Заправка. Дания
– Форбэнеде йодебранере[1]! – прорычал Ян и зло ткнул сигаретой в пепельницу.
Я понимал, что ругательство относится не ко мне, а к черному форду с немецкими номерами, маячившему перед лобовым стеклом нашей тойоты. Понимал, но все равно съежился на переднем сиденье, стараясь стать как можно меньше и незаметнее.
– Ты не у себя в Германии, сука! Это полоса для обгона, так чего ты тащишься, будто у тебя кишки на колеса намотаны? Нет, ну ты нарочно издеваешься, гавнюк, или как?! – Ян продолжал поносить «сжигателя евреев», мешая датские, русские и польские выражения. Он не любил немцев, хотя они составляли большую часть клиентуры. И не потому, что сам был евреем. Насколько я знаю, Ян наполовину литовец, наполовину поляк. Взрывоопасная смесь. И сам он такой, Ян. Взрывоопасный, непредсказуемый и тяжелый на руку.
Черный форд наконец перестроился вправо. Ян дал газ и глубоко затянулся. Я облегченно пошевелился, расправляя затекшие в неудобной позе плечи. Зря. Обо мне тут же вспомнили:
– Налей-ка мне кофе.
Я торопливо нагнулся за валяющимся в куче старых чеков и пакетов из-под чипсов термосом. Открутил крышку и стал аккуратно наливать дымящийся напиток в стальную кружку. Руки у меня не дрожали. Почти. Внезапно Ян тормознул, выругавшись. Термос дернулся, и кофе выплеснулся мне на колени. По светлым джинсам расплылось уродливое бурое пятно.
– Придурок! Даже кофе нормально налить не можешь!
Затрещина заставляет меня дернуться вперед. Я едва не роняю термос. Горячая жидкость выплескивается из чашки, зажатой в другой руке, прямо на пальцы. Я терплю, закусив губу.
– Посмотри на джинсы! – разоряется Ян, пока я молча пытаюсь надеть на кружку пластиковую крышечку. – Все в пятнах! Быку это не понравится. Еще подумает, я о тебе не забочусь. Разве я о тебе не забочусь, а, ублюдок неблагодарный?
– Да... То есть нет... То есть... – лепечу, вжимая голову в плечи. От страха тупею. Мысли скачут в голове, как кости в стаканчике, который трясет отчаявшийся игрок. Наконец из меня вываливается что-то внятное. – Я могу замыть пятно в туалете.
Ян фыркает и выхватывает у меня кофе. Осторожно, чтобы не обжечься, отпивает глоток и кривит обветренные губы.
– Хочешь, чтоб я привез тебя не только грязным, так еще и мокрым?
Я мотаю головой и тихонько отползаю на дальний край сиденья, пока бок не прижимается к двери с поцарапанной обшивкой. Вместо удара на бедро шлепается тряпка.
– Вот, затри лучше.
Я послушно принимаюсь возить тряпкой по пятну. Без особого успеха. Но Ян уже забыл про меня. С облаком дыма из его рта вылетает новая матерная тирада – на сей раз в адрес транспорта, груженого крыльями для ветряных мельниц. За ним уже образовалась очередь из легковушек, ждущих возможности для обгона. Кажется, мы опаздываем. Я не знаю, куда мы едем, и когда должны быть на месте, но не задаю вопросов. От этого Ян давно меня отучил.
Я смотрю в окно. За грязным стеклом, полосатым от дождевых дорожек, тянется однообразная буро-зеленая равнина, кое-где перекрещенная черточками лесополосы или размеченная белыми пятнышками фермерских домов. У самого горизонта тонкие стальные крылья ветряков скребут низко висящие тучи. Я читал в одной книге, давно, что мельницы опасны для птиц, особенно крупных хищников. Орлы не видят надвигающиеся лопасти во время полета, и их просто перерезает пополам. Я представил себе зеленую даже зимой траву у подножия белых башен, усеянную перьями и сбрызнутую птичьей кровью.
В глаза ударил желтый свет мигалки машины сопровождения. Мы наконец обогнали транспорт и понеслись вперед. Мотор старенькой тойоты натужно ревел, Ян матерился, роясь в пачке «Принца» – у него кончились сигареты.
Он свернул у первого же указателя заправки. Сунул шланг с девяносто вторым в бок тойоты и потрусил к небольшому магазинчику, на ходу нажав на кнопку замка. Как обычно, я остался в запертой машине. От нечего делать сидел и глазел по сторонам. Смотреть было особо не на что. Рядом заправлял белый «гольф» седой старикан с крючковатым носом. Он ежился на ветру в тонкой курточке, руки в коричневых пятнах покраснели. Заметив мой взгляд, старик улыбнулся голубоватыми губами и подмигнул. Горло перехватило, подступила тошнота. Я сполз вниз по сиденью. Глаза оказались на одном уровне с нижней границей дверного стекла. И тут я заметил это. Дверь была не заперта.
Несколько мгновений тупо моргал, соображая. Ведь я точно видел, как Ян нажал на кнопку центрального замка. В башке медленно замерцало воспоминание. Ева, кажется, разорялась вчера насчет машины – даже с чердака я слышал, как она орала во дворе по-литовски. Ян потом возился с дверями, пока не стемнело. Наверное, думал, что все починил. Но, видно, не совсем все.
Я приподнялся на сиденье и вытянул шею. Через витрину магазина Яна не было видно, зато я разглядел в углу за полками, уставленными канистрами с омывайкой, неброскую дверь с табличкой WC. «Хоть бы его разобрал понос с Евиной стряпни», – подумал я, тихонько пробуя хромовую ручку. Дверь с легким щелчком подалась. На меня повеяло промозглым холодом. Глаза скользнули за асфальтированный пятачок парковки. Там, по другую сторону глубокой сточной канавы, шло поросшее невысокой травой, продуваемое всеми ветрами поле. Но немного левее и дальше вдоль откоса топорщились кусты, переходящие в прозрачный лесок.
Я сглотнул. Слюна царапнула пересохшее горло. Рядом взревел мотор, и я чуть не наделал прямо в штаны. Но это всего лишь вырулил с заправки белый «гольф». Я снова обшарил взглядом магазинчик за стеклом, напоминавший залитый ярким светом аквариум. Продавщица в форменной футболке пялилась в телик, задумчиво кидая в рот печенье, выставленное на прилавок по случаю скорого рождества. Она была похожа на присосавшегося к стеклу ленивого толстого сомика. Ян все еще заседал в сортире. Я точно не мог просмотреть его за редко расставленными стеллажами.
До боли сцепив зубы, я толкнул дверцу от себя. Выскользнул в образовавшуюся щель и быстро присел за капотом машины. По подъездной дороге к заправке направлялась расписанная яркими фруктами фура. Водителю наверняка покажется странным прячущийся за машиной мальчишка. Еще решит, что я вор или угонщик. Схватит за шиворот и отволочет в магазин. Или вызовет полицию. И неизвестно, что хуже. Хотя нет, известно. Ян был знакомым злом. Очень близким. И очень реальным.
Дрожащими пальцами я потянул дверцу тойоты на себя, готовый закатиться обратно на сиденье. Притвориться, будто ничего не случилось. Будто и не приходила в голову дурацкая мысль о побеге. Но дверца не подалась. Удивленный, я дернул ее посильнее. Блин, заперто! Проклятый замок внезапно решил сработать.
Застонав от отчаяния, я высунул голову над капотом. Широкая, обтянутая черной кожей спина Яна маячила у прилавка. Продавщица-сомик оторвалась от экрана и тащила в щипцах длинную желтую сосиску: ей заказали хот-дог. Это давало мне от силы минут пять.
Пригнувшись, я рванул через заправку, едва не угодив под фруктовую фуру. К счастью, водитель не стал сигналить. Просто высунулся из окна и проорал что-то вслед. Дождь кончился, но в воздухе все еще висела холодная водяная взвесь. Волосы от нее тут же намокли и прилипли к лицу – или это от пота? С меня лило, хотя изо рта валил пар. Сердце бешено колотилось в ребра, дыхание драло судорожно сжавшееся горло. Ноги разъезжались на мокрой траве. Я молился только об одном – чтобы не споткнуться и не подвернуть лодыжку. Молился неизвестно кому – прыгавшему перед глазами серому небу, ворону, взгромоздившемуся на дорожный знак, неведомому, но милосердному богу, сломавшему замок, вынудившему Яна просраться, а потом заправиться хот-догом.
Канаву я преодолел на четвереньках, хватаясь по пути наверх за пучки режущей ладони осоки. Рванул в кусты, хлестнувшие голыми ветками по лицу. И тут сзади послышалось хлопанье двери и разъяренный рев: Ян обнаружил наконец мое отсутствие.
Я подпрыгнул, как подстреленный заяц, и повалился на землю. Уткнулся носом в палую листву и пополз, пачкая джинсы и куцую курточку, совершенно не рассчитанную ни на зимнюю погоду, ни на игры в казаки-разбойники. В голове билась одна мысль, каленым железом выжженная в извилинах: «Если Ян поймает, точно убьет. Только сперва еще поиздевается. Так что нельзя попадаться. Нельзя попадаться. Нельзя...» Казалось, взмокшей спиной и затылком я чувствовал, видел, как Ян коротко спрашивает водителя фуры, как раздраженно шагает вдоль канавы, закусив в зубах сигарету, высматривая мои следы. Как разглядывает смятую траву, хмурясь, выдыхает дым и орет:
– Денис! – он произносит мое имя на здешний манер, с ударением на первый слог. – Денис! – и добавляет кучу слов на датском. Наверное, шофер грузовика еще не уехал. Потом переходит на русский, уже не стесняясь. – Лучше сам выходи, гавнюк! Даю тебе последний шанс. Не выйдешь, я тебя сам найду! Отвезу к быку, а потом так измордую, что мама родная не узнает. Если бы она у тебя выбл...дка была.
Я беззвучно всхлипываю и начинаю зарываться в листву. Осторожно, медленно. Гул скоростного шоссе заглушает шорохи. Я понимаю это умом, но дрожащее запуганное существо внутри меня, которое я так ненавижу, уверено, что Ян слышит все и медлит, только чтобы растянуть удовольствие. Это существо готово тоненько завизжать от ужаса и опустошить мочевой пузырь в превратившиеся из голубых в черные джинсы. Но я затыкаю ему рот. Я забрасываю себя тяжелыми мокрыми листьями. Зарываюсь носом в пахнущую перегноем и улитками землю.
Где-то с треском резким, как выстрел, ломается сучок. Мое сердце на миг замирает, а потом срывается с места в карьер, стучит, как колеса несущегося под откос локомотива. Ян наверняка услышит его. Не может не услышать. Из горла рвется крик. Я открываю рот и жру землю, загоняя его обратно. Я вцепляюсь в землю пальцами, ломая ногти. Яну придется выдрать меня с корнем, чтобы сдвинуть с места.
Кровь стучит в уши звуком знакомых шагов. Громче. Ближе. К жирному запаху прели и дождя примешивается табачная вонь. Зажмуриваюсь изо всех сил, чувствуя, как между ног сочится позорное тепло. Я все-таки обоссал штаны.
– Где ты, малыш? – раздается, кажется, над самой головой. – Раз, два, три, четыре, бл...дь, я иду искать.
Чувствую содрогание земли под его шагами. Я тоже дрожу, и ничего не могу с этим поделать. Теперь-то Ян заметит меня, точно заметит! Но он проходит мимо. Шорох листвы и потрескивание веток удаляются. Какое-то время я еще чую его сигареты, слышу его голос. Минуты? Часы? Лежу, уткнувшись лицом в землю, боясь пошевелить даже мускулом, боясь поглубже вздохнуть. Мне все чудится, что Ян специально притаился где-то поблизости и прыгнет ногами на спину, стоит мне выдать себя. Прыгнет и переломит хребет, как котенку.
Я поднимаю голову, когда уже почти не чувствую собственного тела. Сначала пугаюсь: кажется, я ослеп. Но потом понимаю, что вокруг просто стемнело. Фары проносящихся по шоссе машин скользят желто-голубыми призраками среди тонких стволов. Вглядываюсь в пляску теней, стараясь разглядеть среди них черный массивный силуэт. Напрасно. Я почти не могу поверить в это. Ян ушел. Ушел без меня.
Сажусь, и в мое замерзшее тело вцепляется пронизывающий до костей ветер. Дрожь бьет так, что зубы громко клацают во рту. Невозможно сжать челюсти. Впервые я задумываюсь о том, что буду делать дальше. И понимаю, что не знаю. Мне тринадцать лет. Я в чужой стране, язык которой едва понимаю. Последние полтора года я ел, спал и дышал с позволения человека, которого теперь нет рядом. Который забьет меня насмерть, если найдет. А он будет искать. Он такой, Ян.
[1] Forbænede jødebrandere – проклятые сжигатели евреев (датск.)
|
Скачать 0.56 Mb.