8. Глобальная история, ее место в современных исторических исследованиях и методы
 Скачать 20.83 Kb.
|
|
8. Глобальная история, ее место в современных исторических исследованиях и методы. Глобальная история – направление исторической науки, возникшее в конце XX века как ответ на вызов процесса глобализации, из-за неудовлетворенности традиционной «всеобщей историей» и стремления преодолеть ограниченную практику национально- государственной истории. Глобальная история занимается, прежде всего, мобильностью и обменом, процессами, преодолевающими разграничения и границы. Взаимосвязанный мир для нее – отправная точка, а главные ее темы – обращение и обмен вещей, людей, идей и институций. Предварительно и заведомо широко глобальную историю можно определить как форму исторического анализа, при котором явления, события и процессы рассматриваются в глобальных контекстах. Предварительно и заведомо широко глобальную историю можно определить как форму исторического анализа, при котором явления, события и процессы рассматриваются в глобальных контекстах. Среди ученых, однако, нет единства по вопросу о том, как лучше достичь подобного результата. Множество других подходов – от компаративной и транснациональной, всемирной и «большой» истории до постколониальных исследований и истории глобализации – борются сегодня за внимание научного сообщества. Так же как и глобальная история, они пытаются справиться с задачей связать прошлое воедино. Однако не следует преувеличивать различия: между разными вариантами есть много пересекающихся областей и методологических схождений. На самом деле очень трудно точно определить, в чем состоит специфика и уникальность глобальной истории. Не станет легче и от попытки показать, как функционирует это понятие на практике. Даже поверхностное знакомство с текущей научной литературой убеждает, что исследователи не просто пользуются данным термином – они используют его в собственных, самых разнообразных целях, часто наряду с другими терминами, как взаимозаменяемые понятия. Широкое распространение говорит скорее о привлекательности и размытости термина, чем о его методологической особости. В условиях господства эклектизма и теоретической неопределенности было бы полезно попробовать эвристически разграничить различные реакции на вызовы «глобального». Игнорируя некоторые особенности, можно сказать, что эти реакции распадаются на три класса: глобальная история 1) как «история всего»; 2) как история связей; 3) как история, основанная на понятии интеграции. В последующих главах мы постараемся показать, что именно третий подход является самым многообещающим для «глобальных историков», желающих идти дальше простых символических жестов к истинному пониманию взаимосвязей. Охарактеризуем каждый из названных классов по очереди. Первый подход к глобальной истории уравнивает ее с «историей всего». «Глобальная история в точном значении этого термина, – пишут Фелипе Фернандес-Арместо и Бенджамен Сакс, – это история того, что происходит по всему миру, на планете в целом, как бы с наблюдательного пункта, расположенного в космосе, с огромной дистанции и высоты, откуда открывается общая панорама». С такой всеобщей обзорной позиции все, что когда-либо случалось на Земле, является законной составной частью глобальной истории. На практике этот подход приводит к очень несхожим стратегиям. Первую из них можно назвать версией глобальной истории «все в одном». Ее наиболее яркие примеры можно увидеть в работах, где предпринимаются попытки широкомасштабного синтеза событий глобальной реальности в определенный период. Например, существует несколько весьма глубоких «биографий» всего XIX века, тогда как другие историки ограничились глобальной панорамой какого-то отдельного года. Можно назвать и ученых, расширивших сферу своих интересов на тысячелетия, если не на всю «мировую историю». В случае «большой истории» масштабы еще грандиознее: от Большого взрыва до наших дней. Однако каков бы ни был масштаб, общая установка остается одной и той же: «глобальное» в данном случае указывало на планетарную всеохватность. Сходным образом историки пытались продемонстрировать, как работает та или иная концепция или историческая формация на протяжении веков на всей планете. Особенно убедительными примерами такого рода могут служить исследования глобальной истории империй, где прослеживаются пути становления имперских формаций и присущие им стратегии управления народами от Древнего Рима (или от Тамерлана) до настоящего времени. Хотя, вообще говоря, для «глобально-биографического» подхода годится любая тема. Сегодня у нас есть глобальные истории королевств и королевских дворов; истории чая и кофе, сахара и хлопка, стекла и золота; истории переселения народов и торговли; глобальные истории природы и религии; истории войны и мира. Примеры такого рода бесчисленны. Итак, понятие «глобальная история» может означать изучение истории в мировом масштабе, однако и это необязательно. В принципе для сторонников понимания глобальной истории как «истории всего» легитимным предметом исследования может стать что угодно. Это означает, что столь разные темы, как судьба южноафриканских горняков в Уитуотерсрэнде, коронация гавайского короля Калакауа или жизнь деревни на юге Франции в XIII веке, могут изучаться с точки зрения их потенциального вклада в глобальную историю. Если мы принимаем, что глобальная история – это все, то все может стать глобальной историей. И это не так абсурдно, как кажется. Ситуация не сильно отличается от тех времен, когда в исторических штудиях безраздельно царила национальная история. И несмотря на то что в поле зрения конкретного исследователя страна в целом могла и не входить, это тем не менее подразумевалось. Никто не сомневался, например, что биография Бенджамина Франклина или основательная монография об автомобилестроении в Детройте вносили свой вклад в историю США. В свете доминирующей концепции национальной истории все, что попадало внутрь этого «контейнера», воспринималось как естественный элемент целого. То же оказывается верно и по отношению к глобальной истории по версии «все в одном». Исследования жизни рабочего класса в Буэнос-Айресе, Дакаре или Ливорно вносят свой вклад в глобальную историю труда, даже если данная тема в них не рассматривается в глобальном контексте. Это в особенности относится к историкам, учитывающим работы своих коллег о схожих явлениях. В качестве примеров можно привести монографию Дипеша Чакрабарти о рабочих на джутовых фабриках в Бенгалии или исследование Фредерика Купера о докерах Момбасы. Роль глобальной истории, разумеется, возрастает, когда историки принимают во внимание и включают в свои библиографии книги об аналогичных явлениях в разных частях света. Второе из пониманий глобальной истории ставит в центр внимания обмен и связи. В последнее время это наиболее распространенная форма исследований. Сквозная идея, проходящая через подобные работы, – убеждение, что ни одно общество, нация или цивилизация не существует изолированно и с самых ранних времен человеческая жизнь на планете отличалась мобильностью и взаимодействием. Следовательно, это и есть ключевые темы глобальной истории, если понимать ее как историю сопряжений. Такое увлечение взаимосвязанностью дополняет и корректирует то, что можно назвать ограниченностью прежних исследований, когда развитие мысли останавливалось на границах национального государства, империи или цивилизации. Охват тем, которые могут изучаться под таким углом зрения, бесконечен – от перемещений людей до распространения идей и товарообмена на больших расстояниях. И здесь снова нужно отметить, что размах сетей и связей может сильно варьироваться и не обязательно достигает планетарных масштабов. Все зависит от сути дела и поставленных вопросов: торговля в Средиземноморье, хадж через Индийский океан, цепные миграции между Китаем и Сингапуром или же дипломатические миссии Ватикана. Во всех этих примерах взаимосвязанность мира, которую можно проследить на протяжении веков, является исходной точкой для глобально-исторического исследования. Обе версии глобальной истории, о которых сказано выше, в принципе приложимы к любому месту и времени – в отличие от третьей, более узкой трактовки исходного понятия. Она предполагает и непосредственно отражает некую форму глобальной интеграции – регулярных и устойчивых взаимообменов, существенно повлиявших на становление соответствующих стран. Во все времена велись обмены через границы, но их характер, их влияние на общество зависели от степени системной интеграции в глобальном масштабе. Эта третья модель представляет собой направление, в котором развиваются наиболее интересные исследования последнего времени. Возьмем в качестве примера труд Кристофера Хилла о возникновении модерных исторических сочинений во Франции, в США и Японии в конце XIX столетия. В отличие от более консервативно мыслящих авторов, Хилл не сосредотачивается на отношениях между традиционными историческими сочинениями и модерными национальными нарративами. Нельзя также сказать, что его интересуют прежде всего связи трех описываемых случаев. Вместо этого ученый помещает все три национальных образования в контекст локальных перемен и глобальных трансформаций. Все три общества столкнулись с внутренними потрясениями – Соединенные Штаты оправлялись после Гражданской войны, а Франция – после поражения во Франко-прусской войне; что касается Японии, то после реставрации Мэйдзи страна меняла весь свой уклад. В то же время три эти страны были вовлечены в коренную переделку мирового порядка капитализмом и империалистической системой. При таком стечении обстоятельств исторические сочинения выполняли задачу концептуализации того специфического положения, в котором находилось данное государство внутри широкого иерархического порядка, представляя появление каждого из национальных государств необходимым и естественным. Иными словами, в ходе анализа Хилл выдвигает на первый план глобальные условия, способствовавшие возникновению исторических нарративов и определявшие их форму в каждом из трех случаев. Очень похожим образом рассматривают конкретные явления в окружающем глобальном контексте и другие историки. Они стремятся объяснить «обстоятельства и фундаментальные процессы человеческой деятельности в рамках структур, которые являются одновременно и продуктами, и условиями подобной деятельности». При таком прочтении глобальное становится конечной системой отсчета для любого понимания прошлого. Вообще говоря, подобная контекстуализация не ограничена недавним прошлым, но применима и по отношению к более ранним периодам, хотя в таких случаях степень интеграции обычно оказывается гораздо ниже. По мере того как мир все больше эволюционировал в сторону политического, экономического и культурного единства, связи на глобальном уровне только укреплялись. В результате расширения и сохранения подобных связей события местного масштаба все больше определялись глобальным контекстом, который можно понимать структурно и даже системно. Глобальная история является одним из наиболее перспективных направлений гуманитарных исследований рубежа ХХ-XXI вв. Возникнув в рамках исторической науки во второй половине ХХ в. (истоки глобальной истории лежат в работах второй волны французской школы Анналов), к началу XXI в. глобальная история стала полем широких междисциплинарных исследований, включающим в себя философскую, социологическую, экономическую, антропологическую проблематику. Глобальная история «предполагает изучение локальных явлений с глобальной точки зрения», «идентифицируя их общие черты», но одновременно «выделяя то, что отличает их как уникально-локальное». Одно ее центральных задач признается исследование множества разноуровневых культурных контактов как составляющих «процесса возникновения глобальной культурной сети». |