Бахтин. Бахтин. Невах Анастасия. Книга состоит из пяти глав и заключения. Пятая глава подразделяется на четыре подраздела
 Скачать 117.84 Kb.
|
    Департамент образования города Москвы Государственное автономное образовательное учреждение высшего образования города Москвы «Московский городской педагогический университет» Невах Анастасия РЛ_192з Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского Михаил Михайлович Бахтин (1895 — 1975) — русский философ, теоретик европейской культуры и искусства. Исследователь языка, эпических форм повествования и жанра европейского романа. Создатель новой теории европейского романа, концепции полифонизма (многоголосия) в литературном произведении. Монография «Проблемы поэтики Достоевского» впервые была опубликована в 1963 году издательством «Советский писатель». Объем – 287 страниц. Задачу своей работы определяет сам автор: «Путем теоретико-литературного анализа раскрыть принципиальное новаторство Достоевского». Книга состоит из пяти глав и заключения. Пятая глава подразделяется на четыре подраздела. Михаил Михайлович БАХТИН. Глава первая ПОЛИФОНИЧЕСКИЙ РОМАН ДОСТОЕВСКОГО и ЕГО ОСВЕЩЕНИЕ В КРИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. Достоевский — творец полифонического романа. Он создал существенно новый романный жанр. Путь философской монологизации - основной путь критической литературы о Достоевском. По этому пути шли Розанов, Волынский, Мережковский, Шестов и другие. Впервые основную структурную особенность художественного мира Достоевского увидел Вячеслав Иванов. Найдя глубокое и верное определение для основного принципа Достоевского - утвердить чужое «я» не как объект, а как другой субъект, монологизовал этот принцип, то есть включил монологически формулированное авторское мировоззрение и воспринял лишь как содержательную тему изображенного с точки зрения монологического авторского сознания мира. Основную особенность творчества Достоевского понял Б. М. Энгельгардт в своей работе «Идеологический роман Достоевского». Б. М. Энгельгардт исходит из социологического и культурно-исторического определения героя Достоевского. Герой Достоевского оторвавшийся от культурной традиции, от почвы и от земли интеллигент-разночинец, представитель «случайного племени». Такой человек вступает в особые отношения к идее. Он становится «человеком идей», одержимым от идеи. Отсюда вытекает жанровое определение романа Достоевского как «романа идеологического». В зависимости от характера идеи, управляющей сознанием и жизнью героя, Энгельгардт различает три плана, в которых может протекать действие романа. Первый план – это «среда». Второй план – «почва». Третий план – «земля». Б. М. Энгельгардт монологизирует мир Достоевского. Основная ошибка была сделана Энгельгардтом в начале пути при определении «идеологического романа» Достоевского. Идея как предмет изображения занимает громадное место в творчестве Достоевского, но все же не она героиня его романов. Его героем был человек, и изображал он не идею в человеке, а, говоря его собственными словами, «человека в человеке». Очень широко проблему полифонии поставил А. В. Луначарский в своей статье «О «многоголосности» Достоевского». А. В. Луначарский в основном разделяет выставленный нами тезис о полифоническом романе Достоевского. Далее Луначарский правильно подчеркивает, что «все играющие действительно существенную роль в романе голоса» представляют собой «убеждения» или «точки зрения на мир». Далее Луначарский ставит вопрос о предшественниках Достоевского в области полифонии. Такими предшественниками он считает Шекспира и Бальзака. Особого внимания заслуживают некоторые наблюдения В. Кирпотина в его небольшой работе «Ф. М. Достоевский». В противоположность очень многим исследователям, Кирпотин подчеркивает особую способность Достоевского видеть именно чужие души. В последнее десятилетие литература о Достоевском обогатилась рядом ценных синтетических работ, охватывающих все стороны его творчества (В. Ермилова, В. Кирпотина, Г. Фридлендера, А. Белкина, Ф. Евнина, Я. Билинкиса и других). Но во всех этих работах преобладают историко-литературные историко-социологические анализы творчества Достоевского и отраженной в нем социальной действительности. Проблемы собственно поэтики трактуются, как правило, лишь попутно. Особый интерес представляет книга В. Шкловского «За и против. Заметки о Достоевском». Достоевский ищет прежде предельно полнозначные и как бы независимые от автора слова для героя, выражающие точку зрения на мир, а для автора и как автор он ищет провоцирующие, диалогизующие слова сюжетные положения. B этом глубокое своеобразие творческого процесса Достоевского. Шкловский задевает сложный вопрос о принципиальной незавершимости полифонического романа. Почти все романы Достоевского имеют условно-литературный, условно-монологический конец. Полифонический роман весь сплошь диалогичен. Между всеми элементами романной структуры существуют Диалогические отношения, они контрапунктически противопоставлены. Особый интерес представляет большая работа Л. П. Гроссмана «Достоевский-художник», а внутри этой работы второй раздел ее, «Законы композиции». В основе композиции каждого романа Достоевского, по Гроссману, лежит «принцип двух или нескольких встречающихся повестей», которые контрастно выполняют друг друга и связаны по музыкальному принципу полифонии. Ценные наблюдения Л. Гроссмана особенно интересны для нас потому, что он, в отличие от других исследователей, подходит к полифонии Достоевского со стороны композиции. Такова интерпретация полифонического романа Достоевского в той части литературы о нем, которая вообще ставила проблемы его поэтики. Глава вторая ГЕРОЙ И ПОЗИЦИЯ АВТОРА ПО ОТНОШЕНИЮ К ГЕРОЮ В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО Герой интересует Достоевского как особая точка зрения на мир и на себя самого. Уже в первый, «Гоголевский период» своего творчества Достоевский изображает не «бедного чиновника», но самосознание бедного чиновника (Девушкин, Голядкин). Мы видим не кто он есть, а как он осознает себя. Так гоголевский герой становится героем Достоевского. Гоголевский мир, мир «Шинели», «Носа», «Невского проспекта», «Записок сумасшедшего», содержательно остался тем же в первых произведениях Достоевского — в «Бедных людях» и в «Двойнике». Но распределение этого материала между структурными элементами произведения здесь совершенно иное. Не только действительность самого героя, но и окружающий его внешний мир и быт вовлекаются в процесс самосознания, переводятся из авторского кругозора в кругозор героя. Всепоглощающему сознанию героя автор может противопоставить лишь один объективный мир – мир других равноправных с ним сознаний. Достоевский искал такого героя, который был бы сознающим по преимуществу, такого, вся жизнь которого была бы сосредоточена в чистой функции осознания себя и мира. И вот в его творчестве появляется «мечтатель» и «человек из подполья». Герой из подполья прислушивается к каждому чужому слову о себе, смотрится как бы во все зеркала чужих сознаний, знает все возможные преломления в них своего образа. Но он знает также, что все эти определения, как пристрастные, так и объективные, находятся у него в руках и не завершают его именно потому, что он сам сознает их; он может выйти за их пределы и сделать их неадекватными. Он знает, что последнее слово за ним, и во что бы то ни стало стремится сохранить за собой это последнее слово о себе, слово своего самосознания, чтобы в нем стать уже не тем, что он есть. Его самосознание живет своей незавершенностью, своей незакрытостью и нерешенностью. В «Бедных людях» Достоевский впервые и попытался показать, еще несовершенно и неясно, нечто внутренне незавершимое в человеке, чего Гоголь и другие авторы «повестей о бедном чиновнике» не могли показать со своих монологических позиций. Герой «Записок из подполья» — первый герой-идеолог в творчестве Достоевского. Одна из его основных идей, которую он выдвигает в своей полемике с социалистами, есть именно идея о том, что человек не является конечной и определенной величиной, на которой можно было бы строить какие-либо твердые расчеты; человек свободен и потому может нарушить любые навязанные ему закономерности. В самом конце своего творческого пути Достоевский в записной книжке так определяет особенности своего реализма: «При полном реализме найти в человеке человека... Меня зовут психологом: не правда, я лишь реалист в высшем смысле, т.е. изображаю все глубины души человеческой». Важно подчеркнуть три момента. Во-первых, Достоевский считает себя реалистом; новую задачу «изобразить все глубины души человеческой» — он решает «при полном реализме». Во-вторых, Достоевский считает, что для решения этой новой задачи требуется особый подход к «человеку в человеке», то есть «реализм в высшем смысле». В-третьих, Достоевский категорически отрицает, что он психолог. К современной ему психологии Достоевский относился отрицательно. Но особенно показательна для понимания художественной позиции Достоевского критика им судебно-следственной психологии, которая в лучшем случае палка о двух концах», то есть с одинаковой вероятностью допускает принятие взаимно исключающих решений, в худшем же случае — принижающая человека ложь. В «Преступлении и наказании» замечательный следователь Порфирий Петрович - он-то и назвал психологию «палкой о двух концах» – руководствуется не ею, а особой диалогической интуицией, которая и позволяет ему проникнуть в незавершенную и нерешенную душу Раскольникова. Три встречи Порфирия с Раскольниковым подлинные и замечательные полифонические диалоги. Самую глубокую картину ложной психологии на практике дают предварительного следствия и суда над Дмитрием в «Братьях Карамазовых». И следователь, и судьи, и прокурор, и защитник, и экспертиза одинаково не способны даже приблизиться к незавершенному и нерешенному ядру личности Дмитрия, который, в сущности, всю свою жизнь стоит на пороге великих внутренних решений и кризисов. Подлинный Дмитрий остается вне их суда (он сам себя будет судить). Главный пафос всего творчества Достоевского есть борьба с овеществлением человека, человеческих отношений и человеческих ценностей в условиях капитализма. Достоевский с огромной проницательностью сумел увидеть проникновение этого овеществляющего обесценивания человека во все поры современной ему жизни и в самые основы человеческого мышления. Итак, новая художественная позиция автора по отношению к герою в полифоническом романе Достоевского — это всерьез осуществленная и до конца проведенная диалогическая позиция, которая утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу, незавершенность и нерешенность героя. В замысле Достоевского герой — носитель полноценного слова. Замысел автора о герое – замысел о слове. Автор говорит всею конструкциею своего романа не о герое, а с героем. Сохранить же дистанцию при напряженной смысловой связи – дело далеко не легкое. От автора полифонического романа требуется огромная и напряженнейшая диалогическая активность: как только она ослабевает, герои начинают застывать и овеществляться и в романе появляются монологически оформленные куски жизни. Такие куски можно найти во всех романах Достоевского, но, конечно, не они определяют характер целого. От автора полифонического романа требуется необычайное расширение, углубление и перестройка сознания для того, чтобы оно могло вместить полноправные чужие сознания. Возьмем отрывки из первого большого внутреннего монолога Раскольникова (в начале романа «Преступление и наказание»); дело идет о решении Дунечки выйти за Лужина. Этот внутренний монолог Раскольникова является великолепным образцом микродиалога: все слова в нем двуголосые, в каждом из них происходит спор голосов. В самом деле, в начале отрывка Раскольников воссоздает слова Дуни с ее оценивающими и убеждающими интонациями и на ее интонации наслаивает свои, то есть в этих словах звучат одновременно два голоса – Раскольникова и Дуни. В последующих словах звучит уже голос матери с ее интонациями любви и нежности и одновременно голос Раскольникова. Мы слышим дальше в словах Раскольникова и голос Сони, и голос Мармеладова. Таким образом, уже в самом начале романа зазвучали все ведущие голоса большого диалога. Они все время слышат друг друга, перекликаются и взаимно отражаются друг в друге. Такова новая позиция автора по отношению к герою в полифоническом романе Достоевского. Глава третья ИДЕЯ У ДОСТОЕВСКОГО Герой Достоевского не только слово о себе самом и о своем ближайшем окружении, но и слово о мире: он не только сознающий, - он идеолог. Это слияние слова героя о себе самом с его идеологическим словом о мире чрезвычайно повышает прямую смысловую значимость самовысказывания. Идея помогает самосознанию утвердить свою суверЕнность в художественном мире Достоевского и восторжествовать над всяким твердым и устойчивым нейтральным образом. Монологический художественный мир не знает чужой мысли, чужой идеи как предмета изображения. Утвержденная и полноценная авторская идея может нести в произведении монологического типа троякие функции: во-первых, она является принципом самого видения и изображения мира; во-вторых, идея может быть дана как более или менее отчетливый или сознательный вывод из изображенного; в-третьих, авторская идея может получить непосредственное выражение в идеологической позиции главного героя. Идея, как принцип изображения, сливается с формой. Идеология, как вывод, как смысловой итог изображения, при монологическом принципе неизбежно превращает изображенный мир в безгласный объект этого вывода. В одной плоскости формообразующей идеологией и с конечным идеологическим выводом может лежать и смысловая позиция героя. Слово такого героя лежит в одной плоскости с авторским словом. Наконец, идеи автора могут быть спорадически рассеяны по всему произведению. Вся эта масса идеологии, организованная и неорганизованная, должна быть подчинена одному акценту, выражать одну и единую точку зрения. Достоевский умел изображать чужую идею, сохраняя всю ее полнозначность как идеи, но в то же время сохраняя и дистанцию, не утверждая и не сливая ее с собственной выраженной идеологией. Идея в его творчестве становится предметом художественного изображения, а сам Достоевский стал великим художником идеи. Человеком идеи может быть только незавершимый и неисчерпаемый «человек в человеке». Таково первое условие изображения идей у Достоевского. Образ героя неразрывно связан с образом идеи и неотделим от него. Мы видим героя в идее и через идею, а идею видим в нем и через него. Второе условие создания образа идеи у Достоевского – глубокое понимание им диалогической природы человеческой мысли, диалогической природы идеи. Человеческая мысль становится подлинною мыслью, то есть идеей, только в условиях живого контакта с чужою мыслью, воплощенной в чужом голосе, то есть в чужом выраженном в слове сознании. В точке этого контакта голосов-сознаний и рождается и живет идея. Достоевский никогда не излагает в монологической форме готовых идей, но он не показывает и их психологического становления в одном индивидуальном сознании. И в том и другом случае идеи перестали бы быть живыми образами. Например, первый внутренний монолог Раскольникова. Здесь нет никакого психологического становления идей в одном замкнутом сознании. Напротив, сознание одинокого Раскольникова становится ареной борьбы чужих голосов; события ближайших дней, отразившись в его сознании, приняли в нем форму напряженнейшего диалога с отсутствующими собеседниками, и в этом диалоге он и старается свою «мысль решить». Раскольников еще до начала действия романа опубликовал в газете статью с изложением теоретических основ своей идеи. Достоевский нигде не излагает этой в монологической форме. Мы впервые знакомимся с ее содержанием в напряженном и страшном для Раскольникова диалоге его с Порфирием (в диалоге участвуют также Разумихин и Заметов). Достоевский никогда не создавал своих образов идей из ничего – он умел их услышать или угадать в наличной действительности. Поэтому для образов идей в романах Достоевского, как и для образов его героев, можно найти и указать определенные прототипы. Так, например, прототипами идей Раскольникова были идеи Макса Штирнера, изложенные им в трактате «Единственный и его собственность», и идеи Наполеона III, развитые им в книге «История Юлия Цезаря» (1865); одним из прототипов идей Петра Верховенского был «Катехизис революционера»; прототипами идей Версилова («Подросток») были идеи Чаадаева и Герцена. Подчеркиваем, что дело идет не об «источниках» Достоевского, а именно о прототипах образов идей. Таким образом, идеи-прототипы, использованные в романах Достоевского, меняют форму своего бытия: они становятся сплошь диалогизованными и монологически не завершенными образами идей, то есть они вступают в новую для них сферу бытия художественного. Достоевский был не только художником, писавшим романы и повести, но и публицистом- мыслителем, публиковавшим соответствующие статьи во «Времени», в «Эпохе», в «Гражданине», в «Дневнике писателя». В этих статьях он высказывал определенные философские, религиозно-философские, социально-политические и иные идеи. Эти же идеи он высказывал иногда и в своих письмах к различным адресатам. Здесь — это прямые, монологически утвержденные идеи. Но с этими же «идеями Достоевского» мы встречаемся и в его романах. Они здесь являются равноправными участниками большого диалога. Достоевский-художник всегда одерживает победу над Достоевским- публицистом. B литературе классицизма и просвещения выработался особый тип афористического мышления, то есть мышления отдельными закругленными и самодостаточными мыслями, по самому замыслу своему независимыми от контекста. Другой тип афористического мышления выработали романтики. У Достоевского есть персонажи, представители эпигонской светской линии афористического мышления, сыплющие пошлыми остротами и афоризмами, вроде, например, старого князя Сокольского («Подросток»). Эти светские афоризмы, конечно, объектны. Но есть у Достоевского герой особого типа, это Степан Трофимович Верховенский. Он эпигон более высоких линий афористического мышления просветительской и романтической. Он сыплет отдельными «истинами» именно потому, что у него нет «владычествующей идеи», определяющей ядро его личности, нет своей правды. В свои предсмертные часы он сам определяет свое отношение к правде. B композиционно выраженных диалогах героев Достоевского также нет отдельных мыслей и положений. У Достоевского нет объективного изображения среды, быта, природы, вещей. Многообразнейший мир вещей и вещных отношений, входящий в роман Достоевского, дан в освещении героев, в их духе и в их тоне. Автор, как носитель собственной идеи, соприкасается только с людьми. Достоевский преодолел солипсизм. Идеалистическое сознание он оставил за своими героями, и не за одним, а за всеми. Вместо отношения сознающего и судящего «я» к миру в центре его творчества стала проблема взаимоотношений этих сознающих и судящих «Я» между собою. |