+++Глава 5. ЦА как рег. подсистема междунар. отнош.. Центральная Азия как региональная подсистема международных отношений

• Название: Центральная Азия как региональная подсистема международных отношений
• Дата: 18.11.2021
• Размер: 48.57 Kb.
• Имя файла: +++Глава 5. ЦА как рег. подсистема междунар. отнош..docx
• Тип: Документы; #275951
• страница: 1 из 2

Глава 5. Центральная Азия как региональная подсистема международных отношений

В начале третьего тысячелетия как никогда сложно оценить реальные процессы на международной арене. Образы большой шахматной доски, постулаты классического наследия геополитиков, попытки создания новых символов зла слишком часто искажают объективную картину мира.

В этой связи на фоне дискуссии о глобализации и глобализме значительный интерес представляет вопрос о региональных подсистемах международных отношений. Именно региональный уровень внешнеполитической практики в течение двух последних десятилетий формирует контуры главных осей взаимодействия в сфере мировой политики. Одним из актуальных примеров в этом плане является постсоветская Центральная Азия.

Если исходить исключительно из государственно-правовых оснований, то ЦентральноАзиатский регион по терминологии январской 1993 г. встречи глав государств СНГ в Алма-Ате есть не более, чем иное обозначение Средней Азии, территория которой охватывала пять бывших союзных республик. Новые политические реалии расширили границы регионального взаимодействия, включая некоторые районы сопредельных стран. Однако пять новых независимых государств Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан составляют главное территориальное ядро обширной юговосточной части Евразии. Его общая площадь достигает примерно 4 млн км2, а население насчитывает свыше 50 млн человек, включая около б млн российских соотечественников.

Сегодня постсоветская Центральная Азия оказалась в фокусе внимания глобальных и региональных держав, международных финансово-экономических структур. В 90-е годы этот регион стал полем все более широкого сотрудничества и одновременно ареной соперничества различных сил, что обусловлено его геостратегической значимостью, потенциально мощными нефтегазовыми и другими сырьевыми ресурсами, перспективами строительства мощной транспортной инфраструктуры. Особую значимость характера внешнеполитического взаимодействия в центральноазиатской зоне постсоветского пространства определяют четыре основные измерения:

в Каспийском бассейне и некоторых других частях Центральной Азии имеются гигантские запасы нефти и газа.

Туркменистан занимает третье место в мире среди поставщиков природного газа, а общие региональные запасы нефти, локализованные в значительной части на территории Казахстана, оцениваются в 10—25 млрд т. Это, правда, намного меньше, чем в Персидском заливе, но потребность в нефти и газе нарастает в ЮгоВосточной Азии, на Индийском субконтиненте, а в недалеком будущем начнет быстро увеличиваться и в Китае;

более половины героина, поставляемого в Европу и Северную Америку, имеет афганское происхождение и доставляется через Центральную Азию. Это определяет объемы криминального бизнеса в величинах, сравнимых с самыми перспективными видами легального производства, а, следовательно, расширяет социальную базу транснациональной преступности;

национальные территории молодых государств региона расположены в зоне соприкосновение разительно отличных культур и цивилизаций, поэтому при неблагоприятном развороте событий «принцип политического домино может стать здесь буквально роковым;

Центральная Азия исторически очень тесно связана с Россией. Но помимо России существуют еще несколько других крупных внешнеполитических акторов, которые заявляют о своих интересах. Это — C[[IA, Турция, Иран, Пакистан, Китай, Индия и Европейский союз. Их участие придает внешнеполитическим процессам, происходящим в Центрально-Азиатском регионе, комплексное и де-факто глобальное измерение.

Все формы и виды внешнеполитического взаимодействия в Центральной Азии развиваются при непосредственном и суверенном участии новых независимых государств этого региона. Именно в руках их руководства находятся рычаги принятия окончательных решений, способных определять стратегические перспективы регионального развития, а, следовательно, и влиять на общий ход истории в столь взаимозависимом сегодня мире.

Обретение национального суверенитета и развитие в условиях постсоюзной государственности стало серьезным испытанием для всех стран Центральной Азии. За истекшее десятилетие их общественные системы неоднократно приближались к критической черте, а кризисные тенденции в сфере социального и политического бытия еще окончательно не преодолены.

Есть основания полагать, что в XXI в. Центральная Азия превратится в одну из важных энергетических кладовых мировой экономики. Разведанные запасы нефти и природного газа в Казахстане составляют соответственно 2.2 млрд т и 2,5 трлн м3. Запасы природного газа в Туркменистане — около 3 млрд м3, а в Узбекистане — примерно 2 млрд. Прогнозные запасы Казахстана с учетом залежей на шельфе Каспийского и в бассейне Аральского морей могут составить более 13 млрд т нефти и б трлн м3 природного газа, Туркменистана — соответственно 6,3 млрд и 15,5 трлн и Узбекистана -- 0,3 млрд и 2 трлн м3.

Однако в целом положение в регионе опровергает прогнозы апокалиптического толка, которые регулярно выдвигались с начала 90-х годов. В последнее время здесь происходят обнадеживающие сдвиги. Отход от централизованной системы жизнеобеспечения населения, сохранение основ демократического правления, прекращение гражданской войны в Таджикистане являются существенными позитивными моментами сточки зрения современного положения и перспектив развития ситуации в Центральной Азии.

Позитивным моментом консолидации национальной государственности стран региона стало их полноправное вхождение в круг членов мирового сообщества. Новые государства Центральной Азии являются членами ООН, ОБСЕ, Организации Исламская конференция, Организации экономического сотрудничества (в нее входят также Иран, Пакистан, Турция, Азербайджан и Афганистан). Налажены связи с Всемирным банком, МВФ, ЕБРР, Азиатским банком, Исламским банком развития, другими международными финансовыми институтами. В 1999 г. Кыргызстан первым из стран СНГ стал членом ВТО. Современная международная среда — источник дополнительных ресурсов, необходимых для развития центрально-азиатских обществ, но ее влияние достаточно неоднозначно. Среди приоритетных направлений внешней политики центрально-азиатских стран все более весомую роль играют отношения с высокоразвитыми странами Запада, прежде всего США. Встречная заинтересованность этих внерегиональных центров силы в сотрудничестве с центрально-азиатскими государствами стала важным фактором формирования новой системы международных отношений в юго-восточной зоне постсоветского пространства.

Формирование американской политики в Центральной Азии проходило достаточно динамично, однако власти США не сразу «вышли» на ее нынешние контуры.

Республиканская администрация дж. Буша (старшего) первоначально демонстрировала свою незаинтересованность в распаде СССР, и у нее не было явно сформулированной стратегии по отношению к ближнему окружению России. В первые годы администрации У. Клинтона США также формально «почти не интересовались» Центральной Азией. Их относительно сдержанный интерес первой половины 90-х годов в официальных источниках и научных публикациях обычно увязывался с соображениями «борьбы с иранской угрозой», «страхом перед тем, что иранский фундаментализм начнет распространяться на север». Этим объяснялось также и быстрое установление Соединенными Штатами полномасштабных дипломатических отношений со странами региона, активное сотрудничество с Турцией в проведении региональной политики в 1992—1993 годах. Однако одновременно с установкой на особые партнерские отношения с Турцией C[[IA стали проводить линию на расширение своей непосредственной вовлеченности в формирование источников финансирования национальных экономических систем бывших союзных республик. С 1992 г. начали осуществляться некоторые программы технической помощи, энергетические программы, программы помощи в разработке и добыче полезных ископаемых, приватизационные и конверсионные проекты. В 1993 г. при активном посредничестве этой миссии состоялось подписание контракта на разработку Тенгизского нефтяного месторождения в Казахстане между правительством Казахстана и компанией «Шеврон».

В середине 90-х годов к участию в формулировании американской политики в Центральной Азии подключился Конгресс, что произошло не только вследствие интереса законодателей США к региону, но и под влиянием «нефтяного лобби». Республиканская оппозиция стала критиковать правительство за то, что оно не стремилось изменить пророссийскую ориентацию стран региона, в том числе и путем ослабления их транспортной зависимости от северных маршрутов. Вторым инициатором активизации политики США в регионе стал Пентагон. Его интерес был обусловлен стратегическим значением Центральной Азии и возможностями расширения технических границ зоны ведомственной ответственности с соответствующими финансовыми «оргвыводами’>.

В результате — опять же не без нефтяного лоббистского давления — стремление к усилению роли США в юго-восточном сегменте СНГ начала демонстрировать и вся исполнительная ветвь американской власти. Особенно важную роль в административном аппарате при формулировании подходов к Центральной Азии сыграл бывший посол США в Казахстане и Грузии В. Кортни, возглавлявший впоследствии отдел России, Украины и

Евразии в Совете национальной безопасности (СНБ). В дальнейшем вопросы Центральной Азии и Кавказа в СНБ курировал Дж. Элкайнд, пришедший на эту должность из аппарата вице-президента США А. Гора.

Таким образом, современная политика C[[IA в Центрально-Азиатском регионе является сплавом целого спектра корпоративных, ведомственных и государственных внешнеполитичес ких интересов, которые периодически достаточно ощутимо конкурируют между собой. Отражением этой конкуренции и одновременно источником ее информационной подпитки являются материалы, с которыми постоянно выступают представители, как политических, так и общественных кругов США, их оценки перспектив демократического процесса, обеспечения стабильности, возможности противодействия религиозному экстремизму и другим проблемам развития Центрально-азиатских стран. В этой связи повышенный критицизм американских СМИ в отношении технологии избирательных кампаний, в том числе и президентских, которыми были отмечены публикации 1998—2000 гг., выражает не только определенный ценностный подход к принципам общественного устройства, но и конкретные интересы в области расширения возможностей американского регионального присутствия в его различных формах. Современные центрально-азиатские приоритеты США постепенно складываются в стратегию формирования региональной системы, ориентированной, по крайней мере, в первом приближении по оси магистральных трубопроводов углеводородного сырья. Временные рамки создания главной несущей конструкции этого стратегического проекта, по-видимому, зафиксированы в стамбульском (ноябрь 1999 г.) соглашении по Основному экспортному нефтепроводу и транскаспийскому газопроводу (ОЭТ): 2004—2005 годы.

Согласно содержанию специального заявления Госдепартамента США, распространенного в день подписания ОЭТ государствам и -участниками (Азербайджан, Турция, Грузия, Казахстан и Туркменистан), развитие прикаспийских энергоресурсов призвано решать не только чисто коммерческие, но и крупные политические задачи: укрепление суверенитета новых независимых государств Каспийского региона, создание дополнительных перспектив коммерческой деятельности, формирование и восстановление экономических связей между новыми независимыми государствами. Хочется думать, что сторонники решения центрально-азиатских проблем на основе плана столь масштабного строительства, как ОЭТ, учитывают не только его видимые достоинства, но и весь комплекс реальных и не зависящих от чьей бы то ни было воли издержек.

Нефтяные интересы играют важную, но не единственную роль в формировании американской политики в Центральной Азии. США и их союзники расширяют контакты с государствами региона по военно-политической линии, в том числе в рамках программы НАТО «Партнерство ради мира», которая включает содействие в обучении военных кадров и подготовке центрально-азиатского миротворческого батальона (в нем участвуют воинские подразделения из Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана).

Первым документом, где военно-политические вопросы были тесно взаимоувязаны, была подписанная США и Казахстаном «Хартия о демократическом партнерстве» (Вашинггон, 1994 г.). Обе стороны, как зафиксировано в .том документе, «намерены развивать взаимовыгодное сотрудничество в области обороны и проводить регулярные консультации по вопросам безопасности». Кроме того, осуществляется наблюдение за функционированием предприятий по производству расщепляющихся материалов, деятельностью испытательных полигонов, исследовательских центров и объектов ракетно-космической инфраструктуры, сохраняющимися на территории Казахстана. Расширяя военную привязку новых государств Центральной Азии к западным блоковым структурам, в 1999 г. США подписали с Узбекистаном план сотрудничества между министерствами обороны двух стран и соглашение о сотрудничестве в области демилитаризации объектов, относящихся к химическому вооружению и предотвращения распространения технологий химического вооружения. Одновременно Вашингтон заявил о поддержке участия Узбекистана в программе «Партнерство ради мира».

Несмотря на эти знаковые договоренности, в конце 90-х годов интерес США к Центрально-Азиатскому региону заметно ослаб. В фокусе внимания официальных кругов оказался вопрос о строительстве основного отрезка кавказского трубопровода Баку— Тбилиси—Джейхан, а фоном к смещению акцентов стали претензии к Казахстану и Узбекистану в области защиты прав человека. В последнее время объектом аналогичной американской критики стал и Киргизстан.

Новая республиканской администрации определила свой интерес к ЦентральноАзиатскому региону только в самом общем виде. США, которые с 1992 г. предоставили централь- но-азиатским странам помощь на сумму около 1 млрд долл., заявляют о готовности продолжать поддержку проведению там демократических и рыночных реформ. Одновременно в Белом доме считают подходы своих предшественников в отношении Каспийского региона «инертными» и неудачными и намерены «предоставить полную поддержку реализации нефтепровода Баку—Тбилиси—Джейхан и транскаспийского трубопровода из Туркменистана в Турцию, поскольку поддержка данных трубопроводов закрепляет американские интересы в регионе».

Таким образом, американская стратегия в Центральной Азии в будущем, как и в 90-е годы, будет сочетать элементы идеологизированных и прагматических подходов к региональной системе международных отношений.

В целом политика западноевропейских стран в Центральной Азии развивается в направлениях, аналогичных направлениям политики США. Интерес Западной Европы к энергетическим ресурсам огромен, но сдерживается отсутствием инфраструктуры и общей региональной нестабильностью. Экономическое проникновение западных стран происходит в русле общей стратегии «расширения сообщества демократических государств с рыночной экономикой» по нескольким направлениям, в частности, внедрения совместных предприятий с доминированием в них западного менеджмента, создания фондов поддержки частного предпринимательства, оказание гуманитарной ПОМОЩИ.

По объему внешнеторгового оборота на первом месте среди европейских стран- партнеров Центральной Азии стоит Великобритания. При этом, если в начале 90-х годов основной интерес западных инвесторов был прикован в основном к Казахстану и Узбекистану, то к конце истекшего десятилетия «новыми фаворитами» стали Туркмения, Кыргызстан и Таджикистан Хотя имеются разные оценки общего объема иностранных капиталовложений в эти республики: в Туркмении их объем составил около 5,2 млрд долл., в Кргызстане около 1 млрд долл., а в Таджикистане 150—200 млн долл. Благодаря во многом этим инвестициям, Туркмения, в которой западные инвестиции растут особенно быстро, сумела открыть железнодорожную магистраль в иранский город Мешхед, протяженностью около 300 км, воложив начало функционированию по территории Центральной Азии международного транспортного коридора Европа—Кавказ—Азия, а Кыргызстан получил возможность начать реформировать национальную производственную базу и адаптироваться к участию в ВТО.

Для индустриальных стран Запада политика в Центральной Азии представляет собой часть глобальной экономической стратегии и больше зависит от ее изменений, чем от текущих нужд этих стран. Она носит во многом перспективный характер, что нередко ведет к «разночтениям» в понимании иерархии приоритетов, которые существуют в Центрально-Азиатском регионе. Отсутствие всего сцектра элементов демократии вызывает демонстрации недовольства со стороны США и Западной Европы, что приводит к ответным публичным демаршам центрально-азиатских лидеров. Вместе стем, и США, и Западная Европа показали свою реальную заинтересованность в развитии внешнеполитических и внешнеэкономических связей с Центральной Азией, а руководители центрально-азиатских стран, в свою очередь, заявили о том, что развитые индустриальные страны являются в регионе желанными и долговременными партнерами. Однако процесс взаимной адаптации глобальных и региональных субъектов международных отношений в Центральной Азии далеко не завершен.

Расширению связей центрально-азиатских государств с западными индустриально развитыми странами способствует обоюдная заинтересованность в освоении природных богатств региона и создании инфраструктуры для их доставки на мировые рынки. Но общая картина внешнеполитического взаимодействия выстраивается намного сложнее, поскольку активную роль во всех региональных процессах играют ближайшие соседи центрально-азиатских государств, прежде всего Турция, Иран и Пакистан, а военнополитическая ситуация в Афганистане постоянно вынуждает всех внешнеполитических акторов вносить коррективы в уже достигнутые договоренности.

Роль новых региональных партнеров в формировании международной среды по периметру постсоюзного пространства не менее противоречива, чем последствия усиления присутствия западных держав. Согласно 3. Бзежинскому, стратегия и влияние таких крупных соседних государств, как Турция и Иран являются дополнительным дестабилизирующим общую обстановку фактором, поскольку «они имеют с исторической точки зрения имперский, культурный, религиозный и экономический интерес к региону, но сами проявляют непостоянство геополитической ориентации и потенциально уязвимы во внутреннем плане». Однако необходимо учитывать, что политика каждого из ближайших соседей постсоветской Центральной Азии, хотя и отмечена противоречиями в среде их правящих кругов, испытывает на себе большое влияние глобальных тенденций мирового развития, которые ориентируют всех членов мирового сообщества на конструктивные государственные решения в сфере международных отношений. Под этим углом зрения целесообразно анализировать и политику Турции, Ирана, Пакистана, некоторых других стран, которые на протяжении истекшего десятилетия оказались участниками формирования региональной системы международных отношений в новой Центральной Азии.

Вовлеченность новых региональных партнеров в центрально-азиатские процессы начала активно развиваться с 1992 г. и на начальных этапах была отмечена элементами конкуренции Турции и Ирана. Хотя практика показал, что многие описания этой конкуренции оказалась преувеличенными, различия в походах двух стран к центральноазиатским процессам достаточно очевидны. «Особенности отношений Ирана и Турции с глобальными участниками международной системы привели к тому, что с самого начала появления самостоятельных государств в Центральной Азии отношения в этом регионе склонились к своеобразному противостоянию и соперничеству. Это соперничество в основном сводилось к трем моментам: противостояние эталонов (идеология), противостояние ролей (геополитическая сторона), экономическая конкуренция.

В первой половине 90-х годов турецкая сторона сделала ставку на форсированное присутствие во всех сферах жизни центрально-азиатских обществ, причем большинство турецких политиков склонилось к интерпретации целей этого политического курса в духе пантюркизма. Акцентируя идеологические моменты в пропаганде новой региональной политики, Турция стремилась не только надежно «закрепить» за собой региональный рынок, но и повысить собственную значимость во взаимодействии с европейскими странами, создать имидж представиная политика в отношении тюркоязычных стран СНГ времен президентства С. Демиреля. В правящих кругах Турции все более заметными становятся голоса тех, кто считает, что в первой половине 90-х годов Турция впала в неоправданную эйфорию и что она пока не готова к полноценной конкуренции с Россией в Центральной Азии. Однако эти политики прагматично полагают, что экономическая польза от сотрудничества, а не конкуренции с Россией может в значительной степени компенсировать Турции ущерб от несостоявшейся роли «покровителя тюркских республик».

Важным этапом по восстановлению турецкого влияния в Центральной Азии стал официальный визит осенью 2000 г. нового турецкого президента Неджета Сезера. Но в Туркмении и Узбекистане турецкого лидера встретили сдержанно. Относительно более результативными были встречи турецкого президента в Астане и Бишкеке. Президенты Казахстана и Турции

Н. Назарбаев и А. Неджет Сезер подписали в Астане совместную декларацию о сотрудничестве в деле борьбы стерроризмом, торговлей наркотиками, религиозным и политическим экстремизмом. Указан, что в России утверждается фаза долговременного политического курса и Казахстан считает сотрудничество с Россией приоритетным, президент Назарбаев подтвердил казахстанскую поддержку в отношении проекта трубопровода Баку-Джейхан.

Свое намерение укреплять сотрудничество подтвердили также и президенты Турции и Кыргызстана. По словам турецкого президента, его страна будет оказывать Кыргызстану военно-техническую поддержку в борьбе с бандами, которые пытаются дестабилизировать обстановку в регионе.

Таким образом, для того чтобы сохранить эффективность своего регионального присутствия в Центральной Азии, турецкой стороне понадобится внести существенные коррективы в формы и методы обеспечения своих национальных интересов, а в области двустороннего сотрудничества в значительно большей степени, чем это было раньше, ориентироваться на систему приоритетов, выдвигаемых центрально-азиатскими странами. Таков общий смысл и итогов дискуссии участников саммита руководителей стран Центральной Азии и Турции, состоявшемся в январе 2001 г. в Анкаре.

Иран, в отличие от Турции, занял в начале 90-х годов по отношению к Центральной Азии достаточно сдержанную позицию. В этот период он стремился скорее подготовить почву для более основательной вовлеченности, исходя как из чистотактических, так и стратегических установок по расширению участия в региональных процессах. Помимо серьезных внутриполитических причин сдержанность иранской стороны была обусловлена несовпадением культурно-религиозных стереотипов традиционалистского толка, определяющих общественную жизнь Ирана и политическую культуру постсоветских стран Центральной Азии. Общее состояние внешнеполитической среды также ограничивало многие иранские инициативы, повышало вероятность превращения его региональной политики в сугубо затратную сферу деятельности.

Распад биполярного мира вызвал к жизни широкий спектр разнообразных моделей будущей сети трансконтинентальных коммуникаций Центральной Азии. Но один из самых перспективных маршрутов центрально-азиатской нефти к иранским портам неизменно жестко отвергался и продолжает отвергаться США. «Упущенная транзитная выгода» в несколько миллиардов долларов является предметом серьезной озабоченности иранских руководителей. Но, несмотря на периодически мелькавшие в СМИ сообщения о вероятном пересмотре американских установок, главный материальный интерес Ирана на центрально-азиатском направлении до настоящего времени остается нереализованным. В 90-е годы Иран постоянно подчеркивал отсутствие в современной Центральной Азии системы безопасности, и формирование в регионе взрывоопасной обстановки, которая может быть стабилизирована только путем многостороннего политического диалога с иранским участием.

В целом же для Ирана на протяжении всего истекшего десятилетия было характерно стремление наладить региональное сотрудничество в Центральной Азии не только на двусторонней, но и на трехсторонней — с участием России — основе. Иран активно работал по установлению взаимопонимания и взаимодействия с Россией, с тем чтобы не допустить двойной изоляции на международной арене — со стороны США и со стороны восточного направления, где относительно возрастала роль «проамериканской» Турции. Выстраивая свои отношения со странами Центральной Азии, Иран также, как и Турция, не избежал идеологических акцентов. Но он сделал их не на критике «идеологического конкурента», как поступила турецкая внешнеполитическая пропаганда, а на популяризации идеи диалога цивилизаций в зоне соприкосновения различных традиционных культур, религий, ислама суннитского и шиитского толка. «Иран считает, что возобновление и развитие отношений с исламскими обществами южной зоны бывшего СССР является естественным продолжением глубоких исторических и культурных связей народов и цивилизаций. Избегая любого идеологического столкновения в регионе, он неизменно подтверждает исламскую личность его населения. Не поддерживая, по крайней мере открыто исламские оппозиционные движения в регионе и другую оппозицию центральным правительствам, старается в межгосударственных отношениях защитить личность и права мусульман. Стараясь не входить в конфликт с турецкой и западной идеологией, Иран противопоставляет эталону секуляризации исламские достояния в личности мусульманских народов Центральной Азии и Кавказа».

В основе современных тактических ориентиров иранского подхода к сотрудничеству с Центрально-азиатскими государствами лежат прежде всего прагматические интересы. Иранское руководство считает, что наиболее перспективной сферой сотрудничества Ирана со средне-азиатскими республиками является добыча, переработка и транспортировка энергоносителей Поэтому главной целью Тегерана является доступ к новым проектам по разработке газовых и нефтяных месторождений и разворот основного экспортного потока энергоносителей из Центральной Азии через Иран. Предусматривается также возможность поставок газа и нефти через иранскую территорию в обход России на Украину и в страны Европы.

В среднесрочной перспективе Иран скорее всего будет стремиться подкрепить свою политическую роль в Центральной Азии постепенным расширением помощи и инвестиций странам региона. «Несмотря на все неудобные условия, экономические усилия Ирана продолжают очень медленно двигаться по региону». На современном этапе у Тегерана достаточно прочные позиции в Туркмении, с которой имеется ряд взаимовыгодных экономических, энергетических и транспортных проектов, а также с Казахстаном.

Действуя прежде всего на туркменском направлении, иранские политики стремятся создать в Центральной Азии своего рода «газовый ОПЕК», но они всячески избегают демонстрации стремлений к региональному лидерству. Одновременно в среде иранских экспертов растет понимание того, что «выполнение политических обязательств в значительной степени зависит от экономической мощи», другими словами Центральноазиатское направление видится ими, по крайней мере в перовом приближении, как дополнительный стимул модернизации иранской экономики со всеми вытекающими внутриполитическими последствиями.

Особое значение в планах усиления экономической завязки центрально-азиатских государств Тегеран придает Организации экономического сотрудничества (ОЭС). Еще один канал, через который Иран оказывает воздействие на ситуацию в Центральной Азии, проходит через Афганистан. Действовавшая там в 90-е годы шиитская проиранская группировка «Партия исламского единства Афганистана)> пыталась играть активную роль не только в самом Афганистане, но ив некоторых Центрально-азиатских республиках. Но контакты с центрально-азиатской оппозицией не занимали в политике Ирана столь значительного места, как в политике Турции, а победа движения Талибан в Афганистане пока исключает активизацию флангового иранского влияния на Центральную Азию.

В целом же главную ставку в продвижении своих интересов в регионе Иран сделал на сочетании двустороннего сотрудничества с центрально-азиатскими государствами с активизацией внешнеполитического взаимодействия с Россией.

Турция и Иран стали первыми новыми региональными акторами, активно включившимися в формирование системы международных отношений в постсоюзной Центральной Азии. Их участие в центрально-азиатских внешнеполитических процессах постепенно приобретало в 90-е годы все более весомый характер, а заинтересованность в конструктивном сотрудничестве стала подкрепляться реальным прагматизмом. Одновременно к концу 90-х годов Иран и Турция пришли к осознанию ущерба от взаимной конкуренции в центрально-азиатском регионе и постепенно стали стремиться к сочетанию соперничества и сотрудничества в своей центрально-азиатской политике. Конкуренция двух региональных акторов вряд ли обострится и в перспективе. Как Турция, так и Иран испытывают очень серьезные внутриполитические проблемы, существенное расширение внешнеполитической активности на востоке для них относительно невыгодно.

В этой связи два ведущих новых региональных партнера центрально-азиатских государств выступают на современном этапе уже далеко не в том «взрывоопасном качестве», как это предсказывал 3. Бжезинский.

Помимо Турции и Ирана к активному участию в региональных международных отношениях в Центральной Азии стремятся и другие государства Среднего и Ближнего Востока. С одной стороны, они выступают спонсорами ряда экономических проектов по линии ОЭС, некоторые из которых, кстати, распространяются и на Афганистан. Однако исламское зарубежье в той или иной степени поддерживает идею широкого политического объединения мусульманских государств Центральной Азии и Закавказья. Этому способствуют, в первую очередь, действия как радикальных религиознополитических партий Пакистана и Афганистана, так и достаточно влиятельных представителей правящих кругов Иордании и Саудовской Аравии. Но в целом усилия по включению Центрально-Азиатского региона в зону внешнеполитического сотрудничества, окрашенного «в исламские тона», остаются скорее затратными, чем результативными. Практически все новые партнеры центрально-азиатских государств вынуждены так или иначе переходить к более прагматическому курсу.

Примером является Пакистан, наращивающий экономическое и религиозное проникновение в центрально-азиатские страны. До конца 90-х годов его вовлечение в региональные процессы носило косвенный характер и ограничивалось посылкой религиозных проповедников и деятельностью разведывательных служб. С середины 90-х годов, по мере усиления пакистанского влияния в Афганистане, Пакистан стал выступать все более самостоятельным участником политической борьбы вокруг проектов трансконтинентальных коммуникаций. Ориентировочные маршруты наземного и трубопроводного транспорта рассматривались руководством Пакистана через призму конкуренции собственных олигархических группировок. Другими словами, подходя к перспективам включения внутренних районов Азии в глобальную инфраструктуру, правящие круги Пакистана стремились создать систему баланса внутриполитических, региональных и внерегиональных сил, направленную на сдерживание индийского влияния в Кашмире и за его пределами, обеспечить выгодные условия сотрудничества с Ираном, Турцией и Китаем, укрепить лидирующие позиции представителей суннитского большинства в среде этнополитической элиты страны.

Все эти часто весьма противоречивые и разнопорядковые цели крайне негативно сказались на развитие обстановки по периметру Центральной Азии и на интересах самого Пакистана. На современном этапе Пакистан стал одним из основных каналов проникновения международных террористов в Центрально-Азиатский регион. С территории Пакистана осуществляется поставка оружия исламским экстремистам и подготовка боевиков для оппозиционных исламских партий и движений. Но это все же не является доминирующим при общей оценке роли Пакистана в системе региональных международных отношений. Пакистан входит в так называемую группу «шесть + два>, включающую Россию, США и шесть соседних с Афганистаном стран. Как показали итоги январского 2001 г. визита министра иностранных дел Узбекистана в Исламабад, этой стране также, как и пяти центрально-азиатским соседям Афганистана, предстоит активизировать поиск путей урегулирования афганского конфликта. В противном случае, волна афганской нестабильности может приобрести не только «северные», но и «восточные» векторы.

Рост вовлеченности ведущих стран Запада и мусульманского мира в Центральной Азии в 90-е годы стал важным, но не единственным фактором формирования региональной системы международных отношений. Среди новых направлений в политике центральноазиатских республик особую роль играют отношения с Китаем. Это особенно характерно для непосредственных соседей азиатского гиганта (протяженность границы Казахстана, Таджикистана и Кыргызстана с КНР составляет более 3300 км). Особые опасения в Центральной Азии еще недавно вызывало то, что у Китая существовали территориальные претензии к Казахстану, Кыргызстану и Таджикистану, которые выдвигались в период существования СССР. К концу 90-х годов острота проблемы была снята.

В ходе Шанхайской встречи глав государств России, Китая, Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана (апрель 1996 г.) было подписано соглашение, в соответствии с которым все стороны договорились о взаимном ненападении, о запрещении военных маневров, направленных против какой-либо договаривающейся стороны, об ограничениях, налагаемых на любые военные маневры в приграничных районах, и о необходимости информировать заинтересованные страны о маневрах, проходящих в пределах 100 км от границы. Входе следующей встречи «пятерки» в Москве (апрель 1997 г.) было подписано Соглашение о взаимном сокращении вооруженных сил в районе границы СНГ и Китая, в соответствии с которым создавалась демилитаризованная зона в пределах 100 км от границы, откуда должны быть выведены все войска, за исключением пограничных. В 1999 г. был окончательно решен наиболее сложный вопрос о китайско-казахстанской границе. Деятельность «шанхайской пятерки», в последствии получившей название Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), стала одним из наиболее ярких положительных примеров роли Китая в Центральной Азии и его стратегического партнерства с РФ. Встречи участников форума стали проводиться ежегодно. К настоящему времени многосторонние усилия привели к расширению как спектра обсуждаемых коллективно вопросов, так и круга их участников. Завершилось превращение форума из механизма встреч, на которых рассматривались исключительно проблемы, связанные с мерами военного доверия и вопросами сокращения вооруженных сил в зоне совместной границы, в механизм налаживания сотрудничества между странами-участницами по политической, дипломатической, военной линиям, а также в вопросах безопасности и экономического сотрудничества. Июль 2000 г. принес новые моменты — в качестве наблюдателя к ШОС присоединился Узбекистан. Президент Узбекистана предпочел пятый саммит форума в Душанбе встрече с генсеком НАТО, а Цзян Цзэминь из Душанбе нанес визит в Ашхабад. Китай обозначил серьезность своего интереса к развитию газодобычи и трубопроводного транспорта Туркменистана. Восточный маршрут доставки центрально-азиатских энергоносителей на мировые рынки становится столь же реальным, как и западный. Но при этом важно, что Китай полностью понимает, уважает и поддерживает усилия России по развитию традиционных отношений с государствами Центральной Азии.

Параллельно с укреплением многостороннего политического сотрудничества Китая в Центральной Азии произошло повышение значения экономического компонента двусторонних отношений. Китай заинтересован в росте своего экономического влияния в регионе и закреплении рынков сбыта продукции северо-западного Китая. В 90-е годы произошло резкое увеличение торгового оборота КНР со странами региона. Хотя доля Китая в экспорте и импорте Туркменистана и Таджикистана сравнительно невелика, то для Казахстана, Кыргызстана и в какой-то степени для Узбекистана Китай — очень важный торговый партнер.

Существуют и другие перспективные направления экономического сотрудничества. Наиболее приоритетным для всех участников к концу истекшего десятилетия стало расширения транспортного сообщения и особенно развитие топливно-сырьевой сферы. Наиболее крупный проект с участием китайской стороны в сфере железнодорожного строительства — расширение второй трансконтинентальной евроазиатской дороги порт Ляньюньган (побережье Желтого моря) — Сиань — Ланьчжоу — Урумчи (столица СУАР) — Дружба (казахстанокитайская граница) — Астана — Брянск — Варшава — Ротгердам (общая протяженность 10800 км). Существуют планы соединения магистрали с железнодорожной сетью Ирана и Турции, что даст Китаю выход в Персидский залив, Черное и Средиземное моря.

Развивается сотрудничество Китая со странами региона и в топливно-сырьевой сфере. В октябре 1997 г. было подписано китайско-казахстанское соглашение о сотрудничестве в области нефти и газа. Китайская сторона взяла обязательство построить нефтепровод из Западного Казахстана в Китай (до Карамая, Синьпзян-Уйгурский автономный район) протяженностью в 2600 км и нефтепровод от Узеня до границы с Туркменистаном. Не менее активен Китай и в Туркменистане. Он принимает участие в реабилитации нефтяного месторождения Котудерп. С 1994 г. активно обсуждается план строительства крупнейшего газопровода Туркменистан — Китай — Япония протяженностью около 8 тыс, км. Стоимость строительства оценивается в 10 млрд долл., а продолжительность в 5 лет.

Итак, в 90-е годы отношения Китая с центрально-азиатскими странами развивались очень успешно. Китай обеспечил долговременные условия своего участия в региональных процессах на двусторонней и многосторонней основе. Он оказывает политическую поддержку совместным усилиям центрально-азиатских государств и России в отражении угрозы религиозного экстремизма й международного терроризма. Активное участие Китая в ШОС создает благоприятные условия системы безопасности России, Центральной и Северо-Восточной Азии. Как показывает опыт многостороннего сотрудничества, сложившегося в русле ШОС, на современном этапе в Центральной Азии реально существует также и возможность расширения международного взаимодействия с участием Индии. Но пока внешнеполитические усилия Индии в Центральной Азии в основном мотивированы стремлением к сдерживанию активности Исламабада. В ходе двусторонних переговоров с центрально-азиатскими государствами Индия стремится заручиться обещаниями противодействия росту фундаменталистских настроений в регионе. Важным фактором формирования международных отношений в Центральной Азии является конструктивная позиция Индии в отношении борьбы с международным терроризмом и религиозным экстремизмом.

Картина формирования новой системы международных отношений в Центральной Азии была бы неполной без учета ее экономической среды. Непосредственное влияние экономики на политику хотя и остается дискуссионным, его нельзя не учитывать в современных условиях взаимодействия государственных и негосударственных акторов принятия внешнеполитических решений. Необходимо отметить рост экономического влияния в Центрально-Азиатском регионе стран АТР. Они стали третьими по значимости внешнеторговыми партнерами Центральной Азии после России и Европы. Объемы торговли с АТР заметно превосходят товарооборот центрально-азиатской пятерки с такими соседними странами, как Турция и Иран. Лишь дня Туркмении экономические связи с Турцией более значимы, чем торговля с АТР.

Хотя разворот в сторону такого мощного центра экономического притяжения, как АТР, затормозил азиатский финансовый кризис, это направление не только перспективно, но уже формирует новые оси внешнеполитического взаимодействия в ЦентральноАзиатском регионе. Заинтересованность и западных, и восточных партнеров центральноазиатских государств в торговле и доступе к природным ресурсам, как и встречная заинтересованность в доставке сырья на мировые рынки, дала толчок появлению ряда крупных международных проектов в области инфраструктуры.

Растущую популярность приобретает идея «Шелкового пути XXI века», реализация которой поможет преодолеть географическую изоляцию центрально-азиатских государств. В современных условиях «Шелковый путь», в отличие от древних караванных путей, предполагается построить на трех опорах:

энергетике, трансконтинентальной транспортной системе и телекоммуникациях. Стержнем этого проекта должна стать разработка природных ресурсов региона, в первую очередь, крупных месторождений нефти и газа Прикаспийской зоны. Но для его реализации необходима достаточно серьезная проработка, аккумулирующая глобальные, региональные и локальные интересы. Отчасти эта проблема уже решается в рамках конференций и экспертных совещаний, посвященных строительству магистрали ТРАСЕКА. Предполагается, что ТРАСЕКА создаст международный трансконтинентальный коридор и свяжет Европу, Центральную Азию и АТР сквозными железнодорожными и шоссейными путями.

В идеале использование сырьевого потенциала Центральной Азии на основе комплекса ТРАСЕКА позволит придать динамизм местным экономикам, а крупным импортерам энергоносителей — обеспечит стабильные поставки сырья. Это стимулирует интеграцию региона в глобальные системы транспортных и информационных коммуникаций. Однако основная часть самого проекта пока находится на стадии предварительной разработки. Появление суверенных субъектов международных отношений в Центральной Азии и расширение их взаимодействия с новыми региональными и внерегиональными партнерами часто оценивается как ослабление позиций России и даже ее необратимое отступление. Однако вряд ли сложившуюся ситуацию можно рассматривать как «игру с нулевой суммой». Самостоятельность и многовекторность внешней политики постсоюзных центрально-азиатских государств является объективной потребностью их общественного развития, а неизбежно возникающие противоречия могут и будут решаться на основе суверенного равенства и взаимного уважения интересов всех сторон. Новые направления внешний политики Центральной Азии заставили по-новому подойти к проблемам, которые возникали на повестке дня уже в советский период: «горизонтальные» экономические связи между бывшими союзными республиками, двусторонние отношения в условиях новой государственности, укрепление региональной безопасности. Но, как показала практика, без тесной взаимной координации внешнеполитической стратегии страны Центральной Азии не смогут обеспечить свою национальную безопасность и экономические интересы.

В истекшем десятилетии отношения между странами Центральной Азии развивались очень динамично. Они прошли ряд взаимосвязанных и дополняющих друг друга этапов сотрудничества, включающих установление двусторонних отношений как независимых государств в начале 90-х годов, попытки создания экономической интеграции на основе возрождения хозяйственных связей советского периода в середине десятилетия и установление системы координации борьбы с международным терроризмом в начале третьего тысячелетия. Эта эволюция определялась внутриполитической обстановкой в каждой из стран, спецификой избранных ими моделей построения демократического общества, потребностями экономики, субъективными характеристиками отдельных лидеров, изменениями международной среды. Она отражалась в сложной динамике процессов интеграции и дезинтеграции в новой Центральной Азии.

Первой после распада СССР крупной межрегиональной политической группировкой в Центральной Азии стало СНГ, созданное 30.12.1991. Вторым, но уже субрегиональным блоком, возникшим на постсоюзном пространстве Центральной Азии, был ЦентральноАзиатский союз, учрежденный в 1994 г. в составе Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана с целью координации внешнеполитической и экономической деятельности государств- членов, их финансового сотрудничества, решения миграционных проблем. К настоящему времени между членам Центрально-Азиатского союза (ЦАС) заключен Договор о едином экономическом пространстве, к которому в 1998 г. присоединилась Республика Таджикистан. В 1995 г. участниками союза был создан комитет обороны трех государств, который осуществляет деятельность по разработке конкретных предложений о военном сотрудничестве. Важным этапом развития интеграционных процессов на основе ЦАС стало подписание в 1997 г. Договора о вечной дружбе между Кыргызской Республикой, Республикой Казахстан и Республикой Узбекистан.

Однако, несмотря на широкие интеграционные возможности, которые открывала концепция и документы ЦАС, они не были реализованы. Так, если Казахстан и Кыргызстан проявляли заинтересованность в углублении интеграции по линии СНГ, Узбекистан придерживался дифференцированной политики в построении схем межгосударственного сотрудничества и отрицательно относился к многосторонним объединениям, наделенным политическими функциями. Все это отразилось на развитии многостороннего взаимодействия стран Центральной Азии во второй половины 90-х годов.

В марте 1996 г. между Россией, Белоруссией, Казахстаном и Кыргызстаном в рамках СНГ подписано соглашение о более тесной экономической интеграции в рамках Таможенного союза. Но Узбекистан и Таджикистан не стали членами объединения. Наряду с этим усиливалось кризисное состояние СНГ в целом, в том числе и на центрально-азиатском направлении. Оно особенно остро проявилось на Кишиневском (октябрь 1997 г.) и Московском (апрель 1998 г.) саммитах, а также на январской 1998 г. встрече в Ашгабаде глав государств-членов Центрально-Азиатского союза.

Отражением кризисных тенденций, традиционно ориентированных интеграционных процессов как трансрегионального, так и внутрирегионального масштаба, явилось заключенное в 1999 г. четырехстороннее соглашение Узбекистана, Туркмениистана, Грузии и Азербайджана (ГУУАМ), направленное на обеспечение транспортировки нефти и газа из прикаспийской зоны, минуя российскую территорию.

Таким образом, период 1998—1999 гг. оказался критическим с точки зрения перспектив комплексного многостороннего сотрудничества постсоюзньтх государств в ЦентральноАзиатском регионе. Со всей очевидностью встала проблема конкретизации интеграционных проектов и придание им большей оперативной гибкости.

Представляется, что эти проблемы будут достаточно успешно решаться в рамках подписанного 10 октября 2000 г. в Астане Договора об образовании Евразийского экономического сообщества в составе Беларуси, Казахстана, Кыргызстана, России и Таджикистана, которое предполагает совместное поэтапное движение государств-членов Таможенного союза в сторону единого экономического пространства.

Однако перспективы интеграционньих процессов в Центральной Азии нельзя переоценивать. Сегодня достаточно интенсивные торговые связи заметны между Россией и Казахстаном, между Казахстаном и Кыргызстаном, Узбекистаном и Таджикистаном. Минимальным остается пока уровень «завязки» между наиболее промышленно развитыми странами региона — Казахстаном и Узбекистаном, не говоря уже о «горизонтальных связях» Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана. Для всех государств важным партнером является Россия. Тем не менее все центральные страны имеют интенсивные торговые связи и за пределами СНГ. Поэтому интеграционные начинания в рамках центрально-азиатского сообщества еще малорезультативньи. Пока вырабатываются только контуры будущих межгосударственных отношений при большом разбросе политйческих и экономических интересов государств.

Вместе стем тенденция укрепления многосторонних отношений в регионе стала особенно заметной после июньского 2000 г. саммита глав государств СНГ в Москве, за которым последовало большое число двусторонних контактов на высшем уровне. На московском саммите были подписаны соглашения о зоне свободной торговли и о создании Антитеррористического центра СНГ.

На начальных этапах становления системы международных отношений в Центральной Азии предполагалось, что на внутрирегиональном уровне она будет складываться прежде всего для Казахстана в СНГ значение имеют поставки в Узбекистан (5,3%), а для Кыргызстана очень значим Узбекистан — 29,7% кыргизского экспорта в СНГ. для Таджикистана ведущий партнер — Узбекистан (64,4%). Анологичная ситуация наблюдается и в импортньих операциях. Таким образом, за рамками региона оказались многие важные для центрально-азиатских стран партнеры по внешнеэкономической деятельности, даже среди других членов СНГ на основе интеграционных структур. Но на практике ее формирование во второй половине 90-х годов все больше определялось характером двусторонних отношений постсоюзных государств.

Пионером в этом выступил Узбекистан. Сохраняя, в целом, многосторонние внутрирегиональные связи, прежде всего экономические, эта страна постепенно стала переносить центр тяжести на двусторонние отношения. Одновременно, опираясь на свой демографический и экономический потенциал, Узбекистан попытался взять на себя роль регионального лидера. В первой половине 90-х годов республика поддерживала экономику своих соседей благодаря льготным ценам за поставляемый в Казахстан и Кыргызстан газ, а также переоформление государственного долга Таджикистана (200 млн долл.).

Однако в середине 90-х годов отношения между Узбекистаном, с одной стороны, Туркменистаном и Таджикистаном, с другой, значительно ухудшились. В известной степени трения были обусловлены нерешенными трансграничными проблемами, а также претензиями Узбекистана на право единолично формулировать общую позицию центрально-азиатских государств по проблемам противодействия исламскому экстремизму и таджикского урегулирования.

Более ровно развивались узбекско-кыргызские отношения. Но Бишкек занимает весьма твердую позицию по вопросу распределения водных ресурсов в приграничных с Узбекистаном районах. К тому же Кыргызстан, заявляя о приверженности политике государственного нейтралитета и диверсификации международного сотрудничества в регионе (создание безъядерной зоны, культурные инициативы), в большей степени, нежели Узбекистан, ориентировался на взаимодействие с глобальной международной средой. Формой адоптации к этой среде стало и подтверждение 12 декабря 1995 г. Генеральной Ассамблеей ООН статуса постоянного нейтралитета Туркменистана.

К началу 2001 г. ряд наиболее острых разногласий между Узбекистаном и его региональными соседями были сняты с повестки дня: подписаны Договор между Республикой Таджикистан и Республикой Узбекистан, Меморандум о делимитации госграницы между Республикой Таджикистан и Республикой Узбекистан, Договор о вечной дружбе между Кыргызстаном и Узбекистаном, а также Договор о делимитации границы между Узбекистаном и Туркменистаном (2001 г.).

Внутрирегиональные отношения в Центральной Азии в 90-е годы самым существенным образом определялись и политикой Казахстана, который выступал не только последовательным сторонником интеграционных процессов, но и активно развивал двусторонние отношения с Кыргызстаном, Таджикистаном и Туркменистаном. Однако в отношениях между ним и Узбекистаном в этот период нарастали экономические противоречия. Во второй половине 90-х годов Казахстан инициировал строгий таможенный контроль на границе с Узбекистаном и не раз критиковал соседнюю страну за подходы к валютному регулированию в рамках ЦЭС. Кроме экономических противоречий в отношениях между Казахстаном и Узбекистаном существовали и другие сложности. Основные разногласия сводятся к проблемам делимитации границы, неудовлетворенности каждой из сторон положением своих этнических диаспор, различиям экономических стратегий. Все более важным становится и то, что обе страны конкурируют за привлечение зарубежных, в первую очередь западных, инвестиций. По ряду оценок, долг Узбекистана международным финансовым институтам сегодня составляет 8 млрд долл., внешний долг Казахстана достигает б млрд долл., что начинает сказываться на возможностях привлечения новых капиталовложений.

В этой связи перспективы дальнейшего развития двусторонних отношений между странами Центральной Азии, и прежде всего Казахстаном и Узбекистаном, во многом зависят от личной воли лидеров, от позиции их внешнеполитических партнеров, ной в значительной степени от стабильности в среде правящих кругов, от рационального сочетания корпоративных интересов в среде национальных элит.

Оценки развития многосторонних и двусторонних отношений стран ЦентральноАзиатского региона были бы неполны без учета совместных усилий государств по созданию системы региональной стабильности и безопасности, укрепления возможностей отражения угрозы терроризма, прикрывающегося исламскими лозунгами. Эти усилия предпринимались в период урегулирования конфликта в Таджикистане, но особенно интенсифицировались в 2000 году.

Вопрос безопасности остается крайне болезненным для стран региона, поскольку все они уязвимы по отношению к внешнему воздействию. Военное строительство в Центральной Азии началось в 1992 г., но поиск оптимальных форм сочетания национальной и коллективной безопасности продолжается.

В начале 90-х годов на Центрально-Азиатский регион распространились договоренности о единой системе ПВО и военно-техническом сотрудничестве в рамках СНГ. Но попытки создания постоянных коллективных миротворческих сил в регионе под эгидой СНГ оказались малорезультативными. В 1998 г. из состава коллективных миротворческих сил в Таджикистане были выведены узбекские и киргизские части. После истечения в апреле 1999 г. договора о коллективной безопасности СНГ (Ташкентский договор 1993 г.) Узбекистан решил не продлевать свое участие в нем. То, что в этот же период начался вывод российских пограничников из Туркмении и Кыргызстан объективно создало новое измерение проблемы региональной безопасности.

С одной стороны, усилилось давление исламских экстремистов, направленное прежде всего на Узбекистан, что предполагало ответные силовые акции. Но одновременно стала очевидна необходимость пересмотра самого понятия безопасность, смещения приоритетов в сторону превентивной дипломатии, миротворчества, решения вопросов экономической и социальной стабильности, более динамичной адаптации к новым вызовам в лице международного терроризма.

Динамика реальных событий в краткосрочной перспективе заставила сделать акцент скорее на традиционных, нежели обновленных подходах к обеспечению региональной безопасности. Осенью 1999 г. крупное бандформирование исламских бое- ников вторглось на территорию Республики Кыргызстан, пройдя из Афганистана по таджикской территории. Целью боевиков была Ферганская долина, причем угроза переноса афганской войны в Центральную Азию стала как никогда реальной. С этого момента начался активный поиск новых форм координации действий центрально-азиатских государств в области безопасности. Опыт совместной операции против боевиков, прорывавшихся в Ферганскую долину осенью 1999 г., показал не только необходимость коллективных действий, но и их эффективность. Проведенные дважды за полгода военные маневры «Южный шит Содружества» (октябрь 1999 г. в Кыргызстане и в апреле 2000 г. в Таджикистане и Узбекистане) подтвердили, что вооруженные силы России, Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана вполне в состоянии действовать совместно в случае обострения ситуации на южном фланге СНГ.

Важным этапам строительства системы региональной безопасности в Центральной Азии стал октябрьский 2000 г. саммит глав государств — участниц Договора о коллективной безопасности СНГ (Армения, Белоруссия, Казахстан, Кыргызстан, Россия, Таджикистан) в Бишкеке. По результатам этого саммита было подписано соглашение «О статусе формирований сил и средств систем коллективной безопасности», предусматривающее возможности оказания странами взаимной военной помощи для совместного отражения внешней военной агрессии, проведения совместных антитеррористических операций, а также командно-штабных и войсковых учений. Фактически речь идет о создании коллективных вооруженных сил регионального базирования.

Необходимость Бишкекской встречи и принятия совместных документов была продиктована резким осложнением обстановки в регионе в связи с событиями в Афганистане, угрозой проникновения на территории государств СНГ ЦентральноАзиатского региона бандформирований и террористических групп. Основным источником нестабильности в регионе, как было отмечено главами государств, стал непрекрашающийся конфликт в Афганистане, который превратился в один из мировых центров международного терроризма и распространения наркотиков.

Участники саммита в Бишкеке сочли необходимым призвать мировое сообщество активизировать процесс урегулирования ситуации в Афганистане и тем самым содействовать укреплению стабильности и безопасности в Центральной Азии. Для этого было предложено провести специальное заседание Совета безопасности ООН с целью выработки конкретных мер по урегулированию афганской проблемы с участием всех сторон, вовлеченных в конфликт. Одновременно продолжается и поиск тактических региональных решений, в котором наиболее активно участвуют Туркменистан,