Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей, 2001. Вузов и факультетов, научных работников, следователей, судей и других практикующих юристов. Удк 340. 6 Ббк 88. 4
 Скачать 1.52 Mb.
|
|
Исследованиями отечественных психологов установлено, что не механическая повторяемость явлений, а значимость их для воспринимающего служит основой точного запоминания. Обыденность происходящего глушит интерес свидетеля, мешает подметить и запомнить даже то, что было в данном случае необычным. Поэтому первое соприкосновение с предметом или явлением, пробуждающее у свидетеля определенный интерес, как правило, бывает наиболее продуктивным. Повторение же восприятий может иметь положительное значение лишь, если свидетель усматривает каждый раз что-то новое или в результате специального усилия мысли узнает ранее воспринимавшееся, постигает его связь с иными явлениями наблюдавшимися в прошлом. Таким образом, сам процесс накопления информации способствует запечатлению отдельных ее элементов в памяти. Надо иметь в виду, что на процессы памяти, особенно на непроизвольное запоминание, влияют эмоции свидетеля. •т То, что затрагивает не только ум, но и чувства, заставляет мысль постоянно возвращаться к пережитому, способствует закреплению воспоминаний. Однако бурно переживаемые события могут оказать отрицательное влияние на восприятия и препятствовать сохранению их в памяти. Так, иногда потерпевший в состоянии сильного испуга утрачивает способность запомнить, что с ним произошло. На сохранении воспринятого в памяти сказываются и многие другие обстоятельства. Воспоминания бледнеют, стираются и вовсе утрачиваются под влиянием напряженной умственной работы, большого количества интересных событий и обилия новых восприятий. Когда их материал сходен или связан с расследуемым событием, возникает опасность смешения восприятий, подмены части информации, полученной из одного источника, сведениями, почерпнутыми иным путем (беседы с другими свидетелями, слухи, сообщения прессы и т.п.). С течением времени опасность утраты или искажения имеющейся информации, естественно, возрастает, поэтому вопрос о сравнительной ценности немедленного и отсроченного воспроизведения постоянно привлекал к себе внимание исследователей. Попытки определить оптимальные условия для исчисления сроков наиболее эффективного допроса оказались несостоятельными1. По общему правилу промедление с допросом свидетелей нежелательно: чем меньше время, отделяющее показания от фактов, которые в них освещаются, тем менее вероятны ошибки. Однако допрос, производящийся непосредственно вслед за происшествием (особенно допрос потерпевшего и очевидцев), может быть и недостаточно результативным; более полными иногда оказываются несколько отсроченные показания, когда переживания сгладились и память свидетеля обрела временно потерянную остроту. Следует иметь в виду, что временное снижение памяти может быть обусловлено психическим и даже физическим состоянием 1 Речь идет о попытках основываться при решении этого вопроса на «кривой забывания», впервые разработанной в 1885 году Эббингаузом. Экспериментальные работы показали лишь примерную динамику потери информации. Так, через день забывается 25% механически запомненного материала. Однако известно, что продуктивность смысловой памяти неизмеримо выше. Для оценки показаний все эти данные носят ориентирующий характер. 216 свидетеля. Длительность сохранения информации зависит от индивидуальных различий и возрастных особенностей, от преобладания у свидетеля того или иного вида памяти (образной, двигательной, эмоциональной, словесно-логической), от склонности его к механическому или осмысленному запоминанию, от преимущественного запечатления зрительного, звукового, цифрового или какого-либо иного материала, что в значительной степени обусловлено интересами и профессиональными навыками. Потеря информации под воздействием времени, то есть забывание, носит избирательный характер. Иногда этот процесс бывает обратим. Известно, что при благоприятном стечении обстоятельств, то, что казалось бы навсегда утрачено памятью, оживает, приобретает новые связи и закрепляется. В результате этого явления (реминисценция) в повторных показаниях появляются данные, которые свидетель не мог вспомнить на первом допросе, и это не должно порождать огульного недоверия. Хотя известная потеря и искажение информации неизбежны, однако психологической наукой и повседневной практикой установлено, что человеческая память при обычном ходе событий обладает точностью, достаточной для достижения многих целей, в том числе и целей, преследуемых при допросе свидетелей. Воспроизведение, словесное оформление и передача информации. Даче показаний всегда предшествует воспоминание свидетелем или потерпевшим фактических обстоятельств, имеющих значение для дела. Воспоминания о воспринятом и пережитом появляются и на более ранних этапах формирования показаний по мере накопления информации, восприятия новых фактов, распознавания их связи с предыдущим. Уже в этом заложены элементы воссоздания в мыслях событий прошлого, которое может носить и непроизвольный и преднамеренный характер. В последнем случае, испытывая определенные трудности в воспроизведении тех или иных фактов, люди прилагают специальные усилия, чтобы восстановить забытое. Процесс припоминания имеет место уже при получении свидетелем вызова на допрос. Однако это не механическое возобновление ранее воспринятого материала. Думая о предстоящем допросе, свидетель мысленно возвращается к прошлому, стремясь наиболее точно вспомнить, как было 217 дело, рассказывает об этом своим близким. Замечая пробелы в своих воспоминаниях, он часть из них оставляет невосполненными или вспоминает забытое позднее. Известная часть пробелов памяти неосознанно восполняется иными представлениями, на основе опыта и знаний свидетеля, подобно тому, как происходит заполнение пробелов в восприятиях. Иногда отдельные детали совмещаются во времени и пространстве, их действительная последовательность или взаиморасположение нарушается, происходит замена одной части воспоминаний другой, объединение того, что произошло раздельно, и разъединение того, что фактически было связано между собой. Такая работа мысли приводит свидетеля к построению суждений и умозаключений, которые сам он расценивает как информацию якобы воспринятую им непосредственно. На самом же деле она зачастую является производной1. Многие зарубежные исследователи видели в указанном влиянии мыслительных процессов лишь отрицательную сторону и требовали, чтобы свидетель воспроизводил только непосредственно воспринятые им факты, а не свои мнения, суждения и выводы. Но ведь, если следовать этой точке зрения, нужно признать за свидетелем право воспроизводить только элементарные ощущения, что является абсурдным. Попытка исключить элементы рационального сделала бы невозможными свидетельские показания, ибо всякое воспроизведение, речевое оформление и передача информации происходит в форме суждений и умозаключений. Среди отечественных процессуалистов общепризнана неосуществимость этого требования, но считается, что «доказательственную силу имеют только сообщения свидетеля о фактах, а не его мнения и умозаключения». Ряд авторов признают доказательственное значение за теми вы 1 О типичных случаях потери и искажения информации в процессе воспроизведения говорится в работах А.А. Смирнова. Психология запоминания. Изд. АПН РСФСР, 1943; А. Г. Комм. Реконструкция в воспроизведении. Ученые записки института им. Герцена. Л., 1940, т. XXXIV. Применительно к свидетельским показаниям этот вопрос обстоятельно рассмотрен в упоминавшихся работах П. Хорошевского и И. Кертеса. 2 М.С. Строгович. Материальная истина в советском уголовном процессе. М, 1948, стр. 229. 218 водами, которые носят характер непосредственной оценки наблюдаемых фактов (то есть оценочными суждениями) 1. Мы считаем, что не следует полностью отрицать доказательственного значения умозаключений свидетеля. Ведь нередки случаи, когда свидетель в силу автоматизма восприятий, неуловимости мыслительных процессов или в результате забывания не может «предъявить» исходных данных, послуживших основой сообщаемого вывода. Он, например, мог судить о длительности какого-либо события, основываясь на своем опыте и умении определять те или иные отрезки времени, или мог заключить об этом, учитывая проделанную им работу. Так, у педагогов вырабатывается «чувство времени», позволяющее довольно точно определять отрезки времени, близкие к длительности урока. Такую же природу имеют многие спортивные и профессиональные навыки (глазомер и т.п.). Однако доказательственное значение следует признавать не за всеми оценками и умозаключениями, а лишь за теми из них, которые прямо вытекают из восприятий, имеют непосредственную чувственную основу. При более отдаленных связях, при наличии посредствующих звеньев выводы утрачивают самостоятельную роль и представляют ценность лишь постольку, поскольку они покоятся на фактических данных, которые и рассматриваются как доказательства. Сами по себе такие выводы свидетелей полезны для собирания и оценки доказательств. Посылка и вывод корректируют друг друга, служат средством взаимного контроля и указателем для отыскания новых фактов2. В связи с тем, что при восприятии внимание концентрируется на смысле происходящего, а чувственная основа, как правило, отходит на задний план, свидетель при воспроизведении зачастую вспоминает лишь значение события, а исходные данные остаются в глубине его памяти. И из того, что свидетель помнит, он далеко не все воспроизводит на допросе, полагая, что для осве 1 М.А. Чельцов. Советский уголовный процесс. Госюриздат, 1955, стр. 164; А.Н. Васильев, Г.Н. Мудьюгин, Н.А. Якубович. Планирование расследования преступлений. Госюриздат, 1958, стр. 132-134, и другие. 2 Тем более не имеют значения доказательств нравственные и юридические оценки, даваемые свидетелем, равно как голословные утверждения и впечатления, лишенные фактической основы. 219 щения поставленного вопроса достаточно сообщить свой вывод, рассказать-о смысле воспринятого. Значительную часть информации он не передает, считая ее несущественной. Поэтому всегда следует побуждать свидетеля к исчерпывающему воспроизведению всего, что может относиться к расследуемому событию или иметь значение для проверки и оценки показаний. С целью контроля, выявления имеющейся информации и облегчения припоминания забытых фактов бывает необходимо прослеживать весь процесс образования понятий, суждений и умозаключений свидетеля до их истоков, добиваться, чтобы свидетель восстановил в своей памяти и описал первичные образы людей, вещей, событий и по возможности текстуально воспроизвел содержание и конкретные формы устной речи и письменных документов1. Нередко эмоции, испытываемые свидетелем в связи с допросом, отрицательно влияют на его память и мешают вспомнить факты, которые в другой обстановке воспроизводятся без особого труда. «Поэтому, во-первых, вся обстановка, в которой идет следствие, должна быть так организована, чтобы по возможности свидетель не испытывал волнения. Во-вторых, если есть основания думать, что волнение помешало свидетелю вспомнить что-либо существенное, желательно через некоторое время провести повторный опрос»2. Обстановка, в которой протекает допрос, влияет и на качество словесного оформления свидетельских показаний. Сохранившиеся в памяти образы и представления служат как бы сырым материалом для воспроизведения. В ходе формулирования определенной мысли она развивается, осознается и облекается в словесную форму. Точность передачи информации зависит от того, насколько хорошо владеет свидетель устной и письменной речью, от богатства его языка, способности правильно выражать свои мысли. Но даже при высокой культуре речи нередко наблюдается значительная разница между тем, что думал свидетель, и тем, что он сказал. 1 Положение усугубляется в тех случаях, когда свидетель утомлен. В результате утомления может наблюдаться навязчивость определенных воспоминаний и неспособность свидетеля от них отойти (так называемая персеверацация). 2 П.А. Шеварев. Психология, Изд. ВЮА, 1964, стр. 165. 220 Искажения могут быть результатом ускоренного темпа рассказа (ошибки, оговорки) или затруднений в подборе слов, особенно в случаях трудности припоминания или слабого понимания свидетелем предмета допроса, а также при даче показаний на неродном языке. Поэтому темпы ведения допроса не должны мешать свидетелю обстоятельно излагать свои мысли. Словесное оформление помимо содержания информации включает в себя оценку допрашиваемым точности и достоверности своих показаний. Уверенность или неуверенность в правильности сообщенного свидетель выражает словами «по-видимому», «смутно припоминаю», «кажется», «ясно помню». Эти речевые оттенки могут свидетельствовать о возможности ошибок, о большей или меньшей степени точности показаний, что должно учитываться при определении пределов их проверки. Нужно, однако, иметь в виду, что субъективное отношение свидетеля к сообщаемой информации далеко не всегда отвечает действительному положению вещей и очень часто определяется свойствами его личности (самоуверенность, застенчивость и пр.). Запасы знаний и жизненных наблюдений не представляют собой хаотического нагромождения. При восприятии они увязываются нитями ассоциаций, и эти связи вольно или невольно используются при воспроизведении. Теорией и практикой разработаны специальные приемы оказания помощи допрашиваемому в припоминании забытых фактов. Они заключаются в постановке вопросов и словесных описаниях, активизирующих у свидетеля ассоциативные связи, применении на допросе планов, схем, рисунков, фотоснимков, моделей и макетов, а также предъявлении свидетелю различных объектов в расчете на пробуждение ассоциаций и оживление памяти. В тех же целях с участием свидетеля могут проводиться и специальные следственные действия (осмотр вещественных доказательств или места происшествия, выход на место, предъявление для опознания и др.). Однако помощь свидетелю в припоминании забытых фактов не должна содержать никаких элементов внушения. В педагогической практике для оживления памяти учащегося используются подсказки, наводящие вопросы и так далее. В следственной и судебной практике эти методы неприемлемы, ибо в отличие от пе 221 дагога, который заранее знает, какой ответ является правильным, допрашивающий зачастую не располагает такими точными данными и всегда рискует внушить свидетелю неверный ответ. Следует отметить, что искажение информации под влиянием внушения может произойти и на ранних стадиях формирования показаний, при уяснении смысла воспринятого и в результате воздействия дополнительной информации (например, слухов или газетных сообщений, влияния заинтересованных лиц, общения с другими свидетелями и пр.). Но особенно велика опасность внушения на допросе. Опасность внушения тем больше, чем более фрагментарным и неполным было восприятие, чем многочисленнее пробелы в памяти допрашиваемого, чем слабее его воспоминания и чем доступней свидетель для посторонних влияний, в силу индивидуальных особенностей личности или неблагоприятной обстановки допроса. Наиболее интенсивно действуют прямые утверждения допрашивающего, сопровождаемые требованием или увещеванием подтвердить или опровергнуть тот или иной факт. Не случайно закон специально указывает на то, что допрос начинается свободным рассказом свидетеля обо всем известном ему по делу. Внушение может быть результатом вольных или невольных подсказок и поправок по ходу изложения, которые, по мнению лица, производящего допрос, помогают свидетелю приблизить его к наиболее точному описанию событий. Доверяя авторитету следователя, допрашиваемый нередко старается оценить свои показания его глазами, корректирует и приноравливает свои ответы к тому, что уже установлено по делу. Правильно или ложно истолкованные реплики, замечания, жесты, интонации и выражение лица следователя (одобрение или неудовольствие, разочарование или недоверие) действуют на добросовестного свидетеля и нередко побуждают к определенному ответу, который представляется ему наиболее желательным для допрашивающего. А при допросе заинтересованного свидетеля это может вызвать и обратную реакцию. Польский криминалист П. Хорошевский справедливо отмечает, что нередко сам факт допроса вызывает у свидетеля «тенденцию дать конкретную информацию даже тогда, когда ближе все 222 го к истине было бы заявить «не знаю»1. Иногда и настойчивость, с которой в ходе.следствия возвращаются к выяснению какого-либо обстоятельства, внушает свидетелю мысль о том, что его показания не удовлетворяют допрашивающего и от него требуется какое-то иное освещение события. Во избежание такого превратного толкования, причина постановки повторных вопросов, как правило, должна объясняться свидетелю. Наконец, внушающее воздействие могут оказывать вопросы, наводящие свидетеля на определенный ответ. Закон прямо указывает на их недопустимость. Некоторые процессуалисты противопоставляют наводящим вопросам вопросы, дополняющие, уточняющие, детализирующие, напоминающие, контрольные, постановка которых правомерна и необходима2. Нужно, однако, иметь в виду, что каждый из этих вопросов, в определенной ситуации также может стать наводящим. Так, невинный на первый взгляд вопрос «В какое время вы встретили обвиняемого?» примет характер явной подсказки, если свидетель ничего о такой встрече не говорил. Следовательно, при постановке вопросов необходимо учитывать не только их содержание и формулировки, но и соотношение их с той информацией, которая до этого воспроизведена свидетелем. Не безразлична с точки зрения внушаемости и «словесная оболочка» вопроса. Зарубежные исследования в этой области показывают, что так называемая объективная форма вопроса («Был ли в данном месте N», при условии, что его там не было) порождает большее количество ошибок, чем субъективная («Видели ли вы там N»), а негативная конструкция вопроса («Не было ли там N») действует более внушающе, чем позитивная («Был ли там N») 3. 1 П. Хорошевский. Криминалистика. Варшава, 1956, стр. 86. 2 М.С. Строгович. Курс советского уголовного процесса. Госюриздат, 1956, стр. 310-315. 3 Эти данные приводят, например, Г. Бертт в работе «Прикладная психология»; Ф. Берриен. «Практическая психология» и др. Заметим попутно, что зарубежные авторы считают внушающими все вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет». Это признание особенно знаменательно в связи с тем, что при допросе с помощью полиграфа ставятся только такие вопросы, и это должно служить одним из серьезнейших аргументов против применения указанной аппаратуры в следственной и судебной практике. 223 В любых случаях вопрос должен быть сформулирован и поставлен так, чтобы свидетель не мог извлечь из него никакой информации для своего ответа и вынужден был обращаться только к своей памяти. Лишь после того, как свидетель исчерпал этот источник, ему могут быть сообщены дополнительные данные (например, предъявлены какие-либо предметы или документы, перечислены какие-либо понятия, оглашены показания и т.п.), если это необходимо для устранения противоречий или освежения памяти. Однако и здесь во избежание подсказки по возможности предъявляется не один, а несколько объектов, перечисляется несколько понятий, способных напомнить забытое, оглашается часть документа с тем, чтобы последующее показание было свободным от определенного внушения. Иными словами, любой вопрос должен побуждать свидетеля к «свободному рассказу», но, в отличие от первоначального изложения всего, что ему известно по делу, он должен освещать только одно или несколько обстоятельств. В пользу этого положения говорят результаты многочисленных экспериментов, проведенных с целью сравнительного исследования достоинств и недостатков основных форм получения показаний: свободного рассказа, прямого и перекрестного допроса. Приведем один из таких экспериментов. Одетый в восточный костюм человек вошел в класс с несколькими книгами в руках и вручил преподавателю письмо, который, прочтя его, сделал заметки и вернул пришедшему. Участники этой сцены совершили и некоторые иные действия, которые наряду с другими деталями могли иметь значение для инсценируемого события. В результате последующего свободного изложения, прямого и перекрестного допроса было получено от присутствовавших около 150 ответов, анализ которых дал следующие результаты (в
224 Из приведенной таблицы видно, что свободное изложение фактов является более точным, но полнота его крайне низкая. Полученные в результате прямого допроса данные являются более полными, однако их точность уступает свободному изложению. Перекрестный допрос имеет примерно ту же полноту, что и прямой, но является наименее точным. При перекрестном допросе заметно увеличивается число ответов «не знаю». Опыт был повторен в условиях, когда испытуемые знали, что их будут спрашивать о наблюдаемом событии. Его результаты совпали с результатами описанного эксперимента. Это лишний раз свидетельствует об отрицательных последствиях внушения, порождаемого допросами1. Казалось бы, детальное исследование проблемы внушения должно было привести к выводу о категорической недопустимости таких приемов допроса, которые хотя бы в малейшей степени оказывали внушающее воздействие на свидетеля. Однако зарубежные психологи, декларируя на словах необходимость всячески избегать внушения, тут же высказывают рекомендации, которые по существу сводят на нет ранее сделанные правильные выводы. Несостоятельность таких рекомендаций очевидна. Какова бы ни была цель наводящих вопросов, все они таят серьезную угрозу искажения истины, опасность того, что свидетель даст показания о деталях и подробностях, которых он в действительности не наблюдал. На свидетелей, настроенных неприязненно по отношению к следователю, наводящие вопросы могут производить и противоположное воздействие, возбуждать психическое явление негативизма, выражающееся в стремлении отрицательно реагировать на поставленный вопрос, утверждать противоположное. Особую осторожность надо соблюдать при допросе несовершеннолетних, которые чрезвычайно легко подвергаются внушению. В подтверждение этого сошлемся на психологический эксперимент, проведенный по одному делу в связи с проверкой показаний двух девочек. Восемнадцати детям было предложено сказать, какого цвета борода у одного из учителей (на самом деле этот учитель никогда не носил бороды). Шестнадцать детей ответили, что борода черного цвета. В другой части эксперимента от 1 Журнал уголовного права и криминалистики Балтимора, 1924, № 15. 225 8-летних учеников потребовали, чтобы они дали письменные ответы на заданные им вопросы: «Когда вы стояли в ряд во дворе, к вам подошел мужчина, не так ли? Вы, несомненно, узнали, кто это? Напишите на своих листочках его фамилию» (на самом деле к детям никто не подходил). 7 из 22 детей написали на своих листках фамилию. Далее в вопроснике говорилось: «Это был г-н М., не так ли?» Семнадцать из 22 детей ответили на этот вопрос «да», а при индивидуальном устном их опросе дали полное описание внешнего вида этого человека и его одежды1. В связи со сказанным несомненный интерес представляет рекомендуемый одним из авторов метод допроса, при котором внушение может быть сведено к минимуму. Его сущность легко понять из следующего диалога: «Свидетель: Я ненавижу своего отца. Следователь: Вы очень не любите своего отца? Свидетель: Да, он заставляет меня работать и отбирает деньги. Следователь: Он не разрешает сохранить то, что вы заработали? Свидетель: Ну, да! Он все забирает, чтобы пить виски и бьет маму. Следователь: Вы говорите, что отец плохо относится к вашей матери? Свидетель: Да, и к тому же он еще украл деньги. Следователь: Ваш отец украл деньги? Свидетель: Ну, конечно! И хочет пришить это другим»2. Допрашивающий не осуждал, не удивлялся, не задавал вопросов. Он просто пересказывал то, что говорил подросток. Этот метод приводит к тому, что допрашиваемый развивает свое изложение без вопросов и толчков со стороны следователя, как это происходит при обычном прямом допросе. Маловероятно, чтобы при таком допросе свидетель говорил «да» или «нет». Он по собственному почину высказывает все новые и новые положения. Прием, переработка и процессуальное закрепление информации. Мы уже отмечали, что недопонимание и ошибочное понимание сказанного на допросе встречается очень часто. Допраши 1 Приводится по работе Г. Тоха «Правовая и криминальная психология». Нью-Йорк, 1961, стр. 17-18. 2 Г. Дудич. Психология для работников следственных судебных и исправительных органов. Спрингфильд, 1955, стр. 77-78. 226 ваемый неправильно понял следователя и дал объективно неверный ответ. Допрашивающий неправильно понял свидетеля и записал в протокол искаженную мысль. Источники подобных ошибок уже были рассмотрены в связи с требованиями, которые предъявляются к языку и речи следователя. Поэтому здесь мы остановимся только на протоколировании допроса. Прежде всего отметим особенность, которая принципиально отличает протоколирование допроса от фиксации иных следственных действий. Протокол осмотра, эксперимента, обыска и так далее отражает не только конечные результаты, но и сам ход следственного действия. В показаниях же, как правило, бывают запечатлены лишь конечные объяснения свидетеля, а не весь процесс взаимодействия допрашивающего и допрашиваемого. По ознакомлении с протоколом свидетель вправе потребовать удаления той записи, которую он считает ошибочной, или внести любые желательные ему изменения и дополнения. В результате протокол допроса чаще всего не отражает самого допроса, а лишь фиксирует его итог. Между тем для оценки показаний бывает необходимо уяснение самого процесса их возникновения. Но традиционные методы фиксации и существующие формы документирования процессуальных действий в очень малой степени обеспечивают это. Обычно при протоколировании запись ведется по окончании устного допроса, или одновременно с допросом, или же по отдельным этапам допроса. Первый метод хорош тем, что допрос идет непрерывно, следователь не отвлекается от собеседования с допрашиваемым. Но он требует отличной памяти, большого опыта и связан с риском упустить что-то важное, утратить отдельные существенные моменты следственного действия. Фиксация параллельно с устным изложением повышает полноту и точность записи. Протокол при этом бывает лучше, но допрос хуже. Запись неблаготворно влияет на допрашиваемого, нарушает контакт его со следователем. Запись по стадиям, по отдельным этапам и эпизодам позволяет использовать достоинства первого и второго метода, избежать части свойственных им недостатков. Однако и этот метод далек от совершенства: в протоколе все-таки не вполне 227 отражаются перипетии допроса, приемы, при помощи которых получены показания; ответы свидетеля нередко «причесываются», излагаются в форме свободного рассказа, что искажает картину допроса. Сказанное служит серьезным доводом в пользу таких дополнительных средств фиксации, как стенография и, особенно, звукозапись. Уступая протоколу в смысле процессуальных гарантий, звукозапись имеет и определенные преимущества, ибо дает возможность полностью отразить все своеобразие содержания, характера, темпа, последовательности, интонаций, подтекста состоявшегося разговора, а также методы, тон и особенности допроса. Можно быть уверенным, что использование средств звукозаписи сведет к минимуму опасность искажения свидетельской информации в стадии ее переработки и процессуального запечатления. Повторное свидетвльствование. Известно, что показания обычно даются по крайней мере два раза: на предварительном следствии и в суде. Кроме того, свидетель участвует в таких следственных действиях, как очная ставка, предъявление для опознания и проверка показаний на месте, психологическая природа которых близка к свидетельствованию. Между первым и последующими допросами действие описанных выше факторов, влияющих на формирование свидетельских показаний, не прекращается, в связи с чем продолжается и переработка материала последних. Однако первый допрос оказывает положительное влияние на последующие показания, которое состоит в том, что воспроизведенный материал лучше закрепляется в памяти свидетеля и забывание происходит намного медленней. Это необходимо учитывать при ссылке допрашиваемого на то, что он забыл ранее описанные им факты. Привлекая внимание свидетеля к определенным обстоятельствам и мобилизуя его память, первый допрос служит стимулом для последующего воспоминания забытых фактов и восполнения пробелов при повторном свидетельствовании. Дополнения в повторных показаниях могут быть вызваны и тем, что часть информации, сообщенной на первом допросе, не была воспринята и зафиксирована допрашивающим. 228 Но дополнения и изменения показаний требуют осторожного к себе отношения, поскольку в процессе расследования свидетель обычно начинает проявлять больший интерес к делу и получает много посторонней информации, которая накладывается на его показания. Может сказаться на содержании показаний и сознательное внушение со стороны заинтересованных лиц. Ошибки, допущенные на первом допросе (искажения, порожденные внушением, неверная интерпретация показаний и их фиксация допрашивающим), легко переносятся в последующие показания и с трудом могут быть устранены. Исходя из этого и учитывая преимущества немедленного воспроизведения, иногда полагают, что при прочих равных условиях первый допрос является более ценным, а первые показания свидетеля всегда более правильны, чем последующие. Зарубежные юристы даже иногда утверждают, что картина, установленная на предварительном следствии, точнее и лучше той, что удается воспроизвести в суде1. Однако это утверждение явно тенденциозно. Возможности всестороннего исследования и правильной оценки обстоятельств дела у суда больше, чем у следователя, и этому не препятствует большая давность исследуемого события. Принципиально недопустимо начинать повторный допрос с вопроса, подтверждает ли свидетель ранее данные показания или с предложения повторить их. Такой порядок толкает допрашиваемого на то, чтобы ограничиться точным воспроизведением ранее сказанного, избегая дополнений и коррективов, даже когда они совершенно необходимы. Недопустим подобный образ действий и при проведении очной ставки и проверки показаний на месте. Во избежание механического повторения прежних показаний, закон допускает их оглашение лишь после дачи новых показаний и их фиксации2. 1 Такая мысль наиболее ясно выражена в работе А. Гельвига «Психология и техника допроса при расследовании уголовных дел» (Берлин, 1927), в которой специально рассматриваются психологические особенности повторных свидетельских показаний. 2 Это правило предусмотрено ст. 163 У ПК лишь для очной ставки, но представляется необходимым распространить его и на проверку показаний при выходе на место, а также на оглашение показаний свидетеля и обвиняемого в ходе судебного следствия (ст.ст. 281, 286 УПК). 229 В повторных показаниях нередко наблюдается явление, именуемое «репродукцией воспроизведения». Речь идет о том, что свидетель иногда воспроизводит не первичную информацию, не то, что он в свое время воспринял, а свои суждения, высказанные на первом допросе, свои первоначальные показания. Зная о необходимости в дальнейшем повторить показания, допрашиваемый старается не забыть сказанного. При этом действительное событие отодвигается на задний план. Чтобы отделить повторное воспоминание факта от того, как он вспоминался и описывался в первых показаниях, прибегают к допросу «в разбивку» или в последовательности, обратной первоначальному описанию, и другим подобным приемам. Некоторые свидетели даже стремятся заучить то, что говорилось на предыдущих допросах, чему может способствовать неправильно понятое предупреждение об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. О стремлении свидетеля сохранить прошлые показания неизменными говорят текстуальные повторения, нежелание выйти за рамки сказанного, осветить обстоятельства, которые не затрагивались на первом допросе. На практике при получении повторных показаний отмечаются две тенденции. Первая состоит в том, что допрашивающий сам стремится (особенно, когда прошлые показания ему кажутся предпочтительными) достигнуть буквального повторения свидетелем прошлых показаний и чуть ли не переписывает их заново, забывая о необходимости проверки и расширения имеющейся информации. Поэтому при оценке повторных показаний наличие подобной репродукции всегда должно настораживать. Другая тенденция заключается в том, что следователь полностью игнорирует прошлые показания, не сопоставляет их с последующими и не устраняет имеющиеся противоречия. В результате каждый последующий л эпрос вносит свою долю искажений, которые сводят на нет доказательственную ценность показаний. Исходя из того, что любой допрос способен исказить картину, имеющуюся в памяти свидетеля, некоторые авторы рекомендуют по возможности сократить число допросов, допуская повторные показания лишь тогда, когда необходимо устранить дефекты первого допроса, выяснить новые обстоятельства, разрешить возникшие противоречия или сомнения в правильности ранее дан 230 ных показаний (в том числе и путем очной ставки) 1. Вряд ли следует разрешать этот вопрос с такой категоричностью. Конечно, следует избегать не вызываемых необходимостью повторных допросов, как и всякой другой бесполезной работы. Однако нельзя забывать о том, что иной раз бывает целесообразно убедиться в правильности показаний, данных другому лицу, и проверить, исчерпывается ли этими показаниями осведомленность свидетеля. Нередко процесс вспоминания протекает медленно и постепенно. Может потребоваться несколько допросов, чтобы в сложных случаях восстановить все существенные обстоятельства, выявить необнаруженные на первом допросе «сбережения памяти». Повторные показания могут быть использованы и как средства контроля и проверки сообщаемой свидетелем информации (но, конечно, без всякого запутывания свидетеля и давления на него). Ограничение повторных показаний тем более неприменимо в ходе судебного разбирательства, когда допрос производится разными лицами, с разных позиций, в свете разных материалов, рассмотренных на том или ином этапе судебного следствия. При получении и оценке показаний в суде не следует игнорировать и влияния обстановки судебного заседания, в которой подчас теряются даже привыкшие к большой аудитории люди. При повторном расследовании и рассмотрении дела исследование свидетельских показаний нередко представляет большие трудности. Свидетель, уже участвовавший в судебном процессе, после общения с другими участниками и прослушивания части судебного следствия бывает в значительной мере осведомлен обо всех обстоятельствах преступления. Это накладывает отпечаток на его последующие показания. На них сказываются судебные прения, отношение аудитории, впечатление, произведенное показаниями других лиц. Свидетель проникается уверенностью или сомнениями в правильности своих слов, сочувствием или антипатией к обвиняемому или потерпевшему, и все это непроизвольно деформирует его последующие объяснения (не говоря уже об искажениях информации в результате сознательно принятого решения, например по наущению заинтересованных лиц). Весьма критически нужно относиться к изменениям показаний потерпевших, ибо, как показывает практика, в силу своего поло 1 Тактика допроса на предварительном следствии. М., 1958, стр. 45. 231 жения, они особенно подвержены внушению и самовнушению. Стремясь убедить других в правоте своих слов, потерпевший несознательно усиливает аргументацию, подчеркивает отдельные положения, переходя, например, от неуверенного узнавания к категорическому опознанию. Для правильной оценки повторных показаний целесообразно бывает проследить их историю, процесс становления от допроса к допросу в обратном порядке. Установлено, что определенный вид ошибок проявляется иногда у нескольких свидетелей, в силу чего совпадение показаний не всегда служит бесспорным признаком их достоверности. Совпадение ошибок может быть результатом единообразия психических процессов и действия общих для этих свидетелей причин (сходство восприятий, аналогичная их интерпретация, наличие внушения и т.п.). Возможность непроизвольного искажения истины в свидетельских показаниях не обесценивает этот источник судебных доказательств, а обязывает учитывать описанные выше закономерности при получении, проверке и оценке показаний, принимая меры к нейтрализации и преодолению нежелательных влияний. | |||||||||||