Александр Дюма Граф МонтеКристо
 Скачать 3.16 Mb.
|
Глава 5ДОМ В ОТЕЙЛЕМонте-Кристо заметил, что Бертуччо, спускаясь с крыльца, перекрестился по-корсикански, то есть провел большим пальцем крест в воздухе, а садясь в экипаж, прошептал коротенькую молитву. Всякий другой, нелюбопытный, человек сжалился бы над странным отвращением, которое почтенный управляющий проявлял к задуманной графом загородной прогулке, но, по-видимому, Монте-Кристо был слишком любопытен, чтобы освободить Бертуччо от этой поездки. Через двадцать минут они были уже в Отейле. Волнение управляющего все возрастало. Когда въехали в селение, Бертуччо, забившийся в угол кареты, начал с лихорадочным волнением вглядываться в каждый дом, мимо которого они проезжали. — Велите остановиться на улице Фонтен, у номера двадцать восемь, приказал граф, неумолимо глядя на управляющего. Пот выступил на лице Бертуччо, однако он повиновался, высунулся из экипажа и крикнул кучеру: — Улица Фонтен, номер двадцать восемь. Этот дом находился в самом конце селения. Пока они ехали, совершенно стемнело — вернее, все небо заволокла черная туча, насыщенная электричеством и придававшая этим преждевременным сумеркам торжественность драматической сцены. Экипаж остановился, и лакей бросился открывать дверцу. — Ну что же, Бертуччо, — сказал граф, — вы не выходите? Или вы собираетесь оставаться в карете? Да что с вами сегодня? Бертуччо выскочил из кареты и подставил графу плечо, на которое тот оперся, медленно спускаясь по трем ступенькам подножки. — Постучите, — сказал граф, — и скажите, что я приехал. Бертуччо постучал, дверь отворилась, и появился привратник. — Что нужно? — спросил он. — Приехал ваш новый хозяин, — сказал лакей. И он протянул привратнику выданное нотариусом удостоверение. — Так дом продан? — спросил привратник. — И этот господин будет здесь жить? — Да, друг мой, — отвечал граф, — и я постараюсь, чтобы вы не пожалели о прежнем хозяине. — Признаться, сударь, — сказал привратник, — мне не приходится о нем жалеть, потому что мы его почти никогда не видали. Вот уже пять лет, как он у нас не был, и он хорошо сделал, что продал дом, не приносивший ему никакого дохода. — А как звали вашего прежнего хозяина? — спросил Монте-Кристо. — Маркиз де Сен-Меран. Я уверен, что ему не пришлось взять за дом то, что он ему стоил. — Маркиз де Сен-Меран, — повторил Монте-Кристо. — Мне это имя как будто знакомо; маркиз де Сен-Меран… И он сделал вид, что старается вспомнить. — Старый дворянин, — продолжал привратник, — верный слуга Бурбонов. У него была единственная дочь, он выдал ее за господина де Вильфора, который служил королевским прокурором сперва в Ниме, потом в Версале. Монте-Кристо взглянул на Бертуччо: тот был белее стены, к которой прислонился, чтобы не упасть. — И дочь его умерла? — спросил граф. — Я припоминаю, что слышал про это. — Да, сударь, тому уже двадцать один год, и с тех пор мы и трех раз не видели бедного маркиза. — Так, благодарю вас, — сказал Монте-Кристо, рассудив, при взгляде на изнемогающего Бертуччо, что не следует больше натягивать струну, чтобы она не лопнула, — благодарю вас. А теперь дайте нам огня. — Прикажете проводить вас? — Нет, не нужно. Бертуччо мне посветит. И Монте-Кристо присоединил к этим словам две золотые монеты, вызвавшие взрыв благословений и вздохов. — Сударь, — сказал привратник, тщетно пошарив на выступе камина и на полках, — у меня здесь нет ни одной свечи. — Возьмите с экипажа фонарь, Бертуччо, и пойдем посмотрим комнаты, сказал граф. Управляющий молча повиновался, но по дрожанию фонаря в его руке было видно, чего это ему стоило. Они обошли довольно обширный нижний этаж, затем второй этаж, состоявший на гостиной, ванной и двух спален. Одна из этих спален сообщалась с винтовой лестницей, выходившей в сад. — Посмотрите, вот отдельный выход, — сказал граф, — это довольно удобно. Посветите мне, Бертуччо. Идите вперед, и посмотрим, куда ведет эта лестница. — В сад, ваше сиятельство, — сказал Бертуччо. — А откуда вы это знаете, скажите на милость? — Я хочу сказать, что она должна вести в сад. — Ну что ж, проверим. Бертуччо тяжко вздохнул и пошел вперед. Лестница точно вела в сад. У наружной двери управляющий остановился. — Ну что же вы? — сказал граф. Но тот, к кому он обращался, не двигался с места, ошеломленный, остолбенелый, подавленный. Его блуждающие глаза как бы искали в окружающем следы ужасного прошлого, а его судорожно сжатые руки, казалось, отталкивали какие-то страшные воспоминания. — Ну? — повторил граф. — Нет, нет, — воскликнул Бертуччо, опуская фонарь и прислоняясь к стене, — нет, ваше сиятельство, я дальше не пойду, это невозможно! — Что это значит? — произнес непреклонным голосом Монте-Кристо. — Да вы же видите, ваше сиятельство, — воскликнул управляющий, — что тут какая-то чертовщина; собираясь купить в Париже дом, вы покупаете его именно в Отейле, и в Отейле попадаете как раз на номер двадцать восемь по улице Фонтен. Ах, почему я еще дома не сказал вам все! Вы, конечно, не потребовали бы, чтобы я ехал с вами. Но я надеялся, что вы все-таки купили не этот дом. Как будто нет в Отейле других домов, кроме того, где совершилось убийства! — Что за мерзости вы говорите! — сказал Монте-Кристо, внезапно останавливаясь. — Ну и человек! Настоящий корсиканец. Вечно какие-нибудь тайны и суеверия! Берите фонарь и осмотрим сад: со мной вам не будет страшно, надеюсь. Бертуччо поднял фонарь и повиновался. Дверь распахнулась, открывая тусклое небо, где луна тщетно боролась с целым морем облаков, которые застилали ее своими темными, на миг озаряемыми волнами и затем исчезали, еще более темные, в глубинах бесконечности. Управляющий хотел повернуть налево. — Нет, нет, — сказал Монте-Кристо, — зачем нам идти по аллеям? Вот отличная лужайка; пойдем прямо. Бертуччо отер пот, струившийся по его лицу, но повиновался; однако он все-таки подвигался влево. Монте-Кристо, напротив, шел вправо; подойдя к группе деревьев, он остановился. Управляющий не мог больше сдерживаться. — Уйдите отсюда, ваше сиятельство, — воскликнул он, — уйдите отсюда, умоляю вас, ведь вы как раз стоите на том самом месте! — На каком месте? — На том месте, где он свалился. — Дорогой Бертуччо, — сказал граф смеясь, — придите в себя, прошу вас; ведь мы здесь не в Сартене или Корте. Здесь не лесная трущоба, а английский сад, очень запущенный, правда, но все-таки не к чему за это клеветать на него. — Не стойте тут, сударь, не стойте тут, умоляю вас! — Мне кажется, вы сходите с ума, маэстро Бертуччо, — холодно отвечал граф. — Если так, скажите, и я отправлю вас в лечебницу, пока не случилось несчастья. — Ах, ваше сиятельство, — сказал Бертуччо, тряся головой и всплескивая руками с таким потерянным видом, что, наверное, рассмешил бы графа, если бы того в эту минуту не занимали более важные мысли, — несчастье уже произошло… — Бертуччо, — сказал граф, — я считаю долгом предупредить вас, что, размахивая руками, вы их вдобавок отчаянно ломаете и вращаете белками как одержимый, в которого вселился бес; а я давно уже заметил, что самый упрямый из бесов — это тайна. Я знал, что вы корсиканец, я всегда знал вас мрачным и погруженным в размышления о какой-то вендетте, но в Италии я не обращал на это внимания, потому что в Италии такого рода вещи приняты; но во Франции убийство обычно считают поступком весьма дурного тона; здесь имеются жандармы, которые им интересуются, судьи, которые за пего судят, и эшафот, который за него мстит. Бертуччо с мольбой сложил руки, а так как он все еще держал фонарь, то свет упал на его искаженное страхом лицо. Монте-Кристо посмотрел на него тем взглядом, каким он в Риме созерцал казнь Андреа; потом произнес шепотом, от которого бедного управляющего снова бросило в дрожь: — Так, значит, аббат Бузони мне солгал, когда, после своего путешествия во Францию в тысяча восемьсот двадцать девятом году, прислал вас ко мне с рекомендательным письмом, в котором так превозносил вас? Что ж, я напишу аббату; он должен отвечать за свою рекомендацию, и я, вероятно, узнаю, о каком убийстве идет речь. Только предупреждаю вас, Бертуччо, что, когда я живу в какой-нибудь стране, я имею обыкновение уважать ее законы и отнюдь не желаю из-за вас ссориться с французским правосудием. — Не делайте этого, ваше сиятельство! — в отчаянии воскликнул Бертуччо. — Разве я не служил вам верой и правдой? Я всегда был честным человеком и старался, насколько мог, делать людям добро. — Против этого я не спорю, — отвечал граф, — но тогда почему же вы, черт возьми, так взволнованы? Это плохой знак; если совесть чиста, человек не бледнеет так и руки его так не трясутся… — Но, ваше сиятельство, — нерешительно возразил Бертуччо, — ведь вы говорили мне, что аббат Бузони, которому я покаялся в нимской тюрьме, предупредил вас, направляя меня к вам, что на моей совести лежит тяжкое бремя? — Да, конечно, но так как он мне рекомендовал вас как прекрасного управляющего, то я подумал, что дело идет о какой-нибудь краже, только и всего. — Что вы, ваше сиятельство! — воскликнул Бертуччо с презрением. — Или же что вы, по обычаю корсиканцев, не удержались и «сделали кожу»37, как выражаются в этой стране, когда ее с кого-нибудь снимают. — Да, ваше сиятельство, да, в том-то и дело! — воскликнул Бертуччо, бросаясь к ногам графа. — Это была месть, клянусь вам, просто месть. — Я это понимаю; не понимаю только, почему именно этот дом приводит вас в такое состояние. — Но это естественно, ваше сиятельство, — отвечал Бертуччо, — ведь именно в этом доме все и произошло. — Как, в моем доме? — Ведь он тогда еще не был вашим, — наивно возразил Бертуччо. — А чей он был? Привратник сказал, кажется, маркиза де Сен-Меран? За что же вы, черт возьми, могли мстить маркизу де Сен-Меран? — Ваше сиятельство, я мстил не ему — другому. — Какое странное совпадение, — сказал Монте-Кристо, по-видимому, просто размышляя вслух, — что вы вот так, случайно, очутились в том самом доме, где произошло событие, вызывающее у вас такое мучительное раскаяние. — Ваше сиятельство, — сказал управляющий, — это судьба, я знаю. Начать с того, что вы покупаете дом именно в Отейле, и он оказывается тем самым, где я совершил убийство; вы спускаетесь в сад именно по той лестнице, по которой спустился он; вы останавливаетесь па том самом месте, где я нанес удар; в двух шагах отсюда, под этим платаном, была яма, где он закопал младенца; нет, все это не случайно, потому что тогда случай был бы слишком похож на провидение. — Хорошо, господин корсиканец, предположим, что это провидение; я всегда согласен предполагать все что угодно, тем более что надо же уступать людям с больным рассудком. А теперь соберитесь с мыслями и расскажите мне все. — Я рассказывал это только раз в жизни, и то аббату Бузони. Такие вещи, — прибавил, качая головой, Бертуччо, — рассказывают только на исповеди. — В таком случае, мой дорогой, — сказал граф, — я отошлю вас к вашему духовнику; вы можете стать, как он, картезианцем или бернардинцем и беседовать с ним о ваших тайнах. Что же касается меня, то я опасаюсь домоправителя, одержимого такими химерами; мне не нравится, если мои слуги боятся по вечерам гулять в моем саду. Кроме того, сознаюсь, я вовсе не хочу, чтобы меня навестил полицейский комиссар; ибо, имейте в виду, господин Бертуччо: в Италии правосудие получает деньги за бездействие, а во Франции, наоборот, — только когда оно деятельно. Я считал вас отчасти корсиканцем, отчасти контрабандистом, но чрезвычайно искусным управляющим, а теперь вижу, что вы гораздо более разносторонний человек, господин Бертуччо. Вы мне больше не нужны. — Ваше сиятельство, ваше сиятельство! — воскликнул управляющий в ужасе от этой угрозы. — Если вы только поэтому хотите меня уволить, я все расскажу, во всем признаюсь; лучше мне взойти на эшафот, чем расстаться с вами. — Это другое дело, — сказал Монте-Кристо, — но подумайте: если вы собираетесь лгать, лучше не рассказывайте ничего. — Клянусь спасением моей души, я вам скажу все! Ведь даже аббат Бузони знал только часть моей тайны. Но прежде всего умоляю вас, отойдите от этого платана. Вот луна выходит из-за облака, а вы стоите здесь, завернувшись в плащ, он скрывает вашу фигуру, и он так похож на плащ господина де Вильфор… — Как, — воскликнул Монте-Кристо, — так это Вильфор… — Ваше сиятельство его знает? — Он был королевским прокурором в Ниме? — Да. — И женился на дочери маркиза де Сен-Меран? — Да. — И пользовался репутацией самого честного, самого строгого и самого нелицеприятного судьи? — Так вот, ваше сиятельство, — воскликнул Бертуччо, — этот человек с безупречной репутацией… — Да? — …был негодяй. — Это невозможно, — сказал Монте-Кристо. — А все-таки это правда. — Да неужели! — сказал Монте-Кристо. — И у вас есть доказательства? — Во всяком случае были. — И вы, глупец, потеряли их? — Да, но, если хорошенько поискать, их можно найти. — Вот как! — сказал граф. — Расскажите-ка мне об этом, Бертуччо. Это в самом деле становится интересно. И граф, напевая мелодию из «Лючии», направился к скамейке и сел; Бертуччо последовал за ним, стараясь разобраться в своих воспоминаниях. Он остался стоять перед графом. |