Задания по детской литературе. ПЗ Чуковский. 1. Судьба Корнея Чуковского происхождение, образование, круг общения, путь в русской культуре
 Скачать 41.95 Kb.
|
|
Глава «Сто тысяч почему» рассказывает о том, что четырёхлетний ребёнок с его жадностью к новым знаниям способен в течение двух с половиной минут задавать «с пулемётной скоростью» десятки вопросов. С возрастом многочисленные «Почему?», «Зачем?», «Как?» задаются всё реже; взрослые и вовсе нередко исключают их из своего лексикона. В главе «Борьба за сказку» писатель вспоминает о событиях конца 1920-х — начала 1930-х годов, когда его ругали за чтение детям «Мюнхгаузена», «Гулливера» и «Конька-горбунка». Сказка «Мойдодыр» подверглась обструкции на официальном уровне: чиновники от педагогики обнаружили в ней оскорбление трубочистов. За «Крокодила» Чуковского прорабатывали в прессе: критики увидели в этом произведении намёк на корниловский мятеж. В ту пору в журнале «Звезда» появилась разгромная публикация «Что такое „чуковщина“?»; по мнению автора статьи, это было антиобщественное явление, которое «травматически» влияло на детей. Глава о детском стихосложении повествует о влечении малышей к рифмованным строчкам; для ребёнка игра в созвучия — такая же естественная жизненная потребность, как «кувыркание или махание руками». Давая заповеди детским поэтам, Чуковский напоминает, что при создании стихов для самых маленьких автор должен «мыслить рисунками» и чувствовать музыку в каждой строке. 7) Сюжеты сказок и стихов Чуковского близки к детским играм. Поэтику стихотворных сказок К. Чуковского определяет прежде всего то, что они адресованы самым маленьким. Перед автором стоит сверхзадача - доступным языком рассказать человеку, только-только вступающему в мир, о незыблемых основах бытия, категориях настолько сложных, что и взрослые люди до сих пор занимаются их толкованием. В рамках художественного мира К.Чуковского эта задача блестяще решается с помощью поэтических средств: язык детской поэзии оказывается безгранично ёмким и выразительным и в то же время хорошо знакомым и понятным каждому ребёнку. Для стихотворной речи сказок Чуковского характерна близость к разговорной, простой речи. Все это позволяет создать иллюзию разговорной речи: как будто мама и не стихи читает, а рассказывает что-то очень интересное. Такая свобода облегчает восприятие стихов на слух, делает их подвижными, живыми. Смена действий и впечатлений передается изменением ритма стихотворной речи. Изменчивость сказочного мира - ещё одно характерное свойство поэтики сказок К. Чуковского. Исследователи отмечают, что за время развития сюжета сказочная Вселенная несколько раз "взрывается", действие принимает неожиданный оборот, картина мира меняется. Эта изменчивость проявляется и на ритмическом уровне: ритм то замедляется, то ускоряется, длинные неторопливые строчки сменяются короткими отрывистыми. В связи с этим принято говорить о "вихревой композиции" сказок К. Чуковского. Маленький читатель легко вовлекается в этот круговорот событий, и таким образом автор даёт ему представление о динамике бытия, о подвижном, вечно меняющемся мире. Устойчивыми оказываются только этические категории, представления о добре и зле: злые герои неизменно погибают, добрые - побеждают, спасая не только отдельного персонажа, но и весь мир. Многие художественные приемы, найденные в «Крокодиле», были использованы в дальнейшем Чуковским и в других его сказках. «Муха-Цокотуха», «Тараканище» и «Краденое солнце»образуют трилогию из жизни насекомых и зверей. Эти сказки имеют схожие конфликтные ситуации и расстановку героев, они и построены по единой схеме. В трилогии сказок использована единая система художественно-речевых средств: повторы, параллелизмы, постоянные эпитеты, уменьшительно-ласкательные формы и т.п. «Мойдодыр» и «Федорино горе»могут считаться дилогией на тему гигиены. Небольшой сказке «Мойдодыр» (1923) принадлежит едва ли не первенство по популярности среди малышей. С позиции взрослого назидательная мысль сказки просто мизерна: «Надо, надо умываться / По утрам и вечерам». Зато для ребенка эта мысль требует серьезных доводов, сама же по себе она абстрактна и сомнительна. Чуковский верно уловил первую психологическую реакцию ребенка на открытие всяких «надо» и «нельзя» — это удивление. Для того чтобы доказать простенькую истину, он использует мощный арсенал средств эмоционального воздействия. Весь мир приходит в движение, все предметы срываются с места и куда-то бегут, скачут, летят. Герою приходится измениться — и внешне, и внутренне. Возвращение дружбы и симпатии, организованный в тот же час праздник чистоты — справедливая награда герою за исправление. «Федорино горе» (1926) также начинается с удивления перед небывальщиной: «Скачет сито по полям, / А корыто по лугам». Автор довольно долго держит читателя в напряженном изумлении. Только в третьей части появляется Федора, причитая и маня сбежавшую утварь обратно. Если в «Мойдодыре» неряха — ребенок, то в этой сказке — бабушка. Читатель, уже усвоивший урок «Мойдодыра», может понять недостатки других, в том числе и взрослых. «Чудо-дерево», «Путаница», «Телефон»(все — 1926 год) образуют свою триаду сказок, объединенную мотивами небылиц и путаниц. Их последовательное расположение следует за меняющимся отношением к небылице или путанице. В «Чудо-дереве» небыличное превращение сулит всем радость, особенно детям. В «Путанице» веселое непослушание зверей, рыб и птиц, вздумавших кричать чужими голосами, в конце концов грозит бедой: «А лисички / Взяли спички, / К морю синему пошли, / Море синее зажгли». «Телефон» написан от лица взрослого, уставшего от «дребедени» звонков. Сказка разворачивается чередой почти сплошных диалогов. Телефонные собеседники — то ли дети, то ли взрослые — всякий раз ставят героя в тупик своими назойливыми просьбами, нелепыми вопросами. Маленькие читатели невольно становятся на сторону измученного героя, незаметно постигая тонкости хорошего воспитания. В «Мухе-Цокотухе» спасителем выступает не рогатый жук, не больно жалящая пчела, а неведомо откуда взявшийся комар, и даже не комар, а комарик, да к тому же маленький комарик, и, чтобы его малость была еще заметней, он предстает перед нами в свете маленького фонарика: Вдруг откуда-то летит Маленький комарик, И в руке его горит Маленький фонарик. Неизменно повторяющийся в сказках Чуковского мотив победы слабого и доброго над сильным и злым своими корнями уходит в фольклор: в сказке угнетенный народ торжествует над угнетателями. Положение, при котором всеми презираемый, униженный герой становится героем в полном смысле, служит условным выражением идеи социальной справедливости. 8) Корней Иванович Чуковский (1882 - 1969) по праву считается одним из любимых детских писателей. На протяжении всей своей жизни он общался с детьми, интересовался тем, о чём они говорят, думают, переживают, писал для них стихи и прозу, переводил лучшие образцы мировой детской поэзии. И всё же главным вкладом К. Чуковского в отечественную детскую литературу были и остаются его стихотворные сказки, адресованные самому маленькому читателю и ставшие "неотъемлемым атрибутом детства". Это уникальный целостный мир, который "является своеобразной моделью Вселенной", как отмечает в своей статье о сказках Чуковского Е. М. Неёлов. Именно поэтому они представляют собой нечто больше, чем просто занимательные истории для маленьких детей - сказки Чуковского становятся способом познания мира. Первая сказка К. Чуковского - "Крокодил" - написана в 1916 г. Уже в этом произведении отчётливо проступают те черты, которые затем станут стержнем сказочной Вселенной К. Чуковского. В основе сюжета - "страшная история" про "девочку Лялечку", завершающаяся её чудесным спасением "удалым героем" Ваней Васильчиковым. С этим типом сюжета читатель встретится ещё не раз - например, в сказках "Муха-цокотуха" и "Тараканище". В процессе развития сюжета друг друга сменяют два постоянных мотива сказок К. Чуковского: страшное и смешное. И то, и другое - прежде всего инструмент: напугать или рассмешить читателя - вовсе не самоцель. Исследователи творчества К. Чуковского приходят к выводу, что страх в его сказках становится средством воспитания в ребёнке способности сочувствовать, сопереживать героям. Кроме того, читая эти сказки, ребёнок учится свои страхи преодолевать, ведь тот мир, который раскрывает перед ним автор, по определению добр. Не случайно многие сказки открываются или, напротив, завершаются картиной всеобщего веселья, праздника: Ехали медведи На велосипеде. А за ними кот Задом наперёд. А за ним комарики На воздушном шарике. Едут и смеются, Пряники жуют. ("Тараканище"). Но вот атмосфера изначальной гармонии разрушается вторжением злого персонажа: Вдруг какой-то старичок Паучок Нашу муху в уголок Поволок. Хочет бедную убить, Цокотуху погубить. ("Муха-Цокотуха"). Сказочный мир изменяется, все персонажи прячутся или убегают, но также "вдруг" находится отважный и добрый герой - Ваня Васильчиков, воробей, "маленький комарик", доктор Айболит. Он спасает жертву от злодея, помогает попавшим в беду и возвращает весь мир в первоначальное радостное состояние: Вот и вылечил он их, Лимпопо! Вот и вылечил больных, Лимпопо! И пошли они смеяться, Лимпопо! И плясать и баловаться, Лимпопо! ("Доктор Айболит"). Таким образом, в самом раннем возрасте знакомясь со сказочным миром К. Чуковского, дети получают первоначальные представления о добре и зле, о том, как устроен мир и каким должен быть человек. Особенности поэтики произведений К. И. Чуковского Поэтику стихотворных сказок К. Чуковского определяет прежде всего то, что они адресованы самым маленьким. Перед автором стоит сверхзадача - доступным языком рассказать человеку, только-только вступающему в мир, о незыблемых основах бытия, категориях настолько сложных, что и взрослые люди до сих пор занимаются их толкованием. В рамках художественного мира К.Чуковского эта задача блестяще решается с помощью поэтических средств: язык детской поэзии оказывается безгранично ёмким и выразительным и в то же время хорошо знакомым и понятным каждому ребёнку. Литературоведы отмечают уникальную черту сказочного мира, созданного К. Чуковским, - принцип кинематографичности, используемый для организации художественного пространства и максимально приближающий текст к детскому восприятию. Этот принцип проявляется в том, что фрагменты текста следуют друг за другом в такой последовательности, как это могло бы быть при монтаже: Вдруг из подворотни Страшный великан Рыжий и усатый Та-ра-кан! Таракан, Таракан, Тараканище! Такое построение текста соответствует постепенному приближению камеры к объекту: общий план сменяется средним, средний - крупным, и вот уже заурядное насекомое на глазах превращается в грозное фантастическое чудовище. В финале происходит обратное превращение: ужасное страшилище оказывается всего-навсего "жидконогой козявочкой-букашечкой". Изменчивость героя и всего сказочного мира - ещё одно характерное свойство поэтики сказок К. Чуковского. Исследователи отмечают, что за время развития сюжета сказочная Вселенная несколько раз "взрывается", действие принимает неожиданный оборот, картина мира меняется. Эта изменчивость проявляется и на ритмическом уровне: ритм то замедляется, то ускоряется, длинные неторопливые строчки сменяются короткими отрывистыми. В связи с этим принято говорить о"вихревой композиции" сказок К. Чуковского. Маленький читатель легко вовлекается в этот круговорот событий, и таким образом автор даёт ему представление о динамике бытия, о подвижном, вечно меняющемся мире. Устойчивыми оказываются только этические категории, представления о добре и зле: злые герои неизменно погибают, добрые - побеждают, спасая не только отдельного персонажа, но и весь мир. И на уровне идей, и на поэтическом уровне сказки К. Чуковского опираются на различные фольклорные традиции. С одной стороны, это традиции народных сказок о животных, когда множеству персонажей-животных противопоставлен один герой, с другой стороны, былинный мотив о борьбе героя с чудовищем. Кроме того, не раз отмечалась связь сказок К. Чуковского с собственно детским фольклором, например, "страшными историями". Всё это во многом облегчает ребёнку восприятие содержания стихотворных сказок, этому же способствует ихсинтаксическая близость к детской речи. Известно, что К. Чуковский пристально изучал речь и психологию ребёнка - этому посвящена его книга "От двух до пяти" (1928 г.). В сказках же сама ткань повествования вбирает в себя такие особенности детской речи, как короткие простые предложения, обилие восклицаний ("Слава, слава Айболиту! Слава добрым докторам!"), повторы слов ("Муха, муха, Цокотуха, Позолоченное брюхо)", параллелизм синтаксических конструкций ("Не стерпел медведь, Заревел медведь И на злого врага Налетел медведь"). В целом все особенности поэтики стихотворных сказок К. Чуковского способствуют тому, чтобы в лёгкой, игровой манере рассказать ребёнку о серьёзных и сложных вещах. 9) Воплощение «Заповедей для детских поэтов» Первая заповедь – детские стихотворения «должны быть графичны», то есть в каждой строфе, а порой и в каждом двустишии должен быть материал для художника, т.к. мышлению младших детей свойственна абсолютная образность. Те стихи, с которыми художнику нечего делать, совершенно непригодны для этих детей. Пишущий для них должен, мыслить рисунками. Стихи, печатаемые без рисунков, теряют чуть ли не половину своей эффективности. У Чуковского речь идет о том, что каждая строфа, а то и двустишие требует иллюстрации: для «Тараканища», утверждает Чуковский, требуется двадцать восемь рисунков, для «Мойдодыра» - двадцать три. Автор перечисляет эти рисунки: Ехали медведи На велосипеде (первый рисунок), А за ними кот Задом наперед (второй рисунок), А за ним комарики На воздушном шарике (третий рисунок) и т.д. В поэме-сказке К. И. Чуковского «Айболит» соблюдена графичность и образность: Но вот перед ним море – Бушует, шумит на просторе… Вторая заповедь гласит о наибыстрейшей смене образов. Чуковский объясняет важность этих заповедей тем, что «мышлению младших детей свойственна абсолютная образность. «Чудо-дерево» Как у нашего Мирона На носу сидит ворона Наивысшая смена образов. «Айболит» Мы живем на Занзибаре, В Калахари и Сахаре… В третьей заповеди Чуковский говорит о лиричности словесной живописи. Словесная живопись должна быть в то же время лирична. Ребенку мало видеть тот или иной эпизод, изображенный в стихах: ему нужно, чтобы в этих стихах были песня и пляска. Чуковский имел в виду песенно-плясовое начало детских стихотворений. «Федорино горе»: И обрадовались блюдца: Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля! И танцуют, и смеются: Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля… «Ёлка» Были бы у ёлочки Ножки, Побежала бы она По дорожке. Живопись лирична, множество глаголов и предлогов дают ощущение постоян- ного движения. И пришла к Айболиту лиса … И пришел к Айболиту барбос … И прибежала зайчиха… Вместе с его героями тоже хочется что-то делать, как-то действовать, чем-то помочь. Четвертая: «подвижность и переменчивость ритма». Множество глаголов и предлогов дают ощущение постоянного движения. И пришла к Айболиту лиса … И пришел к Айболиту барбос … И прибежала зайчиха… Вместе с его героями тоже хочется что-то делать, как-то действовать, чем-то помочь. У маленьких детей, как известно, неустойчивое внимание – и, когда речь идет о крупных стихотворных произведениях, удержать их внимание, используя единый мелодический рисунок, единый стихотворный размер, практически невозможно. Подвижность и переменчивость ритма. «Айболит» Но вот, поглядите, какая-то птица Все ближе и ближе по воздуху мчится. На птице, глядите, сидит Айболит И шляпою машет и громко кричит… «Муха-Цокотуха» праздник в честь покупки самовара переходит в трагедию: муха попала в лапы злодею Пауку. А злодей-то не шутит, Руки-ноги он Мухе веревками крутит, … Эти строки буквально напичканы свистящими звуками, дрожащим , что еще более усиливает трагичность эпизода. Но мгновение спустя Муха освобождена лихим молодцем Комаром, и вновь за- звучал мотив радости и веселья – ритмика беззаботного счастья: Музыканты прибежали, В барабаны застучали… «Бармалей» Но вот из-за Нила Горилла идёт, Горилла… Пятая заповедь: повышенная музыкальность поэтической речи. Стихи-сказки Чуковского «Мойдодыр», «Бармалей», «Муха-Цокотуха» воспринимаются детьми как песенки Музыканты прибежали В барабаны застучали Бом Бом Бом … Музыкальность поэтической речи. Вот идет Гиппопотам. Он идет от Занзибара, Он идет к Килиманджаро … Песня гиппопотама звучит как гимн для докторов. Африка ужасна, Да-да-да! Африка опасна, Да-да-да… Шестая заповедь – рифмы в стихах для детей должны быть поставлены на самом близком расстоянии друг от друга. Детям трудно воспринимать несмежные рифмы «Муха – Цокотуха»: Муха, Муха-Цокотуха, Позолоченное брюхо! Муха по полю пошла, Муха денежку нашла… «Айболит» Рифмы находятся в ближайшем соседстве. И акула Каракула Правым глазом подмигнула И хохочет, и хохочет… Седьмая заповедь: рифмующиеся слова должны быть главными носителями смысла. «Цокотуха…Брюхо… Пошла… Нашла… На базар… Самовар…» У Чуковского рифмы не только смежные, но и внутренние: Свечка – в печку! И в ванне, и в бане… Часто внутренние рифмующиеся слова Чуковский помещает в разных строках: Одеяло Убежало… А букашки – По три чашки… И акула Увильнула… А вот, высший пилотаж, когда рифмуются подряд четыре слова: Скок, скок, скок, скок! За кусток, Под мосток И молчок! Восьмая заповедь: «Каждая строка детских стихов должна жить своей собственной жизнью» У ребенка, по мнению Чуковского, мысль пульсирует заодно со стихами и каждый стих –самостоятельная фраза; число строк равняется числу предложений «Мойдодыр» Я хочу напиться чаю К самовару подбегаю Каждая строка живет собственной жизнью. Добрый доктор Айболит! Он под деревом сидит… Основная смысловая нагрузка лежит на словах– рифмах. |