_Чичерин Б.Н., Собственность и государство. Борис Николаевич Чичерин Собственность и государство

• Название: Борис Николаевич Чичерин Собственность и государство
• Дата: 30.06.2020
• Размер: 1.34 Mb.
• Имя файла: _Чичерин Б.Н., Собственность и государство.docx
• Тип: Книга; #133328
• страница: 23 из 76

Глава II.ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО

Новая философия права, как известно, первоначально исходила от личного начала. Природа отдельного лица и его права полагались в основание всей системы человеческих отношений; общежитие с его требованиями выводилось из соглашения лиц. Англофранцузская философия XVIII века довела это направление до крайних пределов. Лицо, с его правами и интересами, сделалось краеугольным камнем всего общественного здания. Права были объявлены неприкосновенными и неотчуждаемыми; все общественные отношения и все государственные учреждения строились на основании договора, и все, что противоречило договорному началу, отвергалось как незаконное.

В XIX веке произошла реакция против этого взгляда. Философы-идеалисты, не отвергая личного начала, указали на то, что рядом с ним существует и начало общественное, связывающее лицо, и столь же свойственное человеческой природе, как и первое. Они доказали, что человеческие общества возникают не из договора разрозненных единиц, соединяющихся добровольно во имя взаимной пользы, и из вечно присущих человеку потребностей и отношений, в силу которых соединенные в общества лица искони понимали и всегда понимают себя как нечто единое. С этой точки зрения, в государстве стали видеть не внешнее только собрание самостоятельных единиц, связанных добровольным согласием, а органический союз, которого отдельные лица являются членами и который живет и развивается как одно целое. Сколько нам известно, Фихте первый назвал государство организмом. Но не отличая еще государства от общества, он подводил под это понятие все общественные отношения. Вследствие этого человек, в его системе, перестал быть самостоятельным и свободным лицом; он сделался подчиненным членом высшего целого, которое управляло всеми его действиями. Отсюда крайнее противоречие в политической теории Фихте. Он исходил от свободы лица, а в результате выходило, что лицо должно вечно ходить по струнке, как орудие чужой воли и чужих целей¹²⁶.

Эта односторонность, которая, в противоположность индивидуалистическому воззрению XVIII века, вела к поглощению лица обществом, была исправлена последующим развитием идеалистической философии. Понятие о государстве как организме, то есть как о духовном теле, составляющем одно живое целое, а не только внешнее собрание единиц, сохранилось в науке; но рядом с этим признана была и самостоятельная сфера для свободной деятельности лиц. Человек не поглощается всецело государством, которого он состоит свободным, хотя и подчиненным членом: он живет и действует и в других союзах, в семействе, в гражданском обществе, в церкви, и все эти союзы, подчиняясь государству в том, что касается совокупных интересов, сохраняют, однако, свою самостоятельность, каждый в своей частной сфере, и руководятся собственно им присущими, а не налагаемыми на них извне началами. Человеческое общество, с этой точки зрения, не образует единого организма, подобно отдельной особи, в которой члены существуют только для целого, не имея собственной, самостоятельной жизни. Человеческое общество представляет собою сложное духовное явление; в нем живут и действуют различные самостоятельные группы и союзы, более или менее тесно связанные внутри себя и имеющие каждый свое жизненное начало. Задача и тут заключается не в смешении разнородных областей и не в поглощении одной другою, а в высшем, гармоническом соглашении разнообразных стремлений и интересов, причем существенная роль должна быть предоставлена свободе, которая составляет внутреннее движущее и одухотворяющее начало всякого истинно человеческого общежития. Это выработанное идеализмом воззрение заключает в себе, можно сказать, совершенно правильное решение общественного вопроса. Дальнейшая задача науки состоит в том, чтобы разобравши природу и свойства каждой из этих частей и групп, определить как управляющие ими начала, так и отношения их к другим группам и к содержащему их целому. Но для исполнения этой задачи недостаточно понятия об организме, которое, будучи заимствовано из физического мира, не заключает в себе самого существенного из человеческих элементов, свободы. Конечно, и в общественных науках можно употреблять слово организм, прилагая его к обществу как целому, в противоположность вытекающему из свободы индивидуалистическому началу; но надобно точно определить, что именно оно означает и к какому разряду фактов оно прилагается. Если же мы под понятие об организме станем безразлично подводить все общественные явления, то мы получим совершенно ложное понятие об обществе, и практически придем к полному отрицанию свободы, или же мы останемся при неопределенных требованиях, из которых ровно ничего нельзя вывести. Последнее, как мы уже видели, составляет характеристическую черту школы Краузе, которая, хотя и отличает государство от общества, и в самом обществе различает отдельные сферы, но каждой из этих сфер и союзов присваивает название организма и требует органических между ними отношений. Кроме смутных понятий, не представляющих никакой точки опоры для научных исследований, в этом воззрении ничего нельзя найти.

В какой мере понятие об организме приложимо к государству, мы увидим ниже. Здесь речь идет собственно об экономическом обществе. И к нему нередко прилагается это понятие, и притом не только социалистами, которые хотят личное начало подчинить общественному, но также и экономистами, которые стоят на индивидуалистической точке зрения. Однако же экономисты, держась строго научной методы, делают это весьма осторожно. Так, например, Рошер говорит: "понятие об организме принадлежит, без сомнения, к самым темным. А потому я весьма далек от того, чтобы объяснять им понятие о народном хозяйстве; я желал бы только словом организм обозначить кратчайшее общее выражение многих задач, которые должны быть разрешены последующим исследованием". И он замечает при этом: "…это значило бы объяснять неизвестное еще более неизвестным! А между тем многие новейшие писатели думают, что они сказали нечто вполне удовлетворительное, когда они государство и проч. называют организмом"¹²⁷.

Два признака Рошер считает существенно отличающими органическое действие от механического. Первый состоит в том, что в машине ясно отличаются причина и следствие, тогда как в организме действия обусловливаются взаимно, вследствие чего объяснение будет вращаться в круге, если мы не признаем высшего органического начала, которого оба действия составляют проявления. Так например, в механической области, мельница движется ветром, но сила ветра не зависит, в свою очередь, от мельницы. В народном же хозяйстве, подобно тому, что совершается в человеческом теле, успехи земледелия составляют необходимое условие для развития обрабатывающей промышленности и, в свою очередь, зависят от последней. К этой отличительной черте органических явлений присоединяется другая. Она заключается в том, что машина предполагает человеческий ум, который сознает ее движение и приносимую пользу, и устраивает ее сообразно с этою целью. В организмах, напротив, в этих "божественных машинах", по выражению Лейбница, естественные законы действуют прежде, нежели они сознаются. То же самое происходит и в народном хозяйстве, которое управлялось присущими ему естественными законами гораздо прежде, нежели они были сознаны человеком, причем, однако, нельзя упускать из виду, что эти законы, имея дело с свободными лицами, существенно отличаются от тех, которые господствуют в материальном мире.

Нельзя сказать, чтобы эти указанные Рошером признаки были выбраны удачно. Взаимодействие не составляет исключительной принадлежности организма; оно распространено как в механической, так и в физической области. Тела притягивают друг друга по одному и тому же закону. Все формы сцепления суть явления взаимодействия частиц. В гальванической батарее, если медь возбуждает электричество в цинке, то это обусловливается тем, что цинк, с своей стороны, возбуждает противоположное электричество в меди. В паровой машине, если пар движет поршень, то поршень, в свою очередь, направляет действие пара, вследствие чего он двигается взад и вперед. Точно так же поршень дает движение регулятору, а регулятор, с своей стороны, уравновешивает движение поршня. Еще менее можно утверждать, что естественные законы, действующие помимо сознания, составляют исключительную принадлежность организмов. Солнечная система не есть организм, а между тем движение совершается в ней в силу присущих ей естественных законов, действующих помимо сознания, без всякого извне устрояющего и направляющего разума.

Однако же эти неточности не имеют влияния на самый ход научного исследования. Если автор, употребляя известный термин, ясно обозначает, что именно он хочет этим сказать, и если указанные им признаки приходятся к предмету, то выбор неверного термина не имеет дальнейшего значения. Прилагая к народному хозяйству понятие организма, Рошер не хочет установить новую точку зрения, противопоставить то, что должно быть, тому, что есть; он просто исследует предмет, как он представляется в действительности, и характеризует раскрывающиеся в нем признаки.

На совершенно иную точку зрения становятся социалисты. Они в экономическом обществе видят единое целое, которое должно господствовать над частями, и в силу этого требования хотят изменить как существующие действительности экономических отношений, так и положения, признанные наукою на основания опыта.

Эта противоположность взглядов весьма ясно высказывается Родбертусом. Он утверждает, что наука доселе шла совершенно ложным путем: "вместо того чтобы отправляться от положения, что разделением труда общество связывается в одно неразрывное хозяйственное целое, вместо того чтобы с точки зрения этого целого приступать к объяснению отдельных политико-экономических понятий и явлений, вместо того чтобы в силу этих начал поставить во главе исследования понятия о народном (или общественном) имуществе, о народном производстве, о народном капитале, о народном доходе, с разделением его на поземельную ренту, прибыль капитала и заработную плату, и из этих общественных понятий вывести долю каждого лица, вместо всего этого политическая экономия не могла уйти от преувеличенной индивидуалистической наклонности времени. То, что в силу разделения труда составляет одно неразрывное целое, нечто общественное, что только предполагая подобное целое, может получить существование, она разорвала на клочки, и от этих клочков, от личного участия отдельных особей, она снова хотела взойти к понятию целого. Так например, она положила в основание понятие об имуществе отдельного лица, упустивши из виду, что имущество лица, находящегося в общении с другими через разделение труда, есть нечто совершенно иное, нежели имущество уединенно хозяйствующей особи… Она действовала так, как будто общество составляет только сумму различных хозяйственных единиц, математическое, а не нравственное целое, ибо именно последнее означает общественное целое, как будто оно само, народное хозяйство, составляет только собрание единичных хозяйств, а не органическое, совокупное хозяйство, которого отдельные органы, бесспорно, в настоящее время страдают еще под гнетом различных исторических отношений, даже таких, которые отчасти служат преградою самому праву лица"¹²⁸.

Родбертус показывает, какие последствия должен иметь для науки этот измененный взгляд. Начавши с понятий о народном, или общественном труде, как совокупном действии связанных в одно неразрывное целое единичных сил, и о народном имуществе, как столь же неразрывно связанной совокупности произведенных трудом материальных благ, наука должна показать, каким образом это целое внутри себя распадается на отдельные отрасли, группы и наконец единичные предприятия. Она в этом целом должна различить народную территорию, народный капитал и наконец народный продукт, которого часть должна идти на возмещение потраченного капитала, а другая составляет народный доход, распределяющийся между членами сообразно с участием каждого в общем производстве. Наука должна затем показать, каким образом направление и движение народного производства, а равно и распределение произведений, зависят от установлений положительного права, и каким образом все это получило бы совершенно иной вид, если бы, сообразно с истинными понятиями об отношении целого к частям, каждому лицу присваивалась в собственность только приходящаяся на него доля народного дохода, а отнюдь не земля и капитал, которые должны оставаться собственностью общества. При таком устройстве все направления народного производства, сообразно с народными потребностями, должны бы были находиться в руках общественного учреждения, которое распоряжалось бы и доставлением продуктов потребителям, без всякого посредства купли или мены, а потому без денег. Весь народный доход при таком порядке распределялся бы между производителями, то есть работниками, сообразно с исполненною ими работою, взамен которой каждый мог бы получать из общественных магазинов соответствующую долю нужных для него предметов потребителя. Землевладельцы, капиталисты, все это бы исчезло; не было бы ни торговых кризисов, ни пауперизма, и множество предрассудков, затемняющих ныне истинное положение дела, уступили бы место ясному пониманию предмета.

Читатель видит, куда ведет понятие об организме как целом, владычествующем над частями. Но нетрудно заметить вместе с тем, что все это здание построено на воздухе. Понятие о народном труде, о народном имуществе и народном производстве, которые, по мнению Родбертуса, должны стоять во главе экономической науки, вытекают, по его уверению, из разделения труда, которое и работу, и имущество связывает в одно неразрывное целое. Между тем ничего подобного ни в теории, ни в действительности из разделения труда не вытекает. Разделение труда составляет основное экономическое начало, без которого немыслимо сколько-нибудь успешное производство. Оно состоит в том, что каждый производитель занимается своим делом и затем путем обмена приобретает от других все потребные для него предметы. В силу чего же установляется такой порядок? Просто в силу того, что каждый находит более выгодным заниматься одним делом, нежели все производить самому. Человек, искусный в сапожном ремесле, поселяется в деревне и делает сапоги; крестьяне охотно их покупают, а сапожник живет на приобретенные этим способом деньги: он у домовладельца нанимает квартиру, у землепашцев покупает хлеб, у мясника мясо, у лавочника колониальные товары, у портного платье. Таким образом происходит разделение труда, просто вследствие стремления каждого к своей личной выгоде. Но никакого общего хозяйства и общего имущества у сапожника с крестьянами, лавочником и портным из этих отношений не образуется. И хозяйство, и имущество остаются разделенными; происходит только обмен произведений.

То же самое в гораздо более обширных размерах совершается и между целыми странами. Англия получает хлеб из России, чай из Китая, кофе из Аравии, сахар из Вест-Индии, хлопок из Северной Америки и взамен этого сбывает в эти страны свои фабричные произведения; но из этого отнюдь не следует, что Англия со всеми этими странами связана в одно неразрывное целое и что для всех их надобно установить какой-нибудь общий хозяйственный департамент, который бы направлял производство и заведовал распределением имуществ. Утверждать, что из разделения труда вытекает что-нибудь, кроме обмена произведений, значит принимать метафоры за действительность. Мы видим здесь живой пример того непостижимого легкомыслия, с которым социалисты строят свои воздушные замки.

Чтобы внести единство в экономические отношения, очевидно недостаточно труда и обмена. Нужно присоединить сюда иное начало, уже не экономическое, а политическое. Государство как представитель совокупных интересов народа отделяет хозяйственные интересы данного общества от хозяйственных интересов других обществ. Здесь только является возможность говорить о народном хозяйстве как о чем-то цельном, отличающемся от других. Именно к этому началу прибегает, вследствие того, Адольф Вагнер в определении народного хозяйства как цельного организма. Не касаясь вопроса о возможности будущих форм промышленного устройства, проповедуемых социализмом, он признает, что доселе народное хозяйство не имело и не имеет во главе своей руководящего хозяйственного и юридического субъекта. А потому он определяет народное хозяйство как "представляющуюся в виде отдельного целого совокупность самостоятельных, единичных хозяйств, находящихся во взаимных отношениях, в народе, организованном в единичное государство или связанном воедино государственными хозяйственными мирами". Несмотря однако на отсутствие в нем руководящей воли, это целое, по мнению Вагнера, представляется организмом, в котором единичные хозяйства совокупно с государственным хозяйством являются не только как части, но и как члены, имеющие рядом с своими собственными целями известные функции в отношении к целому. Органическое единство образуется здесь вследствие разделения труда и оборота, и хотя эти отношения существуют и между различными народными хозяйствами, однако в пределах отдельного государства они теснее, а потому здесь связь крепче. В доказательство Адольф Вагнер ссылается на группировку важнейших отраслей промышленности в пределах территории. Известная отрасль сосредоточивается в известной области и снабжает своими произведениями всю остальную страну, из которой эта область, в свою очередь, получает все, что для нее потребно и что именно вследствие преобладания отдельной отрасли в ней не производится (Grundlegung, § 53).

Таково воззрение, которое под именем органического Вагнер противополагает господствующей ныне атомистической теории. Здесь к чисто экономическим факторам присоединяется государство; оно составляет ключ всей системы, ибо именно оно сообщает единство целому. Но выигрывает ли от этого что-нибудь самая теория? Ничуть. Если разделение труда и оборот в состоянии сделать из общества единое целое, то незачем прибегать к государственному началу; если же единство сообщается обществу только государством, то организм будет не экономический, а политический. Сам Вагнер признает, что при существующем и искони существовавшем порядке отдельные хозяйства в пределах государства остаются самостоятельными единицами, лишенными всякого руководящего субъекта; но если так, то как же можно рядом с этим представлять их органами целого, то есть государства? Нет сомнения, что политический союз, соединяя в себе совокупность общественных интересов, имеет влияние и на хозяйственный быт; но он столь же мало поглощает в себе экономическое общество, как и общество религиозное, литературное или ученое. Промышленник в своем частном предприятии столь же мало является органом государства, как ученый, сочиняющий книгу, или художник, пишущий картину. Экономическое общество остается рядом с политическим как самостоятельная область, в которой господствует свободное отношение единичных сил, то есть атомистическое начало. И если из этого отношения возникает взаимная зависимость единиц, то эта зависимость нередко существует в гораздо большей степени в отношении к другим обществам, образующим самостоятельные политические тела. Приведенный Вагнером пример, как единственный довод в пользу его тезиса, доказывает совершенно противное тому, что он хочет из него вывести. Так, сосредоточенные в известной области бумагопрядильные фабрики состоят в гораздо большей зависимости от стран, производящих хлопок, нежели от других областей того же государства. Из этого ясно, что экономические отношения и политический союз — две разные вещи. Один порядок имеет влияние на другой, но смешивать их невозможно. Задача науки состоит в том, чтобы исследовать природу и свойства каждого из них и затем определить взаимные отношения. Принимать же единство, свойственное одному, за единство другого есть вовсе не научный прием; это не более как смешение понятий.