Анджей Сапковский Последнее желание

• Название: Анджей Сапковский Последнее желание
• Дата: 17.07.2021
• Размер: 0.99 Mb.
• Имя файла: 1-posledneye-zhelaniye.rtf
• Тип: Документы; #224630
• страница: 19 из 26

Глас рассудка VI

Ведьмак расшнуровал рубаху, отлепил от шеи намокший лен. В гроте было очень тепло, даже жарко, в воздухе висел тяжелый, влажный пар, каплями оседавший на омшелых валунах и базальтовых плитах стен.

Кругом были растения. Они тянулись из выдолбленных в основании, заполненных торфом углублений, из огромных ящиков, корыт и горшков. Взбирались по стенам, деревянным решеткам и шестам. Геральт с любопытством осматривался, узнавал некоторые редкие экземпляры — те, что входили в состав ведьмачьих лекарств и эликсиров, магических фильтров и колдовских декоктов. И те, еще более редкие, о свойствах которых он мог лишь догадываться. Были здесь и такие, которых он вообще не знал и о которых даже не слышал. Стены грота покрывали пятна звездолистного донника, из гигантских горшков выпирали плотные шары пустоглава и побеги усыпанной кроваво-красными ягодами аренарии. Он узнавал мясистые, с толстыми прожилками листья скороцвета, бордово-желтые овалы безмера и темные стрелки пилорытки. Видел прильнувший к каменным глыбам перистый мох ставикрова, поблескивающие шишечки вороньего глаза и тигрино-полосчатые пластинки мышехвостого ятрышника.

В затененной части грота пузырились серые, словно полевой булыжник, шапки гриба шибальца. Неподалеку рос пивоград — растение, способное нейтрализовать любой известный токсин или яд. Торчащие из заглубленных в грунт ящиков серо-желтые, невзрачные метелочки выдавали зарник — корень с сильными и универсальными лечебными свойствами.

Середину грота занимали водные растения. Здесь располагались кадки, полные роголистника и желтоватой ряски, бассейны, покрытые плотным ковром вглубки — пищи для паразитирующего куркума, стеклянные сосуды, забитые спутанными стеблями галюциногенного двустрела, стройными темно-зелеными криптофигиями и клубками ниточников, грязевые, затененные корыта, питомники бесчисленных видов плесени, простейших болотных растений.

Нэннеке, закатав рукава жреческой одежды, достала из корзинки ножницы и костяные грабельки и молча принялась за работу. Геральт присел на скамеечку между столбиками света, падающего сквозь большие хрустальные плиты в потолке грота.

Жрица мурлыкала себе под нос, ловко погружала руки в гущу листьев и побегов, быстро щелкала ножницами, заполняя корзинку пучками растений. Попутно поправляла палочки и рамки, поддерживающие стебли, рыхлила землю ручкой грабелек. Иногда, раздраженно ворча, вырывала засохшие или подгнившие стебельки, кидала их в сборник гумуса для пищи грибам и каким-то незнакомым ведьмаку чешуйчатым и змееподобным растениям. Он даже не был уверен, что это вообще растения, ему казалось, что поблескивающие корни слабо шевелятся и тянутся к рукам жрицы волосатыми отростками.

Было тепло. Очень тепло.


— Геральт?

— Слушаю, — он поборол сонливость. Нэннеке, поигрывая ножницами, глядела на него из-за огромных перистых листьев муходрева.

— Повремени немного. Останься. На несколько дней.

— Не могу, Нэннеке. Мне пора.

— Что тебя так гонит? Наплюй на Эреварда. А этот бродяга, Лютик, пусть едет один. Оставайся, Геральт.

— Нет, Нэннеке.

Жрица щелкнула ножницами.


— Уж не потому ли ты бежишь из храма, что боишься, как бы она тебя здесь не нашла?

— Да, — признался он тут же. — Угадала.

— Загадка не из трудных, — проворчала Нэннеке. — Успокойся, Йеннифэр уже была. Два месяца тому. Так скоро не вернется. Мы повздорили. Нет, не из-за тебя, о тебе она даже не спрашивала.


— Не спрашивала?

— Вот где у тебя болит, — засмеялась жрица. — Ты эгоцентрист, как и всякий мужчина. Самое худшее для вас, когда вами не интересуются, верно? Хуже равнодушия. Не отчаивайся. Я достаточно хорошо знаю Йеннифэр. Она не спрашивала, но внимательно смотрела, пытаясь отыскать следы твоего присутствия. А на тебя была страшно зла, я это почувствовала.


— Из-за чего повздорили-то?


— Не все ли равно из-за чего?

— Можешь не говорить. Я и без того знаю.

— Сомневаюсь, — спокойно сказала Нэннеке, поправляя колышки. — Ты знаешь ее весьма поверхностно. Она тебя, по правде сказать, тоже. Довольно типично для уз, которые вас связывают или когда-то связывали. Обоих вас не хватает ни на что, кроме как на чересчур эмоциональную оценку последствий при одновременном игнорировании причин.

— Она была здесь, чтобы вылечиться, — сказал он холодно. — Из-за этого вы и поругались, признайся.

— Мне не в чем признаваться.

Ведьмак встал и застыл под одной из хрустальных плит в кровле грота.

— Подойди на минутку, Нэннеке. Взгляни на это.

Он развернул потайной кармашек в поясе, извлек маленький сверточек — миниатюрный мешочек из козьей кожи, высыпал содержимое на ладонь.


— Два бриллианта, рубин, три славных нефрита, привлекательный агат. — Нэннеке разбиралась во всем. — Сколько отдал?

— Две с половиной тысячи темерских оренов. Плата за упырицу из Вызимы.

— За располосованную шею, — поморщилась жрица. — Ну что ж, вопрос цены. Но ты правильно поступил, обратив наличные в стекляшки. Орен держится слабо, а цены на камни в Вызиме невысоки, слишком близко от гномовых приисков в Махакаме. Продав камушки в Новиграде, получишь никак не меньше пятисот новиградских крон, а крона сейчас тянет на шесть с половиной оренов и постоянно растет в цене.

— Я хочу, чтобы ты это взяла.


— На хранение?

— Нет. Нефриты — для храма, как, скажем, мое пожертвование богине Мелитэле. Остальные камни… для нее. Для Йеннифэр. Отдай, когда она навестит тебя, что, вероятно, случится вскоре.

Нэннеке взглянула ему прямо в глаза.

— На твоем месте я бы не стала этого делать. Поверь, ты ее еще сильнее разозлишь, если такое вообще возможно. Оставь все как есть, ты уже ничего не можешь ни исправить, ни улучшить. Сбежав от нее, ты вел себя… ну, скажем, не вполне достойно для зрелого мужчины. Пытаясь загладить вину драгоценностями, ты себя ведешь как мужчина весьма, весьма перезрелый. Поверь, я не знаю, какой тип мужчины мне меньше по душе.

— Она слишком властолюбива, — проворчал Геральт, отвернувшись. — Я не мог этого вынести. Она относилась ко мне, как…

— Перестань, — оборвала Нэннеке. — Не распускай нюни. Я тебе не мамочка, сколько можно повторять? Твоей поверенной тоже не намерена быть. Мне безразлично, как она к тебе относилась. А твое к ней отношение интересует меня еще меньше. Посредничать или же вручать ей эти дурные камушки я не собираюсь. Если хочешь быть дураком — пожалуйста, но без меня.

— Ты не поняла. Я не собираюсь ублажать ее или покупать. Просто я ей кое-что должен, а лечение, на которое она рассчитывает, стоит, кажется, очень дорого. Я хочу ей помочь, вот и все.

— Ты, оказывается, еще больший дурень, чем я думала. — Нэннеке подняла корзинку. — Дорогое лечение? Помощь? Геральт, для нее твои камушки — мелочь, не стоящая плевка. Знаешь ли ты, сколько Йеннифэр может получить за прерывание беременности у светской дамы?

— Это-то я как раз знаю. Как и то, что за лечение бесплодия она берет еще больше. Жаль, себе не в силах помочь. Поэтому ищет помощи у других, в том числе и у тебя.

— Ей не поможет никто, это совершенно исключено. Она волшебница. Как у большинства магичек, у нее атрофированные, совершенно непроизводительные гонады, и это необратимо. У нее никогда не будет ребенка.

— Не все чародейки в этом смысле ущербны. Я кое-что знаю об этом. Ты — тоже.

— Верно. — Нэннеке прищурилась. — Знаю.

— Не может быть правилом то, из чего есть исключения. И, пожалуйста, не надо говорить, что, мол, исключения подтверждают правила. Лучше расскажи об исключениях из таковых.

— Об исключениях, — холодно ответила богослужительница, — можно сказать только одно: они есть. Ничего больше. А Йеннифэр… Ну что ж, к сожалению, она в число исключений не входит. Во всяком случае, в том роде дефектности, о котором мы говорим. Потому что во всем остальном трудно найти исключение большее, нежели она.

— Чародеям, — Геральт не обиделся ни на холод, ни на намеки, — удавалось воскрешать мертвых. Мне известны документально подтвержденные случаи. А воскрешать мертвых, сдается, потруднее, чем ликвидировать атрофию желез или органов.

— Скверно тебе сдается. Я не знаю ни одного задокументированного удачного случая лечения атрофии либо регенерации желез внутренней секреции. Геральт, хватит, наша беседа начинает походить на консилиум. Ты в этом не разбираешься, а я разбираюсь. И если говорю, что Йеннифэр заплатила за приобретение определенных способностей утратой других, значит, так оно и есть.

— Если это настолько очевидно, то не понимаю, почему она все пытается…

— Ты вообще страшно мало понимаешь, — прервала жрица. — Страшно мало. Перестань беспокоиться о недугах Йеннифэр, подумай о своих. Твой организм тоже подвергли необратимым изменениям. Тебя удивляет она, а что скажешь о себе самом? Ведь тебе должно быть ясно, что ты никогда не будешь человеком, а меж тем ты только то и делаешь, что пытаешься быть им. И совершаешь человеческие ошибки. Ошибки, которые ведьмак совершать не должен.

Геральт прислонился к стене грота, отер пот со лба.

— Не отвечаешь, — заметила Нэннеке, улыбнувшись. — Неудивительно. Трудно спорить с гласом рассудка. Ты болен, Геральт. Ты неполноценен. Плохо реагируешь на эликсиры. У тебя ускоренный пульс, замедленная аккомодация глаз, запаздывающие реакции. У тебя не получаются самые простые Знаки. И ты намерен выйти на большак? Тебе надо лечиться. Необходима терапия. Но прежде — транс.


— Так вот зачем ты прислала ко мне Иолю? Ради терапии? Для облегчения транса?

— Глуп ты, как я погляжу!

— Не настолько.

Нэннеке отвернулась, засунула руку между мясистыми побегами незнакомых ведьмаку вьющихся растений.

— Ну ладно. Да, я прислала ее к тебе. Ради терапии, как ты изволил выразиться. И скажу тебе, это получилось. Утром ты реагировал гораздо лучше. Был спокойнее. Кроме того, Иоля тоже нуждается в терапии. Не злись.

— Я не злюсь ни на… терапию, ни на Иолю.


— А на глас рассудка, который слышишь?

Геральт не ответил.

— Транс необходим, — повторила Нэннеке, окидывая взглядом свой пещерный сад. — Иоля готова. Она установила с тобой физический и психический контакт. Если хочешь уехать, мы сделаем это сегодня ночью.

— Не хочу. Пойми, Нэннеке, в трансе Иоля может начать вещать. Пророчествовать, читать будущее.

— Именно это и имеется в виду.

— Вот-вот. А я не хочу знать будущего. Как я стану после этого делать то, что делаю? Впрочем, я знаю его и без того.


— Ты уверен?

Он промолчал.

— Ну хорошо, — вздохнула богослужительница. — Пошли. Да, Геральт, не хочется быть бестактной, но скажи мне… Скажи, как вы познакомились? Ты и Йеннифэр? Как это началось?

Ведьмак улыбнулся.

— Началось с того, что нам с Лютиком нечего было есть, и мы решили наловить рыбы.


— Надо понимать, вместо рыбы ты поймал Йеннифэр?

— Не совсем так. Я расскажу, как было. Но, если не возражаешь, после ужина — я немного проголодался.

— Тогда пошли. Я взяла все, что требовалось.

Ведьмак направился к выходу, еще раз повел глазами по пещерной теплице.


— Нэннеке?

— А?


— Половина того, что здесь растет, не встречается нигде в мире. Я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Больше половины.


— В чем причина?


— Если я скажу, что причиной тому милость богини Мелитэле, тебе, вероятно, этого будет недостаточно?

— Скорее всего, да.

— Так я и думала. — Нэннеке улыбнулась. — Видишь ли, Геральт, наше яркое солнце все еще светит. Но уже не так, как раньше. Хочешь, почитай книжки. А ежели не хочешь тратить на это времени, то, может, тебя удовлетворит, если я скажу, что хрусталь, из которого сделаны окна в кровле, действует как фильтр. Он отсеивает убийственные лучи, которых в солнечном свете все больше. Поэтому здесь живут растения, которых в естественных условиях нигде в мире не встретить.

— Понял, — кивнул ведьмак. — А мы, Нэннеке? Как с нами? Ведь и на нас светит то же солнце. Не следует ли и нам попрятаться под такие стекла?

— В принципе следует, — вздохнула жрица. — Но…


— Что «но»?

— Но уже поздно.