12
М. А. Хевеши
Антикапиталистический бунт "новых левых" |
В шестидесятые - начале семидесятых годов нашего столетия в Западной Европе и Америке широкое распространение получило движение и идеология так называемых "новых левых" и неомарксизм. В нашей литературе это явление получило относительно широкое освещение и данная статья ставит своей целью, опираясь на эту литературу, дать общую характеристику этой идеологии, причины обусловивших антикапиталистический бунт и то историческое место, которое он занял с точки зрения прошедших десятилетий.
"Новые левые" выступили с резким неприятием капиталистического мира, буржуазного образа жизни, буржуазности как таковой. Это была не просто критика, а открытый бунт против этого общества с чисто левацких позиций. Если раньше широкое распространение левацких настроений и соответствующая критика капитализма были характерны для периодов экономических кризисов, особо тяжелого материального положения трудящихся, каким, например, был период первой мировой войны и последовавших за нею лет разрухи и экономического хаоса, то ничего подобного в шестидесятые годы не было. Более того, это были годы экономического расцвета (именно тогда заговорили о "немецком чуде"), это годы процветания "общества благосостояния", "благоденствия" и "потребительского общества", в ходу теория "народного капитализма". Жизненный уровень трудящихся достиг невиданного никогда прежде высокого уровня.
Но экономического процветания оказалось недостаточно, чтобы освободить общество от социально-политической напряженности, от духовно-психологической неудовлетворенности. Социально-психологический климат 60-х годов в высоко развитых странах определялся и войной " во Вьетнаме, и борьбой негров за гражданские права в США, и широким развитием национально-освободительного движения и получившим столь большой размах именно в те годы молодежным, женским движением. В США нередко были случаи ухода от общества, часто в особые коммуны. В 1971 г. их насчитывалось в стране 2000, в них входило почти 20000 человек. Все это свидетельствовало о глубоком духовном кризисе общества, о серьезном его неприятии определенной частью общества. "Что только не находится в состоянии кризиса? Кризис молодежи, кризис театра, кино, университета, морали, культуры, философии, сельского хозяйства. Но понятие кризиса предполагает нормализацию в будущем этого положения. Современное же положение правильнее было бы назвать не кризисным, а катастрофическим, ибо потеряна прежняя основа общества, прежние ценности, но сохраняется всевластие государства с его извечным чувством господства и злобы"[2], -отмечал известный левый французский философ А.Лефевр.
Подобного рода настроения отражали тот факт, что западное общество вступало в новую стадию развития, что это позднекапиталистическое развитие имеет свои специфические черты, отличные от предшествовавшего периода, не говоря уже об эпохе классического капитализма. Все более очевидным становилось то, что сам по себе технический прогресс не означает расширения свободы человека, создания нового образа жизни, нового качества жизни. Рассмотрение общества сквозь призму достижений и последствий научно-технической революции выявляло наглядно, что технический прогресс не только не уменьшил степени отчуждения человека, но в определенных сферах усилил его, хотя форма проявления его стала более завуалированной. При общем подъеме экономики 60-х годов кризисные явления коснулись, прежде всего, духовной сферы, культуры. В этом и заключается кажущаяся парадоксальность идеологии и движения "новых левых", которое было порождено не экономическими, а социально-психологическими причинами, отражавшими наступления новой эпохи, эпохи постиндустриального общества и соответственно кризис старой эпохи. В 1959 г. известный американский социолог Ч.Р.Миллс писал: "Мы находимся у окончания того, что называется "Новым Временем", также как за античностью следовало несколько веков варварства, ориентализма, который Запад провинциально называл Темными Веками, так и сейчас Новое Время сменяется постмодерным периодом. Его можно назвать "Четвертая эпоха"[3].
Наступление смены вех исторического развития неизбежно сопровождается кризисом основополагающих ценностей западной культуры, кризисом самой идеи прогресса, достигаемого путем Разума, веры в науку как воплощения добра, уверенностью в силу всеобщего обучения и его политического значения для демократии. Более того, считает Миллс, потерпели фиаско сами идеалы, основанные на допущении неразрывной причинно-следственной связи между разумом и свободой. Общественный строй США Миллс определяет как "опирающийся на частные корпорации военный капитализм" при господстве финансовых тузов и верхушки бюрократии. В критике 60-х годов капитализм характеризовался как общество, в котором человек превращен в отчужденный винтик системы, в нем правит дегуманизированная бюрократия. Здесь властвует рациональность без Разума. Люди в таком обществе превращены в рабочие инструменты и управляются они серыми, бездушными людьми, здесь нет места свободе, спонтанности, воображению, воле, творчеству, а формализм и рутина погребли под собой индивидуализм, личность[4].
Именно в этой ситуации Маркузе провозглашает "тотальную революцию" как переход от настоящего к будущему, между которыми как бы нет никакой связи. Поэтому отрицание существующего может быть
совершенно не в рамках этого существующего, а только за его пределами. Единственной альтернативой в таком случае выступает полный отказ от всего существующего, "Великий Отказ".
Этим объясняется то, что субъектом общественного изменения у "новых левых" выступают лишь аутсайдеры, изгои общества, ибо только они не интегрированы в него. Считается, что в рамках позднекапиталистиического общества произошло воссоединение антагонистических противоположностей: капиталиста и пролетария. Интегрированный в эту систему пролетариат перестал выступать "локомотивом" истории. Достигнув высокого жизненного уровня, он оказался заинтересованным в сохранении, а не разрушении сложившегося способа производства, обеспечивающего ему столь высокий уровень потребления. Весь трагизм этого положения, по Маркузе, заключается в том, что рабочий перестал ощущать себя рабом, ему кажется, что он свободный гражданин, не понимая того, что "рабы развитой индустриальной цивилизации - сублимированные рабы..." Если еще и можно говорить об обнищании в то время, когда "рабочий имеет не только один автомобиль, но и два автомобиля, не только один телевизор, но и три телевизора, все это еще может быть обнищанием, но я не думаю, что кто-либо может утверждать что такого рода обнищание активизирует жизненную потребность в радикальном мышлении и радикальных действиях"[5]. Перестав выступать в качестве радикальной оппозиции, рабочие превратились, согласно теоретикам "новых левых", в опору существующей системы, существующего образа жизни. Об этом же говорил идеолог национально-освободительного движения Ф.Фанон, считавший, что обуржуазившийся пролетариат не способен сокрушить цитадель империализма, что на это способны только трудящиеся третьего мира, не вовлеченные в эту систему.
В "Одномерном человеке" Маркузе говорит о том, что технический прогресс создает такие формы жизни, которые примиряют оппозиционные силы. Более того, видимо, наибольшим достижением индустриального общества стала его способность воспрепятствовать изменениям, порождать партнерские отношения между трудом и бизнесом. И буржуазия, и пролетариат движутся в одном направлении, преследуют общие цели и разделяют фактически одни и те же политические идеалы. Интегрированность пролетариата как бы приобретает тотальный характер и охватывает все сферы общества. Рабочий и предприниматель, - пишет он, -смотрят одни и те же фильмы, телепередачи, читают одни и те же газеты, слушают одно и то же радио. Поэтому не приходится удивляться, сколь многое их объединяет. В современном мире по-прежнему, считает Маркузе, существуют два основных класса: рабочий и буржуа, наемный труд и капитал, однако, в этом мире "произошли такие структурные и функциональные изменения этих двух классов, что они, по-видимому, больше не являются носителями исторических преобразований. Скрытая заинтересованность в сохранении и совершенствовании существующих институтов примиряет эти ранее антагонистические классы во все увеличивающемся масштабе"[6].
Об этом же говорил Миллс в своем известном "Письме к новым левым" (1960 г.), когда писал, что потерпели крах именно те движущие силы исторического развития, которые стремились изменить структуру капитализма. Сартр, восторженно принявший выступление французской молодежи 68 года, также ссылается на то, что рабочий класс не смог выполнить свою историческую функцию могильщика капитализма. Хабермас писал о том, что в позднекапиталистическом обществе возникла возможность урегулирования классовых конфликтов.
Безусловным фактом было то, что взрыв протеста против существующей системы в 60-е годы - начале 70-х имел четко непролетарский характер. Он связан был, прежде всего, с молодежным движением, с маргинальными слоями и группами, которые в наибольшей степени испытывали психологический протест против отчуждения, духовного порабощения, против ханжества и лицемерия, господствовавшего в обществе, против всеохватывающей калькуляции и рационализации, бюрократизации, когда не остается места спонтанности, иррационально-мифическому. Это недовольство наиболее отчетливо проявляется в маргинальных слоях, ибо они не имеют прочных традиций, устоявшегося образа жизни. Движение "новых левых" выступает, прежде всего, против "позднекапиталистического истеблишмента".
Политический радикализм, по Маркузе, неизбежно включает и моральный радикализм. Поэтому не случайно произошло слияние социальной и сексуальной революционной тенденции, как отрицания буржуазного образа жизни.
Критика западного общества предполагала и критику общества "реального социализма". Для новых левых это общество не выступает неким антагонистом капиталистического общества. И то, и другое выступает как тоталитарное, "репрессивное" общество с засильем бюрократии. Советский Союз являлся в их глазах, подобно западным странам, высокорационализированным, индустриальным обществом". Между этими двумя "системами" нет принципиальной разницы, поэтому вполне реальна их конвергенция, тем более что отсутствие частной собственности, повышение уровня производства, как показывает опыт СССР, еще не означает претворение социализма в жизнь. И здесь, и там, проявляются черты позднеиндустриальной цивилизации. И тут, и там на смену экономике индивида, его автономии приходит регламентация, централизация, господство экономической и политической бюрократии.
Критика так называемого мира социализма при всем неприятии капитализма должна вестись слева, что "новые левые" и делали.
Теоретики "новых левых", как и само это движение отражали наступление кризиса индустриального этапа цивилизации, который дал о себе знать начиная со второй половины 70-х годов. Этот кризис воспринимался ими сквозь призму кризиса культуры и получал чисто апокалиптическое звучание. Тоталитаризм, глобальное отчуждение человека в этом мире выступает как общая характеристика ХХ века. Размышления о фашизоидности позднекапиталистического этапа цивилизации являются основными в осмыслении сути современной цивилизации.
Советский автор А.Якимович хорошо сформулировал эти мысли: "Одинокий, растерзанный, сбитый с толку человеческий атом, утративший чувство принадлежности к организованному целому, к понятному для него космосу, остается один на один с озверевшим монстром идеологии, с непостижимым кумиром власти. Маленький человек превращается в дикаря. Он поклоняется идолам и сбивается в орды, опасные для цивилизованного мира"[7].
"Новые левые" - это бунт против подобного превращения человека в "одномерное существо", это выявление потребности в свободном гармоничном развитии личности, в неотчуждаемом процессе творчества. И в то же время это движение отражало широко распространенную иллюзию - достаточно осознания бед общества, выражение протеста против этих бед и пороков, провозглашение тотального отказа от него во имя утверждения нового образа жизни, нового качества жизни. По словам одного из исследователей Э.Баталова, "социальная реальность" в трактовке "новых левых", предстает как весьма пластичная, поддающаяся любым манипуляциям со стороны "сознательного" деятельного субъекта[8].
"Новые левые" исходят из возможности насильственного переформирования социальной материи, поэтому им близок дух "революционного мессианства" 20-х годов. "Ныне нас объединяют не какие-то отвлеченные исторические теории, а экзистенциальное отвращение к обществу, которое разглагольствует о свободе, но изощренно и жестоко подавляет элементарные запросы и потребности как личности, так и народов, борющихся за свое социально-политическое освобождение"[9].
Этот протест выражается прежде всего и в основном в духовно-психологической и культурно-эстетической сфере, все надежды возлагаются на новое сознание, на возникновение новой культуры, создании "контркультуры", "новое сознание" пренебрегает материальными благами, не доверяет существующим институтам и учреждениям. Забюрократизированное, тоталитарное по своей сути общество породило определенный тип сознания, которому нужно противопоставить иное сознание, обществу - контробщество, культуре - контркультуру, конформизму - нонконформизм. Надо положить конец практике управления, манипуляции массовым сознанием.
Эта проблематика отчетливо проявлялась уже у представителей франкфуртской школы, впервые введших в употребление само понятие "массовая культура". Для них фашизм, национал-социализм, война, концентрационные лагеря явились свидетельством полного краха самого "духа просвещения", "духа буржуазности". Весь этот мир с его агрессивностью, в котором наука и техника поставлены в услужение насилию и подавлению, есть свидетельство заката европейской культуры. Традиционный рационализм не оправдал себя, образцом ему служил ограниченный буржуазный разум, породивший такую организацию межличностных отношений, которая привела к господству насилия. Классическая рациональность вызвала к жизни "рациональную бюрократию", стремящуюся полностью подчинить себе человека и откровенно манипулирующая массовым сознанием. В докладе, посвященном 100-летию со дня рождения М.Вебера, Маркузе подчеркивает, что господство над людьми в современном обществе возможно благодаря манипуляциям общественным сознанием. Это господство не выглядит явным, ибо воля навязывается не извне, а как бы изнутри, через собственное сознание людей. Властвующий технический рационализм подходит к человеку чисто функционально. Контркультура призвана отвергнуть все это и породить иную культуру, в том числе и иную науку и технику, исключающую подавление и самоподавление человека. "Новые левые" и их теоретики усматривают альтернативный репрессивной культуре проект в авангардистском искусстве, в молодежной субкультуре с ее особым языком, музыкой и т.д. И здесь проявляет себя принцип Великого отказа, при котором критика существующей культуры сплошь и рядом перерастает в критику культуры как таковой.
Именно этим объясняется влияние на новых левых "Великой культурной революции", провозглашенной Мао Цзе Дуном в эти годы в Китае. Казалось, очень заманчиво выступить против бюрократии и фактически всех законных органов власти и таким путем, подобными методами внедрять в сознание молодого поколения "новое", не обремененное никакими прежними ценностями сознание. К каким последствиям это приводит теперь уже всем очевидно.
У "Новых левых" культура отождествляется с буржуазностью, а бесправное положение индивида - носителя культуры, с концом культуры. В такой трактовке западноевропейская культура выступает как источник пороков позднекапиталистического общества. Во имя истины, добра, красоты она подавляет человека и все природное в человеке. К тому же она призывает его к конформизму. "Неужели же немцы не пришли еще к убеждению, что культура в традиционном смысле мертва?"[10] - вопрошал Адорно, вернувшись в 1950 г. в Германию.
Культура, реставрировавшая себя после II мировой войны, "целиком стала идеологией", то есть извращенным сознанием - пишет он в "Негативной диалектике". Через культуру, а точнее через индустрию культуры, человеку навязывается определенный тип сознания и поведения. Об этом же писал позже А.Лефевр, ратовавший за культурную революцию. Она представлялась ему способом радикальной борьбы с моральным оскудением общества, столь четко проявляющимся в явлениях массовой культуры, с той культурой, которая порождала "странные человеческие существа грубо конкретные и одновременно ужасающе абстрактные, генерализированные призраки"[11].
Контркультура выступала против буржуазного стиля жизни и мышления, с его зарегулированностью и заорганизованностью, с его всеобщей регламентацией и практичностью. Об этом же говорил и Хабермас[12].
В газете "Time" от 19.ХII за 1969 г. можно было прочитать: "Молодежь восстала, как и романтики ХIХ в. против общества, которое она считала чрезмерно регламентированным, непомерно систематизированным и индустриализированным. Как и ее предшественники, она поднялась против рационализма, возлагая на него вину за уничтожение всего стихийного и призывая вместо этого к беспрепятственному выражению эмоций. "Дети цветов" 60-х годов с их лозунгом "Мир и любовь" по-своему выражали неприятие общества потребления, буржуазного менталитета. Традиционному уважению к труду как источнику благосостояния, культу труда противопоставлялось чисто люмпенское пренебрежение трудом. Среди многочисленных призывов во время майского молодежного протеста 1968 г. в Париже звучал и такой: "Никогда не работайте!". Обоснование такому афоризму давалось соответствующим пояснением. "Молодое поколение не хочет иметь мир, где за гарантию не умереть от голода мы платим риском умереть от скуки"[13].
Общество потребления чревато риском отчуждения человека. К чему заботиться об экономическом выживании, когда жизнь так скучна. Производительный труд, работа разведены с вдохновением, творчеством, воображением, удовлетворением. Необходим новый образ жизни, изменение сущности человека, его сознания. Сартр обратился к молодежи, лозунги которой так импонировали ему: "От вас пошло нечто такое, что поражает, нечто ошеломляющее, нечто отрицающее все то, благодаря чему наше общество стало таким, каким оно является. Я назвал бы это расширением сферы возможного. Не сдавайте позиции!"[14]. Должна возникнуть новая реальность, свободная от страха и вины, в котором свободный эрос не подавляется рацио, в котором труд перестает быть отчужденным и приносит людям удовольствие. На IV Зальцбургской встрече по вопросам гуманизма в 1968 г. Маркузе говорил в своем выступлении "Мир как утопия": "Мир требует окончания нынешней истории. Он предполагает определенное отрицание существующей системы как на Западе, так и на Востоке, хотя весьма различным способом. На Западе - как отрицание трудовой морали, принципа обмена частной собственности на средства производства. На Востоке - как отрицание бюрократически авторитарного господства социализма с капиталистическими побудительными мотивами и целями, с социалистической конкуренцией и политикой силы"[15].
Тотальное непризнание существующего, провозглашение Великого Отказа представляло собой признание и провозглашение отказа в чистом виде, отказа как такого, когда не выдвигается реальная альтернатива существующему. Крайний радикализм становится принципом, предполагающим экстремистские подходы и решения. Нонконформизм заведомо отрицает возможность консенсуса в обществе, компромисса с существующим.
В силу этого, движение "новых левых" тяготело к анархизму, с его упором на разрушение старого. Средство выступает как самоцель, оно не подчиняется цели, во имя которой и применяется средство. Взамен возрастания роли государства в жизни общества, обюрокрачивания всех сфер жизни, усиления вмешательства государства в жизнь общества и отдельного человека предлагается просто разрушение государства, отказ от каких-либо институтов и регламентаций.
"Новые левые", констатируя пороки буржуазной демократии, системы парламентаризма, отказываются от всего этого в принципе. По Маркузе демократические институты и учреждения, в том числе парламент, интегрированы в систему этого больного общества, поэтому все легальные средства борьбы с системой, включая парламентскую оппозицию, не эффективны. Все действующие партии, профсоюзы приняли "правила игры". В этом одно из отличий "новых левых" от "старых," ибо они не признают традиционных политических партий. Отсюда призывы к внепарламентской форме борьбы с властью, к внепарламентской оппозиции. Эти призывы доходят до признания необходимости ведения партизанской борьбы с властью, существования особых отрядов герил- городских партизан. Движение это было широко распространено не только в Латинской Америке (Ф.Кастро, Че Гевара), но и в Западной Европе, особенно ФРГ, Италии, где действовали так называемые "красные бригады", устраивавшие террористические акции, унесшие не одну жизнь.
У "новых левых" и их теоретиков речь идет о тотальной революции, охватывающей все сферы жизни человека и, прежде всего, сознание. Более того, тотальная революция настолько тотальна, что затрагивает и сферу подсознания. Известна тесная связь взглядов Маркузе с фрейдизмом. Революция, считает он, подобна отцеубийце, ибо у победителя появляется "осознание господства на более высокой ступени", и в результате революция переживает свой Термидор и терпит поражение. Маркузе ставит вопрос следующим образом: "Нет ли, наряду с историческим, общественным Термидором, который обнаруживается во всех революциях прошлого, также психического термидора; возможно революция подавляется не только извне, поворачивается вспять и сводится на нет. Вероятно, уже в самих индивидах действует динамика внутренне отрицающая возможность освобождения и удовлетворения... Каждый человек подавляет себя сам и это помогает власть придержащим удерживать ее, тем самым всякая борьба за свободу оказывается обреченной"[16].
Подобного рода представления легко сочетались с призывами к бунту. Великий Отказ ведет к бунту. Бунт, революция - это контрнасилие, это освобождение человека от внешних и внутренних пут. Бунт - это праздник души, торжество стихии над разумом, это свободный полет воображения, простор фантазии. "Бунт - дело правое... Мы хотим перевернуть старый мир вверх тормашками, разнести его в щепы, создать хаос, сплошную неразбериху и чем больше неразберихи, тем лучше" - такие признания можно было прочитать в это время в журнале французских маоистов "Хунцы"[17]. Маркузе также писал о том, что в движении "новых левых стирается грань между баррикадами и танцплощадкой, любовной игрой и героизмом". Сартр призывает студентов: "Сначала действовать - потом думать".
Культивировалось представление о том, что ход истории может быть легко, в соответствии с желаниями и представлениями "новых левых", повернут и направлен в "нужное" русло. Утопизм является характернейшей чертой всей этой критики существующего строя, во всем присутствует чисто утопический мотив - создания "нового человека", нового образа, качества жизни, полностью свободного от всех прежних внутренних и внешних пут. Маркузе пишет: "Воспитать нового человека - за этим теперь все дело... Развитие современного индустриального общества достигло точки, когда новый человек не только возможен, но и необходим..."[18].
Возлагавший все надежды в создании нового справедливого мира на третий мир Ф.Фанон призывал: "Не будем же подражать Европе, обратим усилия наших мускулов и нашего мозга в ином направлении. Попытаемся создать нового целостного человека, утвердить который оказалась неспособной Европа"[19].
Модель нового человека должна быть прямо противоположна существующему в современном товарном обществе. Ему не должны быть свойственны репрессивные потребности, поэтому его язык, жесты, образ жизни уже иные, ибо человек стал свободен от постоянной необходимости подавлять свои инстинкты, он свободен от отчужденного труда. Происходит некий качественный скачок, высвобождающий человека от всего того, что его подавляло и угнетало. Чтобы такой качественный скачок произошел, должно прийти новое сознание. Этим новым сознанием наделена "революционная элита". Революции должна предшествовать революция сознания, радикальное изменение самой природы человека, его инстинктов. Речь велась о "мятеже инстинктов". Книга известного французского автора, который был столь тесно связан с легендарным партизанским руководителем Южной Америки Че Геварой, Р.Дебре так и называлась "Революция в революции". Ведь субъект революционного преобразования формируется в ходе самого преобразования, когда происходит прорыв из старого состояния в новое. Достигая всего этого, революционная элита в любое время может вызвать своими действиями революционные катаклизмы, вызвать соответствующее действия социальных аутсайдеров. На этом представлении зиждились действия "герил", "красных бригад", считавших, что они своими террористическими актами заставят выступить против старого, столь ненавистного им мира, что они революционизируют революцию.
"Новые левые", не приемля коммунистические партии, принявшим, подобно социал-демократам, правила игры буржуазного общества, критикуют их слева. При этом основной упор делается на возможность создания нового сознания, привнесения его в широкие массы. То есть это новая редакция ленинской теории о привнесении сознательности в стихийное рабочее движение, о воспитании нового, свободного от всех пороков предшествовавших обществ человека.
Выступая в качестве радикальных критиков капитализма, "новые левые" трактовали свои цели и задачи в "неомарксистских понятиях". Они часто ссылаются на Маркса - на теорию прибавочной стоимости, эксплуатацию, классовую борьбу и т.д. Само понятие "неомарксизм" или как тогда порой говорили "западный марксизм" стало применяться именно в 50-60-е годы.
Это была определенная трактовка марксизма, отражавшая умонастроения левонастроенной интеллигенции Запада, в котором отразилось ощущение кризиса культуры и определенного рода разочарование, тоска по несбывшимся надеждам на радикальное преобразование западноевропейского общества, возникшее после разгрома фашизма. Неприятие буржуазности, отчуждения, стремление осуществить революцию в самом образе жизни людей способствовали большому интересу к марксизму. Попытки возрождения советского марксизма, связанные с "оттепелью" 60-х годов, порождали надежды на преодоление догматизированного, вульгаризированного марксизма, на возможность творческого обращения с наследием Маркса. В эти годы и на Западе, и на Востоке начинается широкое издание работ классиков марксизма, появляется большая марксологическая литература.
Фактически во всех университетах, где бунтовала молодежь, раздавались призывы обратиться к Марксу. Студенты Гарвардского университета во время бунта 1969 г. вывесили плакат: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его".
Марксизм воспринимался и как критика капитализма, буржуазности, как контротеория официозу, как теория насильственного низвержения существующего, но неприемлемого строя, как нравственное обоснование бунтарства. Особенно привлекательным было обращение к трактовке практики, слияние в марксизме теории и практики, научного анализа с нравственно-мировоззренческими установками. Это уже в 1957 г. хорошо сформулировал Миллс: "Чем бы ни был марксизм, в нем заключается самая важная интеллектуальная драма нашей эпохи, ибо доктрина Маркса включена в политический оборот. Поэтому она представляет и важнейшую политическую драму. В марксизме идея сталкивается с политикой. В нем встречаются интеллигенты, политики, страсти, концепции, самый холодный анализ и самое горячее моральное осуждение. Сходятся - непосредственно, драматическим образом - и творят историю"[20].
Особенностью умонастроений тех лет явилось обращение к Марксу именно как к философу. Если раньше часто предлагалось дополнить теорию Маркса той или иной философией, то теперь происходит открытие Маркса как философа. В 1956 г. стали доступны вновь изданные работы молодого Маркса и прежде всего его "Экономическо-философские рукописи 1944". Возникает целая литература о Марксе-философе. В 1966 г. известный американский социолог Сидней Хук писал: "Будущий историк будет озадачен явлением второй половины ХХ в. - вторым пришествием Маркса. В своем пришествии он выступает не в пыльном сюртуке экономиста, как автор "Капитала", и не как революционный санкюлот, вдохновенный автор Коммунистического Манифеста". Он является в одежде философа и нравственного пророка с радостными вестями о человеческой свободе, имеющей силы за пределами узкого круга класса, партии или фракции..."[21].
К неомарксизму, противостоящему советскому "диамату и истмату" как вульгаризированной интерпретации марксизма, далекой от того, что действительно мыслили себе классики марксизма, можно отнести широкую шкалу философов. Некоторые откровенно причислили себя к марксистам, как, например, Д.Лукач, некоторые выступали с идеями пересмотра марксизма, ряда его основополагающих положений. Это, так называемые ревизионисты, (Гароди, Косик, Колаковский, философы журнала "Праксис") это и философы, анализировавшие Маркса, марксологи, и философы, опиравшиеся на те или иные положения Маркса, особенно на его трактовку отчуждения. К ним можно отнести Сартра, Мерло-Понти, Хабермаса, Негта и др. Все они принимали марксову критику капитализма, отчуждения, гуманистическую направленность его философии. Неомарксизм вплетался в лево-критическую рефлексию на реалии жизни тех лет, представляя собой специфическое отражение всей духовной обстановки того времени.
Для "новых левых" и неомарксизма одной из центральных проблем выступала проблема отчуждения. И здесь совершенно понятен интерес к марксизму. Уже Хайдеггер писал, что "Маркс, познав отчуждение, проник в существенные изменения истории, поэтому марксово понимание истории превзошло все остальные исторические концепции"[22].
Философия Маркса в эти годы трактуется как философия самоосуществления человека на пути преодоления им отчуждения, а понятие практики, как универсально-творческая созидающая деятельность, посредством которой человек трансформирует и создает свой мир. Увлечение понятием "практика", "праксис" вообще, характерно для философской мысли 60-х годов, для неомарксизма в особенности. Оно противостояло не только неприятию капитализма, но и позитивному, сциентизму, технократическому мышлению, оно сулило путь к неотчужденному обществу.
Увлечение Марксом не означало, что в те годы не было в этой среде критического отношения к нему. Так, теоретики франкфуртской школы считали, что ни гегелевская, ни марксова идея разума не оправдали себя, что с самого начала идея и действительность разума содержали такие опасные элементы, как "порабощение человека его собственной продуктивностью", "прославление ожидаемого будущего счастья", "регрессивное господство над человеком и внечеловеческой природой".
Маркузе считал, что Маркс недооценил порабощающую роль техники, недооценил то, что Маркузе называет "репрессивной терпимостью", то, что "репрессивные" потребности и ценности оказались встроенными в саму структуру инстинктов человека.
Все больше проявляла себя критика марксизма как теории и мировоззрения пролетариата, показывалось, что марксова модель свободного пролетариата как абсолютного отрицания капитализма оказалась неприемлемой к современности, т.к. в ХХ в., особенно после второй мировой войны негативная сила пролетариата все очевиднее ограничивается. Капитализму все более удается эффективно организовывать социально- экономическую жизнь общества. Уже не только "рабочая аристократия", но и все более значительная часть трудящихся превращается из негативной в позитивную часть общества. Эта критика исходила из того, что классики марксизма не постигли всех возможностей капитализма, и что в современном мире произошли коренные изменения в отношении между двумя враждующими классами, пролетариат - упустил возможность выступить как революционный класс. Развитие капиталистической производительности остановило развитие революционной сознательности пролетариата. Ленинизм же есть попытка спасти теорию о революционной роли рабочего класса через теорию партии как авангарда рабочего класса. Пролетариат из субъекта исторического действия превращается в объект, которым манипулируют.
По Маркузе, сила отрицания теперь не сконцентрирована ни в одном из классов. Пока эта сила выступает как стихийная, хаотическая, анархистская оппозиция, которая не принимает навязываемые обществу правила игры и "испытывает отвращение ко всякому процветанию". А протест для нее выступает как форма ее существования.
В бунте "новых левых" отразился наступающий кризис общества, который пока проявлял себя больше в духовно-психологической сфере, и только ко второй половине 70-х годов, когда это движение пошло на спад, проявил себя и в экономической сфере.
Это было еще не столько понимание, сколько ощущение надвигающихся перемен, ощущение конца индустриальной формы цивилизации и рождения новой формы, посткапиталистического, постиндустриального общества, которое несомненно, будет сопровождаться серьезными изменениями и в образе жизни человека, и в его сознании и мироощущении.
"Новые левые" своим бунтарством предвосхитили смену парадигм в общественном сознании Запада. Они довели критику позднекапиталистического общества до полного неприятия его, до отказа от каких бы то ни было компромиссов с ним. Крах движения "новых левых" был неизбежен, ибо провозглашение "Великого Отказа" само по себе не предполагало ничего позитивного.
Посткапиталистическое общество потребовало совершенно новых подходов, что сопровождается глубоким идейным кризисом всей леворадикальной мысли, идеологии. Это движение стало перед необходимостью создания новых парадигм для своих теорий.
На смену левому радикализму пришло неоконсервативное восприятие мира, усматривающее все беды общества в господстве леворадикальных взглядов. Но, как это часто бывает, крайности сходятся, и многие моменты этого умонастроения уже проглядывались у "новых левых" и их теоретиков. И тем, и другим мало свойственен оптимизм в рассмотрении исторического процесса, настороженное отношение к идее общественного прогресса, разочарование в достижениях науки и техники, отказ от идей рационализма, увлечение различными формами иррационализма. И те, и другие клеймят бюрократизацию общества, протестуют против всесилия государства и государственных структур в обществе. При всей своей противоположности "новые левые" по своему подготовили условия прихода неоконсервативных сил и относительно широкое распространение идей "новых правых".
Антикапиталистический бунт шестидесятых годов во многом был пронизан революционным романтизмом и утопизмом, в котором своеобразно сочетались личная честность и бескорыстность его участников с нетерпением, требовавшим немедленного избавления от всех и всяческих пороков современности, нетерпением, связанным с насильственным внедрением справедливости, героическое самопожертвование порой совмещалось с политическим авантюризмом, вера во всесилие революционного сознания со стремлением насильственно внедрить это сознание, с уверенностью в управляемость и направляемость самого исторического процесса. В этом бунте как бы слились воедино отражение кризиса всей прежней индустриальной цивилизации и отражение так называемого кейсианского периода в развитии этих стран с его государственным регулированием и государственным вмешательством в экономику. Период этот, как известно, наступил после великой депрессии тридцатых годов и продлился до середины семидесятых годов. После второй мировой войны почти во всех развитых странах были созданы органы планового регулирования хозяйством, которые оказали весьма эффективное воздействие на экономическое развитие. Подобного рода планирование выступало в тех условиях в виде "меньшего зла" и было неразрывно связано с тем, что весь общественный механизм действовал при решающем участии государства. Но этот процесс в тоже время сопровождался усиленной бюрократизацией общества, которая, в конечном счете, привела и к торможению экономического и общественного развития. Бунт "новых левых" - это во многом бунт против высокой степени бюрократизации общества, когда "рациональная бюрократия" рассматривает человека как объект "математического упорядочивания". Эта бюрократия, отождествляющая себя с разумом, придя в явное противоречие с интересами людей, полностью исчерпала себя. Тотальная критика государственно-монополистической формы капитализма переросла в полное отрицание капитализма как такового, более того, товарного производства как такового. Это была романтическая критика всей эпохи индустриальной цивилизации вообще, в особенности буржуазной. В наши дни идея абсолютного неприятия мира капитала, убежденность в невозможности его трансформации потерпела крах. На данном витке истории альтернатива: революция или реформа, оказалась решенной в пользу реформ. Но говоря о крахе леворадикальных идей было бы преждевременно говорить о крахе левых идей как таковых. Пожалуй, в этом плане можно согласиться с определением понятия "левый", данным Р.Миллсом еще в 1960 г. "Быть "правым" - означает, между прочим, признавать и поддерживать существующее общество. Быть "левым" значит или должно значить, как раз обратное: изучать и критиковать всю структуру общества и создавать такие теории общества, которые, будучи политически заостренными, становятся требованиями и программами. Эта критика, эти исследования... вдохновляются в нравственном отношении гуманистическими и светскими идеалами западной цивилизации, прежде всего идеалами разума, свободы и справедливости. Быть "левым" означает "связывать критику культуры с критикой политики, а то и другое с позитивными требованиями и программами"[23].
Источник: ОТ АБСОЛЮТА СВОБОДЫ К РОМАНТИКЕ РАВЕНСТВА (ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ). РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ М., 1994
Баталов Э.Я. Философия бунта. М., 1973; Кепеци Б. Идеология "новых левых". М., 1977; Неомарксизм и проблемы социологии культуры. М., 1980; Штейгервальд. Третий путь Герберта Маркузе. М., 1971 и др.
Неомарксизм и проблемы социологии культуры. М., 1980. С. 230.
Mills C.W. The sociological Imagination. N. Y., 1959. P. 184.
Gouldner A.W. The Coming Crisis of Western Sociology. Idem some observations on the sistematic theory. P., 1956. P. 7.
Marcuse H. An Essay on Liberation.Boston, 1969. P. 15-16.
Ibid. P. 12-13.
Иностранная литература. 1992. N 4. С. 231.
Баталов Э. Указ. соч. С. 155.
Bergman Uw., Dutschke R., Lefevr W., Rabel B. Rebelation der Studenten oder die neue Opposition. Rowalt, 1968. S. 90.
Adorno T. Kleihe Schriften zur Gesellschaft. Frankfurt a.M., 1971. S. 83.
Lefevre A. Literature et societe. 1967. P. 115.
См.: Habermas J. Legitimations - problem im Spatkapitalismus. Frankfurt a.M., 1973. S. 119-120.
Vaneighem R. Fraite de savoir vivre a l'usage des Jeunes generations. P., 1967. S. 21.
См.: Кёнеци Р. Идеология "новых левых". М., 1977. С. 125.
Neues Forum. 1968. November-december. S. 706.
См. об этом у Ю.Давыдова. Критика социально-философских воззрений Франкфуртской школы. М., 1977. С. 135-205.
См.: Баталов Э. Указ. соч. С. 78.
Der Spiegel. 21.8.1967.
Fanon F. Les damns dela terre. P., 1961. S. 241.
Mills C.W. The Power Elite. N. Y.,1957. P. 30.
Hook S. Karl Marx's Second Coming. The New York. Times Book Review. 22.Y.66.
Heidegger M. Mit einem Brief Uber Humanismus Platons. Lehre von Wahrheit. Bern, 1954. S. 87-89.
Mills C.W. New Left Review. 1960. N 5.Sept.-Oct. P. 20-21.
Источник: Контр.Инфо
|
|
Скачать 110.5 Kb.