1 Философия древнего индии и востока
 Скачать 133.19 Kb.
|
|
30) Особенности развития советской философии (Э.Ильенков, А.Лосев, М.Мамардашвили). Особенности русской философии состоят по крайней мере из нескольких элементов. Во-первых, это национальные идиомы, смыслы, коренящиеся в пословицах, поговорках, сказках, притчах, прибаутках и. т. д. Во-вторых, это язык, на котором говорили славянофилы и, следовательно, все тематизации этого языка. В-третьих, культурно-символические содержания, восходящие к православной вере. В-четвертых, русская философия — это рационализация крестьянского сознания. Вот эти рационализации и были разрушены советской философией. Советская философия — это дискурс интеллигенции без корней и без религиозной веры. Он утвердился в России после 1917 г. и нашел свое обоснование в советской философии. Знаками культуры советского мышления стали три имени: Э. Ильенков, М. Мамардашвили, Г. Щедровицкий. Этими тремя именами исчерпывается вся советская философия. Несмотря на то что А. Лосев издавал свои сочинения в советское время, он оставался русским философом и поэтому его нельзя отнести к знаковым образованиям советской мысли. Хотя возможность стать «знаком» у него была. В 20-е гг. Лосев попытался усвоить диалектический способ мышления на свой манер. Его манерность состояла в чудовищном смешении диалектики с феноменологией, а также с элементами русского дискурса. Но в этой гремучей смеси не кристаллизовалась советская ментальность, и поэтому Лосев принужден был создавать миф, внутри которого он жил и сохранял приверженность темам русской философии. Симптоматично, что ни одни советский философ не занимался изучением русских философов. Единственное исследование мировоззрения В. Соловьева принадлежит А. Лосеву. У жизни в структуре мифа свои метки, свои знаки, которые еще нужно будет прочесть. Напротив, М. Бахтин вполне репрезентивен для советской ментальности. Но его сочинения не стали пространством идентификаций с советским способом представления мира, т. к. это пространство было «замусорено» проблемами исследования литературы и языка, которые воспринимались в качестве специальных научных дисциплин. Между тем философия поступка М. Бахтина является одним из первых образцов нового дискурса. Культивирование обезличенного языка науки заполняет образовавшиеся после разрыва пустоты и составляет тело кодирования советского дискурса. Идеологические упрощения марксистов сделали мир понятным. Эти упрощения выступали и как самоочевидность, и как заглушка для мышления и веры, а также как средство самоконтроля человека над своим поведением. Э. Ильенков — гегельянец, стремящийся устранить всякую интимность единичного, невыразимую сторону мира в тождестве бытия и мышления. Демонстрацией силы деятельностного понимания мира стала его работа со слепоглухонемыми. Предметная совместно-разделенная деятельность делала чудеса. Она рождала мыслящего человека. Власть публичного не оставляла места в философии Ильенкова для самоопределения индивида. Ильенков теоретически оправдал возможность и необходимость всеобщего опосредования, благодаря которому человек мог услышать ушами другого, видеть глазами другого и думать головой другого. В теории восхождения от абстрактного к конкретному предполагается, что жизнь, как мысль, может быть истинной и ложной. Абстрактная жизнь — ложна, конкретная — истинна. Э. Ильенков обосновывает коллективистские представления советского дискруса, которые не имеют никакого отношения к принципу соборности хотя бы потому, что собор ориентирован на обычай и традицию, а коллектив — на интересы. В соборе доминирует дословность. В коллективе — публичность. Э. Ильенков разорвал связи истины и дословности и тем самым разрушил возможности созерцания, характерного для русского дискурса. Он истину связал со словом, сознание — с предметной деятельностью, устранив игру тел дословности в жизни и созерцании. В терминах философии Ильенкова нельзя сформулировать проблему индивидуализации, потому что в рамках его философии внутреннее задается предметностью, а движение по логике предмета составляет смысл человеческого существования. Мамардашвили с огромной интенсивностью возобновил разговор о ценностях казалось бы уже забытой автономной личности. Вот эта «европейскость» Мамардашвили интересна во многих отношениях. Например, он говорил о философии как о деле личности, хотя никаких дел у личности не осталось. И она сама стала лишней, разрешившись в индивидуализм и эгоизм. Во-вторых, европеизм Мамардашвили чудесным образом совпадал с его советскостью. Советская ментальность зародилась в подсознании Европы. И в этом смысле советский дискурс являлся истиной европейского философствования. Ильенков испытывал приближение к другому ее полюсу — к коллективу. Этот факт обусловил двусмысленность позитивного содержания советского дискурса. Мамардашвили получил известность как человек, который изобрел метод анализа превращенных форм, т. е. как марксист-новатор Мамардашвили придал двусмысленности двуличия позитивное значение чувственно-сверхчувственных вещей. Устранив вторую (трансцендентную) сторону мира, он ввел представление о двойственности времени, о том, что все в мире совершается два раза. Один раз — бессмысленно, другой раз — со смыслом. Его концепция интеллигенции радикально расходится с классическими теориями интеллигенции в русской философии. В теории сознания Мамардашвили реализует представление о пустой предметности символа, заполнение которой фиксируется в виде различения между сознательным и бессознательным. Тем самым он демонстрирует неприятие самой возможности существования соборного сознания. В неклассической рациональности Мамардашвили увидел возможность преодоления субъект-объектной дуальности. Но это преодоление поставило перед Мамардашвили проблему, которую он так и не смог разрешить. Иными словами, он хотел избавиться от дуальности, сохранив рациональность. Кроме того, преодоление субъект-объектной дуальности ведет к соборному сознанию, к описанию мира в терминах живого знания, что для Мамардашвили было совершенно неприемлемо. Ильенков и Мамардашвили стали знаками полного разрыва с русским способом философствования. Ильенков допускал возможность создания такой предметно-деятельностной ситуации, которая бы детерминировала существование человека. Мамардашвили оставлял в этой ситуации зазоры индивидуации. Но оба они полагали невозможным соборный способ существования человека. Г. Щедровицкий довел эту работу до логического конца. Он полностью отказался от рассмотрения феномена жизни и ввел представление о деятельности как универсуме, внутри которого и по законам которого существует человек. Рефлексия становится доминирующим способом существования человека в универсуме деятельности. Щедровицкий выкинул «картинность» русского дискурса, а также запретил обращаться к невыразимой стороне мира, создаваемой телами дословности. В теории системности и мыследеятельности Щедровицкого обессмысливался как личный опыт автономного человека Мамардашвили, так и коллективистские ценности человека Ильенкова. Эффективность становится единственным резоном в универсуме деятельности Щедровицкого. Формализм мыследействия Щедровицкого имел смысл в предположении, что мыслит не человек, а коллектив. В последние годы Щедровицкий допускал возможность того, что мыслит даже не коллектив, а универсум деятельности, равно как и действует не человек, а деятельность. неразрывно связаны между собой, так что каждая вещь в возмож ности уже содержится в материи и путем естественного развития получает свою форму. Весь мир представляет собой ряд форм, на ходящихся в связи друг с другом и расположенных в порядке все большего совершенства. Таким образом Аристотель подходит к идее единичного бытия вещи, явления: они представляют собой слиянность материи и эйдоса (формы). Материя выступает как воз можность и как своего рода субстрат сущего. Мрамор, например, можно рассматривать как возможность статуи, он же есть матери альное начало, субстрат, а высеченная из него статуя — это уже единство материи и формы. Основным двигателем мира является бог, определяемый как форма всех форм, как вершина мирозда ния. |