложность показаний (когда, например, человек неспособен правильно описать место происшествия и механизм события, участником которого он якобы являлся, сообщить о ярких фактах, которые якобы произошли в его присутствии, опознать человека или предмет, который должен быть ему хорошо знаком).

Незнание уличает допрашиваемого во лжи, если из его утверждений вытекает обязательность определенных познаний, которые он должен был бы приобрести в прошлом (профессиональная подготовка, владение языками, знание населенного пункта и происходивших в нем событий, знакомство с членами определенного коллектива и т.п.).

Близко к этому и неумение выполнить какие-либо действия или невозможность их выполнения в том порядке и при тех условиях, в которых якобы действовал допрашиваемый. Такие действия, как проверка показаний на месте, предъявление для опознания, следственный эксперимент, наглядно демонстрируют несостоятельность ложных утверждений подследственного, вынуждая сказать правду.

Ложь допрашиваемого хотя и может иметь значение одного из косвенных доказательств, но отнюдь не всегда бывает обусловлена тем, что данное лицо совершило преступление.

Она может быть и защитной реакцией невиновного. Опасение незаслуженного обвинения и наказания нередко толкает подозреваемого на отрицание действительных фактов и ложные утверждения, в которых он ищет средства защиты от ошибочных подозрений.

Даже не будучи заподозрен, невиновный во многих случаях не дает правдивых показаний, искажает факты, опасаясь невыгодного для него стечения обстоятельств и возможности неблагоприятного их истолкования.

Реакция на предъявленное или предполагаемое обвинение приводит к тому, что допрашиваемый сознательно, а порой и неосознанно стремится по возможности умалить свою роль в расследуемом событии, приуменьшить свою вину, утаить наиболее постыдные поступки и побуждения, представить себя в более выгодном свете, изобразить себя жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств, исполнителем чужой воли или лицом, действия которого вызваны несправедливыми поступками других людей. Это особенно характерно для той части показаний, которая освещает субъективную сторону преступления, когда речь идет о причинах и мотивах преступления, о возникновении и формировании умысла, о предвидении результатов преступных действий.

Подобная тенденция, порождаемая иногда непроизвольным желанием освободиться от неприятных воспоминаний, вытеснить их из сознания, накладывает отпечаток на изложение фактических обстоятельств дела. Поэтому психологически оправдано до поры до времени «терпеть полупризнание», не форсируя показаний, перенося получение правдивых объяснений по всем вопросам на более позднее время.

До определенного времени следователь вправе избегать юридической квалификации поступков допрашиваемого и не должен сразу же требовать этого от него. Отнюдь не обязательно, например, сразу же оперировать понятием «кража», допустим другой, менее пугающий синоним. Но в дальнейшем нужно дать содеянному правильную оценку и приучить участвующих в деле лиц к точной терминологии.

В выявлении скрываемых сведений положительную роль играет психологический прием, именуемый методом косвенного допроса. Он выражается в постановке вопросов, которые имеют своей целью получение важных для дела ответов и в то же время не показывают всей значимости выяснения этих обстоятельств. При их формулировке маскируется вопрос, представляющий наибольший интерес для дела и выпячиваются второстепенные моменты.

Интересующие следователя вопросы задаются без всяких акцентов, в будничном, даже небрежном тоне, чтобы не подчеркивать их особого значения. При этом используются различные отвлекающие приемы, при помощи которых переключается внимание допрашиваемого с тех обстоятельств, которые подлежат выяснению, нарочито выделяются несущественные моменты, создается видимость того, что в них и заключен весь смысл допроса.

Этот метод должен служить лишь средством выявления истины путем проверки осведомленности допрашиваемого относительно фактов, которые заинтересованное лицо хотело бы скрыть от следствия.

Многие рекомендации зарубежных криминалистов направлены на использование психологических ловушек для получения признания независимо от того, насколько оно соответствует действительности. В этой связи характерно, что косвенные вопросы ими не отграничиваются от улавливающих, которые совершенно недопустимы с позиций уголовного процесса. Улавливающие вопросы, подобно наводящим, содержат подсказанный обвиняемому внешне приемлемый ответ, который может быть истолкован против него. По существу это означает ловить на слове.

В качестве средства улавливания некоторые зарубежные авторы рекомендуют использовать заведомо ложные утверждения, высказываемые по ходу допроса. Предполагается, что допрашиваемый, подтвердив измышление следователя, будет вынужден затем признать лживость всех остальных своих показаний.

Так, например, если допрашиваемый, ссылаясь на алиби, утверждает, что в определенный вечер находился в кинотеатре, следователь между прочим может заметить, что в те же часы и он там был, и привести какие-нибудь вымышленные детали.

Предполагается, что, если подозреваемый говорит правду, он будет реагировать на замечания следователя, поправляя его в соответствующих местах. Однако такое запутывание может привести к тому, что человек доверится следователю и даст в этой части ложные показания, хотя в остальном говорил правду.

Улавливающие вопросы бывают сконструированы и рассчитаны так, что любой ответ - положительный или отрицательный - будет свидетельствовать против допрашиваемого. Например: «Вы по-прежнему бьете свою жену?». Если допрашиваемого ограничить альтернативой «да» или «нет» (кстати, такое требование предъявляется при допросе с использованием полиграфа), то, как бы он ни ответил, можно с известной натяжкой истолковать ответ как признание того, что в прошлом допрашиваемый избивал свою жену. Подобный метод создает широчайшие возможности для того, чтобы запутать человека, поймать его на случайной оговорке и недопонимании скрытого смысла сказанного.

С целью сокрытия неполноты имеющихся в распоряжении допрашивающего доказательств полезно в расчете на создание у обвиняемого уверенности в наличии достаточных улик представлять дело так, будто следствие интересуют не основные вопросы (которые якобы и без того ясны), а лишь некоторые второстепенные детали расследуемого события. Сочтя возможным осветить отдельные неясные обстоятельства, обвиняемый тем самым ответит и на основные вопросы по делу.

При изложении обстоятельств дела, которые преподносятся как уже установленные, следователь, описывая в ходе допроса то или иное событие, должен опираться лишь на твердо доказанные факты, а обстоятельства сомнительные излагать в общем виде, чтобы ошибочной детализацией не дать понять, что он осведомлен далеко не так хорошо, как хочет показать.

Вопросы, основанные на догадках и непроверенных данных, рекомендуется облекать в форму намеков или придавать им шутливый тон, чтобы в случае их неточности следователь мог прикрыться шуткой.

Нередко у следователя имеются данные о том, что обвиняемый совершил больше преступлений, чем признает, хотя достаточных доказательств этому нет. Тогда задача состоит в том, чтобы создать впечатление, будто следствию известно все, для чего используются имеющиеся доказательства и бесспорно доказанные эпизоды.

По одному из дел о производстве криминальных абортов следователь предупредил обвиняемую, что ежедневно будет доказывать ей по одному эпизоду преступной деятельности, после чего между ней и одной из ее «клиенток» провел очную ставку. Обвиняемая признала этот случай, другие же отрицала. На следующий день была проведена очная ставка со второй женщиной. То же произошло и на третий день. Другими данными следователь не располагал, но своими действиями он убедил обвиняемую в том, что располагает безграничным запасом доказательств. На четвертый день она сама явилась в прокуратуру и рассказала еще о 30 произведенных ею абортах и одном детоубийстве.

Методы психологической диагностики при допросе.

Очень серьезной проблемой психологии допроса обвиняемых и подозреваемых является значение психофизиологических реакций допрашиваемых для выяснения истины. В этом вопросе необходимо различать доказательственное и тактическое значение поведения на допросе.

Поведение допрашиваемого зависит от его темперамента, жизненного опыта, воспитания, характера, воли, физического состояния и иных особенностей личности. Виновность или невиновность, искренность или лживость не могут быть диагносцированы по психофизиологическим симптомам, которые не специфичны для определенных состояний даже одного человека в разное время. Ведь одни и те же эмоциональные переживания могут приводить к различным психофизиологическим реакциям, а одинаковые реакции вызываться разнородными переживаниями. Поэтому в теории отечественного уголовного процесса, нашей следственной и судебной практике поведению обвиняемого и иных участников дела, манере себя вести, экспрессии, мимике, жестикуляции, интонации и физиологическим реакциям не придается никакого доказательственного значения.

Большинство зарубежных криминалистов, рассматривая вопросы обнаружения и оценки физиологических сигналов психологических состояний, не учитывают возможности их различного происхождения и описывают их как однозначные. Значение этих сигналов для установления истины серьезно переоценивается, а истолкование их во многом является произвольным, основанным на случайных наблюдениях.

Например: испарина, пот рассматриваются как признак гнева, смущения, нервозности; изменения цвета лица - бледность - считается признаком страха и хорошей уликой виновности; румянец указывает на стыд; пересыхание рта (глотание, облизывание губ, жажда) рассматривается как характерный признак обмана; усиленное биение пульса, наблюдаемое на венах рук, артериях шеи, считается признаком лжи; состояние рук (теребление, сжатые кисти, локти, прижатые к бокам) рассматривается как признак нервозности, настороженности; нарушение дыхания расценивается как показатель обмана; ерзание на стуле, частая перемена позы, потирание лица и волос, изменение положения ног, спазматическое движение горла, обкусывание ногтей и так далее считаются свидетельством внутреннего беспокойства субъекта.

Наряду с этими явлениями в качестве психологических симптомов рассматриваются и обратные процессы: сдержанность, заторможенность, полное подавление эмоций и т.п.

Одним из распространенных психологических методов, разрабатываемых в зарубежной криминалистике для получения показаний обвиняемого, его изобличения во лжи и определения причастности к преступлению, является метод ассоциативных реакций.

Появление этого метода относится к 1880 году. Более полувека его сторонниками проводилась большая экспериментальная работа в психологических лабораториях Европы и Америки и был опубликован ряд работ.

Он основан на том, что определенные факты и явления, будучи связаны ассоциациями, служат взаимными сигналами друг для друга и вызывают в сознании человека представления о соответствующих фактах из той же совокупности.

При этом различаются обычные ассоциации, которые основаны на явлениях повседневной жизни (так ассоциируются «молоток -гвоздь», «лампа - свет» и т.п.) и индивидуальные ассоциации, которые присущи только лицам, пережившим определенную ситуацию. Предполагается, что обычные и индивидуальные ассоциации легко дифференцировать. Так, на сигнал «молоток» лицо, не причастное к преступлению, обычно ответит «гвоздь», «стучать» или что-либо в том же роде. Преступник же, убивший свою жертву молотком, должен вспомнить о пролитой крови. Он затруднится в немедленном ответе либо назовет слово, связанное с совершенным преступлением.

Условием применения этого метода является предварительное составление с учетом обстоятельств дела списка слов-стимуляторов, на каждое из которых допрашиваемый отвечает первыми, пришедшими на ум словами.

В числе стимуляторов находятся критические слова, так или иначе связанные с событием преступления, и нейтральные, но необходимые для сравнения и контроля. Критические стимуляторы вызывают беспокойство у виновного, что отражается на быстроте реакции и содержании ответа.

Наряду с допросом подозреваемого (обвиняемого) авторы метода ассоциативных реакций рекомендуют проводить контрольное исследование лица, не имеющего отношения к расследуемому событию. Сравнительное исследование быстроты реакции на критические и некритические стимуляторы позволило установить, что реакции на некритические сигналы примерно стабильны и имеют незначительные отклонения. Напротив, быстрота критических реакций каждый раз различна, ибо самоконтроль допрашиваемого в этих случаях затруднен более эмоциональным отношением к вопросу и ответу.

Имеющиеся в зарубежной литературе рекомендации по практическому применению этого метода сводятся к следующему. Если, например, совершение преступления связано с использованием красных чернил и в ответ на слово «красный» названо слово «чернила», то это считается более подозрительным, чем, скажем, ответы «роза», «закат» или «шляпа». Должна также вызывать подозрение и реакция, которая лишена всякой связи с выданным сигналом (например, «красный - дуб»), ибо это свидетельствует о заранее подготовленном «дежурном» ответе на критическое слово -раздражитель.

Вариантом того же метода является получение «потока ассоциаций», когда допрашиваемый отвечает на сигнал не односложно, а свободно излагая систему фраз. Предложен и такой метод, когда испытуемый вставляет в прочитанное ему предложение недостающее слово, которое, как полагают авторы, виновный должен почерпнуть из своего преступного опыта.

Анализируя научную обоснованность и практическую применимость ассоциативного метода допроса, необходимо отметить следующее.

Условием его применения должна быть достаточно полная осведомленность лиц, ведущих расследование, об обстоятельствах преступления, чтобы правильно наметить слова-стимуляторы, относящиеся к делу. Между тем в начале расследования обстоятельства события, как правило, бывают известны весьма приблизительно.

Далее, не существует специфических реакций у очевидцев происшествия, отличных от реакций виновных лиц. Ассоциации тех и других могут оказаться сходными. К тому же вообще очень многие лица бывают осведомлены о преступлении из сообщений прессы, слухов и рассказов очевидцев. Вследствие этого их реакции мало чем будут отличаться от реакций виновного.

И, наконец, нельзя забывать, что в силу повторяемости жизненных явлений, способов совершения и сокрытия преступлений и сходства во многих чертах тех или иных обстоятельств в различных уголовных делах, человеческие ассоциации нередко становятся стереотипными. Соответственно их словесное выражение оказывается сходным у многих людей. Поэтому каждый допрашиваемый может реагировать на словесные сигналы как виновный и, наоборот, преступник, пользуясь ассоциациями-стереотипами, окажется вне подозрений.

Совершенствуя методы диагностики, зарубежные психологи в дополнение к ассоциативному эксперименту воспользовались приборами, регистрирующими физиологические параметры организма.

Постепенно были приняты на вооружение известные в медицинской клинике приборы, фиксирующие мышечные движения, колебания кровяного давления, пульса, дыхания, количества гемоглобина в крови, электропроводности кожи, биотоков мозга и прочее.

Так, за рубежом возникли полиграфы, получившие вначале рекламное название «лайдетектор» - обнаруживатель лжи. К середине тридцатых годов лайдетектор завершил свое триумфальное шествие и занял прочное место в полицейских органах армии, государственных учреждениях и частных фирмах США.

Процедура испытания на полиграфе близка к ассоциативному эксперименту, только в отличие от него допрашиваемый реагирует не на слова-раздражители, а на систему критических и нейтральных вопросов.

Избирательность и дифференцированность физиологических реакций испытуемого фиксируются регистрирующим устройством и указывают на безразличное или аффективное отношение к вопросам оператора.

В действительности полиграф является физическим прибором для выявления эмоциональных реакций любого типа, а не для обнаружения лжи. Ложь или правда - это этические и правовые понятия, никакими приборами их зарегистрировать нельзя.

В этой связи нужно заметить, что критика зарубежной практики в нашей литературе подчас носит поверхностный характер, когда говорят о лженаучных средствах и реакционных технических методах полицейской работы. Машина не может быть реакционной, прибор не бывает ненаучным. Он или работает - или не работает.

Такие приборы успешно используются для медицинской диагностики и контроля за физиологическим и эмоциональным состоянием космонавтов. Практика же применения их в процессе доказывания была единодушно осуждена отечественными учеными. Тем не менее, когда будет разрешена техническая проблема дистанционной регистрации психофизиологических состояний, с помощью бесконтактных датчиков, то есть без укрепления на теле человека специальных электродов (такая задача близка к осуществлению), может возникнуть вопрос об использовании полиграфа в оперативно-тактических целях.

Соглашаясь с тем, что поведение на допросе не является доказательством, некоторые юристы полагают, будто устность и непосредственность нашего процесса требуют оценивать показания с учетом поведения допрашиваемого.

Такой взгляд усматривается в рассуждениях Я.О. Мотовиловкера по поводу устности и непосредственности при оценке показания обвиняемого. «Возможность наблюдения за поведением обвиняемого, - говорит он, - является одним из условий оценки показаний»⁹.

В сущности это тоже означает признание доказательственного значения реакций допрашиваемого. Устность и непосредственность обеспечивают наиболее полную и тщательную проверку показаний. Однако их оценка ни в какой степени не может быть основана на том, что остается за рамками процесса.

Несмотря на то, что поведение допрашиваемого не имеет доказательственного значения, оно вовсе не безразлично для следователя. Тонкий наблюдатель способен иногда подметить и правильно понять признаки, указывающие на некоторые чувства, побуждения и намерения людей.

Причем основную роль играет здесь не общее состояние человека (волнение, смущение и пр.), оно может быть естественной реакцией на сам факт допроса, а изменение в его состоянии по ходу следственного действия: особое беспокойство или замешательство, вызванное определенным вопросом или предметом, стремление уклониться от освещения тех или иных обстоятельств дела, умолчание или отказ давать показания. Такие признаки служат своеобразными сигналами, указателями, которые имеют значение для построения правильной тактики допроса.

Поэтому вполне естественен интерес, проявляемый в специальной литературе к вопросу о том, как отличить виновного от невиновного не только по психофизиологическим реакциям, но и по более сложным формам поведения допрашиваемого.

Ф. Луваж высказывает по этому вопросу тонкие психологические соображения, указывая на следующие признаки:

а) реакция на прямое обвинение. Невиновный отвечает сразу отрицанием. Виновный держится выжидательно и ждет, чтобы допрашивающий «отстрелял весь свой запас патронов»;

б) повторное заявление о невиновности. Невиновный старается доказать это активно, постоянно обращаясь к отдельным вопросам и обстоятельствам дела, ссылаясь на факты, свидетелей и так далее. Виновный чаще всего пассивен, ограничивается простым отрицанием, без подробных высказываний, отвечает коротко, неточно, осторожно;

в) повторное возвращение к пунктам обвинения. Невиновный постоянно возвращается к пунктам обвинения, опровергая наиболее важные обстоятельства. Виновный не только старается избегать возврата к критическим вопросам, но и при постановке прямого вопроса пытается отодвинуть щекотливые обстоятельства на задний план, зная, что дискуссия может затронуть еще более неприятные детали и усугубить его положение;

г) указание на связь между преступлением и обычным поведением виновного. Невиновный доказывает, что преступление несовместимо с его обычным поведением, образом жизни, воспитанием, характером, темпераментом, положением в обществе. Виновный редко обращается к таким аргументам;

д) боязнь позора. Невиновный наиболее остро переживает последствия обвинения с точки зрения моральных факторов. Его беспокоит мнение начальников и друзей, положение семьи. Виновного беспокоит главным образом ответственность¹⁰.

Однако и такого рода признаки могут быть полезны лишь в тактическом плане.

Психологические особенности поведения обвиняемого в суде обусловлены близостью окончательного решения дела, гласностью допроса, наличием веских уличающих доказательств, знакомством обвиняемого со всеми материалами предварительного расследования, которые в его присутствии и с его участием проверяются на суде, большей подготовленностью к защите. Действие этих факторов весьма многообразно и подчас противоречиво.

Так, находясь перед судом, обвиняемый испытывает большие опасения и беспокойство от непосредственной близости наказания и вместе с тем питает надежду на справедливое разрешение дела, если он не виновен или виновен не в той мере, как это признано на предварительном следствии.

Наличие веских уличающих доказательств и непосредственное ознакомление с ними в ходе судебного разбирательства оказывает повышенное воздействие на обвиняемого и препятствует даче ложных показаний. С другой стороны, знание материалов дела и упущений следствия облегчают подготовку ложных объяснений (или представление дополнительных доказательств невиновности). Гласность судебного разбирательства, играя огромную положительную роль, пробуждая нравственные чувства обвиняемого и повышая перед лицом общественности критическую оценку своих поступков, может вместе с тем в отдельных случаях действовать отрицательно, увеличивая чувство стыда и препятствуя даче правдивых показаний. Тесное общение с другими подсудимыми, присутствие в зале заинтересованных лиц также оказывает влияние на обвиняемого. В формировании его отношения к даче тех или иных показаний не последнее место занимает и участие в деле защитника.

Обстановка судебного заседания усложняет возможность психологического подхода к обвиняемому, тем более что в его допросе принимают участие многие лица, и каждый из участников процесса выполняет при этом свои специфические функции (особенно во время перекрестного допроса, когда объяснения допрашиваемого подвергаются испытанию со всех сторон в результате постановки вопросов и предъявления доказательств судом, обвинителем, защитником, а также другими обвиняемыми, их защитой и т.д.).

Все это приводит к переоценке обвиняемым тех выводов, которые ранее служили основой принятого решения, и нередко толкает его на изменение ранее данных показаний. В подобных случаях бывает очень важно уяснить, что именно побудило обвиняемого к изменению показаний. Только при этом условии можно правильно оценить те показания, которые давались прежде, и те, что даны позднее.