концепция игры. Беркалиева К ТПП 205(концепции игры). Игровая концепция Й. Хейзенги
 Скачать 51.99 Kb.
|
|
Актюбинский государственный университет имени К.Жубанова Факультет «Естествознания» Реферат на тему «Игровая концепция Й.Хейзенги»Выполнил(-а): Студент группы ТПП205 Беркалиева К.Б Проверил(-а): Мацюк Д.А Актобе, 2022г. План 1. Игровая концепция культуры 2. Характеристики игры 3. Признаки, функции и законы игры 4. Игровой элемент в разных сферах деятельности 4.1. Игра в судопроизводстве 4.2. Проявление игры в войне 4.3. Поэзия в игре как словесное состязание 4.4. Музыка и танец 4.5. Спорт как Игра Заключение Список литературы Введение Йохан Хейзинга (1872-1945) – голландский культуролог. Он считает несуществующими объективные законы истории и, следовательно, невозможным построение объективной исторической и культурологической теории. Цель и способ познания он видит в выявлении основных настроений и мировоззрения эпохи, которое достигается через "вживание" исследователя в духовную суть событий. Его основными трудами являются "Осень средневековья", "В тени завтрашнего дня: анализ культурного недуга нашего времени", "Человек и культура". Хейзинга считал, что нормальное состояние культуры может быть при наличии трех условий: равновесия духовных и материальных ценностей; направленности на идеал, выходящий за рамки индивидуальности; и господства над природой. Отсутствие этих условий определяет истощение и обездуховление европейской культуры. Ученый призывает общество к самоограничению. Не возлагая надежд на разум и науку, он советует ограничивать права разума, чтобы дать место вере. Одной из наиболее известных работ Хейзинги, завоевавшей необычайную популярность, стала работа «Homo Ludens» (1938), отличающаяся новым подходом в освещении сущности, происхождения и эволюции культуры. В ней изложена культурологическая концепция Й. Хейзинги. В предисловии он писал, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. ". Книга имеет подзаголовок "Опыт определения игрового элемента культуры".[1] В этой работе он пытался «сделать понятие игры, насколько я смогу его выразить, частью понятия культуры в целом».[2] Это убеждение зародилось у него еще в 1903 г., а в 1933 он посвятил этой проблеме вступительную речь при избрании ректором Лейденского университета, назвав ее "О границах игры и серьезного в культуре". Затем эти идеи излагал в Цюрихе, Вене, Лондоне в докладах "Игровой элемент культуры". В этой работе наиболее полно воплотился гуманистический, жизнелюбивый, нравственно светлый, творческий мир Й. Хейзинги, проявилось его менонитское воспитание. Оригинальная концепция культуры как Игры развернута в труде Й. Хейзинги “Homo Ludens”. Родовая, или всеобщая, характеристика человека привлекала многих: Homo sapiens – человек разумный или Homo faber – человек созидатель, такие определения стали распространенными. Й. Хейзинга, не отвергая их, избирает иной аспект, считая, что "человеческая культура возникает и развертывается в игре, как Игра". «Есть одна старая мысль, свидетельствующая, что если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою. Тому, кто удовлетворится этим метафизическим утверждением, нет нужды читать эту книгу. По мне же, оно не дает никаких оснований уклониться от попыток различать игру как особый фактор во всем, что есть в этом мире. С давних пор я все более определенно шел к убеждению, что человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как Игра». Книга состоит из 12 глав. В них раскрываются такие проблемы, как природа и значение игры как явления культуры; концепция и выражение понятия игры в языке; Игра и состязание как функция формирования культуры. В этих главах определяется теоретическая концепция игры, исследуется ее генезис, основные признаки и культурная ценность игры в жизни народов различных исторических эпох. Затем Хейзинга переходит к анализу игры в различных сферах культуры: Игра и правосудие; Игра и война; Игра и мудрствование, Игра и поэзия, игровые формы философии; игровые формы искусства. Заканчивается эта книга рассмотрением игровых элементов в стилях различных культурных эпох – в Римской империи и Средневековье, Ренессансе, барокко и рококо, романтизме и сентиментализме. В заключительной XII главе "Игровой элемент современной культуры" автор обращается к западной культуре XX в., исследуя спортивные игры и коммерцию, игровое содержание искусства и науки, игровые обычаи парламента, политических партий, международной политики. Однако в современной культуре он обнаруживает приметы угрожающего разложения и утраты игровых форм, распространение фальши и обмана, нарушения этических правил («правил игры»). 1.Игровая концепция культуры В своем фундаментальном труде "Homo Ludens. Опыт исследования игрового элемента в культуре" Хёйзинга предложил переосмыслить понятие культуры, исходя из наличия игрового элемента в культурной жизни. Интерес к игре не случаен в культурфилософии ХХ века – это своеобразная форма самосознания эпохи, когда в самой жизни необычайно возрастает спрос на игру (спорт, викторины, кроссворды и т. д.), что является попыткой уйти от крайней политизации и идеологизации жизни. Хёйзинга рассматривает историю культуры как сменяющие друг друга культурно-исторические целостности, в которых взаимодействует множество элементов, связанных с духовной жизнью и творчеством человека. Различие их проявляется в соотношений в них "игры" и "серьезности". По мнению Хейзинги именно Игра, в большей степени, нежели труд была формирующим элементом человеческой культуры, так как выполняла более широкую витальную функцию, чем практические, утилитарные виды деятельности. Игра – "выражение жизненной борьбы", самое глубинное проявление жизни. Игра "обретается в поле деятельности духа, в созданном для себя духом собственном мире, где вещи имеют иное, чем в "обычной жизни", лицо и связаны между собой иными, не логическими, связями.. Она стоит по ту сторону серьезного…" Задолго до того, как человек накопил в себе силы изменять окружающий его мир, он создал свою "среду" в сфере игры. Функция игры, утверждает Хейзинга, "старше и первозданнее всей культурной жизни". "Игра старше культуры. Животные Играют точно так же, как люди".[3] Основополагающие факторы игры были уже в жизни животных: поединок, демонстрация, вызов, похвальба, кичливость, притворство, ограничительные правила: павлины распускают хвост и демонстрируют свой наряд, тетерева исполняют танцы, вороны состязаются в полете, шалашники украшают свои гнезда… "Состязание и представление, таким образом, не происходят из культуры как развлечение, а предшествуют культуре". По его мнению, если проанализировать любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, она покажется не более чем игрой.Сама культура носит игровой характер. Игра рассматривается не как биологическая функция, а как явление культуры и анализируется на языке культурологического мышления. Понятие культуры, как правило, сопряжено с человеческим сообществом. Человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака к общему понятию игры. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных. «Игра как таковая перешагивает рамки биологической или, во всяком случае, чисто физической деятельности. Игра – содержательная функция со многими гранями смысла». Игра, как ее понимает Хейзинга, это – "действие, протекающее в определенных рамках места, времени и смысла, в обозримом порядке, по добровольно принятым правилам и вне сферы материальной пользы или необходимости. Настроение игры есть отрешенность и воодушевление – священное или просто праздничное. Само действие сопровождается чувствами подъема и напряжения, и несет с собой радость и разрядку". Игра – это всегда свобода человека, а не гнетущая зависимость от обстоятельств, и воодушевление от своих возможностей, что дает простор жизненным силам, стимулирует совершенствование человека, и все это на грани шутки, развлечения, необузданности человеческих страстей и эмоций В архаических культурах, считает Хейзинга, Игра охватывала все сферы жизни, и потому противоположность "игры" и "серьезности" еще не имеет значения. В более поздние эпохи происходит разделение сферы "игры" и "серьезности". Происходит это за счет бесконечной дифференциации культуры. В XX веке, утверждает Хейзинга, происходит почти полная утрата игрового элемента, культура становится слишком серьезной, и потому сегодня налицо все признаки упадка. Одним из таких признаков является, например, "пуэрилизм" (от лат. puer – ребенок) современного западного общества, когда происходит смешение мнимой серьезности и неправильно понятой игры. Вместе с тем Хейзинга предупреждает, что настоящую игру следует отличать от "пуерилизма", сознательного ребячества, инфантильного балагана, в который все в большей мере погружается современная цивилизация. Это, с одной стороны, бесконечная псевдосерьезная политическая возня (предвыборные компании, интриги, падения кабинетов и т. д), а с другой -распространение игр, которые перестают быть просто развлечением (профессиональный спорт). Осуществляя "диагностику зла нашего времени", Хейзинга отмечает, что отсутствие подлинной благородной игры деформирует личность, отвращает ее от разума. Происходит иррационализация культуры, поворот к культуре инстинкта. Игровая концепция культуры Хейзинга, в определенной мере, дерзкая гипотеза гуманиста, который на собственном опыте знал страшную сущность фашизма и пытался защитить личность в современном мире. 2.Характеристики игры. "Игра обособляется от "обыденной" жизни местом действия и продолжительностью", т. е. имеет свое игровое пространство. "Внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок". Порядок создается правилами, которые нельзя нарушать, ибо тогда рушится все здание игры. Настоящая Игра есть "свободное действие", она не связана с материальной пользой, но дает радостное возбуждение, раскрывает человеческие способности, сплачивает группы. Игра воспитывает "человека общественного", способного добровольно и сознательно участвовать в жизни коллектива, подавлять свои эгоистические интересы, руководствоваться понятиями солидарности, чести, самоотречения. Потребность в игре не связана с какой-либо ступенью развития культуры. Игра – экзистенциальная и витальная категория. Хейзинга рассматривает игру в нескольких аспектах: -как вид деятельности; -как форму происхождения культуры; -как обязательный элемент всякой культурной активности; -как движущую силу развития культуры. Особую ценность его концепции придает стремление автора проследить роль игры во всех культурных сферах: в поэзии, культовых отправлениях, юриспруденции, войне, быту, науке – во всей истории. "В поступательном движении культуры гипотетическое исходное соотношение игры и не игры не остается неизменным. Игровой элемент в целом отступает по мере развития культуры на задний план. По большей части и в значительной мере он растворился, ассимилировался в сакральной сфере, кристаллизовался в учености, в правосознании, в формах политический жизни. При этом игровое качество в явлениях культуры уходило обычно из виду". Каждый, по мнению Хейзинги, кто обращается к анализу феномена игры, находит ее в культуре как заданную величину, существовавшую прежде самой культуры, сопровождающую и пронизывающую ее с самого начала до той фазы культуры, в которой живет сам. Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества переплетаются с игрой. Человечество все снова и снова творит рядом с миром природы второй, измышленный мир. В мифе и культе рождаются движущие силы культурной жизни.Игра – это прежде всего свободная деятельность. Она не есть «обыденная» жизнь и жизнь как таковая. Все исследователи подчеркивают незаинтересованный характер игры. Она необходима индивиду как биологическая функция. А социуму нужна в силу заключенного в ней смысла, своей выразительной ценности. Когда Хейзинга говорит об игровом элементе культуры, он вовсе не подразумевает, что игры занимают важное место среди различных форм жизнедеятельности культуры. Не имеется в виду и то, что культура происходит из игры в результате эволюции. Не следует понимать концепцию Хейзинги в том смысле, что первоначальная Игра преобразовалась в нечто, игрой уже неявляющееся, и только теперь может быть названо культурой. Культура первоначально разыгрывается. Те виды деятельности, которые прямо направлены на удовлетворение жизненных потребностей (например, охота), в архаическом обществе предпочитают находить себе игровую форму. В этих Играх, по мнению Хейзинги, общество выражает свое понимание жизни и мира.«Стало быть, не следует понимать дело таким образом, что Игра мало-помалу перерастает или вдруг преобразуется в культуру, но скорее так, что культуре в ее начальных фазах свойственно нечто игровое, что представляется в формах и атмосфере игры. В этом двуединстве культуры и игры Игра является первичным, объективно воспринимаемым, конкретно определенным фактом, в то время как культура есть всего лишь характеристика, которую наше историческое суждение привязывает к данному случаю».В поступательном движении культуры гипотетическое исходное соотношение игры и неигры не остается неизменным. По словам Хейзинги, игровой момент в целом отступает по мере развития культуры на задний план. Он в основном растворяется в учености и в поэзии, в правосознании, в формах политической жизни. Тем не менее во все времена и всюду, в том числе и в формах высокоразвитой культуры, игровой инстинкт может вновь, проявиться в полную силу, вовлекая отдельную личность или массу людей в игру. 3.Признаки, функции и законы игры. Й. Хейзинга анализирует главные признаки Игры. Всякая Игра есть прежде всего свободная деятельность: «первый основной признак игры: она свободна, она есть свобода».[4] Человеческий мир значительно увеличивает функции Игры, расширяет диапазон ее проявлений. Игра как разрядка жизненной энергии; как вид отдыха; как тренировка перед серьезным делом; как упражнение в принятии решений; как реализация стремлений к состязанию и соперничеству и поддержания инициативы – таковы лишь некоторые аспекты объяснения необходимости Игры в жизнедеятельности человека. Однако вышесказанное еще не дает ответа на вопросы: Как Игра становится культурой? Как она закрепляется культурой? Какие виды и формы Игры характерны для культуры? Для ответа на них Хейзинга анализирует главные признаки Игры. Всякая Игра есть, прежде всего, свободная деятельность. Игра по принуждению, по приказу становится навязанной имитацией, лишается главного смысла и назначения. Игрой заняты в свободное время, она не диктуется необходимостью и обязанностью, а определяется желанием, личным настроением. Можно вступить в Игру, но можно и не делать этого, отложить это занятие на неопределенный срок. В повседневной жизни Игра возникает как временный перерыв. Она вклинивается в жизнь как занятие для отдыха, создавая настроение радости. Но ее цели не связаны с пользой, выгодой, материальным интересом. Она обретает смысл и значение благодаря своей самоценности. Человек дорожит этим состоянием, вспоминая наслаждение, которое он пережил во время Игры, желает вновь испытать те же чувства. Игра обособляется от обыденной жизни местом действия и продолжительностью. Она разыгрывается в определенных рамках пространства. Это тоже признак Игры. Игра не может длиться бесконечно, у нее есть свои рамки начала и конца. Она имеет замкнутый цикл, внутри которого происходит подъем и спад, завязка и финиш. Поэтому в игру вступают, но и заканчивают. Фиксированность и повторяемость Игры определяют ее место в культуре. "Будучи однажды сыгранной, она остается в памяти как некое духовное творение или ценность, передается далее как традиция и может быть повторена в любое время"[5] , – пишет Й. Хейзинга. Во всех формах Игры повторяемость, воспроизводимость является важным признаком. (Так формируются обычаи и традиции). Далее. Любая Игра протекает внутри определенного пространства, которое должно быть обозначено. Арена цирка, Игральный стол, волшебный круг, храм, сцена, экран, судное место – все это особые территории, "отчужденные" земли, предназначенные для совершения игрового действа. Внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок. Внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок. Это очень важный признак Игры: «Присущие игре свойства порядка и напряжения подводят нас к рассмотрению игровых правил. В каждой игре – свои правила. Ими определяется, что именно должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению.[6] Он имеет непреложный характер, запрещающий нарушать правила Игры. Всякое отклонение от установленного порядка лишает Игру самоценности, воспринимается игроками как вероломство, обман. Правила игры обязательны для всех без исключения, они не подлежат сомнению или оценке. Они таковы, что стоит их нарушить, как Игра становится невозможной. Нарушители правил изгоняются из Игры с позором и наказанием. Игра – это святое и играть надо "честно и порядочно" – таковы ее внутренние законы. (Так появляется идея сакрального) «…культура предполагает определенное самоограничение и самообуздание, определенную способность не воспринимать свои собственные устремления как нечто предельное и наивысшее, но видеть себя отгороженной некоторыми добровольно принятыми границами». Несомненно, это также закладывается игрой и в игре, ее правилами. Игра всегда требует сообщества, партнерства. Группировки, корпорации, ассоциации обладают способностью к самосохранению и консервации, обособляясь от прочего мира, используя игровые формы для укрепления. Так появляются сообщества. Для того чтобы усилить принадлежность к игре, используются ритуалы и церемонии, тайные знаки, маскировка, эстетическое оформление в виде особого костюма, символики. Категория игры может рассматриваться как одна из фундаментальных в исследовании духовной жизни. Для науки о культуре, – пишет Хейзинга, – важно понять, что именно означают образные воплощения в сознании народов. Проникнуть в тайные и явные смыслы игры – задача культуролога. 4. Игровой элемент в разных сферах деятельности. 4.1.Игра в судопроизводстве. И .Хейзинга предлагает следующее определение Игры как феномена культуры «Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознание "иного бытия", нежели "обыденная жизнь"». В этом определении объединены все основные признаки Игры. Культура возникает в форме Игры, первоначально она разыгрывается и тем самым закрепляется в жизни общества, передается от поколения к поколению. Так было во всех архаических традиционных обществах. Культура и Игра неразрывно связаны друг с другом. Но по мере развития культуры игровой элемент может вытесняться на задний план, растворяться в сакральной сфере, кристаллизоваться в науке, поэзии, праве, политике. Однако возможно и изменение места Игры в культуре: она может вновь проявиться в полную силу, вовлекая огромные массы. "Священный ритуал и праздничное состязание – вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как Игра и в игре". Игра всегда ориентирована на удачу, выигрыш, победу, приносящие радость и восхищение. В этом проявляется ее состязательный характер. В игре наслаждаются одержанным превосходством, торжеством, триумфом. Результатом выигрыша может быть приз, почет, престиж. Ставкой в Игре становится золотой кубок, драгоценность, королевская дочь, пост президента. Люди соперничают в Игре, состязаясь в ловкости, искусности, но при этом соблюдая определенные правила. Й. Хейзинга описывает судебный процесс как состязание, словесный поединок, азартную игру, спор о вине и невиновности, оканчивающийся чаще победой суда, нежели поражением. Правосудие всегда совершается в особо отведенном месте; оно отгорожено от повседневной жизни, как бы выключено из нее. "Это настоящий магический круг, игровое пространство, в котором временно упраздняется привычное социальное подразделение людей". Судьи на время становятся выше критики, они неприкосновенны, облачены в мантии, надевают парик. Тем самым подчеркивается их причастность к особой функции правосудия. Судебный процесс опирается на жесткие правила, нормы кодекса, согласно которым отмеряется наказание. В архаических обществах суд совершался по жребию, как проявление божественного решения. Состязание принимает форму пари, обета или загадки. Но во всех вариантах оно остается Игрой, в основе которой лежит уговор действовать согласно установленным правилам. Как игровое качество, так и качество состязательности – возносимые оба в сферу священного, как того требует для свершения правосудия всякое общество – до сих пор пронизывают самые различные формы правовой жизни: – всякое место для свершения правосудия – священное место, отрезанное, отгороженное от обычного мира, это магический круг, игровое пространство, внутри которого привычное деление людей по рангу временно прекращается, на время они делаются неприкосновенными; – судьи до сих пор уходят из “обыденной жизни”, прежде чем приступить к отправлению правосудия: облачаются в мантию или надевают парик, сам судейский парик есть нечто большее, чем реликт прежнего церемониального облачения. По своей функции он может считаться близким родичем примитивных танцевальных масок первобытных народов. И то и другое делает человека “иным существом”; – в процедуре, разворачиваемой перед лицом судьи, во все времена и при всех обстоятельствах стороны с такой силой, с такой остротой, с такой устремленностью хотят добиться победы, что агональный элемент не может быть исключен ни на мгновение. При этом система правил, которая неизменно царит в этой борьбе, формально и целиком помещается в рамки хорошо организованной антитетической игры.[7] Здесь Й. Хейзинга делает акцент на том, что взаимосвязь права и игры в архаичной культуре может быть рассмотрена под тремя различными точками зрения: судебный процесс как вид азартной игры, как состязание, как словесный поединок. Азартная Игра.Если переместить взгляд правовой практики высокоразвитых форм цивилизации на ту же сторону далеко не столь ушедших вперед стадий культуры, то увидим, что представление о правоте или неправоте, то есть этико-юридическая идея затмевается в сознании общества представлением о победе или поражении, т.е. идее чисто агонального свойства. Элемент случая и тем самым игры выступает на первый план по мере перемещения в примитивное правосознание. Здесь предоставлена сфера мышления, где понятие о решении, источником которого могли быть предсказания оракула, божий суд, выпавший жребий, иными словами Игра (так как непреложность решения вытекает лишь из правил игры) а вместе с ним и приговор, воспринимались еще как единое целое. Состязание или спор об заклад. Примитивная связь права, жребия и азартной игры можно обнаружить в традиции германского народа, “само состязание, замечет автор, сама Игра ради того, чтобы одержать победу является здесь исходным пунктом. Исход игры, зависящий лишь от счастья, сам по себе есть священная воля. И судопроизводство, и обычаи божьего суда коренятся в практике агонального решения спора вообще: с помощью жребия или испытания силы. Примером тому является спор об заклад: английское право вплоть до XIX века знало эту форму судебной процедуры в гражданских делах: с одной стороны, противники во время судебного поединка брали на себя обязательство в определенный день присягнуть в своей невиновности; с другой стороны – когда один из противников предлагал поединок. До XX века в Англии сохранилось пари об исходе суда. Словесный поединок. Им остается судоговорение по своей сути. Агон почти полностью состоит здесь в стремлении превзойти друг друга в изощренных поношениях и оказываться на высоте положения. Хейзинга приводит пример замечательного доказательства взаимосвязи игры и культуры, а именно состязания в игре на барабане или песенные поединки гренландских эскимосов, где имеется дело со случаем, когда функция культуры, называемая судопроизводством, еще не высвободилась полностью из сферы игры и не утратили своего характера. Итак, здесь мы имеем дело с культурной практикой, выполнявшей функцию судебного разбирательства в чисто агональной форма и одновременно являющееся игрой в самом подлинном смысле слова. Причем всему сопутствует смех и веселье. Таким образом, Й. Хейзинга убедительно доказывает взаимосвязь игры и права на основе архаических форм отправления судопроизводства и их элементов, оставшихся в современном праве. Поскольку Игра обнаруживается во всех культурах, всех времен и народов, это позволяет Й. Хейзинга сделать вывод, что "игровая деятельность коренится в глубинных основах душевной жизни человека и жизни человеческого общества". Культ разворачивался в священной Игре. 4.2.Проявление Игры в войне. Оба понятия "сражение " и "Игра" нередко сливаются. Всякая схватка, если она ограничивается определенными правилами имеет – уже в силу этого ограничения – формальный признак игры, особо напряженной, решительной, но в тоже время и чрезвычайной наглядной. Сражение как одна из функций культуры всегда предполагает наличие ограничительных правил, требует, до известной степени, признания за собой некоторых качеств игры. В архаической, столь романтической – варварской сфере взглядов, кровавая битва, праздничное воинское состязание и пышный турнир, будучи связанный определенными правилами, все вместе воспринимается в рамках первичного представления об игре. О войне же можно говорить как о функции культуры в той степени, в которой она ведется в границах некоего круга, члены которого признают равенство или равноправие друг друга. На таких ограничениях до новейшего времени покоилось международное право, в котором выразилось стремление включить войну в сферу культуры (над замешанными сторонами возвышалась идея общности, признававшая своих членов "человечеством", с соответствующими правилами и притязаниями на обращение с каждым из них как с "человеком"). И только теория "тотальной войны" полностью отказывается от остатков культуры, и тем самым игровой функции войны. Итак, Й. Хейзинга, прежде всего взаимосвязь игры и культуры видит в агональном характере войны: состязательный момент вступает в действие с той минуты, когда воюющие стороны начинают видеть в друг друге противника, сражающее за то, на что он имеет право. Одной из форм состязания в архаический период культуры является поединок (группа воинов бросает вызов равному числу вражеских воинов), где личное единоборство может служить оракулом, предвещающим исход будущего сражения; Наиболее яркий пример такого поединка – эпоха, получившая современное название "раннего нового времени", когда дуэль принимает чрезвычайно кровавые формы. Дуэль в своей сущности – это ритуальная игровая форма, это регламентация внезапно свершающегося убийства, вызванного безудержанным гневом. Место схватки – игровое пространство, равное оружие должно быть тщательно сверено, подается знак к началу и прекращению дуэли, предписывается число выстрелов. Появление крови уже само по себе достаточно для выполнения требования, чтобы поруганная честь была отмечена кровью. Анализ Й. Хейзингом агонального элемента в современной войне сводится к следующему: понятие войны возникает тогда, когда особое приподнятое настроение охватывающей всех враждебности делается отличным от распри между отдельными людьми, а до некоторой степени и родовой ненависти. Такое различие помещает войну не только в сакральную, но и в агональную сферу. Война возвышается до святого дела, где все вместе могут померятся силами, испытывая свой жребий. Война рассматривается в свете священного долга и чести и разыгрывается в присущих им формах. Обычай, проистекающий из отношения к войне как к благородной и честной игре и время от времени появляющийся даже в условиях нынешнего времени – это обмен любезностями с неприятелями. Договоренность о месте и времени битвы формирует кардинальную черту отношения к войне как к честному состязанию. 4.3.Поэзия в Игре как словесное состязание. Вопрос о взаимосвязи игры и поэзии задает центральную тему рассуждения о связи между игрой и культурой. Поэзия вступает в игру в некоем поле духа, в некоем собственном мире, который дух творит для себя, где вещи имеют иное лицо, чем в “обыденной жизни”, и где их связывают между собой не логические, а совсем иные связи. Поэзия никогда не была совершенно серьезной. Она располагается по ту сторону серьезного – в той первозданной стране, откуда родом дети, животные, дикари, ясновидцы, в царстве грезы, восторга, опьянения, смеха. Для понимания поэзии нужно облечь себя душою ребенка, словно волшебной сорочкой, и мудрость ребенка поставить выше мудрости взрослого [8] . В мифических представлениях первобытных народов об основах бытия, как в зародыше уже заключен смысл, который затем был осознан и выражен в логических формах и терминах. Филология и богословие стремятся все глубже проникнуть в постижение мифологического ядра ранних верований. В свете первоначального единства поэтического искусства, священного учения, мудрости, культа все функциональные значения древних культур должны были восприниматься по-новому. В каждой живой, цветущей цивилизации, и, прежде всего в архаических культурах, поэзия одновременно и культ, и праздничное увеселение, совместная Игра, проявление искусности, испытание или загадка, мудрое поучение, убеждение, колдовской заговор, предсказание, пророчество, состязание. Поэзия в своей первой функции фактора ранней культуры, рождается в игре и как Игра. Это священная Игра, но и в своей причастности к святости она постоянно остается на грани развлечения, шутки, фривольности. О сознательном удовлетворении стремления к прекрасному еще долго нет речи. Оно неосознанно содержится в переживании священного акта, который в слове становится поэтической формой и воспринимается как чудо, как праздничное опьянение, как экстаз, но главное, поэтические навыки расцветают в радостных и захватывающих массовых Играх и страстных групповых состязаниях, обычных в архаическом обществе. Ничто не могло быть более питательной почвой для взрыва поэтических чувств, чем радостные празднества сближения полов при чествовании весны или других важнейших событий в жизни племени[9] . Й. Хейзинга подробно рассматривает взаимосвязь игры и поэзии во внешней форме речи, отмечая, что столь же ощутимо проявляется она в отношении формы обратного воплощения мотивов и их облачения и выражения. 4.4.Музыка и танец. Внешним признаком глубоко психологической связи игры и искусства является то, что во многих языках исполнение на музыкальных инструментах зовется игрою[10] . Игра лежит вне благоразумия практической жизни, вне сферы необходимости или пользы, то же относится к музыкальным формам и музыкальному выражению. Игра стоится по законам, которые не определяются нормами разума, долга и истины. То же справедливо и для музыки. Действенность её форм и её функции определяется нормами, которые никак не соприкасаются ни с логическими понятиями, ни со зрительными или осязаемыми образами. Лишь собственные специфические имена могли бы подойти этим нормам, имена, одинаково свойственными музыке и игре, каковы ритм и гармония. Если со всем тем, что относится к музыке, мы неизменно остаемся в рамках игры, то еще в большей степени это относится к искусству танца. “О Танце… можно сказать, что это сама Игра в полном смысле слова…”[11] . Й. Хейзинга отмечает, что взаимосвязь танца и игры настолько очевидна, что даже не требует тщательного рассмотрения. Тоже относится к другим видам искусства. Мудрость, философия, наука также имели игровые формы. Даже боевые столкновения содержали игровые элементы. Отсюда вывод: "Культура в ее древнейших фазах "Играется". Она не происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела; она развивается в игре и как Игра". Но если это утверждение справедливо для древних эпох, то характерно ли оно для более позднего исторического периода? Й. Хейзинга отмечает тенденцию постепенного, но неуклонного уменьшения игрового элемента в культуре последующих столетий. Колизей, амфитеатры, ипподромы в Римской империи, турниры и церемониальные шествия в Средневековье, праздничные карнавалы и маскарады Ренессанса, стиль барокко и рококо в Европе, парады модного костюма и париков – вот те немногие новые формы, которые вошли в европейскую культуру в минувшие века. 4.5.Спорт как Игра. В XX веке на первое место в Игре выдвинулся спорт. Состязания в силе, ловкости, выносливости, искусности становятся массовыми, сопровождаются театрализованными зрелищами. Но в спорт все больше проникает коммерция, он приобретает черты профессионализма, когда дух Игры исчезает. Всюду процветает стремление к рекордам. Дух состязательности охватывает экономическую жизнь, проникает в сферу искусства, научную полемику. Игровой элемент приобретает качество "пуэрилизма" – наивности и ребячества. «Но ребяческая наивность и Игра – это не одно и то же. К проявлениям пуэрилизма Хейзинга относит потребность в банальных развлечениях, жажду грубых сенсаций, тягу к массовым зрелищам, сопровождаемым салютами, приветствиями, лозунгами, внешней символикой и маршами. К этому можно добавить недостаток чувства юмора, подозрительность и нетерпимость, безмерное преувеличение похвалы, подверженность иллюзиям. Возможно, многие из этих черт поведения встречались прежде, но в них не было той массовости и жестокости, которые им свойственны нынче. Й. Хейзинга объясняет это девальвацией моральных ценностей и слишком большой "проводимостью", которую техника и организация придали обществу. Злые страсти подогреваются социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание. «Во всех этих явлениях духа, добровольно жертвующего своей зрелостью, – заключает Й. Хейзинга, – мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященность, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями». Фундамент культуры закладывается в Игре, она не должна терять свое игровое содержание, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, а рассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Подлинная культура требует честной Игры, порядочности, следования правилам. Нарушитель правил Игры разрушает саму культуру. "Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим (…) культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой". Ведь именно нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в Игре. В заключительной XII главе "Игровой элемент современной культуры" автор обращается к западной культуре XX в., исследуя спортивные игры и коммерцию, игровое содержание искусства и науки, игровые обычаи парламента, политических партий, международной политики. Однако в современной культуре он обнаруживает приметы угрожающего разложения и утраты игровых форм, распространение фальши и обмана, нарушения этических правил. Человеческий мир значительно увеличивает функции Игры, расширяет диапазон проявлений Игра как разрядка жизненной энергии; как вид отдыха; как тренировка перед серьезным делом; как упражнение в принятии решений; как реализация стремлений к состязанию и соперничеству и поддержания инициативы – таковы лишь некоторые аспекты объяснения необходимости Игры в жизнедеятельности человека. Заключение. Произведение Хейзинги, посвященное игре, – попытка создать образ "настоящей" культуры с тем, чтобы противопоставить его европейской культуре второй четверти XX века. Й. Хейзинга объясняет это вступлением полуграмотной массы в духовное общение, девальвацией моральных ценностей и слишком большой "проводимостью", которую техника и организация придали обществу. Злые страсти подогреваются социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание. "Во всех этих явлениях духа, добровольно жертвующего своей зрелостью, – заключает Й. Хейзинга, – мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященность, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями".[12] Фундамент культуры закладывается в благородной Игре, она не должна терять свое игровое содержание, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, а рассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Подлинная культура требует честной Игры, порядочности, следования правилам. Нарушитель правил Игры разрушает саму культуру. "Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или подвигающим культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечность или верой".[13] Оно не должно быть ложным сиянием, историческим взвинчиванием сознания масс с помощью пропаганды и специально "взращенных" игровых форм. Нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в Игре. Литература 1.Андреев А.Н. Культурология. Личность и культура. Минск, 1998. 2. Аникеева Н.П., "Педагогика и психология игры". М.,1986 3. Берлянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово, 1992. 4. Гуревич П.С. Игра / Культурология. XX век. Словарь. – СПб., 1997. 5.История и культурология. М., 1999. 6.Культурология. XX век. Антология. – М., 1995. 7. Культурология. XX век. Словарь. – СПб., 1997. 8.Лагунова В.Н. Игры преследования и введение в теорию игр. Тверь, 1993. 9.Столович Л.Н., Искусство и Игра / Эстетика. М., 1987. 10.Терский В.Н., Игра. Творчество. Жизнь. М., 1966 11.Тэрнер В. Символ и ритуал. – М., 1983. 12.Фрезер Дж. Д. Золотая ветвь. – М., 1980. 13.Хейзинга Й., "В тени завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992 [1] Хейзинга Й. Homo Ludens. [2] Там же. С. 19. [3] ХейзингаЙ. Homo Ludens. С. 20. [4] ХейзингаЙ. Homo Ludens. С. 26. [5] Там же. С. 34. [6] Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 29 [7] Фрезер Дж. Д. Золотая ветвь. – М., 1980. [8] Хейзинга Й., "В тени завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992,С.121. [9] Хейзинга Й., "В тени завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992,С.123. [10] Терский В.Н., Игра. Творчество. Жизнь. М., 1966. [11] Культурология. XX век. Словарь. – СПб., 1997,С.159. [12] Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 91 – 92. [13] ХейзингаЙ. Homo Ludens. С. 93 |